«Крепость» Андрея Зубкова. Часть 4. Жизнь вопреки
Часто за боевыми сводками, цифрами потерь и сухой хронологией дат очень трудно представить себе самих людей, прошедших через горнило войны. Трудно представить, чем они жили за пределами рапортов и приказов и в чём состоял тяжкий труд бойца каждую минуту службы, а не только в бою. Как, к примеру, изменила война самого капитана легендарной батареи 394?
Георгию Холостякову прибывший в штаб будущий герой-артиллерист капитан Андрей Зубков показался «несолидным», несколько по-мальчишески угловатым, порывистым в движениях и каким-то взъерошенным. Но Холостяков отметил, что очень скоро убедился в быстром и остром уме молодого командира, в его твёрдом характере и отсутствии страха перед трудностями.
Заместитель командира батареи 394 Николай Воронкин (кавалер Ордена Красного Знамени и участник «куниковского» десанта) вспоминал Зубкова как изумительного артиллериста с хорошей теоретической подготовкой, что позволило ему самостоятельно изучить правила зенитной и сухопутной стрельбы. Андрей Эммануилович обладал прекрасной памятью и знал наизусть все ориентиры своих секторов. Упорство и хладнокровие в этом сыграло немаловажную роль.
Позднее, когда стаи Геринга вспахали всю высоту батареи, с прославленным командиром встретился один из военкоров, побывавших у «зубковцев», Аркадий Первенцев. Он уже описывал Зубкова несколько иначе – молодой человек среднего роста, худой и остролицый, с плотно подобранными губами и строгим взглядом хмурых глаз. На лице капитана Первенцев увидел преждевременную человеческую зрелость, как след войны. Зубков изредка улыбался в присутствии военкора, но мгновенно тушил улыбку, как нечто чужеродное. Именно во время этой встречи командир честно признался, что «немного одичал здесь».
В самом деле, батарея Зубкова после бесконечных бомбёжек и артобстрелов напоминала другую планету не только визуально, но и по своему изолированному ото всех укладу и какой-то иной атмосфере. Днём, и без того оторванный от «большой земли» гарнизон, становился ещё более одиноким, так как передвижение дозволялось лишь для пополнения боезапаса, а его, как часто и провизию, привычно заготавливали до первых проблесков зари. Личный состав размещался на боевых постах, корректировщики вне пределов огневых позиций батарей, командир и некоторые офицеры постоянно находились на КП.
Только ночью бойцы могли выйти наружу, полноценно поесть и перекурить, без риска быть разорванным на части случайны снарядом. Днём же, чтобы поддерживать силы, улучив момент затишья, артиллеристы могли подкрепиться сухарями и иногда консервами.
Но даже в ночное время необходимое количество провизии подвозить на саму батарею порой не получалось. А когда штаб НОРа почти ежедневно требует огня, а падающий от усталости гарнизон просит еды – выход найдётся. Поэтому ночью отряд артиллеристов батареи иногда спускался к морю и на время становился командой браконьеров, у которой не было недостатка взрывчатых веществ. Собранные дары морской пучины шли на пополнение рациона. Не меньшую сообразительность «зубковцы» проявили и при добыче воды. Они попросту перехватили одну из веток водопровода, шедшего в Новороссийск и на тот момент функционирующего.
Сама дорога к батарее Зубкова уже напоминала нечто по ту сторону реальности и была крайне опасна. Ближайший к батарее посёлок, некогда цветущая курортная Кабардинка с аккуратными домами, оплетёнными виноградной лозой, расположилась на берегу уютной южной бухточки. Во время войны она полностью обезлюдела, была разрушена авиацией и артиллерией. Далее следовали около 4 километров Сухумского шоссе, которому тоже досталось от бомбёжек, то тут, то там встречались латки, присыпанные щебнем, чтобы транспорт снабжения передовых частей и «зубковцев» мог хоть как-то миновать эти тяжёлые километры.
Но уже непосредственно к батарее в основном шли только пешими. Некогда густая растительность выгорела, крупные деревья были посечены осколками, а некоторые и вовсе выглядели, словно их рассекла молния.
Как бы это дико не звучало, но батарея Зубкова в какой-то момент времени была самым настоящим приютом для бездомных собак и кошек. Как только большую часть города оккупировали гитлеровцы, мирное население под бомбами бежало из Новороссийска. Вслед за ним из кипевшего взрывами котла выбирались и домашние питомцы, кого-то впопыхах оставили хозяева, а чьи-то хозяева оказались похороненными под крышей собственного дома. Так, ближайшая к фронту батарея обзавелась собственными питомцами.
