Без права на сосуществование
Переход от однополярного мира к мультиполярному или как альтернатива деполяризованному сопровождается повышением глобальной военно-политической нестабильности, нарастанием всеобщей напряженности. Старые правила отмирают, а новые еще не выработаны, если это вообще будет возможно сделать.
В 1991 году социалистическая система потерпела крах, который вовсе не был предопределен. Что стало причиной гибели Советского Союза и почему сознательный развал оказался возможен у нас, а не в стане врага? Ответ следует искать в особенностях капиталистической системы, базисом которой было и остается англо-американское ядро – антагонист России последние двести лет.
В свое время Андрей Фурсов верно заметил, что в ходе эволюции у капиталистической системы возникло одно принципиальное преимущество над конкурентами, а именно ее элита. Более чем за четырехсотлетнюю историю она сохранила преемственность, пройдя через бесчисленное множество внутренних конфликтов, которые в итоге сделали ее только сильнее. Капиталистическая система по природе своей является экспансивной и экстенсивной, ее существование завязано на необходимости поглощать новые рынки, она имеет глобальный характер и не терпит конкурентов. И если в основе системы заложен принцип бесконечного расширения, то это автоматически означает ее принципиальную несовместимость с любой другой – все остальные должны быть демонтированы и захвачены. Последним таким актом экспансии стал 1991 год, когда с окончательным развалом соцлагеря и СССР капиталистическая система сделала очередной и последний рывок, захватив рынки, бывшие ей ранее недоступными. Именно тогда из глобальной по своей природе она стала таковой по факту.
Советская модель, потенциально также глобальная, была вполне жизнеспособной альтернативой капитализму, но к сожалению для нас, внутри нее победила та часть партийной номенклатуры, которая была не настроена на переход от антикапитализма к посткапитализму и всеми силами старалась сначала установить себе гарантии физического, а затем и социального выживания. Итогом этих действий стала ее трансформация из квазикласса в реальных собственников, что и произошло с ликвидацией СССР, поскольку указанный фазовый переход был невозможен без демонтажа всей советской системы.
Переломный момент настал на рубеже 50–60-х годов, после чего у Советского Союза уже не было шансов на ликвидацию главного противника в лице США и их стеллитов, кроме разве что маловероятного сценария полномасштабного термоядерного конфликта, в котором не могло быть победителей вообще. Однако в чем же причина?
В чем един Запад
До XX века хозяева мира придерживались политики колониализма, осуществляя прямой контроль над туземцами в той или иной части света, в чем особенно преуспели британцы, расширив свою империю до 40 миллионов квадратных километров. С развитием технологий, включая логистику и информационно-коммуникационную сферу, капитализм перешел к другой, более эффективной форме управления – к контролю над государствами, народами и их политикой через офшорные зоны, куда продажная элита страны-мишени переводила свои «нажитые непосильным трудом» активы, через контроль над психосферой реальных и потенциальных жертв агрессии с имплантацией западных ценностей методами геокультурной войны. Таким образом, происходила десубъектизация и десуверенизация и стран, и даже целых регионов. Именно консенсус вокруг принципа тотального ограбления и контроля за всей остальной планетой лежит в основе столь высокой устойчивости западной, в первую очередь англо-американской, элиты. Нигде, никем и никогда не было достигнуто столь полное единодушие подобного рода на фундаментальном уровне, кроме как в единственной глобальной социальной системе – капиталистической. Разумеется, внутри нее были и остаются противоречия, но они связаны с перераспределением ресурсов, контролем над информационными и финансовыми потоками, борьбой за сферы влияния и более высокое положение в иерархии, только не с важнейшим аспектом – ограблением остальных для сохранения доминирующего статуса.
России – вторые роли
Советская система изначально базировалась на совершенно ином принципе – справедливости и наша страна обладала возможностями стать заменой несправедливому мироустройству, которое генерировала вокруг себя капиталистическая система. Однако после смерти Сталина произошла уродливая деформация в развитии, начался крен в сторону хозрасчета, разложения и стратегии конвергенции, озвученной Юрием Андроповым. Генсек оказался неправ: капитализм не может существовать без экспансии и подчинения всего остального мира, а значит, принцип сосуществования с любой другой системой для него неприемлем. Собственно, поэтому, несмотря на все успехи советских спецслужб, после 50-х годов мы были неспособны оказать деструктивное воздействие на США и западную систему как таковую через вербовку агентуры внутри нее. Устойчивость капиталистической элиты дала ей возможность навязать свои ценности части советской номенклатуры, оказать дополнительное разлагающее воздействие, и здесь были бессильны отечественная контрразведка и Комитет партийного контроля, поскольку вербовка осуществлялась на уровне, когда ее нельзя пресечь оперативными методами.
