Перекреститься, чтобы не грянул гром...
Рассказывает священник Димитрий Василенков:
— В начале августа 2008 года я находился в коротком отпуске у родственников жены в Белоруссии. О начале войны узнал, как и многие, из телевизионных новостей 8 августа. Ощущение было двоякое. Была, конечно, и горечь, что опять пролилась кровь. Но хорошо помню, как возникло в сердце и тревожное чувство: как на это отзовётся Россия? Ведь за последние двадцать лет мы так привыкли к плевкам, к тому, что нас постоянно унижают, и давно уже все, кому не лень, вытирают ноги о нас.
Я как военный священник очень часто бываю в местах ведения боевых действий на Кавказе. В силу этого я знаю значительно больше, чем обычный человек. Именно тогда я чётко понял, что, если мы сейчас не ответим, то это будет начало большого конца. Это будет начало развала уже не Советского Союза, а теперь уже самой России. Зная кавказский менталитет, уверенно могу сказать: если бы мы сдали Южную Осетию и Абхазию, то Кавказ рухнул бы весь. И следующие бои мы вели бы уже где-то в районе Владикавказа и Нальчика.
На Кавказе не прощают слабости и трусости. Те общеизвестные кадры, где запечатлено бегство президента Грузии от летящих самолётов, обрушили его рейтинг в глазах не только кавказских мужчин, но и женщин, до абсолютного нуля. Его трусость — это невероятное унижение для кавказских народов. Ведь мужчина здесь прежде всего воин. Так сложилось исторически. На Кавказе на очень небольшой территории собрано вместе огромное количество разных народов. И каждый клочок земли давался дорогой ценой: часто приходилось воевать за каждую пядь земли.
Если бы в августе 2008 года мы бы дали себя втянуть в затяжные переговоры, а вместо решительных действий стали бы дипломатически расшаркиваться, то народы Кавказа просто потеряли бы веру в Россию. А страшнее этого ничего нет. И наши настоящие противники на Кавказе — англичане и американцы — этим обязательно бы воспользовались. Да, именно на это они и рассчитывали. А трезво оценивая их финансовые возможности, понимаешь, что цели своей они почти наверняка добились бы: превратили бы Кавказ во вторые Балканы со всеми вытекающими для нас последствиями.
Всей семьёй мы вернулись в Санкт-Петербург. Я по наработанной схеме, благодаря которой мы официально ездим на Кавказ в наши воинские подразделения, достаточно быстро решил все организационные вопросы. Мы прибыли в Осетию в середине августа. Примерно через неделю после начала боевых действий прилетели почтовиком Министерства обороны в Беслан, а оттуда с нашими вертолётчиками — в Джаву. Впечатление было примерно такое, как будто мы приземлились в Ханкале: огромное количество боевой техники, все суетятся, вертолёты взлетают, вертолёты садятся… Россия — вроде бы очень большая страна, но в Джаве мы увидели те же самые лица, что постоянно видели в Ханкале.
Наша группа военного отдела специализируется на духовном окормлении бойцов спецподразделений самых разных силовых структур. Сразу началась и наша работа: освятили вертолётчикам технику.
В Осетию мы ехали в первую очередь к разведчикам армейского спецназа — наши земляки из Пскова были уже на месте. Там тоже увидели знакомые по Чечне лица.
В этом месте стояли и те отряды спецназа, которые непосредственно участвовали в боевых действиях. Побеседовали с солдатами и офицерами и тут же организовали крещение желающих в миротворческом городке. Тогда мы крестили около двадцати человек.
По дороге к Цхинвалу невольно подумалось: «Начинают войны мерзавцы, а страдают невинные люди». Войну начал президент Грузии, а результат такой: от грузинских сёл на территории Южной Осетии практически ничего не осталось. Проезжаешь и видишь: раньше здесь стояло село, а сейчас оно просто стёрто с лица земли. Населения почти не было, практически все уехали заранее. А дома их были полностью уничтожены — перепаханы бульдозерами. И думаешь: «Вот жили себе люди здесь нормально не один десяток лет. И из-за безумия отдельных людей (не только в Грузии) всё сожжено дотла…»
В Цхинвале мы разместились в одном из отрядов армейского спецназа и продолжили заниматься своей повседневной работой: крещение, беседы… Разброс тем для бесед самый широкий — от положения в мире до смысла жизни. Множество было вопросов собственно религиозных. Беда в том, что у многих бойцов нет возможности напрямую общаться со священником.
И вот ещё очень важно: есть телевидение, есть газеты, а идеологической и информационной работы с нашими военнослужащими, как это происходило в советской армии, никто не проводит. Отсюда в головах у бойцов полный бардак. Например, в Чечне ко мне приходили солдаты и спрашивали: «Батюшка, а правда, что здесь мусульмане воюют с православными?». Или: «Здесь идёт столкновение двух цивилизаций…» Спрашиваю: «А откуда вы это взяли?»
