Присутствие генерала Асапова на передовой было необходимо
Россия впервые за десятилетия потеряла в боевых действиях столь высокопоставленного военного. Однако гибель генерал-лейтенанта Асапова в Сирии заставляет задуматься не только об этом. Российский военный советник был убит прямым попаданием мины в его командный пункт – но почему генерал в принципе находился настолько близко к противнику?
Гибель в Сирии генерал-лейтенанта Валерия Асапова – первая боевая потеря среди старших офицеров (генералов) российских и даже советских вооруженных сил со времен войны в Афганистане.
При этом из трех советских генералов, погибших в Афганистане, двое были летчиками. Обстоятельства их гибели разные и статистическому анализу не поддаются. Генерал-майор Николай Власов лично сидел за штурвалом Миг-21бис «в целях повышения результативности работы афганских ВВС» (проще говоря, афганцы летать не умели), когда его сбили из пулемета ДШК. Генерал-майор Вадим Хахалов на вертолете атаковал малоподвижную цель и при выходе из виража был сбит. Чудовищно изуродованное душманами тело генерала было найдено только через неделю в ходе специального рейда в горы Луркоха.
Единственный погибший в Афганистане сухопутный высший офицер, генерал-лейтенант Петр Шкидченко служил в должности заместителя Главного военного советника в ДРА – начальником Группы управления боевыми действиями, то есть был фактически третьим человеком в ограниченном контингенте советских войск. Генерал Шкидченко выполнял приказ Главного военного советника генерала армии Михаила Сорокина по наведению порядка в районе города Хоста. В частности, он должен был остановить разложение местного афганского пехотного полка, который разбегался на глазах. Вертолет Ми-8, на котором Шкидченко и еще несколько советских офицеров вылетели в Хост, был обстрелян недалеко от базы, упал в горах и сгорел. Шкидченко опознали только по часам на руке. Он был признан погибшим в авиационной катастрофе и потому не представлен к награде, а его семья не получила компенсации и льгот. В то же время летчики были признаны погибшими при выполнении боевого задания.
Это типичный выверт сознания военной бюрократии: летчики выполняли боевое задание по транспортировке генерала Шкидченко, а его заданием было наведение порядка в Хосте, и в вертолете он был лишь пассажиром. А потому с точки зрения Управления кадров МО СССР он жертва авиакатастрофы, а к выполнению своего боевого задания на момент гибели он даже не приступал.
Еще двое генералов скончались в Афганистане от болезней (начальник одного из Управлений Генерального штаба генерал-лейтенант Анатолий Драгун и генерал-майор Анатолий Цуканов, советник командующего артиллерией ВС ДРА).
Девяностые и нулевые годы унесли много российских высших офицеров, но исключительно по небоевым обстоятельствам. Были смертельные автокатастрофы, самоубийства и смерти от болезней, но даже в двух чеченских кампаниях ни один российский генерал не погиб непосредственно в бою.
И этому есть логичное объяснение.
Естественный ход развития военной науки и практики – командные пункты высокопоставленных лиц располагаются все дальше от непосредственной зоны боевых действий.
Личное участие представителей генералитета в боях впереди на белом коне, как в наполеоновскую эпоху, давно не требуется. Даже в Великую Отечественную после 1943 года генералы гибли либо совсем уж случайно, как генерал армии Иван Черняховский, либо в результате терактов, как генерал армии Николай Ватутин, убитый из засады бандеровцами.
Именно поэтому гибель представителя российского генералитета в Сирии стала событием исключительным, вызывающим не только эмоциональную реакцию, но и вопросы о том, как такое могло произойти в условиях современной войны.