В России же отсутствие преемственности элиты приводило к возникновению компенсирующих механизмов, выражавшихся в кризисные периоды в появлении сверхлидеров, вождей. Петр Великий, Владимир Ленин, Иосиф Сталин – все они мобилизацией и личными качествами возмещали отсутствие устойчивой элиты и ее преемственности. В тактическом плане такая схема имеет преимущества, поскольку, когда управление страной и системой в целом завязано на одного выдающегося человека, принимать решения проще, сокращается время на согласование между частями элиты решений по ключевым вопросам. Однако в стратегическом отношении данный подход имеет критический недостаток: после смерти лидера, как правило, на смену ему приходит личность куда меньшего масштаба, контроль над элитой ослабляется и ее части начинают выдвигать фигуру консенсусную, более управляемую и не обладающую столь выдающимися интеллектуальными и морально-волевыми качествами, как у предшественника. В случае Советского Союза это имело трагические последствия – после смерти Сталина компартия встала на путь, который можно охарактеризовать как властвование при отсутствии ответственности. При Хрущеве через усиление контроля над армией и запрет Комитету государственной безопасности собирать компромат на высших партийных и профсоюзных деятелей была достигнута гарантия физического выживания номенклатуры, а при Брежневе за счет ликвидации вертикальной мобильности – и социального. Что в значительной мере и привело элиту к деградации с неадекватной реакцией на вызовы – порой просто в силу физиологических причин, поскольку Политбюро старело при отсутствии эффективного механизма кадрового обновления. К слову, в КПК извлекли урок из советского прошлого и не допускают, во всяком случае пока, на высшие партийные и государственные должности лиц старше 67 лет, с обязательным соблюдением ротации как одного из важнейших механизмов, препятствующих деградации руководства и партии в целом.
Из сказанного вывод: Россия после 1991 года стала частью капиталистической системы и, следовательно, не может быть полностью субъектной и суверенной. Но капитализм как таковой абсолютно чужд нашей стране и не приживется здесь никогда. Вся постсоветская элита полностью компрадорская, если рассматривать ее не как множество отдельных лиц, среди которых есть исключения, а как систему. Но в капитализме мы – без своего проекта, образа будущего – обречены. В нынешней системе мы лишь сырьевой придаток Запада, ведомые, идущие в кильватере чужой политики, что бы ни говорили в официальных СМИ придворные пропагандисты. Только собственный вектор развития, кардинально отличающийся от пути в никуда, которым Россия идет последние 26 лет, может дать нам шанс. Но глобальная капиталистическая система, как мы уже выяснили, не терпит альтернативы. Так было во времена СССР и так будет, пока ее не демонтируют.
Фетиш общих ценностей
Любой социальный субъект, поставивший перед собой цель пойти по пути, отличному от капиталистического, неизбежно сталкивается с предельно агрессивной реакцией, даже если альтернатива эфемерна. Любые процессы, не согласующиеся с нынешним мироустройством, мгновенно попадают под скоординированную атаку западных СМИ и политиков, а в случае необходимости и под прямую агрессию. Так было с «Исламским государством» (запрещенным в России), которое, невзирая на свою средневековую жестокость, не идет ни в какое сравнение с угрозой, исходящей от англо-американской внешней политики. Причисляя кого-либо к террористам, Лондон и Вашингтон пользуются двойными стандартами, поскольку их собственные действия часто можно также охарактеризовать как государственный терроризм. Выступающий в роли судьи Запад куда хуже тех, кого он судит.
Не в оправдание игиловцам, но надо признать – у них есть своя идеология и они готовы идти до конца. Именно здесь кроется ответ на вопрос: почему на Ближнем Востоке данная группировка приобрела столь высокий уровень субъектности через предельную радикализацию и непохожесть на Запад? Идеологи и строители ИГ прекрасно поняли, что создание любой социальной модели, не отличающейся принципиально от старых, означает сохранение существующей предельно несправедливой системы глобального миропорядка. И чтобы выйти из нее, одновременно с этим обретя суверенитет и субъектность, требовалось создать не только кардинально иную идеологию, мировоззренческую и ценностную парадигму, но и пойти на бескомпромиссную борьбу с внешним врагом и, что не менее важно, с самими собой.
Последнее подразумевает принципиальный отказ от сделок и компромиссов с внешними игроками, неизбежно приводя к максимальной радикализации как в плане жесткой дисциплины внутри своей организации, так и в противостоянии противникам. Террор и диктат были необходимы на квазигосударственном этапе существования ИГ не только, чтобы взять код контроль территорию и население, но и для того, чтобы не допустить даже намеков на переговоры с врагами.
Максимальная радикализация неизбежна для любого социального субъекта, который ставит перед собой цель создать собственный проект. Причем характерной его чертой должна быть непохожесть на ту систему, альтернативой которой он выступает. Скажем, для ИГ характерна десакрализация смерти, когда идейные сторонники организации заявляют, что они любят смерть так же, как их враги жизнь и удовольствия. Уже на этом примере видно, что никаких общечеловеческих ценностей быть не может в принципе. Общечеловеческое – такая же ширма, дымовая завеса, как и демократия в западном понимании. Через навязывание этой системы осуществляется коллективная вербовка элит из непокорных стран, когда они ставят внедренные ценности на первое место и незаметно для себя признают примат Запада как вершины социальной эволюции человечества, не понимая, что угодили в расставленную ловушку. Следствие – потеря суверенитета на уровне верхушки, а затем и всей страны, что произошло в постсоветских странах после распада СССР.
Только собственный путь развития выведет социальный субъект из-под влияния Запада с его неоколониализмом. А это автоматически означает радикализацию и полный отказ от компромисса, поскольку капиталистическая система будет стараться любым способом не допустить создания конкурента вплоть до его физического уничтожения с одновременной тотальной дискриминацией в СМИ, дабы исключить даже возможность повторения кем-то подобного опыта и взятия на вооружение альтернативной идеологии.
Информация