И начинаем с ними разговаривать, объяснять… О ваххабитах, о скинхедах тех же и о других деструктивных религиозных течениях, которые проплачиваются западными спецслужбами. А пользуются эти спецслужбы прежде всего незнанием нашей молодёжью основ своей веры. Когда мусульмане своей веры не знают, то открывается широкое поле деятельности для ваххабитов, а когда православные своей веры не знают, то расцветают скинхедские организации, всякие там «готы» и «эмо». А чем это всё заканчивается, мы знаем из СМИ… Люди кончают жизнь самоубийством или даже в прямом смысле едят друг друга.
Мне кажется, что отсутствие целенаправленной и качественной информационной работы среди солдат на войне, да и молодёжи вообще — это страшная мина замедленного действия!.. Она обязательно рванёт. И никакие программы такой модной сегодня толерантности не помогут. А ведь исправить ситуацию можно достаточно просто. Ведь логично: если ты православный — у тебя должна быть возможность в школе изучать основы православной культуры. Если ты мусульманин, то у тебя должна быть возможность изучать основы мусульманской культуры. И тогда в результате человек будет не только знать свою веру, но и уважать выбор и другого человека.
Удивительный факт: только в России нет военного духовенства в армии. Почти во всех армиях мира, от Канады до Южной Кореи, есть военные священники. И когда читаешь руководящие документы западных армий по этому вопросу, то становится ясно, что именно сегодня они только усиливают эту работу!
Давно известно, что когда человек воюет за свои убеждения, он великие дела может совершить. А когда человек воюет за цели, которые находятся ниже пояса, — пожрать, поспать и, извините, посовокупляться, — то тогда он от свиней ничем не отличается. Разве будет такой человек своей жизнью рисковать?
Когда-то мне довелось прочитать расшифровку текста переговоров наших профессиональных переговорщиков с боевиками в Дагестане. Бандитов блокировали, и переговорщик из какой-то местной силовой структуры стал уговаривать их сдаться. Говорит боевику: «Ну зачем тебе умирать? Смотри, какая жизнь хорошая! Можно вкусно есть, сладко спать, девушки какие красивые!..» То есть он вёл переговоры с общечеловеческой, либерально-демократической позиции: ешь, пей, гуляй, веселись… А молодой ваххабит спрашивает этого переговорщика: «А ты можешь мне дать ключи от рая? Если бы я не был готов умереть, я бы сюда не пришёл». И всё, переговоры на этом закончились. У переговорщика с позицией ниже пояса не осталось никаких аргументов.
А аргументы можно было бы найти. Они есть. Однако для этого переговорщик должен веру свою знать и уметь на этом тонком уровне вести разговор. Либерально-демократическая установка, основанная на человеческих инстинктах, и воспитание, основанное на ней же, всегда проигрывают в критических ситуациях. Ведь человек, взращённый на этих ложных ценностях, не будет рисковать жизнью, он не пойдёт до конца.
И если мы будем солдат воспитывать на таких общечеловеческих ценностях или не воспитывать вообще, то получится так: пришёл боец из школы моральным валенком, в армии физически подтянулся, а внутри себя таким же валенком и остался. Такие солдаты не способны выполнять настоящие боевые задачи. Они ещё и приветствовать противника будут с бутылкой пепси-колы в руках, потому что эту пепси-колу в той стране делают.
Такие солдаты не смогут победить не только потому, что у них не хватает каких-то физических или технических навыков или же они плохо вооружены. Они чисто психологически не смогут вести бой с людьми, внутренне готовыми идти до конца, теми, что, не задумываясь, отдадут жизнь ради своих убеждений.
А истинные убеждения в армию всегда несли военные священники. Причём в царской армии были и военные муллы, и военные раввины, и военные ламы. Это не говоря уже о военных православных священниках.
Сегодня солдату нужно дать, выражаясь современным языком, мотивацию. Вот бойцы меня часто спрашивают: «А что такое национальная идея?». У меня всегда один ответ: «Национальная идея — это то, за что человек готов умирать».
Я думаю, что и сегодня в наших солдатах всё-таки осталось что-то неуловимое и невытравлямое русское. Может быть, осталось где-то на уровне подсознания. И особенно это проявляется, когда случается беда. Тысячелетняя история христианства на Руси даёт о себе знать, срабатывает какая-то генетическая память. Люди всё равно проявляют стремление к добру, стремление к самопожертвованию. «Нет больше той любви, когда кто-то положит душу свою за ближних своих». И то, что наши ребята, несмотря на отсутствие целенаправленной воспитательной работы, всё-таки идут в бой и выполняют поставленные задачи, говорит о том, что этот запас хорошего и доброго в нашем народе подспудно хранится.
И срабатывает обычно эта генетическая память, когда прижмёт по-настоящему. Вот попадает боец в критическую ситуацию, и откуда-то изнутри в нём просыпается: «Господи, помоги!..» Ведь можно корчить из себя кого угодно, быть великим каратистом и последователем восточных учений философских, но, как только пули засвистели, человек сразу: «Господи, помоги!..»
