Адмирал Василий Яковлевич Чичагов: вторая арктическая экспедиция и служба в Архангельске
Экспедиция Чичагова благополучно вернулась в Архангельск 20 августа 1765 года, и уже 22 августа в Санкт-Петербург был направлен подробный рапорт о ее ходе. Надо заметить, что граф Иван Григорьевич Чернышев, ознакомившись с ним, был настолько далек от радостных чувств, сколь сам Василий Яковлевич Чичагов в своем плавании от Ост-Индии. Предприятие, которое некоторым разогретым пышными париками головам казалось делом весьма быстрым, особенно если глядеть на карту, на деле оказалось несколько более затруднительным.
В рапорте Чичагов главной причиной невозможности достичь поставленной цели указывал сплошной лед и полнейшее отсутствие проходов. Ознакомившись с документами, Адмиралтейств-коллегия, несмотря на неудовольствие, постановила, что на следующий год следует повторить попытку пройти в Тихий океан. Получив сведения об этом, Василий Яковлевич отдал приказ кораблям экспедиции перейти на зимовку в Екатерининскую гавань вместе с двумя ботами, груженными провиантом. Там же предполагалось отремонтировать и укрепить поврежденную обшивку перед новой попыткой штурма полярных широт.
Сам же Чичагов был вызван для обстоятельного доклада в столицу. Очевидно, свое неподдельное недовольство, которое сменило столь же искренний оптимизм, граф Чернышев желал высказать капитану-командору лично. Ее Величество тоже несколько морщилась. Все дело в том, что в Адмиралтейств-коллегии были непоколебимо уверены, что неудача экспедиции вызвана чуть ли не самой тяжкой служебной провинностью: несоблюдением инструкций. Спросить намеревались со всей строгостью – в коллегии было много закаленных профессионалов, просоленных в лучшем случае суровыми водами Финского залива.
Такие личности, как вице-адмирал Алексей Иванович Нагаев, картограф, ученый, участник 1-й Камчатской экспедиции Беринга, были редкими вкраплениями среди фигур с суровыми лицами, обветренными беспощадным невским бризом. Чичагов прибыл в Санкт-Петербург в декабре 1765 года и выступил с подробными объяснениями и рассказами на тему плавания в тяжелых полярных льдах, и почему, вопреки воле почтеннейших членов Адмиралтейств-коллегии и даже Ее Величества, кораблям экспедиции не удалось пройти сквозь сплошные ледовые поля. Вице-адмирал Нагаев, тщательно ознакомившись с представленными материалами, высказал мнение, что Василий Яковлевич Чичагов действовал грамотно, умело, отважно и усердно. Никакой вины в действиях командира экспедиции найдено не было, и Адмиралтейств-коллегия, поскрипев для порядка, одобрила командование Чичагова.
Требовалось, кроме ранее поставленных задач, забрать группу моряков со Шпицбергена, где им предстояло уже провести вторую зимовку. Все дело было в том, что в текущем 1765 году, посланный за ними корабль из Архангельска не смог пробиться к острову из-за сложной ледовой обстановки, и робинзонам поневоле пришлось продолжить свое сидение в бухте Клокбай.
Экспедиция 1766 года по сравнению с прошлогодней началась с существенным опозданием. Корабли покинули Екатерининскую гавань 19 мая. Первый лед был замечен у острова Медвежий, погода ухудшилась – частыми стали туманы. Чичагов вел свои корабли к Шпицбергену, и только 21 июня 1766 г. экспедиция достигла бухты Клокбай, где первоначально располагалась ее промежуточная база.
Тяжелая ледовая обстановка заставила капитана приказать отдать якорь в значительном удалении от берега. Выяснились драматические обстоятельства пребывания группы зимовщиков из 16 человек: во время второй, неимоверно тяжелой, зимовки среди моряков начала свирепствовать цинга, в результате чего 8 из них умерли. Возможно, ситуация сложилась бы еще трагичнее, если бы не корабль поморов, приставший к острову на зимовку в тридцати верстах от Клокбая.
