Неизвестные документы Нюрнбергского трибунала. Часть 1. Первый аффидевит Гауса
Прошло уже более 70 лет с того дня, как 1 октября 1946 года состоялось последнее заседание Международного военного трибунала в Нюрнберге, осудившего главных нацистских военных преступников. Однако многие документы этого процесса до сих пор мало известны не только широкой массе российских читателей, но и российским специалистам-историкам. Особый интерес вызывает момент первого придания широкой огласке в ходе Нюрнбергского процесса факта существования секретного дополнительного протокола к советско-германскому договору о ненападении 1939 года, разграничивавшего сферы интересов СССР и Германии в Европе. Многим известно, что впервые о существовании секретного протокола было объявлено защитником Рудольфа Гесса адвокатом Альфредом Зайдлем на основе показаний под присягой (аффидевита) бывшего советника германского МИДа, посла по особым поручениям Фридриха Гауса. Однако на этом информация, как правило, и заканчивается.
Адвокат доктор Зайдль на Нюрнбергском процессе
Из-за отсутствия необходимых источников рождаются многочисленные мифы и легенды вокруг вокруг этого аффидевита, многие из которых создаются целенаправленно различными "недобросовестными" историками. Хочу более подробно рассказать об аффидевитах Гауса в ходе Международного военного трибунала, опираясь, в основном, на немецкие источники, а именно:
- книгу самого доктора Зайдля "Дело Рудольфа Гесса. Документация защитника"[1],
- книгу доктора права бывшего профессора бременского университета Герхарда Штуби "От коронного юриста до коронного свидетеля"[2], описывающую жизнь и деятельность Фридриха Вильгельма Гауса,
- немецкоязычные документы Нюрнбергского процесса, общедоступные на официальном сайте немецкой полнотекстовой библиотеки[3].
Первое заседание Международного военного трибунала в Нюрнберге состоялось 20 ноября 1945 г. В это время адвокат доктор Альфред Зайдль являлся защитником подсудимого Ганса Франка, а с 5 февраля 1946 г. он также приступил к обязанностям защитника Рудольфа Гесса. Одним из направлений общей стратегии защиты, выбранной доктором Зайдлем, предполагалось доказательство "нелегитимности" трибунала из-за участия стран-победительниц в различных довоенных соглашениях с гитлеровской Германией, и соответственно, их соучастия в подготовке войны.
Фридрих Гаус, как бывший высокопоставленный государственный сотрудник нацистской Германии, был арестован британскими военными властями в августе 1945 года и помещен в лагерь под Бременом, а в ноябре переведен в лагерь под Ганновером. 10 ноября 1945 г. в рамках подготовки к Нюрнбергскому процессу защитник бывшего министра иностранных дел Германии фон Риббентропа доктор Хорн указал Гауса в качестве возможного свидетеля защиты по делу Риббентропа. Гаус был разыскан союзными военными властями и 26 февраля 1946 г. доставлен в Нюрнберг, где помещен в тюрьму для свидетелей, расположенную рядом с Дворцом юстиции. Позже, правда, Риббентроп отказался от Гауса, как от свидетеля защиты, и он ни разу даже не выступал на заседаниях трибунала. Но Гауса использовали другие.
В самом начале марта 1946 года Альфред Зайдль пришел в тюрьму к Гаусу и попросил описать германо-советские переговоры в Москве в августе 1939 года. Гаус согласился. Зайдль выдал ему бумагу. 15 марта 1946 г. Гаус вернул Зайдлю собственноручно от руки написанные показания следующего содержания (перевод выполнен автором с немецкого языка по книге Зайдля):
ЗАВЕРЕНИЕ ПОД ПРИСЯГОЙ
Получив разъяснения об ответственности за лжесвидетельство, я даю следующее заверение, равносильное присяге, в целях предоставления Международному Военному Трибуналу в Нюрнберге по просьбе адвоката господина доктора Альфреда Зайдля, который указал мне на то обстоятельство, что я, в соответствии с процессуальными нормами этого военного трибунала, обязан в качестве свидетеля дать такое клятвенное заверение, а также устные показания.
