Иран: сильная страна или колосс на глиняных ногах?
Иран, одно из ключевых государств Ближнего и Среднего Востока, региональная держава, с 1979 года, когда в стране произошла исламская революция, пытается проводить самостоятельную внешнюю политику. В последние годы Иран превратился в важнейшего регионального союзника России, демонстрируя общность позиций по целому ряду принципиально значимых для нашей страны вопросов. В первую очередь это касается ситуации в Сирии, где Иран, как и Россия, поддерживает действующего президента Башара Асада. Естественно, что Россия очень заинтересована в сохранении единого, стабильного и сильного Ирана. Распад этого государства или даже серьезная дестабилизация обстановки в этой стране России крайне не выгодна, поскольку неизбежно отразится на ситуации на южных рубежах РФ. Иран сдерживает активность радикальных террористических организаций Ближнего Востока, подобно тому, как каддафистская Ливия была естественной преградой для африканских мигрантов на пути в Европу.
Политическая стабильность в Иране и крепость этого древнего государства вызывают самые противоречивые оценки. Одни эксперты утверждают, что Иран – самое крепкое и централизованное государство на Ближнем Востоке, фактически лишенное тех проблем, с которыми сталкивается большинство других государств, включая Турцию. Другая точка зрения обращает наше внимание на многочисленные внутренние противоречия в Иране – между «консервативными» фундаменталистами и более светской частью общества, между персами и другими народами страны.
Специфика Ирана заключается, в первую очередь, в его многонациональном составе населения. В настоящее время численность населения этой страны составляет примерно 78,5 млн человек (оценка 2015 года). Персы – доминирующий по численности народ Ирана, давший стране и название, и государственный язык, и культуру. На персов приходится примерно 50-60% населения страны. Точное соотношение различных народов и этнических групп неизвестно, поскольку многие иранцы имеют смешанное происхождение, национальные границы постепенно размываются. Практически все персы – мусульмане-шииты. К персам приближается еще несколько народов Ирана, близких в языковом и культурном отношении и не стремящихся к обособлению. Это ираноязычные талыши, гилянцы и мазендаранцы на южном побережье Каспия. На них приходится около 7% населения страны. На юго-западе проживают ираноязычные луры и бахтиары, с которыми у иранских властей также никогда не возникало особых проблем.
Азербайджанцы – второй по численности (15-20% населения страны) народ Ирана, населяющий его северо-западные районы и обладающий собственной историей и устойчивым самосознанием. Как и персы, азербайджанцы являются в подавляющем большинстве мусульманами-шиитами и носителями «иранского культурного кода», но у них есть самое главное отличие – азербайджанский язык, который относится к тюркским языкам. Кроме того, есть ощущение «разделенного народа», поскольку Северный Азербайджан является суверенным (с 1991 года) государством, в котором азербайджанский язык – государственный язык, а азербайджанцы – титульная нация. В Тегеране всегда очень болезненно относились к азербайджанскому национализму, поскольку, учитывая долю азербайджанцев в населении страны, он действительно способен внести очень серьезный вклад в раскол иранского общества.
Впрочем, в современном Иране азербайджанцы не обижены. Например, сам аятолла Али Хаменеи и множество высокопоставленных религиозных, политических и военных деятелей страны являются этническими азербайджанцами. Но это обстоятельство не мешает азербайджанским националистам рассуждать о дискриминации азербайджанского населения в Иране. Впрочем, среди подавляющего большинства иранских азербайджанцев эти рассуждения особого сочувствия не вызывают. Другое дело, что спекуляции на тему персо-азербайджанских отношений могут активизироваться вследствие участия неких внешних сил. Разумеется, в США «спят и видят», как иранские азербайджанцы начинают массовые протесты против «дискриминационной политики Тегерана». Правда, пока «борцы с дискриминацией» из числа политизированных азербайджанцев проживают на Западе, где действуют представительства целого ряда оппозиционных организаций, в основном очень небольших по численности и не пользующихся никаким реальным влиянием на ситуацию в стране.