Оказав выжившим помощь, в первую очередь врачевательную – противоцинготными средствами, Чичагов вновь 1 июля вывел три своих корабля в море и двинулся вдоль побережья Шпицбергена на север. Погода не баловала – частые туманы и льды вынуждали русских моряков ложиться в дрейф. 16 июля с большим трудом была достигнута северная оконечность острова. Далее простиралась сплошная ледяная преграда, преодолеть которую не имелось никакой возможности. Ясно было, что и в этот раз Арктика с легкостью отбила отчаянную попытку человека проникнуть в ее глубины.
Было созвано офицерское совещание, на котором постановили возвращаться. 30 июля 1766 года флотилия вновь подошла к бухте Клокбай. Тут же был встречен пинк «Лапоминк» под командованием капитан-лейтенанта Немтинова, который наконец-то смог доставить из Архангельска свежий провиант, дрова и другие материалы для зимовки. В этот раз Чичагов поступил иначе – вряд ли ввиду очевидных обстоятельств состоялась бы третья попытка пройти к Тихому океану северными широтами, поэтому базу на Шпицбергене было решено эвакуировать.
С 31 июля по 7 августа осуществлялась погрузка на корабли. Грузили все, что считалось ценным, в том числе годный к употреблению провиант. Забрав с берега всех оставшихся моряков под командованием лейтенанта Рындина, корабли Чичагова покинули бухту. Остатки зимовья русских моряков были обнаружены только в 1979 году – советские ученые несколько сезонов подряд производили в этом месте археологические раскопки.
Корабли экспедиции вернулись в Архангельск 10 сентября 1766 г., а 15 сентября Чичагов отправил письмо графу Чернышеву, в котором сообщил итоги второй экспедиции. Одновременно им был послан подробный рапорт в Адмиралтейств-коллегию. В нем начальник экспедиции обстоятельно описывал ход второй экспедиции и причины, по которым не удалось достичь поставленных целей. Как и в первом случае, это была тяжелая ледовая обстановка, вследствие которой корабли не имели никакой возможности не только достичь Тихого океана, но и проникнуть северней Шпицбергена.
В качестве подтверждения своих слов Чичагов приводил факты из беседы с капитаном голландского промыслового судна, которое встретилось русским морякам. Голландец регулярно ходил в Арктике уже почти 10 лет и категорически утверждал, что к северу от Шпицбергена свободной ото льдов воды нет. Вполне вероятно, что Чичагов умышленно ссылался на этого капитана – для отечественной истории нередки периоды, когда иностранцам верили охотнее, чем своим.
Так или иначе, Екатерина II приказала завершить попытки поиска северного пути. Совершенно незачем было тратить ресурсы на проект, который в сложившихся условиях не мог быть реализован. Справедливости ради стоит отметить, что императрица приказала наградить всех участников денежными премиями в размере годовых окладов, не исключая участвовавших в предприятии поморов. За умерших моряков награды получили их семьи. Экспедиция была официально закрыта.
22 декабря 1766 года Екатерина II подписала еще один указ, согласно которому Чичагов и все его отличившиеся офицеры получают пожизненный пенсион в половину оклада, который они получали во время экспедиции. Несмотря на оказанные милости, в сторону капитана-командора еще «постреливали» недовольными суждениями как граф Чернышев, так и рассекатели вод у питерской набережной, которых в Адмиралтейств-коллегии было в избытке.
Чернышева понять можно – в случае успеха предприятия на его организаторов обрушился бы плотный ливень наград, чинов, орденов и деревень. Чтобы парировать совершенно не оправданные нападки, Чичагову пришлось даже составить в январе 1767 года специальную объяснительную записку, в которой ему пришлось разъяснить обстановку наиболее скептически настроенным господам, которые, возможно, и помнили Ледяной дом императрицы Анны Иоанновны, но совершенно не представляли, что такое арктический лед. Понемногу страсти, поднятые береговыми экспертами, улеглись, и Василий Яковлевич решил внести изменения в жизнь личную.