Брошенные собаки и кошки ютились в многочисленных воронках. Как признавались сами бойцы, сначала жалостливый душераздирающий вой был просто невыносим, но потом батарейцы привыкли. Порой прибившихся Барсиков и Шариков прикармливали, то рыбная голова достанется, то пара сухарей. Одичавшие питомцы были непривередливы и словно ждали, когда смогут вернуться домой.
Как ни странно, но в таких условиях бойцы находили в себе силы, а скорее чувствовали необходимость вернуться хоть на мгновение в реальность человеческого мира, а не жестокостей войны. Краснофлотцы Зубкова охотно мастерили и хвастались изысканностью портсигаров ручной работы, изготовленных из всевозможных «продуктов» войны (от обшивки сбитых вражеских самолётов до артиллерийских гильз и прочего). Как это разительно отличается от поголовной привычки славных союзнических солдат поработать трофейщиками.
Ещё одной традицией гарнизона было «ходить в гости». После долгих часов, порой дней, на боевом посту, оторванные друг от друга бойцы с удовольствием встречались, чтобы поделиться новостями своего сектора обстрела, почитать газеты и письма, в конце концов, просто потравить байки.
Несколько раз батарею Зубкова посещали концертные группы артистов и ансамбли песни и пляски Черноморского флота. Особенными гостями бойцов стали Аркадий Райкин и Рина Зелёная. В музее до сих пор хранятся фотографии этих легендарных артистов, сделанные совместно с краснофлотцами. Конечно, подобные концерты проходили ночью на максимально возможном удалении от боевых позиций батареи. Несколько раз даже эти предосторожности не помогали, обстрел начинался прямо во время концерта, срывая момент недолгой радости бойцов.
Особо примечателен один случай, описанный уже упоминавшимся военкором Первенцевым, который крайне запал мне в память. При описании «батарейного» кладбища, ставшего местом упокоения всех погибших краснофлотцев батареи, один из бойцов сравнил его с кладбищем капитана Немо из известного произведения Жюля Верна, столь нереальным казалось это место. А сама батарейная высота напоминала «зубковцу» Наутилус. Оказалось, что даже в этом чаду войны, этот простой парень читал Жюля Верна, размышлял, сравнивал, мыслил… Это ли не чудо.
Продолжение следует…
Георгию Холостякову прибывший в штаб будущий герой-артиллерист капитан Андрей Зубков показался «несолидным», несколько по-мальчишески угловатым, порывистым в движениях и каким-то взъерошенным. Но Холостяков отметил, что очень скоро убедился в быстром и остром уме молодого командира, в его твёрдом характере и отсутствии страха перед трудностями.
Заместитель командира батареи 394 Николай Воронкин (кавалер Ордена Красного Знамени и участник «куниковского» десанта) вспоминал Зубкова как изумительного артиллериста с хорошей теоретической подготовкой, что позволило ему самостоятельно изучить правила зенитной и сухопутной стрельбы. Андрей Эммануилович обладал прекрасной памятью и знал наизусть все ориентиры своих секторов. Упорство и хладнокровие в этом сыграло немаловажную роль.
Позднее, когда стаи Геринга вспахали всю высоту батареи, с прославленным командиром встретился один из военкоров, побывавших у «зубковцев», Аркадий Первенцев. Он уже описывал Зубкова несколько иначе – молодой человек среднего роста, худой и остролицый, с плотно подобранными губами и строгим взглядом хмурых глаз. На лице капитана Первенцев увидел преждевременную человеческую зрелость, как след войны. Зубков изредка улыбался в присутствии военкора, но мгновенно тушил улыбку, как нечто чужеродное. Именно во время этой встречи командир честно признался, что «немного одичал здесь».
В самом деле, батарея Зубкова после бесконечных бомбёжек и артобстрелов напоминала другую планету не только визуально, но и по своему изолированному ото всех укладу и какой-то иной атмосфере. Днём, и без того оторванный от «большой земли» гарнизон, становился ещё более одиноким, так как передвижение дозволялось лишь для пополнения боезапаса, а его, как часто и провизию, привычно заготавливали до первых проблесков зари. Личный состав размещался на боевых постах, корректировщики вне пределов огневых позиций батарей, командир и некоторые офицеры постоянно находились на КП.