Более сложно обстоят дела с двумя другими крупными и активными народами Ирана – курдами и белуджами. Курды населяют запад страны, границу с Турцией. Конечно, ситуация в Иранском Курдистане не столь напряженная, как в Турецком и, тем более, Сирийском, но курдский фактор в Иране присутствует и это признают даже те, кто не сомневается в мощи и политическом единстве иранского государства. Запад предпринимает самые активные усилия для того, чтобы активизировать курдское сепаратистское движение и разжечь в Иранском Курдистане пламя гражданской войны. Для этого финансируются оппозиционные организации, повстанческие группировки, которые, правда, не представляют серьезной угрозы иранскому государству.
Более сложная ситуация – на крайнем юго-востоке страны. Здесь, в пустынном остане (провинции) Систан и Белуджистан проживают белуджи – ираноязычный народ, являющийся, в отличие от персов, мусульманами-суннитами и имеющий тесные связи с белуджскими племенами в соседних Афганистане и Пакистане. Белуджи – архаичный народ, сохраняющий племенное деление, власть традиционных племенных лидеров, слабо контролируемый государственными органами. Еще с 1970-х – 1980-х гг. среди белуджей активизировались радикальные группировки религиозно-фундаменталистской направленности, выступающие с оружием в руках против центральной власти. С тех пор Белуджистан является настоящей головной болью для иранского руководства. Периодически в этом регионе происходят террористические атаки, прежде всего – на представителей власти и иранских военнослужащих.
В связи с нестабильной ситуацией в Белуджистане, Тегеран вынужден держать в регионе внушительные силы Корпуса стражей исламской революции. Кстати, нестабильности в Белуджистане есть свое объяснение – этот регион обладает огромным значением для экономического развития страны, поскольку именно через него осуществляется транзит иранского экспорта в соседний Пакистан. В рамках развития экспорта иранских природных ресурсов, прежде всего газа, в Пакистан и Китай, Белуджистан играет важнейшую роль. Поэтому можно легко предсказать, что террористические группировки региона не будут сбавлять свою активность – даже при более активном противодействии со стороны Тегерана, их будут спонсировать и поддерживать американские спецслужбы.
Этнические проблемы – не единственный фактор, способный ухудшить внутриполитическую ситуацию в Иране. В стране действительно есть противоречия между властью и той частью иранцев, которые тяготеют к более светским ценностям и образу жизни. Культурная глобализация дает свои плоды и в Иране, где многие иранцы, особенно представители интеллигенции, бизнеса, начинают тяготиться теми ограничениями, которые накладывает на жизнь в стране режим аятолл. Для этой части иранского населения более привлекательными выглядят идеи хотя бы относительной либерализации культурной жизни в стране. Иранские власти, вкладываясь в развитие науки и образования, в том числе технического и естественнонаучного, сами «копают яму», способствуя постепенному распространению в обществе скептического отношения к господствующей идеологии. С другой стороны, не развивать науку и образование Иран не может – нахождение во враждебных отношениях с Западом и претензии на статус державы исламского мира заставляют Тегеран серьезно заниматься и развитием военно-промышленного комплекса, и созданием и продвижением новых технологий.
Нарастает и социокультурный раскол в иранском обществе. Его «продвинутая» часть сегодня живет, несмотря на накладываемые властью ограничения, практически как европейцы. Да, существуют запреты на алкоголь, есть определенный «дресс-код» для женщин и мужчин, нормы поведения, но в остальном различия не существенны. Другое дело – иранская провинция. В отдаленных районах страны время остановилось – сельское хозяйство на уровне середины ХХ века, национальная одежда, отсутствие элементарных удобств и нормальной инфраструктуры. С другой стороны, именно провинциальное консервативное большинство дает основную поддержку существующей власти. Поэтому можно с уверенностью говорить, что Тегеран действительно выражает интересы большинства иранцев – может быть, не самого «продвинутого» в культурном и образовательном отношении, но большинства.