I. Касательно личности: Меня зовут Фридрих Гаус, рожден 26.II.1881 г. в Малум, округ Гандерсгайм, принадлежу к евангелическо-лютеранской конфессии, доктор права, до конца войны юрист-консультант в Министерстве иностранных дел в Берлине, в частности, в последнее время был в должности "посла по особым поручениям".
II. Касательно дела. История и ход политических переговоров правительства Рейха с советским правительством осенью 1939 года, по поводу которых я в качестве свидетеля был опрошен господином адвокатом доктором Альфредом Зайдлем, представляются, поскольку я лично в них участвовал в качестве юридического советника, по моим сегодняшним воспоминаниям следующим образом:
1. В начале лета 1939 года, должно быть во второй половине июня, тогдашний рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп пригласил тогдашнего статс-секретаря министерства барона фон Вайцзекера и меня в свое имение Зонненбург в Фрайенвальде-на-Одере и поведал нам, что Адольф Гитлер уже некоторое время рассматривает возможность предпринять попытку установить более терпимые отношения между Германией и Советским Союзом. Должно быть по этой причине, как мы уже заметили, чрезвычайно жесткая риторика немецкой прессы в отношении Советского Союза была в последнее время значительно ослаблена. Теперь предстояло в первую очередь попытаться, какой-либо безобидный острый вопрос решить с советским правительством обычным дипломатическим путем, чтобы определить, является ли это движением вперед, способствующим ведению конструктивных переговоров с правительством Рейха. В таком случае можно было бы тогда на основе этого разговора строить дальнейшие политические переговоры, чтобы посмотреть, существует ли возможность сближения между двумя странами. В качестве первой темы разговора должен был служить, если я правильно помню, не очень важный вопрос консульского представительства Советского Союза в Праге. Господин фон Риббентроп дал статс-секретарю и мне задание, разработать соответствующие инструкции немецкому послу в Москве, для чего он дал еще целый ряд подробных наставлений. Статс-секретарь и я подготовили сразу прямо в Зонненбурге соответствующий проект, в который затем господин фон Риббентроп внес еще различные изменения и который он хотел представить на одобрение Гитлеру. Вскоре после этого я слышал, но не знаю от самого рейхсминистра или от статс-секретаря, что составленные нами в Зонненбурге инструкции не были отправлены, потому что Гитлер счел их "слишком явными". Я не узнал тогда ничего большего о намерениях изменения немецко-российских отношений.
2. В конце июня или начале июля я ушел в плановый отпуск и находился в Гармиш-Партенкирхене, но примерно уже в середине июля был вызван рейхсминистром иностранных дел в его летнюю резиденцию Фушл под Зальцбургом по служебным вопросам, не имеющим отношения к России, и должен был дальше остаться в Зальцбурге в распоряжении рейхсминистра иностранных дел. Через некоторое время в один из дней в Фушле господин фон Риббентроп к моему удивлению дал мне почитать документ, содержащий проект специального послания правительства Рейха Советскому Союзу и сводящийся к предложению политических переговоров о договоре. После вступительных фраз о истории развития немецко-русских отношений и о противоположности государственных систем обеих сторон была подчеркнута мысль, что интересы двух стран тесно соприкоснулись, но не пересекаются. Кем был написан этот проект мне не известно, но, судя по его стилю, он вышел не из под пера рейхсминистра иностранных дел или, по крайней мере, не его одного. Была отправлена телеграмма немецкому послу в Москву о передаче послания и вскоре пришел ответ советского правительства, в котором принципиально не отвергалась идея поднятия немецко-русских отношений на новый политический уровень, однако высказывалось мнение, что прежде чем приступить к прямым переговорам требуется проведение длительной экспертизы и дипломатической подготовки. Вслед за этим быстро в Москву было отправлено второе немецкое послание, в котором речь шла о настоятельном желании немедленного начала переговоров. Автор этого второго немецкого послания мне также не известен. В этом втором послании, но, возможно, уже и в первом, было предложено с целью начала политических встреч скорейшее направление рейхсминистра иностранных дел в Москву. Затем пришел положительный ответ советского правительства, я думаю, это было 21 августа, который, как я случайно мог наблюдать лично, вызвал большую радость у Гитлера и его окружения. Если меня не обманывает моя память, оба немецких послания имели форму прямого личного обращения Гитлера к господину Сталину и сокращали подготовительную переписку при двукратном обмене посланиями.
