Стратегия обширных театров
Польский «выступ», «балкон», «мешок» – все это наименования части территории Царства Польского, входившего в состав Российской империи и повлиявшего как на специфику стратегического развертывания, так и на операции кампаний 1914-1915 гг.
Летом 1915 г., после завершения Горлицкой операции, австро-германские войска приступили к реализации «Летних стратегических Канн» - и русские войска были вынуждены начать Великий отход. Отступление производилось по единому стратегическому плану, а русские войска наносили эффективные контрудары. Главной причиной стратегического отступления была необходимость выровнять фронт и грамотно эвакуировать Передовой театр – не позволить замкнуть в стратегический «котел» армии, находившиеся в центральной Польше. О стратегическом откате как разновидности маневра мы писали в статье на ВО https://topwar.ru/125527-manevr-manevr-podavay.html
Ил. 1. Польский балкон к 15. 07. 1915 г.
Ил. 2. Отступление из Польши
Оставление «Польского балкона» и отход на новые рубежи летом-осенью 1915 года - что же это: стратегический провал или выравнивание фронта?
Нам довелось ознакомиться с крайне интересной статьей генерал-лейтенанта русской армии Вячеслава Евстафьевича Борисова под наименованием «Стратегия обширных театров». Статья, в которой военный специалист предлагает свое видение стратегии на Русском фронте Первой мировой, опубликована в журнале «Война и мир», выходившем в Берлине (1924 г. № 16. С. 11 – 19).
Ил. 3. Обложка журнала, в котором опубликована статья В. Е. Борисова.
Анализируя довоенное стратегическое планирование Российской империи, В. Е. Борисов отмечает, что в 1914 году русский и французский генеральные штабы положились на выводы германской военной доктрины, и в 1914 г. «мы не руководствовались стратегией для своего, русского, театра: мы развернули армии так, как будто намеревались быстро пройти через Бельгию, хотя германский марш, по пространству, был не длиннее Самсоновского от Ломжи к Танненбергу. Германцы шли к решительному пункту своего театра, а мы, сделав такой же прыжок, как германцы, очутились на дне своей широкой канавы» [С. 11].
Генерал восклицает: «Каких трудов, каких потерь стоило нам выбраться из польского мешка на наш естественный фронт 1915 года» (выделено нами – А.О.) [С. 11].
Он отмечает, сравнивая наполеоновское вторжение 1812 г. с маневренной войной на Русском фронте в 1914 – 1915 гг., что «…железные дороги не изменили, в конечном результате, значения обширности русского театра, и русский полководец эту данную может считать одним из важнейших ресурсов своей стратегии... 1. обширность русской территории исключает полезное действие стратегических крепостей; и 2. равнинность русской территории обуславливает необходимость в тактических крепостях - как опорных пунктах при маневрировании на равнине…» [С. 13].
Характеризуя русскую стратегию в начальный период войны, генерал пишет: «Нашу стратегию, по крайней мере, для главной массы наших сил (18 корпусов из 25), т. е. для юго-западного фронта ген. Алексеева, следует разделить на два периода: до 21/8 сентября 1914 г. и после него. В этот день мы окончательно и категорически узнали о недостатке у нас артиллерийских снарядов... В первый период, до 21/8 сентября 1914 г… мы, веря в силу огнестрельного оружия, в возможность его полного использования (патроны в изобилии), обладая богатым опытом японо-русской войны, и пользуясь особенностями своего обширного театра, могли бы сделать очень многое…
…первый период войны мы начали по иностранным образцам. На всех фронтах мы стремились к безудержному наступлению, забывая о силе и выгодах обороны. Отчего было бы не предоставить разбиться о нее австрийцам? Мы забыли об обширности нашего театра, позволяющего нам не особенно смущаться расстоянием в 500 километров.