Иран испытывает и многочисленные экономические проблемы, связанные, в первую очередь, с наличием санкций, введенных против страны по инициативе США и поддержанных многими странами мира. Санкции серьезно препятствуют экономическому развитию Ирана. Долгое время Вашингтон пытался изолировать Иран от ядерных технологий, справедливо опасаясь, что вслед за «мирным атомом» Тегеран может озаботиться и применением ядерных технологий в военной сфере.
Но и Россия, и даже страны Западной Европы продемонстрировали в данном вопросе упорное нежелание идти на поводу США и продолжали контакты с Тегераном в сфере ядерных технологий. Кстати, именно санкции Вашингтона привели к тому, что Иран озаботился вопросами развития и самостоятельной ядерной физики, и своей энергетики, и промышленности, выпускающей соответствующее оборудование. То есть, как и в случае России 2014, санкции пошли Ирану не только во вред, но и на пользу. Но для рядовых иранцев все более значимыми становятся не только успехи Тегерана в сфере энергетики или военной промышленности, но и проблемы обеспечения бытового потребления, которое остается в Иране на низком уровне. Именно это обстоятельство способствует постепенному распространению оппозиционных настроений в городской среде, среди иранских средних слоев.
Наконец, не стоит сбрасывать со счетов и такой серьезный фактор как возможные противоречия внутри иранской религиозно-политической и политической элиты. Стоит отметить, что даже на ранних этапах Исламской революции, ее элита и лидеры не были едины. Аятолле Хомейни удалось оттеснить всех потенциальных соперников и снизить возможные риски от их деятельности. Сейчас ситуация изменилась. Во-первых, аятолла Али Хаменеи, в отличие от своего предшественника, все же не обладает таким авторитетом и всеобъемлющим контролем над ситуацией. Во-вторых, сохраняются традиционные для Востока противоречия между религиозными авторитетами и военной элитой. Иран, как и другие восточные страны, не исключение – здесь армия представляет собой носителя светского начала. Именно для того, чтобы создать противовес армии, аятоллы и создали Корпус стражей исламской революции – фактически вторые вооруженные силы страны с собственными сухопутными, авиационными и морскими подразделениями.
Генералитет и офицерский состав КСИР более надежны в силу своей глубокой идейной мотивации, однако и здесь аятоллы иногда встречают противоречия. Например, еще в 1999 году группа из 24 старших офицеров КСИР написала письмо к президенту Мохаммеду Хатами, выразив озабоченность привлечением армии к разгону студенческих волнений в столице. Сейчас один из тех офицеров, генерал-майор Мохаммад-Али Джаафари, является командующим Корпусом стражей исламской революции. Правда, авторитет аятоллы Хаменеи в среде военных очень высок, поскольку именно он превратил Корпус стражей исламской революции из обычного народного ополчения в элитные вооруженные силы страны.
Понятно, что о масштабном конфликте интересов внутри иранской элиты говорить пока не приходится, но разделение на «правых» консерваторов, заинтересованных в сохранении идеалов и ценностей Исламской революции, и «левых» обновленцев, стремящихся к определенным политическим реформам, все же присутствует. Оно будет усугубляться по мере дальнейших политических изменений в стране, которые неизбежно последуют после ухода с политической сцены такой знаковой фигуры как аятолла Али Хаменеи, фактически управляющего страной с 1989 года, почти тридцать лет. Верховному руководителю Ирана али Хаменеи в июле исполнится 79 лет – возраст весьма преклонный. Конечно, преимущество иранской политической системы в том, что религиозные лидеры, разумеется, смогут быстро сориентироваться и выбрать нового великого аятоллу из своей среды. Но Али Хаменеи, ближайший соратник Хомейни, был тем, кто создавал современный Иран, стоял у истоков существующей политической системы. Поэтому его уход неизбежно вызовет большие перемены.