Между походами и войнами
Капитан-командор, которому исполнилось уже 40 лет, завершил свое длительное одиночное «плавание» женитьбой на офицерской вдове. Отец супруги был также военным из Саксонии. За первые четыре года семейной жизни у пары родилось пятеро детей – четверо сыновей и одна дочь. К несчастью, известная эпидемия оспы 1768 года не обошла и семью Чичаговых, забрав двух старших сыновей. Третий сын Павел, будущий адмирал, едва не умер. Все эти годы семья жила довольно скромно. Сам Чичагов был из небогатых дворян, его жалование не позволяло многочисленной семье излишеств в виде огромных имений с пирами и охотами.
Весь 1767 г. вернувшийся из Арктики офицер прослужил в Санкт-Петербурге, однако в июне следующего года ему вновь представилась возможность увидеть Архангельск, куда Чичагов был направлен уже главным командиром порта. Несмотря на прорубленное Петром I «окно в Европу» и основание Санкт-Петербурга, Архангельск, как и раньше, играл важнейшую роль в экономике России. И здесь по-прежнему строили военные корабли, которые потом переходили в Кронштадт. На севере функционировало развитое судостроительное производство, а наличие большого количества произраставшего здесь корабельного леса делало его еще и выгодным. Чичагова назначили на эту важную и ответственную должность в преддверии очередной русско-турецкой войны.
К 1768 году турецкий султан и его многочисленные приближенные, с энтузиазмом кормящиеся у престола Блистательной Порты, заметили удивительную вещь: традиционные подношения от уважаемых западных партнеров в лице послов некоторых островных и соседствующих с ними государств стали несколько тяжелее. Господа в париках явно на что-то намекали и делали это без какого-либо проявления смущения, а их щедрость была ограничена только бюджетами неказистых с виду кабинетов и канцелярий.
Все дело было в русском медведе, который довольно сноровисто ворочался в стремительно тускнеющей и теряющей былой задор Речи Посполитой, отдавливая при этом торчащие тут и там версальские хвосты. Государственный кризис вкупе с бунтами шляхты и народными восстаниями, подобно морю, разлился по стране. А в его центре на утлой королевской лодочке с русскими веслами с гордым видом, хоть и с побелевшим от ужаса лицом, восседал Его выборное Величество Станислав Август Понятовский. Господа в париках в Стамбуле старались не зря, и вскоре отряд повстанцев-гайдамаков, перешедший в азарте погони польско-турецкую границу, чудесным образом превратился в подразделение русской армии, а возглавлявший их сотник Шило – в русского же офицера.
На самом же деле повстанцы, борющиеся против польской шляхты, атаковали польский же город Балту (сейчас город в Одесской области). Боевые действия перекинулись на соседнюю деревню, находившуюся уже на турецкой территории. В итоге пограничный инцидент был урегулирован на командирском уровне между гайдамаками и местным турецким руководством. И стало бы произошедшее одним из множества эпизодов рутинного кровавого бедлама на просторах Речи Посполитой, если бы не усиливающееся и подогреваемое господами в париках желание турок повоевать. Пытавшийся открыть глаза на очевидную глупость, русский посол Обрезков был отправлен в Семибашенный замок, и между двумя империями к самой искренней радости уважаемых западных партнеров началась война.
К отправке на Средиземное море готовилась Архипелагская эскадра, идея о которой при русском дворе начала формироваться еще с первых лет правления Екатерины II. Впервые в истории молодого русского флота столь большое корабельное соединение должно было покинуть Балтику и отправиться в далекий по тем меркам поход. Императрица приняла флот в отнюдь не лучшем состоянии, несмотря на выделение значительных сумм (часть из которых, впрочем, поглощалась безднами далеко не морскими), он был боеспособен лишь условно.