…в конечном результате 11 сильных корпусов шли на узкий фронт в 60 км (Жолкиев - Миколаев). Уже 30/17 августа 1914 г., с включением в состав Юго-Западного фронта Гвардии и XVIII корпуса, ген. Алексеев счел наш главный удар в направления Люблин - устье реки Сана обеспеченным в успехе, и перевел штаб фронта в Луков. Тогда же (но реализовалось позже 6 сент / 24 авг.) решено было перевести часть сил на левый берег Вислы, чтобы двинуть их к стороне Краков-Бреславль. Это был как бы проблеск истинной стратегии на обширном театре. Но 21/8 сентября, с подсчетом снарядов с донесением главного штаба о невозможности нам дать на пополнение потерь 400 маршевых рот… эти проблески стратеги были подавлены...» [С. 13-15].
Во второй период стратегии, отмечает генерал, приходилось переучиваться под ударами противника. Он пишет: «Конечно, если мы, на своей территории совершали ошибки против природы своего театра, то противник совершал эти ошибки еще чаще. На нашем фронте он действовал так, как на своем, узком и не глубоком. В Лодзинском сражении, в ноябре 1914 г., Людендорф вначале верно наметил удар массой на наш непомерно длинный и негибкий фронт. Но стратегия глубокого театра требовала и большей глубины проникновения, до Варшавы и в нее. Тогда последствия германской победы были бы велики. Так же они обратились скорее в нашу победу: мы восстановили свой фронт, и только недостаток снарядов заставил нас остановиться, а потом закопаться. Такая же ошибка была совершена германцами в сражении в Августовском лесу (февраль 1915 г.)…» [С. 15-16].
Что было бы в случае успеха Нарочской операции в марте 1916 г.? – вопрошает В. Е. Борисов. Необходимость наступления «по истощенной местности, с окончательно разрушенными путями сообщения, которые невосстановимы по недостатку материальных средств; затем стать на новом фронте, имея перед собой отлично оборудованную железными дорогами В. Пруссию, откуда германцы, подвезя войска из Бельгии, всегда могли внезапно по нас ударить; в тылу же у себя мы имели бы полное разорение. Кроме того, перенос укрепленной линии на новое место вызывал бы для нас громадные материальные расходы. А что мы выиграли бы в стратегическом смысле? Ничего, кроме полосы местности в 300 км глубиною. При операции во Франции это значило бы очищение германцами не только французской, но и бельгийской территории, а для нас – ничто» [С. 17-18].
Автор совершенно справедливо делает вывод о главной цели нарочского удара: «Какова же была тогда действительная цель Поставского удара? … прикрепить германцев к нашему фронту и отвлечь их от французского» [С. 18].
В. Е. Борисов формулирует крайне интересные выводы, касающиеся Стратегии обширных театров – то есть стратегии, предпочтительной для применения на Русском фронте:
«I. Обширность театра позволяет производить стратегическое развертывание в глубину страны (наш план 1908 г.) и начинать операции, когда вполне выяснится намерение неприятеля.
II. Если… французский театр допускал большую гибкость плана перевозки по сосредоточению, то наш театр позволяет ее еще в большей степени.
III. Обширный театр, при условии точного изучения своей сети железных дорог и сети, находящейся в данный момент в распоряжении противника, позволяет производить посредством железных дорог такие перегруппировки сил, которые очень рискованы для малого театра.
IV. Он позволяет, при обороне, удерживать только магистральные операционные направления (план 1812 г. и Алексеева на 1917 г.).
V. Позволяет впускать неприятеля вглубь страны до истощения им своей наступательной силы (Наполеон в 1812 г., германцы в 1915 г.).
VI. Обращение страны перед своим фронтом в пустыню (Людендорф в 1914 г. при отступлении от Вислы в Силезию; план «Альберих» Людендорфа в 1917 г.) вполне применимо.
VII. Трудность для противника, даже при победах, добиться решения: глубина театра не создает для побежденного кризиса (об этом Людендорф говорит чутъ ли не после каждой своей победы на русском фронте).
VIII. Прорывы (Свенцяны - Глубокое в сентябре 1915 г.), обходы, охваты получают лишь местное значение.
IX. Воздушные силы, как необычайно облегчающие разведку, уничтожение редких, а потому очень жизненных центров, получают огромное значение.
X. Огромные расстояния создают исключительную ценность применения автомобильных средств» [С. 19].
Генерал В. Е. Борисов был убежден, что основная стратегия, которой следовало руководствоваться России во всех войнах – это естественная для нее «Стратегия обширных театров». Так может он прав?
