Спасти детей
Среди военных снимков корреспондента Ивана Александровича Нарциссова нашла я один, с которым время обошлось особенно немилосердно. Снимок размытый, пожелтевший, у меня не получилось его переснять. Но на нём можно разглядеть уходящих по сельской дороге людей и нескольких коров. Лицом к фотографу стоит только одна женщина, последняя. А так – одни спины. Сразу видно, идти людям очень тяжело, да и дорога плохая, её практически нет – сплошное поле. Но на самом деле люди не уходили, а возвращались. Речь – об украинском селе (оно, к сожалению, не указано), освобождённом в 1943 году.
Люди шли домой, в разграбленную деревню. Все они были односельчанами. Деревня небольшая, жителей в ней – немногим более полутора сотен, но мужчины ушли на фронт, стало быть, ещё меньше осталось.
А фашистов пришло много… Сначала объявили огромные поборы (нормы) на продукты – хлеб, яйца, молоко, масло, овощи. Потом отобрали одежду, предметы быта. Затем – то, что годилось на дрова. С трудом селянам удалось не дать убить нескольких оставшихся коров (их почти всех перестреляли из пистолетов). Женщины ходили в комендатуру, объяснили, что молока взять неоткуда будет. Оставили всё-таки.
Фашистский комендант (от него сохранилось только имя – Гюнтер) поселился в избе, где до той поры жила мать, Анна Фёдоровна Штанько, с тремя детьми, мал мала меньше. В избе было три комнаты, Гюнтер занял все, семья перебралась в сараюшку, где прежде держали овец. В одной комнате новый хозяин спал, в другой ел, в третью приходили солдаты.
Младшему сынишке Анны Фёдоровны было около годика. Он часто плакал, потому что хотел кушать и мёрз. Мать не могла постоянно держать его на руках и успокаивать. Однажды фашист вошёл в сараюшку, взял малыша за одну ногу и стукнул об стену. Мальчик затих. Мать, застывшая в ужасе, поняла, что её сынок умер. Фашист так же, за ногу, кинул ребёнка на руки помертвевшей женщине и назидательно поднял вверх палец: мол, знай дисциплину, так с каждым будет.
Сколько времени простояла женщина, сказать трудно. Она прижимала к груди своё дитя, рождённое в муках и в страданиях росшее. И вдруг поняла, что сынок жив. Жив! Сердечко стучало!..
В одну минуту влетела Анна Фёдоровна в сараюшку, собрала двух старших детей, завязала в узелок, что могла, и потихоньку вся семья вышла из дома. Они шли осторожно, крадучись, так идут воры в чужой дом. А здесь – хозяева из своего уходили…
На окраине села их заметили соседи, чуть не силком затащили в свою избу, расспросили. Женщина рассказала обо всём, что пережила. Сынок и правда был жив, но с той поры он перестал даже гулить – онемел.
Страшная весть летела от дома к дому. Женщины прижимали к груди малышей, каждая думала: а если так и моего? К ночи созрело общее решение: в темноте уйти в лес. Будь что будет. Пусть враги заняли дома, опоганили хозяйство, но они ещё не отняли самого дорогого. И за это самое дорогое надо бороться до конца, до последней капельки сил.
В селе остался один-единственный житель – старик, которого все звали Никифыч (то ли он был Никитович, то ли Никифорович – теперь неизвестно). Жил Никифыч без семьи, жена давно умерла, детей Бог не дал. Человеком был добрым, прежде работал конюхом. Женщины предложили ему уйти с ними, но старик отказался. Он знал, на что шёл, но хотел, чтобы у беглецов было побольше времени.
- Ступайте, ступай, - сказал Никифыч. – Я старый сыч, жизнь прожил, хоть пару часов вам подарю. Авось успеете схорониться, не найдут проклятые.
Наутро оккупанты увидели, что село опустело. Увели и нескольких коров. Остался только Никифыч. Старика, конечно, привели в комендатуру. Он прикинулся совершенно глухим, стал показывать, что ничего не слышит. Его побили прикладами, но не так сильно, как он ждал. Стали расспрашивать, куда могли скрыться женщины и где будут их ждать партизаны. Старик трясущейся рукой нарисовал на листе бумаги подобие карты. Указал несколько несуществующих болот и сказал, что, скорее всего, там, но места страшные, в морозы и то засосёт. Вызвался проводить. Побоялись захватчики смерти. Не стали посылать карательный отряд и старика оставили в живых – вместе слуги. Толку от Никифыча по хозяйству было немного, он, в основном, варил картошку. А так как был глухим, фашисты не стеснялись при нём говорить. Не знал, конечно, Никифыч немецкую речь, но кое-что всё-таки понял. Понял, где хранятся документы. Однажды ночью пробрался к заветному немецкому планшету, достал карту, хорошенько запомнил и воспроизвёл по памяти. Спрятал до лучших времён.
…А как же матери и дети? Они ушли далеко, жили в лесу. Питались кое-как, тем, что находили и взяли с собой. Очень выручали коровы.