Таким образом, пока преждевременно говорить о том, что политические риски для Ирана очень велики, однако не стоит сбрасывать их со счетов. В любой момент политическая ситуация в стране может измениться, и тогда все второстепенные на данное время проблемы способны выйти на первый план, и тогда Тегерану не избежать больших неприятностей.
Политическая стабильность в Иране и крепость этого древнего государства вызывают самые противоречивые оценки. Одни эксперты утверждают, что Иран – самое крепкое и централизованное государство на Ближнем Востоке, фактически лишенное тех проблем, с которыми сталкивается большинство других государств, включая Турцию. Другая точка зрения обращает наше внимание на многочисленные внутренние противоречия в Иране – между «консервативными» фундаменталистами и более светской частью общества, между персами и другими народами страны.
Специфика Ирана заключается, в первую очередь, в его многонациональном составе населения. В настоящее время численность населения этой страны составляет примерно 78,5 млн человек (оценка 2015 года). Персы – доминирующий по численности народ Ирана, давший стране и название, и государственный язык, и культуру. На персов приходится примерно 50-60% населения страны. Точное соотношение различных народов и этнических групп неизвестно, поскольку многие иранцы имеют смешанное происхождение, национальные границы постепенно размываются. Практически все персы – мусульмане-шииты. К персам приближается еще несколько народов Ирана, близких в языковом и культурном отношении и не стремящихся к обособлению. Это ираноязычные талыши, гилянцы и мазендаранцы на южном побережье Каспия. На них приходится около 7% населения страны. На юго-западе проживают ираноязычные луры и бахтиары, с которыми у иранских властей также никогда не возникало особых проблем.
Азербайджанцы – второй по численности (15-20% населения страны) народ Ирана, населяющий его северо-западные районы и обладающий собственной историей и устойчивым самосознанием. Как и персы, азербайджанцы являются в подавляющем большинстве мусульманами-шиитами и носителями «иранского культурного кода», но у них есть самое главное отличие – азербайджанский язык, который относится к тюркским языкам. Кроме того, есть ощущение «разделенного народа», поскольку Северный Азербайджан является суверенным (с 1991 года) государством, в котором азербайджанский язык – государственный язык, а азербайджанцы – титульная нация. В Тегеране всегда очень болезненно относились к азербайджанскому национализму, поскольку, учитывая долю азербайджанцев в населении страны, он действительно способен внести очень серьезный вклад в раскол иранского общества.
Впрочем, в современном Иране азербайджанцы не обижены. Например, сам аятолла Али Хаменеи и множество высокопоставленных религиозных, политических и военных деятелей страны являются этническими азербайджанцами. Но это обстоятельство не мешает азербайджанским националистам рассуждать о дискриминации азербайджанского населения в Иране. Впрочем, среди подавляющего большинства иранских азербайджанцев эти рассуждения особого сочувствия не вызывают. Другое дело, что спекуляции на тему персо-азербайджанских отношений могут активизироваться вследствие участия неких внешних сил. Разумеется, в США «спят и видят», как иранские азербайджанцы начинают массовые протесты против «дискриминационной политики Тегерана». Правда, пока «борцы с дискриминацией» из числа политизированных азербайджанцев проживают на Западе, где действуют представительства целого ряда оппозиционных организаций, в основном очень небольших по численности и не пользующихся никаким реальным влиянием на ситуацию в стране.
Более сложно обстоят дела с двумя другими крупными и активными народами Ирана – курдами и белуджами. Курды населяют запад страны, границу с Турцией. Конечно, ситуация в Иранском Курдистане не столь напряженная, как в Турецком и, тем более, Сирийском, но курдский фактор в Иране присутствует и это признают даже те, кто не сомневается в мощи и политическом единстве иранского государства. Запад предпринимает самые активные усилия для того, чтобы активизировать курдское сепаратистское движение и разжечь в Иранском Курдистане пламя гражданской войны. Для этого финансируются оппозиционные организации, повстанческие группировки, которые, правда, не представляют серьезной угрозы иранскому государству.