Любит нас Бог. Я рассказал как-то уважаемому петербургскому священнику Иоанну Миронову о случаях явной помощи Божией нашим бойцам на Кавказе. А он сам знает о войне не понаслышке — прошёл Великую Отечественную артиллеристом. Он перекрестился и сказал: «Хранит всё-таки Господь детей Божиих».
В Осетии я разговаривал с одним из командиров десантников. Они в окружении с грузинскими подразделениями дрались, те их активно атаковали. Десантникам было страшно и тяжело. И эти здоровые мужики с такой любовью говорили, что им в боях помог действительно Бог. Представьте себе — воздушно-десантный полк выполняет боевую задачу и громит превосходящие силы грузин. А потери у него минимальные: двенадцать раненых и двое погибших, из которых один солдатик умер в госпитале. Причём они сами говорят: «Мы его нормально до госпиталя довезли, и почему он там умер, мы не знаем». И самое удивительное: когда полк вернулся к месту постоянной дислокации, то все — солдаты, офицеры с жёнами — пошли в Храм Божий. Это говорит о многом.
Если человек искренне обращается к Богу, ставит Его на первое место в своей душе, тем самым исполняя первую и главную заповедь: «Возлюби Господа Бога своего», и старается жить по заповедям, тогда Господь помогает. И бойцы реально ощущали в Осетии эту силу.
Как-то в Осетии группа наших разведчиков оказалась в очень сложной ситуации. Они выполняли боевую задачу в глубоком тылу противника, и их обложили со всех сторон, а половина Грузии за ними гонялась. Представляете, какая могла бы произойти трагедия, если грузины, не дай Бог, попытались бы взять их в плен!
Вытаскивать разведчиков из этой чудовищной ситуации отправили очень опытных бойцов. И когда их командир понял, насколько сложная им предстоит задача, то дал себе своего рода обет: «Если выведем наших и сами выберемся, то покрещусь». И вытащили без потерь. Только ноги у всех были стёрты в кровь. Я к ним подошёл, когда они уже оружие сдавали. Я видел, какие они были обалдевшие от радости… Ребят спрашиваю: «Ну как же вы смогли выбраться из этой ситуации?». А они отвечают: «Батюшка, мы бежали так, как никогда в жизни не бегали!.. И молились так, как никогда в жизни не молились…». И этот пример — сильнее тысячи проповедей. Конечно, и проповедь нужна. Но когда человек ощущает реальную силу Божию, когда он обращается к Богу и получает ответ, причём практический, это не забывается никогда.
Господь всегда готов помочь. И я нередко бойцам говорю: «Ребята, почитайте Суворова, какие он моральные установки своим солдатам давал и каков был результат». У Суворова солдат ощущал силу Божию и действительно становился непобедимым. Такой солдат — на самом деле чудо-богатырь!
Всё случившееся в Осетии невольно заставляет задуматься ещё и вот на какую тему. Я очень часто бывал в Чечне, я был в Южной Осетии и могу ответственно утверждать: если бы сейчас на месте грузин были чеченские боевики времён Первой и Второй чеченских кампаний с их уровнем озлобленности, с их уровнем подготовки, с их уровнем желания драться, то пришлось бы нам очень туго.
А грузины, на наше счастье, воевали печально. Ну не хотели они воевать!.. Сказалась и американская подготовка. Не научили их американцы контактному бою, когда надо биться лицом к лицу. Тактика у них была такая: уничтожить всё живое перед собой артиллерийским огнём и пойти вперёд уже по трупам. Плюс ко всему последние годы в Грузии господствует либерально-демократическая идеология, они нас на этом пути серьёзно обогнали. И именно эта идеология сыграла с грузинами злую шутку. Солдат грузинских, конечно, как-то психологически обрабатывали и готовили. Но мотивации по-настоящему идти до конца, желания умирать за идеалы свободы и демократии у них почему-то не было. Да, у Грузии есть многолетние претензии к Осетии. Но эти претензии — не повод брать оружие и убивать всех подряд: бойцов, женщин, детей…
И ещё один очень жуткий, но характерный факт. Всем, кто был в то время в Южной Осетии, особенно тяжело приходилось из-за трупного запаха. Дело в том, что грузины бросили почти всех своих убитых солдат и офицеров — они валялись повсюду. Значит, такое воспитание у них было, дух такой у них был. И вывозом тел погибших занималась Грузинская Православная Церковь. Священники приезжали на небольших рефрижераторах и забирали своих убитых солдат.
Плюс ко всему есть духовная правда. И чем ближе мотивация человека к этой духовной правде, тем более он непоколебим в тех испытаниях, которые выпадают на его долю. И эта духовная правда заключается в том, что та страшная война, которая была развязана Грузией, изначально была несправедливой.
В Южной Осетии я часто вспоминал Чечню. Вспоминал именно те случаи, когда особенно зримо была явлена помощь Божия. Однажды в 2005 году приехал я в 33-ю бригаду внутренних войск. Место их постоянной дислокации — поселок Лебяжий под Петербургом, но тогда они стояли в Грозном.