Первые годы правления молодой императрицы были отмечены, кроме всего прочего, увеличением кораблестроительных программ: на стапелях Санкт-Петербурга и Архангельска без устали стучали топоры и визжали пилы. В Польше было неспокойно, тревожные вести приходили из Стамбула. Поэтому перед Василием Яковлевичем Чичаговым как главным командиром архангельского порта стоял целый комплекс задач.
Летом 1769 года первая эскадра под командованием вице-адмирала Спиридова была готова отправиться в Средиземное море. Ее называли еще «обшивной», поскольку подводная часть всех кораблей, входивших в ее состав, была обшита дополнительным слоем дубовых досок. Это была только часть сил экспедиционного флота, предназначенного для боевых действий в восточном Средиземноморье и в первую очередь в районе Греции. Предполагалось, что война с Османской империей продлится не один год, и поэтому верфи Архангельска были загружены.
Согласно приказам из столицы, с мая по ноябрь 1769 года тут были заложены четыре корабля. Три из них были спущены весной 1770-го, а один – через год. Более того, деятельный Чичагов сообщил в Петербург, что имеющимися силами доведены до производственного состояния шесть эллингов. Адмиралтейств-коллегия постановила заложить на них еще шесть 66-пушечных линейных кораблей. Уже осенью 1770 года первые три из них были заложены.
Однако, несмотря на войну, проходившую, впрочем, в землях и водах, слишком отдаленных от севера, такая административная и должностная деятельность Василия Яковлевича оказалась помехой для целого сонма чиновников, чей ареал обитания и, главное, кормовая база находились тут, в Архангельске. Администрация порта в лице заместителя Чичагова и других весьма почтенных личностей вовсю использовали свое служебное положение и, хоть и шла война, без устали и с энтузиазмом не переставали трудиться над улучшением своего материального положения. Деятельность этой слаженной команды покрывал местный губернатор.
На Петербург обрушились жалобы на Чичагова, который пытался навести порядок в порту и на верфях, – архангельские чиновники мобилизовали все свои связи в столице. Итогом этой борьбы за свободу набивания личных сундуков казенными средствами стал, в конце концов, перевод Василия Яковлевича Чичагова к новому месту службы. Весной 1770 года он получил приказ из Адмиралтейств-коллегии сдать дела своему заместителю и прибыть в Санкт-Петербург для нового назначения.
Продолжение следует…
Архангельск. Фрагмент голландской гравюры 1765 г.
В рапорте Чичагов главной причиной невозможности достичь поставленной цели указывал сплошной лед и полнейшее отсутствие проходов. Ознакомившись с документами, Адмиралтейств-коллегия, несмотря на неудовольствие, постановила, что на следующий год следует повторить попытку пройти в Тихий океан. Получив сведения об этом, Василий Яковлевич отдал приказ кораблям экспедиции перейти на зимовку в Екатерининскую гавань вместе с двумя ботами, груженными провиантом. Там же предполагалось отремонтировать и укрепить поврежденную обшивку перед новой попыткой штурма полярных широт.
Сам же Чичагов был вызван для обстоятельного доклада в столицу. Очевидно, свое неподдельное недовольство, которое сменило столь же искренний оптимизм, граф Чернышев желал высказать капитану-командору лично. Ее Величество тоже несколько морщилась. Все дело в том, что в Адмиралтейств-коллегии были непоколебимо уверены, что неудача экспедиции вызвана чуть ли не самой тяжкой служебной провинностью: несоблюдением инструкций. Спросить намеревались со всей строгостью – в коллегии было много закаленных профессионалов, просоленных в лучшем случае суровыми водами Финского залива.