Летом 1915 г., после завершения Горлицкой операции, австро-германские войска приступили к реализации «Летних стратегических Канн» - и русские войска были вынуждены начать Великий отход. Отступление производилось по единому стратегическому плану, а русские войска наносили эффективные контрудары. Главной причиной стратегического отступления была необходимость выровнять фронт и грамотно эвакуировать Передовой театр – не позволить замкнуть в стратегический «котел» армии, находившиеся в центральной Польше. О стратегическом откате как разновидности маневра мы писали в статье на ВО https://topwar.ru/125527-manevr-manevr-podavay.html
Ил. 1. Польский балкон к 15. 07. 1915 г.
Ил. 2. Отступление из Польши
Оставление «Польского балкона» и отход на новые рубежи летом-осенью 1915 года - что же это: стратегический провал или выравнивание фронта?
Нам довелось ознакомиться с крайне интересной статьей генерал-лейтенанта русской армии Вячеслава Евстафьевича Борисова под наименованием «Стратегия обширных театров». Статья, в которой военный специалист предлагает свое видение стратегии на Русском фронте Первой мировой, опубликована в журнале «Война и мир», выходившем в Берлине (1924 г. № 16. С. 11 – 19).
Ил. 3. Обложка журнала, в котором опубликована статья В. Е. Борисова.
Анализируя довоенное стратегическое планирование Российской империи, В. Е. Борисов отмечает, что в 1914 году русский и французский генеральные штабы положились на выводы германской военной доктрины, и в 1914 г. «мы не руководствовались стратегией для своего, русского, театра: мы развернули армии так, как будто намеревались быстро пройти через Бельгию, хотя германский марш, по пространству, был не длиннее Самсоновского от Ломжи к Танненбергу. Германцы шли к решительному пункту своего театра, а мы, сделав такой же прыжок, как германцы, очутились на дне своей широкой канавы» [С. 11].
Генерал восклицает: «Каких трудов, каких потерь стоило нам выбраться из польского мешка на наш естественный фронт 1915 года» (выделено нами – А.О.) [С. 11].
Он отмечает, сравнивая наполеоновское вторжение 1812 г. с маневренной войной на Русском фронте в 1914 – 1915 гг., что «…железные дороги не изменили, в конечном результате, значения обширности русского театра, и русский полководец эту данную может считать одним из важнейших ресурсов своей стратегии... 1. обширность русской территории исключает полезное действие стратегических крепостей; и 2. равнинность русской территории обуславливает необходимость в тактических крепостях - как опорных пунктах при маневрировании на равнине…» [С. 13].
Характеризуя русскую стратегию в начальный период войны, генерал пишет: «Нашу стратегию, по крайней мере, для главной массы наших сил (18 корпусов из 25), т. е. для юго-западного фронта ген. Алексеева, следует разделить на два периода: до 21/8 сентября 1914 г. и после него. В этот день мы окончательно и категорически узнали о недостатке у нас артиллерийских снарядов... В первый период, до 21/8 сентября 1914 г… мы, веря в силу огнестрельного оружия, в возможность его полного использования (патроны в изобилии), обладая богатым опытом японо-русской войны, и пользуясь особенностями своего обширного театра, могли бы сделать очень многое…
…первый период войны мы начали по иностранным образцам. На всех фронтах мы стремились к безудержному наступлению, забывая о силе и выгодах обороны. Отчего было бы не предоставить разбиться о нее австрийцам? Мы забыли об обширности нашего театра, позволяющего нам не особенно смущаться расстоянием в 500 километров.
…в конечном результате 11 сильных корпусов шли на узкий фронт в 60 км (Жолкиев - Миколаев). Уже 30/17 августа 1914 г., с включением в состав Юго-Западного фронта Гвардии и XVIII корпуса, ген. Алексеев счел наш главный удар в направления Люблин - устье реки Сана обеспеченным в успехе, и перевел штаб фронта в Луков. Тогда же (но реализовалось позже 6 сент / 24 авг.) решено было перевести часть сил на левый берег Вислы, чтобы двинуть их к стороне Краков-Бреславль. Это был как бы проблеск истинной стратегии на обширном театре. Но 21/8 сентября, с подсчетом снарядов с донесением главного штаба о невозможности нам дать на пополнение потерь 400 маршевых рот… эти проблески стратеги были подавлены...» [С. 13-15].