Автору этих строк довелось общаться с Валерием Асаповым, когда он еще десантным капитаном служил в 1992–1993 годах в Южной Осетии в должности замначальника штаба российского батальона в составе смешанных миротворческих сил. Комендантом Цхинвала был тогда офицер с похожей фамилией – подполковник Сергей Ашлапов. Они дружили и почти одновременно уехали в Чечню. Подполковник Ашлапов был назначен комендантом Ханкалы (на территории бывшего аэропорта Грозного размещался штаб федеральной группировки), а Асапов стал начальником штаба батальона 104-го парашютно-десантного полка 76-й Псковской дивизии ВДВ. В январе 1996 года во время боев за Грозный Ашлапов получил приказ прорываться из окружения к железнодорожному вокзалу, в котором оборонялись остатки майкопской бригады. Его БТР попал в засаду, и Ашлапов погиб, закрыв собой молодого бойца. А майор Асапов получил тяжелое ранение голени, после чего его прооперировали прямо в автоперевязочной медицинской роты. Около года затем он был прикован к постели, перенес четыре операции и остался навсегда хромым. Это обстоятельство, кстати, считают одной из причин перевода Асапова на командные должности в тылу, где он проявил себя великолепно, а затем и перевод из ВДВ в Сухопутные войска.
Но физическое увечье не помешало генералу Асапову лично находиться на командном пункте на передовой у Дейр-эз-Зора. В Сирии он находился на должности старшего группы военных советников (ГВС), что вроде бы подразумевает штабную работу. Но ГВС фактически взяла на себя функции боевого управления, разведки, связи и планирования боевых действий. Риск гибели старшего офицера в операциях такой интенсивности и так довольно велик, но в случае с Асаповым это больше случайность. Мина попала непосредственно в командный пункт, уничтожив там все. Такое происходит крайне редко.
Как же объяснить то, что высокопоставленный российский генерал находился в Сирии фактически на передовой?
Отчасти это вызвано особенностью боевых действий в Сирии. То, что со стороны выглядит как большая война с длинными линиями фронтов, на деле представляет собой череду локальных операций, проводимых силами, примерно равными российским полкам, а то и батальонам. И громкие названия «дивизий» и «корпусов» сирийской правительственной армии не должны вводить в заблуждение. Недаром официальные лица российского МО уже год как тщательно избегают употребления каких-либо терминов кроме «соединение», когда характеризуют сирийские силы, принимающие участие в той или иной операции.
В Сирии стратегическое и политическое планирование остается за Дамаском, а работа российских военных советников вне зависимости от размера и числа звезд на погонах концентрируется на управлении относительно небольшими группировками. Именно этим и занимался в командном пункте на линии фронта генерал Асапов. Кто-то говорит, что это плата за участие Вооруженных сил в России в войне в Сирии. Но это всего лишь реальность, которая не укладывается в теоретические схемы развития военного искусства.
Теоретически управление операцией у Дейр-эз-Зора не требовало бы личного присутствия генерал-лейтенанта Валерия Асапова на командном пункте в зоне досягаемости огня минометов противника. С формальной точки зрения – это излишество для той войны, которую принято называть современной. Но
особенности войны в Сирии как бы «принизили» и позиции старших и высших офицеров – и физически приблизили их к линии боевых столкновений.
Из этой же оперы и личное участие генералов Суровикина и Шуляка в недавней операции по деблокированию отряда российской военной полиции на северо-востоке провинции Хама.
Конечно, можно посетовать, что будь, мол, командный состав сирийской армии помастеровитей, и российским генералам не потребовалось бы подвергать себя дополнительному риску. Но надо помнить, что по сравнению с тем, что представляла собой САА еще два года назад, сейчас это небо и земля, и ключевая заслуга в этом принадлежит именно российским военным советникам. Они умудрились успешно обучить некоторые сирийские части не только пехотному бою, но и проведению сложных наступательных операций.
Генерал Асапов выполнял – и выполнил – свой долг так, как того требовали реальные обстоятельства. Характер боевых действий диктовал необходимость его личного присутствия на командном пункте в непосредственной близости от противника. С этим, к сожалению, уже ничего не поделаешь.
- Евгений Крутиков
- https://vz.ru/society/2017/9/25/888478.html
- Виталий Аньков/РИА «Новости»
Информация