3. В районе полудня 23 августа самолет рейхсминистра иностранных дел, которого я, как юридический советник, должен был сопровождать для переговоров о заключении договора, прибыл в Москву. Именно тогда во второй половине того же дня состоялись первые переговоры господина фон Риббентропа с господином Сталиным, на которых с немецкой стороны кроме рейхсминистра иностранных дел участвовал в качестве переводчика лишь советник посольства Хильгер и, возможно, также еще посол граф Шуленбург, однако я сам в них не участвовал. Рейхсминистр иностранных дел вернулся с этого продолжительного обсуждения очень довольным и высказывался в том смысле, что оно почти наверняка приведет к достижению желаемого для немецкой стороны соглашения. Продолжение встречи, в ходе которой должны были быть обсуждены и окончательно подготовлены документы для подписания, предусматривалось позже в тот же вечер. В этих вторых переговорах я принимал личное участие, а также посол граф Шуленбург и советник посольства Хильгер. С русской стороны переговоры вели господа Сталин и Молотов, в качестве переводчика был господин Павлов. Быстро и без затруднений пришли к согласию о формулировках германо-советского пакта о ненападении. Господин Риббентроп лично вставил в преамбулу подготовленного мной проекта договора довольно обширную фразу, касающуюся дружеской формы немецко-русских отношений, которую господин Сталин оспорил с замечанием, что советское правительство, после того как его в течение 6 лет национал-социалистическое правительство Рейха осыпало "ведрами навоза", не может внезапно выйти к общественности с заверениями о немецко-русской дружбе. Соответствующее место в преамбуле после этого было удалено или может быть изменено. Помимо пакта о ненападении более долгое время вели переговоры об особо секретном документе, который, как я вспоминаю, получил обозначение "Секретный протокол" или "Секретный дополнительный протокол" и содержание которого сводилось к разграничению сфер интересов обеих сторон на находящихся между обоими государствами европейских территориях. Использовалось ли при этом выражение "сферы интересов" или другие выражения, я сейчас не помню. В документе Германия заявила об отсутствии своей политической заинтересованности в Латвии, Эстонии и Финляндии, напротив, Литва была причислена к ее сфере интересов. В отношении политической незаинтересованности Германии в обеих упомянутых балтийских странах поначалу возникли разногласия, так как рейхсминистр иностранных дел на основании своих инструкций хотел было исключить из этой политической незаинтересованности некоторую часть прибалтийских территорий, что однако не было принято советской стороной, особенно из-за находившихся как раз в этой части незамерзающих портов. Из-за этого вопроса, вероятно обсуждавшегося еще в первой части беседы, рейхсминистр иностранных дел заказал телефонную связь с Гитлером, которая состоялась только во время второй встречи, и в ходе которой он тогда в непосредственном разговоре с Гитлером получил полномочия принять требования советской стороны. Для польской территории была установлена демаркационная линия, но была ли она обозначена прямо на приложенной к документу карте или только словами описывалась в документе, я теперь уже не помню. Впрочем, в отношении Польши содержание соглашения предусматривало, что обе власти при окончательном урегулировании вопросов касающихся этой страны будут действовать во взаимном согласии. Тем не менее, вполне возможно, что последнее соглашение в отношении Польши было принято только при дальнейших более поздних изменениях секретного документа, о чем говорится ниже в пункте 5. В отношении балканских стран было установлено, что у Германии там имеются только экономические интересы. Пакт о ненападении и секретный документ были подписаны в ту же ночь в довольно позднее время.