Только ночью бойцы могли выйти наружу, полноценно поесть и перекурить, без риска быть разорванным на части случайны снарядом. Днём же, чтобы поддерживать силы, улучив момент затишья, артиллеристы могли подкрепиться сухарями и иногда консервами.
Но даже в ночное время необходимое количество провизии подвозить на саму батарею порой не получалось. А когда штаб НОРа почти ежедневно требует огня, а падающий от усталости гарнизон просит еды – выход найдётся. Поэтому ночью отряд артиллеристов батареи иногда спускался к морю и на время становился командой браконьеров, у которой не было недостатка взрывчатых веществ. Собранные дары морской пучины шли на пополнение рациона. Не меньшую сообразительность «зубковцы» проявили и при добыче воды. Они попросту перехватили одну из веток водопровода, шедшего в Новороссийск и на тот момент функционирующего.
Сама дорога к батарее Зубкова уже напоминала нечто по ту сторону реальности и была крайне опасна. Ближайший к батарее посёлок, некогда цветущая курортная Кабардинка с аккуратными домами, оплетёнными виноградной лозой, расположилась на берегу уютной южной бухточки. Во время войны она полностью обезлюдела, была разрушена авиацией и артиллерией. Далее следовали около 4 километров Сухумского шоссе, которому тоже досталось от бомбёжек, то тут, то там встречались латки, присыпанные щебнем, чтобы транспорт снабжения передовых частей и «зубковцев» мог хоть как-то миновать эти тяжёлые километры.
Но уже непосредственно к батарее в основном шли только пешими. Некогда густая растительность выгорела, крупные деревья были посечены осколками, а некоторые и вовсе выглядели, словно их рассекла молния.
Как бы это дико не звучало, но батарея Зубкова в какой-то момент времени была самым настоящим приютом для бездомных собак и кошек. Как только большую часть города оккупировали гитлеровцы, мирное население под бомбами бежало из Новороссийска. Вслед за ним из кипевшего взрывами котла выбирались и домашние питомцы, кого-то впопыхах оставили хозяева, а чьи-то хозяева оказались похороненными под крышей собственного дома. Так, ближайшая к фронту батарея обзавелась собственными питомцами.
Брошенные собаки и кошки ютились в многочисленных воронках. Как признавались сами бойцы, сначала жалостливый душераздирающий вой был просто невыносим, но потом батарейцы привыкли. Порой прибившихся Барсиков и Шариков прикармливали, то рыбная голова достанется, то пара сухарей. Одичавшие питомцы были непривередливы и словно ждали, когда смогут вернуться домой.
Как ни странно, но в таких условиях бойцы находили в себе силы, а скорее чувствовали необходимость вернуться хоть на мгновение в реальность человеческого мира, а не жестокостей войны. Краснофлотцы Зубкова охотно мастерили и хвастались изысканностью портсигаров ручной работы, изготовленных из всевозможных «продуктов» войны (от обшивки сбитых вражеских самолётов до артиллерийских гильз и прочего). Как это разительно отличается от поголовной привычки славных союзнических солдат поработать трофейщиками.
Ещё одной традицией гарнизона было «ходить в гости». После долгих часов, порой дней, на боевом посту, оторванные друг от друга бойцы с удовольствием встречались, чтобы поделиться новостями своего сектора обстрела, почитать газеты и письма, в конце концов, просто потравить байки.
Несколько раз батарею Зубкова посещали концертные группы артистов и ансамбли песни и пляски Черноморского флота. Особенными гостями бойцов стали Аркадий Райкин и Рина Зелёная. В музее до сих пор хранятся фотографии этих легендарных артистов, сделанные совместно с краснофлотцами. Конечно, подобные концерты проходили ночью на максимально возможном удалении от боевых позиций батареи. Несколько раз даже эти предосторожности не помогали, обстрел начинался прямо во время концерта, срывая момент недолгой радости бойцов.
Особо примечателен один случай, описанный уже упоминавшимся военкором Первенцевым, который крайне запал мне в память. При описании «батарейного» кладбища, ставшего местом упокоения всех погибших краснофлотцев батареи, один из бойцов сравнил его с кладбищем капитана Немо из известного произведения Жюля Верна, столь нереальным казалось это место. А сама батарейная высота напоминала «зубковцу» Наутилус. Оказалось, что даже в этом чаду войны, этот простой парень читал Жюля Верна, размышлял, сравнивал, мыслил… Это ли не чудо.
Продолжение следует…
Информация