Говорю офицерам: «Я хочу завтра в двенадцать часов совершить молебен о здравии, а потом панихиду об усопших. Только вы никого не заставляйте приходить. Пусть придут только те, кто хочет».
У меня было желание просто помолиться. Поэтому не стали мы никого собирать, я даже не стал дожидаться, когда народ соберётся. Двенадцать часов, начинаю молитву. Но даже когда читаешь молитвы, зрение-то никуда не деть. А вижу вот что: сзади меня стоит на молитве более ста человек — практически все свободные от выполнения боевых задач и службы ребята-срочники, офицеры молодые… Они сами пришли, стояли и вместе со мной молились…
Как раз перед этим я в Чечню с молодым пополнением входил. Должны были ехать двести восемь молодых пацанов… И среди них оказалось только три отказника, которые послушали этих так называемых «солдатских матерей». А двести пять молодых пацанов поехали на войну. Им было очень страшно, им было очень тяжело. Представляете — попасть в Чечню служить! Ведь сколько слухов бродит. А тут ещё на пересылке непременно встретится подвыпивший «великий воин», который расскажет истории о том, что он там творил и что он видел…
Я им тогда сказал: «Поеду с вами». И мы вместе поехали на бронепоезде, вместе ночевали на пересылке в палатках неотапливаемых. И по Моздоку с иконой впереди вместе шли.
Через год, в сентябре 2006 года, когда бригаду уже выводили из Чечни, мне офицеры рассказали: «У нас в Грозном часовня была, и в ней постоянно находилась икона». Кстати, икона эта — чудотворная. Как только эта икона появилась в бригаде, потерь больше там не было. А ведь до этого сто сорок пять только убитых за две чеченские кампании!.. И во время вывода никому даже палец не отдавило, все ещё этому факту очень удивлялись.
И ещё во время вывода бригады из Грозного командиры мне сказали удивительные слова: «Батюшка, вы знаете, наше подразделение, которое состояло из этих молодых ребят-срочников, готово было выполнить любую боевую задачу!» Это сказали офицеры, которые прошли и Первую, и Вторую чеченские кампании. Они много за это время повидали, и о подготовке солдат им сказки рассказывать не нужно. И мне очень радостно было слышать от таких офицеров, что когда в воинское подразделение прибывает священник, то оно полностью перерождается. И примеров тому масса.
В августе 2008 года в три часа ночи мне позвонили ребята-разведчики из Веденского района, я у них часто бываю. Говорят наперебой солдаты с офицерами, все какие-то возбуждённые. Я ещё не совсем проснулся, да ещё и они как-то всё сумбурно объясняют… Я ничего не понял и отвечаю: «Приеду — поговорим».
Приезжаю к ним зимой. И ребята рассказывают, что во время боевого выхода они попали в засаду. В головном дозоре шли заместитель командира группы и двое солдат (всех троих я крестил накануне летом, когда к ним приезжал). И замкомандира мне рассказывает: «В меня с десяти метров практически в упор палили из ПК (пулемёт Калашникова. — Ред.)!.. И все пули пролетели мимо! А двоих ребят, которые шли за мной, только легко ранило». Бойцы так отчаянно дрались, что бандиты бросили своих убитых, а когда уже уходили, просто дико орали! А ведь для наших молодых ребят это был первый бой…
И когда слышишь такие истории от командиров и солдат, что реально участвовали в боях, то радуешься их отношению к вере православной. Оно совершенно особое. Ты видишь взрослые лица состоявшихся людей, для которых вера — не пустой звук. И командиры других силовых подразделений, находящихся рядом, о них с особым уважением говорят: «Вот здесь рядом стоят разведчики, которые, что бы ни случилось, никогда не подведут. Они всегда придут на помощь, они всегда вытащат». А происходит так потому, что в сердцах этих ребят живёт искорка Божия.
В Южной Осетии я разговаривал с высшими офицерами Воздушно-десантных войск. И они мне рассказали, что перелом наступил, когда грузины подняли руку на храм святого великомученика Георгия Победоносца в Цхинвале. Грузины его обстреляли и частично разрушили колокольню. Именно после этого их армия и побежала. Когда такие вещи замечают, это дорогого стоит.
Я вижу, что тяга к вере со стороны солдат и офицеров есть. Есть и встречное движение со стороны Церкви: многие священники регулярно бывают в воинских подразделениях, особенно в районах боевых действий. Но принципиально вопрос о военном духовенстве не решён.
Война в Осетии — это ведь только первая ступень в предстоящих нам испытаниях. И я убеждён, что если вопрос о военном священстве не будет решён сверху сейчас, то позднее всё произойдёт по образу Великой Отечественной войны. Тогда Сталин очень быстро вспомнил многое из того, что уже казалось забытым навсегда: и братьев, и сестёр в народе своём увидел, и святых благоверных князей Александра Невского и Димитрия Донского вместе с Суворовым и Кутузовым вдруг вспомнил…
Но очень не хотелось бы всё время жить по такому принципу: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Может, всё-таки лучше перекреститься, чтобы не грянул этот страшный гром?..