4. Кроме того я добавлю еще к вышеизложенной в пункте 3 информации тот факт, по этому вопросу меня особенно спрашивали, что господин фон Риббентроп во время легкой закуски в процессе изготовления чистовых экземпляров документов, с целью поддержания разговора рассказал о публичном выступлении господина Сталина, которое состоялось весной и включало в себя фразу, которая, хотя Германия при этом и не называлась, была расценена Гитлером так, как будто господин Сталин хотел дать намек, что советское правительство считает возможным или даже желательным достичь лучших отношений с Германией. Господин Сталин ответил при этом коротким замечанием, которое в переводе переводчика Павлова звучало как: "Так было задумано". В этом контексте господин Риббентроп также упомянул, что недавно Гитлер смотрел фильм о большом общественном мероприятии в Москве и что он, Гитлер, нашел этот фильм вместе с встречающимися в нем советскими деятелями "очень симпатичным". Впрочем, заслуживает также чтобы отметить, и меня об этом тоже спрашивали, что как в этих разговорах, так и в основных переговорах рейхсминистра иностранных дел его речь была построена таким образом, что он представлял военный конфликт Германии с Польшей не как уже окончательно решенное дело, а только как естественную возможность. Со стороны советских государственных деятелей по этому пункту не было сделано никаких комментариев, которые бы содержали в себе одобрение такого конфликта или его поощрение. Советские представители в этом отношении ограничились тем, что просто приняли к сведению выступление представителя Германии.
5. Примерно через месяц во время проведения переговоров о втором германо-советском политическом соглашении, секретный документ, упомянутый в пункте 3, в соответствии с полученным ранее в Берлине от советского правительства ходатайством, был изменен так, что Литва, за исключением маленького прилегающего к Восточной Пруссии "лепестка", изымалась из немецкой сферы интересов, но взамен чего демаркационная линия на польской территории переносилась дальше на восток. Позже, по-моему в конце 1940 или в начале 1941 года, на переговорах по дипломатическим каналам немецкая сторона отказалась также и от этого "литовского лепестка".
6. В заключении я хотел бы отметить, что хотя мое сегодняшнее воспоминание о вышеизложенных событиях остается довольно четким в наиболее важных пунктах, но, естественно, не является абсолютно точным в результате прошедших лет с их чудовищными событиями, тем более, что на данный момент я не располагаю необходимым документальным подтверждением, а также не могу поговорить с кем-либо из экспертов о событиях того времени, чтобы освежить мою память.
Нюрнберг, 15 марта 1946 года
Фридрих Гаус
25 марта 1946 г. на утреннем заседании трибунала защитник Зайдль предпринял попытку зачитать эти показания Гауса. Он заявил суду, что обвинение в участии в подготовке и планировании войны является основным элементом обвинения против его подзащитного Гесса. Вместе с тем 23 августа 1939 года в Москве между Германией и Советским Союзом был заключен пакт о ненападении, который уже фигурирует в документах Трибунала. Но в тот же день между двумя государствами был заключен секретный договор, содержащий разграничение сфер интересов Германии и СССР в Европе. Однако попытки Зайдля зачитать текст аффидевита ни к чему не привели. Председателем суда ему было рекомендовано соблюдать установленный порядок делопроизводства и отправить документ на перевод, а лишь затем представить суду. Свою попытку нарушения порядка судебного делопроизводства доктор Зайдль объясняет в своей книге так: "Мне казалось это очень важным для достижения эффекта внезапности, чтобы не позволить с самого начала этому документу остаться в недрах стороны обвинения и их отдела переводов". Через некоторое время суд приобщил аффидевит Гауса от 15.03.1946 к материалам дела под номером Гесс-16. Тем не менее, суд отказался рассматривать вопрос о секретном протоколе, в виду отсутствия у суда текста самого протокола.
Доктор Зайдль в 1986 году
Продолжение следует...
