Элемент глобальности
Россия находится в состоянии глобального конфликта с Соединёнными Штатами и пока ещё коллективным Западом. В условиях невозможности (или нежелательности) прямого военного столкновения конфликт развивается в формате войны на истощение, ведущейся в экономической, информационной, дипломатической, финансовой и прочих сферах, дополняющейся прямыми военными столкновениями в форме гражданских войн и вооружённых переворотов, ориентированных на стороны конфликта местных сил на второстепенных территориях.Москва и Вашингтон, являясь главными центрами силы конфликта, ведут активную борьбу за привлечение союзников. Фактически мир разделился на два, неоформленных юридически, противостоящих блока. Любое поражение на одном театре военных действий (ТВД) из многих ощущается болезненно и наносит существенный ущерб, но не является критическим, поскольку может быть компенсировано победой в другом месте. Окончательная победа одного из блоков, возможна только в случае капитуляции лидера оппонирующего блока (России или США, соответственно).
В формате ведущейся войны на истощение, такая капитуляция не может являться результатом военного поражения (военные ресурсы сторон значительно превышают любые возможные потери их контингентов, участвующих в конфликтах на отдалённых ТВД). Экономическая устойчивость противостоящих систем также достаточно высока для того, чтобы издержки от противостояния не представлялись критическими. Значительно больший ущерб несут экономики союзников, которые по этой причине более склонны к колебаниям, попыткам перехода из лагеря в лагерь и поиска возможностей для заключения если не сепаратного мира, то перемирия. Как и в случае с падением СССР, капитуляция хоть Москвы, хоть Вашингтона возможна только в случае психологического слома элит.
При этом если победитель не сможет быстро упорядочить предельно хаотизированный в ходе противостояния мир, ввести его в рамки разумной, понятной, приемлемой для всех (или, как минимум, устраивающей большинство) системы, то издержки на поддержание господства нового гегемона могут очень быстро стать для него непосильным бременем и похоронить самого победителя. В связи с этим и Россия, и США пытаются создавать основы новой послевоенной системы без отрыва от текущего противостояния.
Критическое требование к действующим и вновь создаваемым политическим структурам — снижение издержек лидера блока. Россия вынужденно пришла к этой концепции после распада СССР, когда казавшиеся безграничными ресурсы внезапно стали резко ограниченными. В США концепция экономии ресурсов стала доминировать в последние годы правления Буша-младшего. На ней базировались избирательные кампании Обамы и Трампа. При этом последний пытается реализовать концепцию экономии ресурсов более агрессивно и напористо, чем его предшественник, стараясь переложить главное бремя на экономики своих партнёров. Требование резко увеличить взносы на содержание НАТО и трёхкратное сокращение военной помощи иностранным партнёрам США были только первыми звонками. Сейчас Вашингтон пытается заставить ЕС покупать дорогой американский сжиженный газ, вместо газпромовского трубопроводного, который в разы дешевле. Мотивация — поддержка находящихся на грани разорения сланцевиков, сохранение для американцев тысяч рабочих мест.
Речь идёт о попытке экономической и политической стабилизации перенапряжённой американской системы, а, в конечном итоге о повышении психологической устойчивости элит. Именно потеря уверенности американских элит в правильности избранной затратной внешнеполитической стратегии, предусматривавшей одновременное доминирование не только в ключевых, стратегически важных зонах планеты, но буквально в каждой точке, привела к расколу американского правящего класса и острой внутриполитической борьбе групп поддержки Трампа и Клинтон, едва не перешедшей в открытый гражданский конфликт, которая в результате, резко (хоть и временно) сократила внешнеполитические возможности США, замедлила оперативность и снизила эффективность их реакции.
Главная проблема заключалась в том, что правящие элиты США начали ощущать ресурсный голод. Неэффективное использование ресурсов во внешнеполитической сфере, привело к тому, что наличного внутреннего ресурса перестало хватать на все элитные группы. Это обострило внутреннюю конкуренцию, которая быстро вышла на грань столкновения. Единственная возможность решить данную проблему — изыскать дополнительный ресурс, что должно стабилизировать ситуацию в элите и позволить США вернуться к проведению активной, агрессивной и согласованной внешней политики.
Поэтому мы можем быть уверены, что попытки переложить финансово-экономическое бремя конфронтации на союзников будут продолжены. Вопрос о финансировании НАТО и о переходе ЕС на закупки американского газа — только первые ласточки.
Политика ресурсосбережения коснулась и украинского направления. Режим Порошенко был для Вашингтона достаточно удобным и послушным, но слишком дорогим механизмом. Его низкая эффективность и сверхвысокая коррумпированность приводила к слишком высоким затратам на поддержание внутренней стабильности на Украине.
Команда Трампа не желает нести эти издержки. Отсюда демонстративно унизительный приём, прибывшего за традиционной поддержкой Порошенко. Трамп отказался признавать его своим вассалом. При этом никто другой из украинских политиков на роль фаворита в Вашингтоне не выбран. Ранее так не бывало. Если США отказывали в поддержке Кучме, Ющенко или Януковичу, то следующий претендент на президентство уже был известен, либо же была известна группа из которой он будет избран.
Сегодня этого нет. США предоставляют возможность Европе самой финансировать украинский проект (перекладывание издержек на союзников), либо же оставить украинские элиты наедине с их проблемами. В таком случае конфликтная внутренняя ситуация должна быстро выйти в формат горячего противостояния и открытой борьбы за власть, а часть борющихся группировок постарается вовлечь Россию во внутриукраинский конфликт на своей стороне.