Такие личности, как вице-адмирал Алексей Иванович Нагаев, картограф, ученый, участник 1-й Камчатской экспедиции Беринга, были редкими вкраплениями среди фигур с суровыми лицами, обветренными беспощадным невским бризом. Чичагов прибыл в Санкт-Петербург в декабре 1765 года и выступил с подробными объяснениями и рассказами на тему плавания в тяжелых полярных льдах, и почему, вопреки воле почтеннейших членов Адмиралтейств-коллегии и даже Ее Величества, кораблям экспедиции не удалось пройти сквозь сплошные ледовые поля. Вице-адмирал Нагаев, тщательно ознакомившись с представленными материалами, высказал мнение, что Василий Яковлевич Чичагов действовал грамотно, умело, отважно и усердно. Никакой вины в действиях командира экспедиции найдено не было, и Адмиралтейств-коллегия, поскрипев для порядка, одобрила командование Чичагова.
Требовалось, кроме ранее поставленных задач, забрать группу моряков со Шпицбергена, где им предстояло уже провести вторую зимовку. Все дело было в том, что в текущем 1765 году, посланный за ними корабль из Архангельска не смог пробиться к острову из-за сложной ледовой обстановки, и робинзонам поневоле пришлось продолжить свое сидение в бухте Клокбай.
Экспедиция 1766 года по сравнению с прошлогодней началась с существенным опозданием. Корабли покинули Екатерининскую гавань 19 мая. Первый лед был замечен у острова Медвежий, погода ухудшилась – частыми стали туманы. Чичагов вел свои корабли к Шпицбергену, и только 21 июня 1766 г. экспедиция достигла бухты Клокбай, где первоначально располагалась ее промежуточная база.
Тяжелая ледовая обстановка заставила капитана приказать отдать якорь в значительном удалении от берега. Выяснились драматические обстоятельства пребывания группы зимовщиков из 16 человек: во время второй, неимоверно тяжелой, зимовки среди моряков начала свирепствовать цинга, в результате чего 8 из них умерли. Возможно, ситуация сложилась бы еще трагичнее, если бы не корабль поморов, приставший к острову на зимовку в тридцати верстах от Клокбая.
Оказав выжившим помощь, в первую очередь врачевательную – противоцинготными средствами, Чичагов вновь 1 июля вывел три своих корабля в море и двинулся вдоль побережья Шпицбергена на север. Погода не баловала – частые туманы и льды вынуждали русских моряков ложиться в дрейф. 16 июля с большим трудом была достигнута северная оконечность острова. Далее простиралась сплошная ледяная преграда, преодолеть которую не имелось никакой возможности. Ясно было, что и в этот раз Арктика с легкостью отбила отчаянную попытку человека проникнуть в ее глубины.
Было созвано офицерское совещание, на котором постановили возвращаться. 30 июля 1766 года флотилия вновь подошла к бухте Клокбай. Тут же был встречен пинк «Лапоминк» под командованием капитан-лейтенанта Немтинова, который наконец-то смог доставить из Архангельска свежий провиант, дрова и другие материалы для зимовки. В этот раз Чичагов поступил иначе – вряд ли ввиду очевидных обстоятельств состоялась бы третья попытка пройти к Тихому океану северными широтами, поэтому базу на Шпицбергене было решено эвакуировать.
С 31 июля по 7 августа осуществлялась погрузка на корабли. Грузили все, что считалось ценным, в том числе годный к употреблению провиант. Забрав с берега всех оставшихся моряков под командованием лейтенанта Рындина, корабли Чичагова покинули бухту. Остатки зимовья русских моряков были обнаружены только в 1979 году – советские ученые несколько сезонов подряд производили в этом месте археологические раскопки.