Литература:
1. Alfred Seidl, Der Fall Rudolf Hess 1941-1984. Dokumentation des Verteidigers / 1984 by Universitas Verlag, München.
2. Gerhard Stuby, Vom "Kronjuristen" zum "Kronzeugen". Friedrich Wilhelm Gaus: ein Leben im Auswärtigen Amt der Wilhelmstraße / VSA: Verlag Hamburg 2008.
3. Официальный сайт немецкой полнотекстовой библиотеки http://www.zeno.org/Geschichte/M/Der+N%C3%BCrnberger+Proze%C3%9F.
Адвокат доктор Зайдль на Нюрнбергском процессе
Из-за отсутствия необходимых источников рождаются многочисленные мифы и легенды вокруг вокруг этого аффидевита, многие из которых создаются целенаправленно различными "недобросовестными" историками. Хочу более подробно рассказать об аффидевитах Гауса в ходе Международного военного трибунала, опираясь, в основном, на немецкие источники, а именно:
- книгу самого доктора Зайдля "Дело Рудольфа Гесса. Документация защитника"[1],
- книгу доктора права бывшего профессора бременского университета Герхарда Штуби "От коронного юриста до коронного свидетеля"[2], описывающую жизнь и деятельность Фридриха Вильгельма Гауса,
- немецкоязычные документы Нюрнбергского процесса, общедоступные на официальном сайте немецкой полнотекстовой библиотеки[3].
Первое заседание Международного военного трибунала в Нюрнберге состоялось 20 ноября 1945 г. В это время адвокат доктор Альфред Зайдль являлся защитником подсудимого Ганса Франка, а с 5 февраля 1946 г. он также приступил к обязанностям защитника Рудольфа Гесса. Одним из направлений общей стратегии защиты, выбранной доктором Зайдлем, предполагалось доказательство "нелегитимности" трибунала из-за участия стран-победительниц в различных довоенных соглашениях с гитлеровской Германией, и соответственно, их соучастия в подготовке войны.
Фридрих Гаус, как бывший высокопоставленный государственный сотрудник нацистской Германии, был арестован британскими военными властями в августе 1945 года и помещен в лагерь под Бременом, а в ноябре переведен в лагерь под Ганновером. 10 ноября 1945 г. в рамках подготовки к Нюрнбергскому процессу защитник бывшего министра иностранных дел Германии фон Риббентропа доктор Хорн указал Гауса в качестве возможного свидетеля защиты по делу Риббентропа. Гаус был разыскан союзными военными властями и 26 февраля 1946 г. доставлен в Нюрнберг, где помещен в тюрьму для свидетелей, расположенную рядом с Дворцом юстиции. Позже, правда, Риббентроп отказался от Гауса, как от свидетеля защиты, и он ни разу даже не выступал на заседаниях трибунала. Но Гауса использовали другие.
В самом начале марта 1946 года Альфред Зайдль пришел в тюрьму к Гаусу и попросил описать германо-советские переговоры в Москве в августе 1939 года. Гаус согласился. Зайдль выдал ему бумагу. 15 марта 1946 г. Гаус вернул Зайдлю собственноручно от руки написанные показания следующего содержания (перевод выполнен автором с немецкого языка по книге Зайдля):
ЗАВЕРЕНИЕ ПОД ПРИСЯГОЙ
Получив разъяснения об ответственности за лжесвидетельство, я даю следующее заверение, равносильное присяге, в целях предоставления Международному Военному Трибуналу в Нюрнберге по просьбе адвоката господина доктора Альфреда Зайдля, который указал мне на то обстоятельство, что я, в соответствии с процессуальными нормами этого военного трибунала, обязан в качестве свидетеля дать такое клятвенное заверение, а также устные показания.
I. Касательно личности: Меня зовут Фридрих Гаус, рожден 26.II.1881 г. в Малум, округ Гандерсгайм, принадлежу к евангелическо-лютеранской конфессии, доктор права, до конца войны юрист-консультант в Министерстве иностранных дел в Берлине, в частности, в последнее время был в должности "посла по особым поручениям".