— В начале августа 2008 года я находился в коротком отпуске у родственников жены в Белоруссии. О начале войны узнал, как и многие, из телевизионных новостей 8 августа. Ощущение было двоякое. Была, конечно, и горечь, что опять пролилась кровь. Но хорошо помню, как возникло в сердце и тревожное чувство: как на это отзовётся Россия? Ведь за последние двадцать лет мы так привыкли к плевкам, к тому, что нас постоянно унижают, и давно уже все, кому не лень, вытирают ноги о нас.
Я как военный священник очень часто бываю в местах ведения боевых действий на Кавказе. В силу этого я знаю значительно больше, чем обычный человек. Именно тогда я чётко понял, что, если мы сейчас не ответим, то это будет начало большого конца. Это будет начало развала уже не Советского Союза, а теперь уже самой России. Зная кавказский менталитет, уверенно могу сказать: если бы мы сдали Южную Осетию и Абхазию, то Кавказ рухнул бы весь. И следующие бои мы вели бы уже где-то в районе Владикавказа и Нальчика.
На Кавказе не прощают слабости и трусости. Те общеизвестные кадры, где запечатлено бегство президента Грузии от летящих самолётов, обрушили его рейтинг в глазах не только кавказских мужчин, но и женщин, до абсолютного нуля. Его трусость — это невероятное унижение для кавказских народов. Ведь мужчина здесь прежде всего воин. Так сложилось исторически. На Кавказе на очень небольшой территории собрано вместе огромное количество разных народов. И каждый клочок земли давался дорогой ценой: часто приходилось воевать за каждую пядь земли.
Если бы в августе 2008 года мы бы дали себя втянуть в затяжные переговоры, а вместо решительных действий стали бы дипломатически расшаркиваться, то народы Кавказа просто потеряли бы веру в Россию. А страшнее этого ничего нет. И наши настоящие противники на Кавказе — англичане и американцы — этим обязательно бы воспользовались. Да, именно на это они и рассчитывали. А трезво оценивая их финансовые возможности, понимаешь, что цели своей они почти наверняка добились бы: превратили бы Кавказ во вторые Балканы со всеми вытекающими для нас последствиями.
Всей семьёй мы вернулись в Санкт-Петербург. Я по наработанной схеме, благодаря которой мы официально ездим на Кавказ в наши воинские подразделения, достаточно быстро решил все организационные вопросы. Мы прибыли в Осетию в середине августа. Примерно через неделю после начала боевых действий прилетели почтовиком Министерства обороны в Беслан, а оттуда с нашими вертолётчиками — в Джаву. Впечатление было примерно такое, как будто мы приземлились в Ханкале: огромное количество боевой техники, все суетятся, вертолёты взлетают, вертолёты садятся… Россия — вроде бы очень большая страна, но в Джаве мы увидели те же самые лица, что постоянно видели в Ханкале.
Наша группа военного отдела специализируется на духовном окормлении бойцов спецподразделений самых разных силовых структур. Сразу началась и наша работа: освятили вертолётчикам технику.
В Осетию мы ехали в первую очередь к разведчикам армейского спецназа — наши земляки из Пскова были уже на месте. Там тоже увидели знакомые по Чечне лица.
В этом месте стояли и те отряды спецназа, которые непосредственно участвовали в боевых действиях. Побеседовали с солдатами и офицерами и тут же организовали крещение желающих в миротворческом городке. Тогда мы крестили около двадцати человек.
По дороге к Цхинвалу невольно подумалось: «Начинают войны мерзавцы, а страдают невинные люди». Войну начал президент Грузии, а результат такой: от грузинских сёл на территории Южной Осетии практически ничего не осталось. Проезжаешь и видишь: раньше здесь стояло село, а сейчас оно просто стёрто с лица земли. Населения почти не было, практически все уехали заранее. А дома их были полностью уничтожены — перепаханы бульдозерами. И думаешь: «Вот жили себе люди здесь нормально не один десяток лет. И из-за безумия отдельных людей (не только в Грузии) всё сожжено дотла…»
В Цхинвале мы разместились в одном из отрядов армейского спецназа и продолжили заниматься своей повседневной работой: крещение, беседы… Разброс тем для бесед самый широкий — от положения в мире до смысла жизни. Множество было вопросов собственно религиозных. Беда в том, что у многих бойцов нет возможности напрямую общаться со священником.
И вот ещё очень важно: есть телевидение, есть газеты, а идеологической и информационной работы с нашими военнослужащими, как это происходило в советской армии, никто не проводит. Отсюда в головах у бойцов полный бардак. Например, в Чечне ко мне приходили солдаты и спрашивали: «Батюшка, а правда, что здесь мусульмане воюют с православными?». Или: «Здесь идёт столкновение двух цивилизаций…» Спрашиваю: «А откуда вы это взяли?»