Для Вашингтона такая ситуация является не лучшим из возможных, но вполне приемлемым выходом из тупика украинского кризиса.
Во-первых, США теряют ранее подконтрольную им территорию, но высвобождают ресурсы для более важных направлений.
Во-вторых, происходит связывание российского ресурса. Причём в любом случае, независимо от того, вовлечётся ли Россия в гражданский конфликт на Украине напрямую, предпочтёт ли отрабатывать его по донбасскому сценарию или постпорошенковскому режиму удастся развязать украино-российскую войну.
В-третьих, в связи с вовлечённостью в украинское урегулирование и разницей целей, средств и подходов возможно обострение конфликтной ситуации между Россией и Европой. Это, в свою очередь, должно увеличить нужду ЕС в американской военной защите и сделать Европу более восприимчивой к финансово-экономическим (расходы на НАТО, закупки газа) требованиям США.
Есть ли решение данной проблемы для России?
Оно точно не лежит в военной плоскости. Военный конфликт с Украиной, независимо от его исхода и продолжительности — слишком затратное мероприятие и слишком уязвимое с точки зрения международно-правового урегулирования. Вряд ли оппоненты упустят возможность на годы поставить Россию в финансово убыточную и уязвимую для критики позицию.
Ограниченное продвижение российских войск на украинскую территорию будет практически неизбежной реакцией на прямое нападение на Россию или попытку массированного удара по Донбассу. Но даже в этом случае предпочтительным является завершение военно-политической операции по грузинскому сценарию 2008 года — с потерей Украиной части территорий, самостоятельной сменой режима в Киеве на более адекватный и переходом к выстраиванию прагматичных отношений.
Если же удастся избежать худшего и сохранить хотя бы такой мир, как сейчас, то для начала Москве необходимо дотянуть до 2019 года, когда должны вступить в строй «Северный поток — 2» и «Турецкий поток» и украинский газовый транзит прекратит играть какую-либо роль в российско-европейских отношениях. Одновременно упадёт до нуля и без того невысокая цена самой Украины. В таком случае она останется военно-политическим раздражителем для России и ЕС, но перестанет быть камнем преткновения. То есть, взаимоприемлемая для Москвы и Брюсселя схема урегулирования может быть выработана сравнительно быстро.
Парадоксально, но вариант с переходом ЕС на американский газ, хоть и ведёт к многомиллиардным потерям «Газпрома» и российского бюджета, являясь с этой точки зрения нежелательным, в политическом плане несёт для Украины ровно те же последствия. Если ЕС начнёт закупать в США столько газа, что «потоки» будут не нужны, то и украинский транзит иссякнет — ведь в «потоки» планируется пустить именно тот газ, который сейчас идёт по украинским трубопроводам. А нет газового транзита — нет и непреходящей политической ценности Украины для ЕС и России. Так — ещё одна Болгария, только покрупнее.
При этом надо понимать, что сохранение мира с Украиной не обязательно означает сохранение Порошенко у власти в Киеве. Если он не сможет удержаться сам, то Москва ещё менее, чем Вашингтон заинтересована в его сохранении любой ценой.
Единственная серьёзная проблема (кроме опасности войны, о которой мы уже упоминали) связанная с уходом Порошенко, заключается в том, что его преемники скорее всего попытаются аннулировать минские соглашения. Это крайне нежелательный вариант. Минские соглашения столь выгодны для России, что должны действовать даже если Донбасс окончательно поменяет свой международно-правовой статус и новая реальность будет признана мировым сообществом.
Минские соглашения гарантируют нейтрализацию и федерализацию Украины, а также закрепляют за Россией право на политическое вмешательство с целью защиты меньшинств (в том числе русского). Они выстраивают украино-российские отношения даже не по образцу сталинский СССР — Финляндия, а по модели Россия Екатерины II Великой — Польша Станислава II Августа Понятовского (до разделов).
Конечно не все согласны с такой их трактовкой. Но и мы не согласны с тем, как трактуют минские соглашения Украина и ЕС. Для продвижения своего видения модели, цели и сроков действия минских соглашений России целесообразно было бы расширить минский формат за счёт вовлечения иных заинтересованных государств. Никто не может запретить Москве обсуждать формулу Минска с кем угодно, как обсуждает её Киев с, например, Вашингтоном, Прибалтикой и Варшавой, которые к Минску никоем образом не причастны. Обсуждая же минский формат с Китаем, Индией, другими членами ШОС и прочих интеграционных проектов с российским участием, Москва может подавать их в удобной ей трактовке. Опять-таки, как это делает Украина, обсуждая Минск со своими партнёрами.
В таком случае нас будет минимум два (а может и больше) международно закреплённых видения Минска, а это уже, как минимум, предмет для широкой дискуссии. Причём в идеале противостоять в такой дискуссии точка зрения Запада будет не точке зрения России, а позиции большей части человечества.
Это, конечно, не гарантированный результат усилий по продвижению своего взгляда на Минск, но без подобной инициативы мы обречены всю жизнь огрызаться и оправдываться в ответ на упрёки в неисполнении того Минска, который придумали себе Украина и ЕС, а сам процесс никогда не удастся вывести за пределы исключительно донбасского урегулирования. Между тем по мере развития процессов финансовой, экономической, военной, юридической и политической адаптации Донбасса к российским нормам и правилам, минские соглашения, как база для урегулирования конкретного конфликта в Донбассе, теряют актуальность (хотя бы в силу практической невозможности выполнить пункт о возвращении ДНР/ЛНР в состав Украины). Минск теперь может быть базой для общего урегулирования украинского кризиса, а для Донбасса уже не мешало бы выработать иную международно-правовую платформу.
Информация