II. Касательно дела. История и ход политических переговоров правительства Рейха с советским правительством осенью 1939 года, по поводу которых я в качестве свидетеля был опрошен господином адвокатом доктором Альфредом Зайдлем, представляются, поскольку я лично в них участвовал в качестве юридического советника, по моим сегодняшним воспоминаниям следующим образом:
1. В начале лета 1939 года, должно быть во второй половине июня, тогдашний рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп пригласил тогдашнего статс-секретаря министерства барона фон Вайцзекера и меня в свое имение Зонненбург в Фрайенвальде-на-Одере и поведал нам, что Адольф Гитлер уже некоторое время рассматривает возможность предпринять попытку установить более терпимые отношения между Германией и Советским Союзом. Должно быть по этой причине, как мы уже заметили, чрезвычайно жесткая риторика немецкой прессы в отношении Советского Союза была в последнее время значительно ослаблена. Теперь предстояло в первую очередь попытаться, какой-либо безобидный острый вопрос решить с советским правительством обычным дипломатическим путем, чтобы определить, является ли это движением вперед, способствующим ведению конструктивных переговоров с правительством Рейха. В таком случае можно было бы тогда на основе этого разговора строить дальнейшие политические переговоры, чтобы посмотреть, существует ли возможность сближения между двумя странами. В качестве первой темы разговора должен был служить, если я правильно помню, не очень важный вопрос консульского представительства Советского Союза в Праге. Господин фон Риббентроп дал статс-секретарю и мне задание, разработать соответствующие инструкции немецкому послу в Москве, для чего он дал еще целый ряд подробных наставлений. Статс-секретарь и я подготовили сразу прямо в Зонненбурге соответствующий проект, в который затем господин фон Риббентроп внес еще различные изменения и который он хотел представить на одобрение Гитлеру. Вскоре после этого я слышал, но не знаю от самого рейхсминистра или от статс-секретаря, что составленные нами в Зонненбурге инструкции не были отправлены, потому что Гитлер счел их "слишком явными". Я не узнал тогда ничего большего о намерениях изменения немецко-российских отношений.
2. В конце июня или начале июля я ушел в плановый отпуск и находился в Гармиш-Партенкирхене, но примерно уже в середине июля был вызван рейхсминистром иностранных дел в его летнюю резиденцию Фушл под Зальцбургом по служебным вопросам, не имеющим отношения к России, и должен был дальше остаться в Зальцбурге в распоряжении рейхсминистра иностранных дел. Через некоторое время в один из дней в Фушле господин фон Риббентроп к моему удивлению дал мне почитать документ, содержащий проект специального послания правительства Рейха Советскому Союзу и сводящийся к предложению политических переговоров о договоре. После вступительных фраз о истории развития немецко-русских отношений и о противоположности государственных систем обеих сторон была подчеркнута мысль, что интересы двух стран тесно соприкоснулись, но не пересекаются. Кем был написан этот проект мне не известно, но, судя по его стилю, он вышел не из под пера рейхсминистра иностранных дел или, по крайней мере, не его одного. Была отправлена телеграмма немецкому послу в Москву о передаче послания и вскоре пришел ответ советского правительства, в котором принципиально не отвергалась идея поднятия немецко-русских отношений на новый политический уровень, однако высказывалось мнение, что прежде чем приступить к прямым переговорам требуется проведение длительной экспертизы и дипломатической подготовки. Вслед за этим быстро в Москву было отправлено второе немецкое послание, в котором речь шла о настоятельном желании немедленного начала переговоров. Автор этого второго немецкого послания мне также не известен. В этом втором послании, но, возможно, уже и в первом, было предложено с целью начала политических встреч скорейшее направление рейхсминистра иностранных дел в Москву. Затем пришел положительный ответ советского правительства, я думаю, это было 21 августа, который, как я случайно мог наблюдать лично, вызвал большую радость у Гитлера и его окружения. Если меня не обманывает моя память, оба немецких послания имели форму прямого личного обращения Гитлера к господину Сталину и сокращали подготовительную переписку при двукратном обмене посланиями.