И начинаем с ними разговаривать, объяснять… О ваххабитах, о скинхедах тех же и о других деструктивных религиозных течениях, которые проплачиваются западными спецслужбами. А пользуются эти спецслужбы прежде всего незнанием нашей молодёжью основ своей веры. Когда мусульмане своей веры не знают, то открывается широкое поле деятельности для ваххабитов, а когда православные своей веры не знают, то расцветают скинхедские организации, всякие там «готы» и «эмо». А чем это всё заканчивается, мы знаем из СМИ… Люди кончают жизнь самоубийством или даже в прямом смысле едят друг друга.
Мне кажется, что отсутствие целенаправленной и качественной информационной работы среди солдат на войне, да и молодёжи вообще — это страшная мина замедленного действия!.. Она обязательно рванёт. И никакие программы такой модной сегодня толерантности не помогут. А ведь исправить ситуацию можно достаточно просто. Ведь логично: если ты православный — у тебя должна быть возможность в школе изучать основы православной культуры. Если ты мусульманин, то у тебя должна быть возможность изучать основы мусульманской культуры. И тогда в результате человек будет не только знать свою веру, но и уважать выбор и другого человека.
Удивительный факт: только в России нет военного духовенства в армии. Почти во всех армиях мира, от Канады до Южной Кореи, есть военные священники. И когда читаешь руководящие документы западных армий по этому вопросу, то становится ясно, что именно сегодня они только усиливают эту работу!
Давно известно, что когда человек воюет за свои убеждения, он великие дела может совершить. А когда человек воюет за цели, которые находятся ниже пояса, — пожрать, поспать и, извините, посовокупляться, — то тогда он от свиней ничем не отличается. Разве будет такой человек своей жизнью рисковать?
Когда-то мне довелось прочитать расшифровку текста переговоров наших профессиональных переговорщиков с боевиками в Дагестане. Бандитов блокировали, и переговорщик из какой-то местной силовой структуры стал уговаривать их сдаться. Говорит боевику: «Ну зачем тебе умирать? Смотри, какая жизнь хорошая! Можно вкусно есть, сладко спать, девушки какие красивые!..» То есть он вёл переговоры с общечеловеческой, либерально-демократической позиции: ешь, пей, гуляй, веселись… А молодой ваххабит спрашивает этого переговорщика: «А ты можешь мне дать ключи от рая? Если бы я не был готов умереть, я бы сюда не пришёл». И всё, переговоры на этом закончились. У переговорщика с позицией ниже пояса не осталось никаких аргументов.
А аргументы можно было бы найти. Они есть. Однако для этого переговорщик должен веру свою знать и уметь на этом тонком уровне вести разговор. Либерально-демократическая установка, основанная на человеческих инстинктах, и воспитание, основанное на ней же, всегда проигрывают в критических ситуациях. Ведь человек, взращённый на этих ложных ценностях, не будет рисковать жизнью, он не пойдёт до конца.
И если мы будем солдат воспитывать на таких общечеловеческих ценностях или не воспитывать вообще, то получится так: пришёл боец из школы моральным валенком, в армии физически подтянулся, а внутри себя таким же валенком и остался. Такие солдаты не способны выполнять настоящие боевые задачи. Они ещё и приветствовать противника будут с бутылкой пепси-колы в руках, потому что эту пепси-колу в той стране делают.
Такие солдаты не смогут победить не только потому, что у них не хватает каких-то физических или технических навыков или же они плохо вооружены. Они чисто психологически не смогут вести бой с людьми, внутренне готовыми идти до конца, теми, что, не задумываясь, отдадут жизнь ради своих убеждений.
А истинные убеждения в армию всегда несли военные священники. Причём в царской армии были и военные муллы, и военные раввины, и военные ламы. Это не говоря уже о военных православных священниках.
Сегодня солдату нужно дать, выражаясь современным языком, мотивацию. Вот бойцы меня часто спрашивают: «А что такое национальная идея?». У меня всегда один ответ: «Национальная идея — это то, за что человек готов умирать».
Я думаю, что и сегодня в наших солдатах всё-таки осталось что-то неуловимое и невытравлямое русское. Может быть, осталось где-то на уровне подсознания. И особенно это проявляется, когда случается беда. Тысячелетняя история христианства на Руси даёт о себе знать, срабатывает какая-то генетическая память. Люди всё равно проявляют стремление к добру, стремление к самопожертвованию. «Нет больше той любви, когда кто-то положит душу свою за ближних своих». И то, что наши ребята, несмотря на отсутствие целенаправленной воспитательной работы, всё-таки идут в бой и выполняют поставленные задачи, говорит о том, что этот запас хорошего и доброго в нашем народе подспудно хранится.
И срабатывает обычно эта генетическая память, когда прижмёт по-настоящему. Вот попадает боец в критическую ситуацию, и откуда-то изнутри в нём просыпается: «Господи, помоги!..» Ведь можно корчить из себя кого угодно, быть великим каратистом и последователем восточных учений философских, но, как только пули засвистели, человек сразу: «Господи, помоги!..»