Более сложная ситуация – на крайнем юго-востоке страны. Здесь, в пустынном остане (провинции) Систан и Белуджистан проживают белуджи – ираноязычный народ, являющийся, в отличие от персов, мусульманами-суннитами и имеющий тесные связи с белуджскими племенами в соседних Афганистане и Пакистане. Белуджи – архаичный народ, сохраняющий племенное деление, власть традиционных племенных лидеров, слабо контролируемый государственными органами. Еще с 1970-х – 1980-х гг. среди белуджей активизировались радикальные группировки религиозно-фундаменталистской направленности, выступающие с оружием в руках против центральной власти. С тех пор Белуджистан является настоящей головной болью для иранского руководства. Периодически в этом регионе происходят террористические атаки, прежде всего – на представителей власти и иранских военнослужащих.
В связи с нестабильной ситуацией в Белуджистане, Тегеран вынужден держать в регионе внушительные силы Корпуса стражей исламской революции. Кстати, нестабильности в Белуджистане есть свое объяснение – этот регион обладает огромным значением для экономического развития страны, поскольку именно через него осуществляется транзит иранского экспорта в соседний Пакистан. В рамках развития экспорта иранских природных ресурсов, прежде всего газа, в Пакистан и Китай, Белуджистан играет важнейшую роль. Поэтому можно легко предсказать, что террористические группировки региона не будут сбавлять свою активность – даже при более активном противодействии со стороны Тегерана, их будут спонсировать и поддерживать американские спецслужбы.
Этнические проблемы – не единственный фактор, способный ухудшить внутриполитическую ситуацию в Иране. В стране действительно есть противоречия между властью и той частью иранцев, которые тяготеют к более светским ценностям и образу жизни. Культурная глобализация дает свои плоды и в Иране, где многие иранцы, особенно представители интеллигенции, бизнеса, начинают тяготиться теми ограничениями, которые накладывает на жизнь в стране режим аятолл. Для этой части иранского населения более привлекательными выглядят идеи хотя бы относительной либерализации культурной жизни в стране. Иранские власти, вкладываясь в развитие науки и образования, в том числе технического и естественнонаучного, сами «копают яму», способствуя постепенному распространению в обществе скептического отношения к господствующей идеологии. С другой стороны, не развивать науку и образование Иран не может – нахождение во враждебных отношениях с Западом и претензии на статус державы исламского мира заставляют Тегеран серьезно заниматься и развитием военно-промышленного комплекса, и созданием и продвижением новых технологий.
Нарастает и социокультурный раскол в иранском обществе. Его «продвинутая» часть сегодня живет, несмотря на накладываемые властью ограничения, практически как европейцы. Да, существуют запреты на алкоголь, есть определенный «дресс-код» для женщин и мужчин, нормы поведения, но в остальном различия не существенны. Другое дело – иранская провинция. В отдаленных районах страны время остановилось – сельское хозяйство на уровне середины ХХ века, национальная одежда, отсутствие элементарных удобств и нормальной инфраструктуры. С другой стороны, именно провинциальное консервативное большинство дает основную поддержку существующей власти. Поэтому можно с уверенностью говорить, что Тегеран действительно выражает интересы большинства иранцев – может быть, не самого «продвинутого» в культурном и образовательном отношении, но большинства.
Иран испытывает и многочисленные экономические проблемы, связанные, в первую очередь, с наличием санкций, введенных против страны по инициативе США и поддержанных многими странами мира. Санкции серьезно препятствуют экономическому развитию Ирана. Долгое время Вашингтон пытался изолировать Иран от ядерных технологий, справедливо опасаясь, что вслед за «мирным атомом» Тегеран может озаботиться и применением ядерных технологий в военной сфере.