Во второй период стратегии, отмечает генерал, приходилось переучиваться под ударами противника. Он пишет: «Конечно, если мы, на своей территории совершали ошибки против природы своего театра, то противник совершал эти ошибки еще чаще. На нашем фронте он действовал так, как на своем, узком и не глубоком. В Лодзинском сражении, в ноябре 1914 г., Людендорф вначале верно наметил удар массой на наш непомерно длинный и негибкий фронт. Но стратегия глубокого театра требовала и большей глубины проникновения, до Варшавы и в нее. Тогда последствия германской победы были бы велики. Так же они обратились скорее в нашу победу: мы восстановили свой фронт, и только недостаток снарядов заставил нас остановиться, а потом закопаться. Такая же ошибка была совершена германцами в сражении в Августовском лесу (февраль 1915 г.)…» [С. 15-16].
Что было бы в случае успеха Нарочской операции в марте 1916 г.? – вопрошает В. Е. Борисов. Необходимость наступления «по истощенной местности, с окончательно разрушенными путями сообщения, которые невосстановимы по недостатку материальных средств; затем стать на новом фронте, имея перед собой отлично оборудованную железными дорогами В. Пруссию, откуда германцы, подвезя войска из Бельгии, всегда могли внезапно по нас ударить; в тылу же у себя мы имели бы полное разорение. Кроме того, перенос укрепленной линии на новое место вызывал бы для нас громадные материальные расходы. А что мы выиграли бы в стратегическом смысле? Ничего, кроме полосы местности в 300 км глубиною. При операции во Франции это значило бы очищение германцами не только французской, но и бельгийской территории, а для нас – ничто» [С. 17-18].
Автор совершенно справедливо делает вывод о главной цели нарочского удара: «Какова же была тогда действительная цель Поставского удара? … прикрепить германцев к нашему фронту и отвлечь их от французского» [С. 18].
В. Е. Борисов формулирует крайне интересные выводы, касающиеся Стратегии обширных театров – то есть стратегии, предпочтительной для применения на Русском фронте:
«I. Обширность театра позволяет производить стратегическое развертывание в глубину страны (наш план 1908 г.) и начинать операции, когда вполне выяснится намерение неприятеля.
II. Если… французский театр допускал большую гибкость плана перевозки по сосредоточению, то наш театр позволяет ее еще в большей степени.
III. Обширный театр, при условии точного изучения своей сети железных дорог и сети, находящейся в данный момент в распоряжении противника, позволяет производить посредством железных дорог такие перегруппировки сил, которые очень рискованы для малого театра.
IV. Он позволяет, при обороне, удерживать только магистральные операционные направления (план 1812 г. и Алексеева на 1917 г.).
V. Позволяет впускать неприятеля вглубь страны до истощения им своей наступательной силы (Наполеон в 1812 г., германцы в 1915 г.).
VI. Обращение страны перед своим фронтом в пустыню (Людендорф в 1914 г. при отступлении от Вислы в Силезию; план «Альберих» Людендорфа в 1917 г.) вполне применимо.
VII. Трудность для противника, даже при победах, добиться решения: глубина театра не создает для побежденного кризиса (об этом Людендорф говорит чутъ ли не после каждой своей победы на русском фронте).
VIII. Прорывы (Свенцяны - Глубокое в сентябре 1915 г.), обходы, охваты получают лишь местное значение.
IX. Воздушные силы, как необычайно облегчающие разведку, уничтожение редких, а потому очень жизненных центров, получают огромное значение.
X. Огромные расстояния создают исключительную ценность применения автомобильных средств» [С. 19].
Генерал В. Е. Борисов был убежден, что основная стратегия, которой следовало руководствоваться России во всех войнах – это естественная для нее «Стратегия обширных театров». Так может он прав?
Информация