Любит нас Бог. Я рассказал как-то уважаемому петербургскому священнику Иоанну Миронову о случаях явной помощи Божией нашим бойцам на Кавказе. А он сам знает о войне не понаслышке — прошёл Великую Отечественную артиллеристом. Он перекрестился и сказал: «Хранит всё-таки Господь детей Божиих».
В Осетии я разговаривал с одним из командиров десантников. Они в окружении с грузинскими подразделениями дрались, те их активно атаковали. Десантникам было страшно и тяжело. И эти здоровые мужики с такой любовью говорили, что им в боях помог действительно Бог. Представьте себе — воздушно-десантный полк выполняет боевую задачу и громит превосходящие силы грузин. А потери у него минимальные: двенадцать раненых и двое погибших, из которых один солдатик умер в госпитале. Причём они сами говорят: «Мы его нормально до госпиталя довезли, и почему он там умер, мы не знаем». И самое удивительное: когда полк вернулся к месту постоянной дислокации, то все — солдаты, офицеры с жёнами — пошли в Храм Божий. Это говорит о многом.
Если человек искренне обращается к Богу, ставит Его на первое место в своей душе, тем самым исполняя первую и главную заповедь: «Возлюби Господа Бога своего», и старается жить по заповедям, тогда Господь помогает. И бойцы реально ощущали в Осетии эту силу.
Как-то в Осетии группа наших разведчиков оказалась в очень сложной ситуации. Они выполняли боевую задачу в глубоком тылу противника, и их обложили со всех сторон, а половина Грузии за ними гонялась. Представляете, какая могла бы произойти трагедия, если грузины, не дай Бог, попытались бы взять их в плен!
Вытаскивать разведчиков из этой чудовищной ситуации отправили очень опытных бойцов. И когда их командир понял, насколько сложная им предстоит задача, то дал себе своего рода обет: «Если выведем наших и сами выберемся, то покрещусь». И вытащили без потерь. Только ноги у всех были стёрты в кровь. Я к ним подошёл, когда они уже оружие сдавали. Я видел, какие они были обалдевшие от радости… Ребят спрашиваю: «Ну как же вы смогли выбраться из этой ситуации?». А они отвечают: «Батюшка, мы бежали так, как никогда в жизни не бегали!.. И молились так, как никогда в жизни не молились…». И этот пример — сильнее тысячи проповедей. Конечно, и проповедь нужна. Но когда человек ощущает реальную силу Божию, когда он обращается к Богу и получает ответ, причём практический, это не забывается никогда.
Господь всегда готов помочь. И я нередко бойцам говорю: «Ребята, почитайте Суворова, какие он моральные установки своим солдатам давал и каков был результат». У Суворова солдат ощущал силу Божию и действительно становился непобедимым. Такой солдат — на самом деле чудо-богатырь!
Всё случившееся в Осетии невольно заставляет задуматься ещё и вот на какую тему. Я очень часто бывал в Чечне, я был в Южной Осетии и могу ответственно утверждать: если бы сейчас на месте грузин были чеченские боевики времён Первой и Второй чеченских кампаний с их уровнем озлобленности, с их уровнем подготовки, с их уровнем желания драться, то пришлось бы нам очень туго.
А грузины, на наше счастье, воевали печально. Ну не хотели они воевать!.. Сказалась и американская подготовка. Не научили их американцы контактному бою, когда надо биться лицом к лицу. Тактика у них была такая: уничтожить всё живое перед собой артиллерийским огнём и пойти вперёд уже по трупам. Плюс ко всему последние годы в Грузии господствует либерально-демократическая идеология, они нас на этом пути серьёзно обогнали. И именно эта идеология сыграла с грузинами злую шутку. Солдат грузинских, конечно, как-то психологически обрабатывали и готовили. Но мотивации по-настоящему идти до конца, желания умирать за идеалы свободы и демократии у них почему-то не было. Да, у Грузии есть многолетние претензии к Осетии. Но эти претензии — не повод брать оружие и убивать всех подряд: бойцов, женщин, детей…
И ещё один очень жуткий, но характерный факт. Всем, кто был в то время в Южной Осетии, особенно тяжело приходилось из-за трупного запаха. Дело в том, что грузины бросили почти всех своих убитых солдат и офицеров — они валялись повсюду. Значит, такое воспитание у них было, дух такой у них был. И вывозом тел погибших занималась Грузинская Православная Церковь. Священники приезжали на небольших рефрижераторах и забирали своих убитых солдат.
Плюс ко всему есть духовная правда. И чем ближе мотивация человека к этой духовной правде, тем более он непоколебим в тех испытаниях, которые выпадают на его долю. И эта духовная правда заключается в том, что та страшная война, которая была развязана Грузией, изначально была несправедливой.
В Южной Осетии я часто вспоминал Чечню. Вспоминал именно те случаи, когда особенно зримо была явлена помощь Божия. Однажды в 2005 году приехал я в 33-ю бригаду внутренних войск. Место их постоянной дислокации — поселок Лебяжий под Петербургом, но тогда они стояли в Грозном.