Но и Россия, и даже страны Западной Европы продемонстрировали в данном вопросе упорное нежелание идти на поводу США и продолжали контакты с Тегераном в сфере ядерных технологий. Кстати, именно санкции Вашингтона привели к тому, что Иран озаботился вопросами развития и самостоятельной ядерной физики, и своей энергетики, и промышленности, выпускающей соответствующее оборудование. То есть, как и в случае России 2014, санкции пошли Ирану не только во вред, но и на пользу. Но для рядовых иранцев все более значимыми становятся не только успехи Тегерана в сфере энергетики или военной промышленности, но и проблемы обеспечения бытового потребления, которое остается в Иране на низком уровне. Именно это обстоятельство способствует постепенному распространению оппозиционных настроений в городской среде, среди иранских средних слоев.
Наконец, не стоит сбрасывать со счетов и такой серьезный фактор как возможные противоречия внутри иранской религиозно-политической и политической элиты. Стоит отметить, что даже на ранних этапах Исламской революции, ее элита и лидеры не были едины. Аятолле Хомейни удалось оттеснить всех потенциальных соперников и снизить возможные риски от их деятельности. Сейчас ситуация изменилась. Во-первых, аятолла Али Хаменеи, в отличие от своего предшественника, все же не обладает таким авторитетом и всеобъемлющим контролем над ситуацией. Во-вторых, сохраняются традиционные для Востока противоречия между религиозными авторитетами и военной элитой. Иран, как и другие восточные страны, не исключение – здесь армия представляет собой носителя светского начала. Именно для того, чтобы создать противовес армии, аятоллы и создали Корпус стражей исламской революции – фактически вторые вооруженные силы страны с собственными сухопутными, авиационными и морскими подразделениями.
Генералитет и офицерский состав КСИР более надежны в силу своей глубокой идейной мотивации, однако и здесь аятоллы иногда встречают противоречия. Например, еще в 1999 году группа из 24 старших офицеров КСИР написала письмо к президенту Мохаммеду Хатами, выразив озабоченность привлечением армии к разгону студенческих волнений в столице. Сейчас один из тех офицеров, генерал-майор Мохаммад-Али Джаафари, является командующим Корпусом стражей исламской революции. Правда, авторитет аятоллы Хаменеи в среде военных очень высок, поскольку именно он превратил Корпус стражей исламской революции из обычного народного ополчения в элитные вооруженные силы страны.
Понятно, что о масштабном конфликте интересов внутри иранской элиты говорить пока не приходится, но разделение на «правых» консерваторов, заинтересованных в сохранении идеалов и ценностей Исламской революции, и «левых» обновленцев, стремящихся к определенным политическим реформам, все же присутствует. Оно будет усугубляться по мере дальнейших политических изменений в стране, которые неизбежно последуют после ухода с политической сцены такой знаковой фигуры как аятолла Али Хаменеи, фактически управляющего страной с 1989 года, почти тридцать лет. Верховному руководителю Ирана али Хаменеи в июле исполнится 79 лет – возраст весьма преклонный. Конечно, преимущество иранской политической системы в том, что религиозные лидеры, разумеется, смогут быстро сориентироваться и выбрать нового великого аятоллу из своей среды. Но Али Хаменеи, ближайший соратник Хомейни, был тем, кто создавал современный Иран, стоял у истоков существующей политической системы. Поэтому его уход неизбежно вызовет большие перемены.
Таким образом, пока преждевременно говорить о том, что политические риски для Ирана очень велики, однако не стоит сбрасывать их со счетов. В любой момент политическая ситуация в стране может измениться, и тогда все второстепенные на данное время проблемы способны выйти на первый план, и тогда Тегерану не избежать больших неприятностей.
Информация