Вот, собственно, и всё, что узнал в день освобождения села Иван Александрович Нарциссов. Но главное – все дети остались живы. И матери, и бабушки. И Никифыч, который не только встретил наших танкистов, но и отдал им немецкую карту собственного производства, и указал, где искать настоящих хозяев села.
Примечание: фотографию вы, уважаемые читатели, увидите другую, тематическую. Она очень перекликается с той, о которой я вела речь.
Люди шли домой, в разграбленную деревню. Все они были односельчанами. Деревня небольшая, жителей в ней – немногим более полутора сотен, но мужчины ушли на фронт, стало быть, ещё меньше осталось.
А фашистов пришло много… Сначала объявили огромные поборы (нормы) на продукты – хлеб, яйца, молоко, масло, овощи. Потом отобрали одежду, предметы быта. Затем – то, что годилось на дрова. С трудом селянам удалось не дать убить нескольких оставшихся коров (их почти всех перестреляли из пистолетов). Женщины ходили в комендатуру, объяснили, что молока взять неоткуда будет. Оставили всё-таки.
Фашистский комендант (от него сохранилось только имя – Гюнтер) поселился в избе, где до той поры жила мать, Анна Фёдоровна Штанько, с тремя детьми, мал мала меньше. В избе было три комнаты, Гюнтер занял все, семья перебралась в сараюшку, где прежде держали овец. В одной комнате новый хозяин спал, в другой ел, в третью приходили солдаты.
Младшему сынишке Анны Фёдоровны было около годика. Он часто плакал, потому что хотел кушать и мёрз. Мать не могла постоянно держать его на руках и успокаивать. Однажды фашист вошёл в сараюшку, взял малыша за одну ногу и стукнул об стену. Мальчик затих. Мать, застывшая в ужасе, поняла, что её сынок умер. Фашист так же, за ногу, кинул ребёнка на руки помертвевшей женщине и назидательно поднял вверх палец: мол, знай дисциплину, так с каждым будет.
Сколько времени простояла женщина, сказать трудно. Она прижимала к груди своё дитя, рождённое в муках и в страданиях росшее. И вдруг поняла, что сынок жив. Жив! Сердечко стучало!..
В одну минуту влетела Анна Фёдоровна в сараюшку, собрала двух старших детей, завязала в узелок, что могла, и потихоньку вся семья вышла из дома. Они шли осторожно, крадучись, так идут воры в чужой дом. А здесь – хозяева из своего уходили…
На окраине села их заметили соседи, чуть не силком затащили в свою избу, расспросили. Женщина рассказала обо всём, что пережила. Сынок и правда был жив, но с той поры он перестал даже гулить – онемел.
Страшная весть летела от дома к дому. Женщины прижимали к груди малышей, каждая думала: а если так и моего? К ночи созрело общее решение: в темноте уйти в лес. Будь что будет. Пусть враги заняли дома, опоганили хозяйство, но они ещё не отняли самого дорогого. И за это самое дорогое надо бороться до конца, до последней капельки сил.
В селе остался один-единственный житель – старик, которого все звали Никифыч (то ли он был Никитович, то ли Никифорович – теперь неизвестно). Жил Никифыч без семьи, жена давно умерла, детей Бог не дал. Человеком был добрым, прежде работал конюхом. Женщины предложили ему уйти с ними, но старик отказался. Он знал, на что шёл, но хотел, чтобы у беглецов было побольше времени.
- Ступайте, ступай, - сказал Никифыч. – Я старый сыч, жизнь прожил, хоть пару часов вам подарю. Авось успеете схорониться, не найдут проклятые.
Наутро оккупанты увидели, что село опустело. Увели и нескольких коров. Остался только Никифыч. Старика, конечно, привели в комендатуру. Он прикинулся совершенно глухим, стал показывать, что ничего не слышит. Его побили прикладами, но не так сильно, как он ждал. Стали расспрашивать, куда могли скрыться женщины и где будут их ждать партизаны. Старик трясущейся рукой нарисовал на листе бумаги подобие карты. Указал несколько несуществующих болот и сказал, что, скорее всего, там, но места страшные, в морозы и то засосёт. Вызвался проводить. Побоялись захватчики смерти. Не стали посылать карательный отряд и старика оставили в живых – вместе слуги. Толку от Никифыча по хозяйству было немного, он, в основном, варил картошку. А так как был глухим, фашисты не стеснялись при нём говорить. Не знал, конечно, Никифыч немецкую речь, но кое-что всё-таки понял. Понял, где хранятся документы. Однажды ночью пробрался к заветному немецкому планшету, достал карту, хорошенько запомнил и воспроизвёл по памяти. Спрятал до лучших времён.
…А как же матери и дети? Они ушли далеко, жили в лесу. Питались кое-как, тем, что находили и взяли с собой. Очень выручали коровы.
Вот, собственно, и всё, что узнал в день освобождения села Иван Александрович Нарциссов. Но главное – все дети остались живы. И матери, и бабушки. И Никифыч, который не только встретил наших танкистов, но и отдал им немецкую карту собственного производства, и указал, где искать настоящих хозяев села.
Примечание: фотографию вы, уважаемые читатели, увидите другую, тематическую. Она очень перекликается с той, о которой я вела речь.
Информация