Говорю офицерам: «Я хочу завтра в двенадцать часов совершить молебен о здравии, а потом панихиду об усопших. Только вы никого не заставляйте приходить. Пусть придут только те, кто хочет».
У меня было желание просто помолиться. Поэтому не стали мы никого собирать, я даже не стал дожидаться, когда народ соберётся. Двенадцать часов, начинаю молитву. Но даже когда читаешь молитвы, зрение-то никуда не деть. А вижу вот что: сзади меня стоит на молитве более ста человек — практически все свободные от выполнения боевых задач и службы ребята-срочники, офицеры молодые… Они сами пришли, стояли и вместе со мной молились…
Как раз перед этим я в Чечню с молодым пополнением входил. Должны были ехать двести восемь молодых пацанов… И среди них оказалось только три отказника, которые послушали этих так называемых «солдатских матерей». А двести пять молодых пацанов поехали на войну. Им было очень страшно, им было очень тяжело. Представляете — попасть в Чечню служить! Ведь сколько слухов бродит. А тут ещё на пересылке непременно встретится подвыпивший «великий воин», который расскажет истории о том, что он там творил и что он видел…
Я им тогда сказал: «Поеду с вами». И мы вместе поехали на бронепоезде, вместе ночевали на пересылке в палатках неотапливаемых. И по Моздоку с иконой впереди вместе шли.
Через год, в сентябре 2006 года, когда бригаду уже выводили из Чечни, мне офицеры рассказали: «У нас в Грозном часовня была, и в ней постоянно находилась икона». Кстати, икона эта — чудотворная. Как только эта икона появилась в бригаде, потерь больше там не было. А ведь до этого сто сорок пять только убитых за две чеченские кампании!.. И во время вывода никому даже палец не отдавило, все ещё этому факту очень удивлялись.
И ещё во время вывода бригады из Грозного командиры мне сказали удивительные слова: «Батюшка, вы знаете, наше подразделение, которое состояло из этих молодых ребят-срочников, готово было выполнить любую боевую задачу!» Это сказали офицеры, которые прошли и Первую, и Вторую чеченские кампании. Они много за это время повидали, и о подготовке солдат им сказки рассказывать не нужно. И мне очень радостно было слышать от таких офицеров, что когда в воинское подразделение прибывает священник, то оно полностью перерождается. И примеров тому масса.
В августе 2008 года в три часа ночи мне позвонили ребята-разведчики из Веденского района, я у них часто бываю. Говорят наперебой солдаты с офицерами, все какие-то возбуждённые. Я ещё не совсем проснулся, да ещё и они как-то всё сумбурно объясняют… Я ничего не понял и отвечаю: «Приеду — поговорим».
Приезжаю к ним зимой. И ребята рассказывают, что во время боевого выхода они попали в засаду. В головном дозоре шли заместитель командира группы и двое солдат (всех троих я крестил накануне летом, когда к ним приезжал). И замкомандира мне рассказывает: «В меня с десяти метров практически в упор палили из ПК (пулемёт Калашникова. — Ред.)!.. И все пули пролетели мимо! А двоих ребят, которые шли за мной, только легко ранило». Бойцы так отчаянно дрались, что бандиты бросили своих убитых, а когда уже уходили, просто дико орали! А ведь для наших молодых ребят это был первый бой…
И когда слышишь такие истории от командиров и солдат, что реально участвовали в боях, то радуешься их отношению к вере православной. Оно совершенно особое. Ты видишь взрослые лица состоявшихся людей, для которых вера — не пустой звук. И командиры других силовых подразделений, находящихся рядом, о них с особым уважением говорят: «Вот здесь рядом стоят разведчики, которые, что бы ни случилось, никогда не подведут. Они всегда придут на помощь, они всегда вытащат». А происходит так потому, что в сердцах этих ребят живёт искорка Божия.
В Южной Осетии я разговаривал с высшими офицерами Воздушно-десантных войск. И они мне рассказали, что перелом наступил, когда грузины подняли руку на храм святого великомученика Георгия Победоносца в Цхинвале. Грузины его обстреляли и частично разрушили колокольню. Именно после этого их армия и побежала. Когда такие вещи замечают, это дорогого стоит.
Я вижу, что тяга к вере со стороны солдат и офицеров есть. Есть и встречное движение со стороны Церкви: многие священники регулярно бывают в воинских подразделениях, особенно в районах боевых действий. Но принципиально вопрос о военном духовенстве не решён.
Война в Осетии — это ведь только первая ступень в предстоящих нам испытаниях. И я убеждён, что если вопрос о военном священстве не будет решён сверху сейчас, то позднее всё произойдёт по образу Великой Отечественной войны. Тогда Сталин очень быстро вспомнил многое из того, что уже казалось забытым навсегда: и братьев, и сестёр в народе своём увидел, и святых благоверных князей Александра Невского и Димитрия Донского вместе с Суворовым и Кутузовым вдруг вспомнил…
Но очень не хотелось бы всё время жить по такому принципу: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Может, всё-таки лучше перекреститься, чтобы не грянул этот страшный гром?..
22.01.2010
Информация