3. В районе полудня 23 августа самолет рейхсминистра иностранных дел, которого я, как юридический советник, должен был сопровождать для переговоров о заключении договора, прибыл в Москву. Именно тогда во второй половине того же дня состоялись первые переговоры господина фон Риббентропа с господином Сталиным, на которых с немецкой стороны кроме рейхсминистра иностранных дел участвовал в качестве переводчика лишь советник посольства Хильгер и, возможно, также еще посол граф Шуленбург, однако я сам в них не участвовал. Рейхсминистр иностранных дел вернулся с этого продолжительного обсуждения очень довольным и высказывался в том смысле, что оно почти наверняка приведет к достижению желаемого для немецкой стороны соглашения. Продолжение встречи, в ходе которой должны были быть обсуждены и окончательно подготовлены документы для подписания, предусматривалось позже в тот же вечер. В этих вторых переговорах я принимал личное участие, а также посол граф Шуленбург и советник посольства Хильгер. С русской стороны переговоры вели господа Сталин и Молотов, в качестве переводчика был господин Павлов. Быстро и без затруднений пришли к согласию о формулировках германо-советского пакта о ненападении. Господин Риббентроп лично вставил в преамбулу подготовленного мной проекта договора довольно обширную фразу, касающуюся дружеской формы немецко-русских отношений, которую господин Сталин оспорил с замечанием, что советское правительство, после того как его в течение 6 лет национал-социалистическое правительство Рейха осыпало "ведрами навоза", не может внезапно выйти к общественности с заверениями о немецко-русской дружбе. Соответствующее место в преамбуле после этого было удалено или может быть изменено. Помимо пакта о ненападении более долгое время вели переговоры об особо секретном документе, который, как я вспоминаю, получил обозначение "Секретный протокол" или "Секретный дополнительный протокол" и содержание которого сводилось к разграничению сфер интересов обеих сторон на находящихся между обоими государствами европейских территориях. Использовалось ли при этом выражение "сферы интересов" или другие выражения, я сейчас не помню. В документе Германия заявила об отсутствии своей политической заинтересованности в Латвии, Эстонии и Финляндии, напротив, Литва была причислена к ее сфере интересов. В отношении политической незаинтересованности Германии в обеих упомянутых балтийских странах поначалу возникли разногласия, так как рейхсминистр иностранных дел на основании своих инструкций хотел было исключить из этой политической незаинтересованности некоторую часть прибалтийских территорий, что однако не было принято советской стороной, особенно из-за находившихся как раз в этой части незамерзающих портов. Из-за этого вопроса, вероятно обсуждавшегося еще в первой части беседы, рейхсминистр иностранных дел заказал телефонную связь с Гитлером, которая состоялась только во время второй встречи, и в ходе которой он тогда в непосредственном разговоре с Гитлером получил полномочия принять требования советской стороны. Для польской территории была установлена демаркационная линия, но была ли она обозначена прямо на приложенной к документу карте или только словами описывалась в документе, я теперь уже не помню. Впрочем, в отношении Польши содержание соглашения предусматривало, что обе власти при окончательном урегулировании вопросов касающихся этой страны будут действовать во взаимном согласии. Тем не менее, вполне возможно, что последнее соглашение в отношении Польши было принято только при дальнейших более поздних изменениях секретного документа, о чем говорится ниже в пункте 5. В отношении балканских стран было установлено, что у Германии там имеются только экономические интересы. Пакт о ненападении и секретный документ были подписаны в ту же ночь в довольно позднее время.
4. Кроме того я добавлю еще к вышеизложенной в пункте 3 информации тот факт, по этому вопросу меня особенно спрашивали, что господин фон Риббентроп во время легкой закуски в процессе изготовления чистовых экземпляров документов, с целью поддержания разговора рассказал о публичном выступлении господина Сталина, которое состоялось весной и включало в себя фразу, которая, хотя Германия при этом и не называлась, была расценена Гитлером так, как будто господин Сталин хотел дать намек, что советское правительство считает возможным или даже желательным достичь лучших отношений с Германией. Господин Сталин ответил при этом коротким замечанием, которое в переводе переводчика Павлова звучало как: "Так было задумано". В этом контексте господин Риббентроп также упомянул, что недавно Гитлер смотрел фильм о большом общественном мероприятии в Москве и что он, Гитлер, нашел этот фильм вместе с встречающимися в нем советскими деятелями "очень симпатичным". Впрочем, заслуживает также чтобы отметить, и меня об этом тоже спрашивали, что как в этих разговорах, так и в основных переговорах рейхсминистра иностранных дел его речь была построена таким образом, что он представлял военный конфликт Германии с Польшей не как уже окончательно решенное дело, а только как естественную возможность. Со стороны советских государственных деятелей по этому пункту не было сделано никаких комментариев, которые бы содержали в себе одобрение такого конфликта или его поощрение. Советские представители в этом отношении ограничились тем, что просто приняли к сведению выступление представителя Германии.
5. Примерно через месяц во время проведения переговоров о втором германо-советском политическом соглашении, секретный документ, упомянутый в пункте 3, в соответствии с полученным ранее в Берлине от советского правительства ходатайством, был изменен так, что Литва, за исключением маленького прилегающего к Восточной Пруссии "лепестка", изымалась из немецкой сферы интересов, но взамен чего демаркационная линия на польской территории переносилась дальше на восток. Позже, по-моему в конце 1940 или в начале 1941 года, на переговорах по дипломатическим каналам немецкая сторона отказалась также и от этого "литовского лепестка".
6. В заключении я хотел бы отметить, что хотя мое сегодняшнее воспоминание о вышеизложенных событиях остается довольно четким в наиболее важных пунктах, но, естественно, не является абсолютно точным в результате прошедших лет с их чудовищными событиями, тем более, что на данный момент я не располагаю необходимым документальным подтверждением, а также не могу поговорить с кем-либо из экспертов о событиях того времени, чтобы освежить мою память.
Нюрнберг, 15 марта 1946 года
Фридрих Гаус
25 марта 1946 г. на утреннем заседании трибунала защитник Зайдль предпринял попытку зачитать эти показания Гауса. Он заявил суду, что обвинение в участии в подготовке и планировании войны является основным элементом обвинения против его подзащитного Гесса. Вместе с тем 23 августа 1939 года в Москве между Германией и Советским Союзом был заключен пакт о ненападении, который уже фигурирует в документах Трибунала. Но в тот же день между двумя государствами был заключен секретный договор, содержащий разграничение сфер интересов Германии и СССР в Европе. Однако попытки Зайдля зачитать текст аффидевита ни к чему не привели. Председателем суда ему было рекомендовано соблюдать установленный порядок делопроизводства и отправить документ на перевод, а лишь затем представить суду. Свою попытку нарушения порядка судебного делопроизводства доктор Зайдль объясняет в своей книге так: "Мне казалось это очень важным для достижения эффекта внезапности, чтобы не позволить с самого начала этому документу остаться в недрах стороны обвинения и их отдела переводов". Через некоторое время суд приобщил аффидевит Гауса от 15.03.1946 к материалам дела под номером Гесс-16. Тем не менее, суд отказался рассматривать вопрос о секретном протоколе, в виду отсутствия у суда текста самого протокола.
Доктор Зайдль в 1986 году
Продолжение следует...
Литература:
1. Alfred Seidl, Der Fall Rudolf Hess 1941-1984. Dokumentation des Verteidigers / 1984 by Universitas Verlag, München.
2. Gerhard Stuby, Vom "Kronjuristen" zum "Kronzeugen". Friedrich Wilhelm Gaus: ein Leben im Auswärtigen Amt der Wilhelmstraße / VSA: Verlag Hamburg 2008.
3. Официальный сайт немецкой полнотекстовой библиотеки http://www.zeno.org/Geschichte/M/Der+N%C3%BCrnberger+Proze%C3%9F.
Информация