План лагеря Чичагова. Иллюстрация из статьи В. Л. Державина «О культурной атрибуции «Лагеря Чичагова» на Шпицбергене» (Краткие сообщения Института археологии, выпуск 241, 2015, с. 333–343)
Корабли экспедиции вернулись в Архангельск 10 сентября 1766 г., а 15 сентября Чичагов отправил письмо графу Чернышеву, в котором сообщил итоги второй экспедиции. Одновременно им был послан подробный рапорт в Адмиралтейств-коллегию. В нем начальник экспедиции обстоятельно описывал ход второй экспедиции и причины, по которым не удалось достичь поставленных целей. Как и в первом случае, это была тяжелая ледовая обстановка, вследствие которой корабли не имели никакой возможности не только достичь Тихого океана, но и проникнуть северней Шпицбергена.
В качестве подтверждения своих слов Чичагов приводил факты из беседы с капитаном голландского промыслового судна, которое встретилось русским морякам. Голландец регулярно ходил в Арктике уже почти 10 лет и категорически утверждал, что к северу от Шпицбергена свободной ото льдов воды нет. Вполне вероятно, что Чичагов умышленно ссылался на этого капитана – для отечественной истории нередки периоды, когда иностранцам верили охотнее, чем своим.
Так или иначе, Екатерина II приказала завершить попытки поиска северного пути. Совершенно незачем было тратить ресурсы на проект, который в сложившихся условиях не мог быть реализован. Справедливости ради стоит отметить, что императрица приказала наградить всех участников денежными премиями в размере годовых окладов, не исключая участвовавших в предприятии поморов. За умерших моряков награды получили их семьи. Экспедиция была официально закрыта.
22 декабря 1766 года Екатерина II подписала еще один указ, согласно которому Чичагов и все его отличившиеся офицеры получают пожизненный пенсион в половину оклада, который они получали во время экспедиции. Несмотря на оказанные милости, в сторону капитана-командора еще «постреливали» недовольными суждениями как граф Чернышев, так и рассекатели вод у питерской набережной, которых в Адмиралтейств-коллегии было в избытке.
Чернышева понять можно – в случае успеха предприятия на его организаторов обрушился бы плотный ливень наград, чинов, орденов и деревень. Чтобы парировать совершенно не оправданные нападки, Чичагову пришлось даже составить в январе 1767 года специальную объяснительную записку, в которой ему пришлось разъяснить обстановку наиболее скептически настроенным господам, которые, возможно, и помнили Ледяной дом императрицы Анны Иоанновны, но совершенно не представляли, что такое арктический лед. Понемногу страсти, поднятые береговыми экспертами, улеглись, и Василий Яковлевич решил внести изменения в жизнь личную.
Между походами и войнами
Капитан-командор, которому исполнилось уже 40 лет, завершил свое длительное одиночное «плавание» женитьбой на офицерской вдове. Отец супруги был также военным из Саксонии. За первые четыре года семейной жизни у пары родилось пятеро детей – четверо сыновей и одна дочь. К несчастью, известная эпидемия оспы 1768 года не обошла и семью Чичаговых, забрав двух старших сыновей. Третий сын Павел, будущий адмирал, едва не умер. Все эти годы семья жила довольно скромно. Сам Чичагов был из небогатых дворян, его жалование не позволяло многочисленной семье излишеств в виде огромных имений с пирами и охотами.
Архангельск. Фрагмент голландской гравюры 1765 г.
Весь 1767 г. вернувшийся из Арктики офицер прослужил в Санкт-Петербурге, однако в июне следующего года ему вновь представилась возможность увидеть Архангельск, куда Чичагов был направлен уже главным командиром порта. Несмотря на прорубленное Петром I «окно в Европу» и основание Санкт-Петербурга, Архангельск, как и раньше, играл важнейшую роль в экономике России. И здесь по-прежнему строили военные корабли, которые потом переходили в Кронштадт. На севере функционировало развитое судостроительное производство, а наличие большого количества произраставшего здесь корабельного леса делало его еще и выгодным. Чичагова назначили на эту важную и ответственную должность в преддверии очередной русско-турецкой войны.
К 1768 году турецкий султан и его многочисленные приближенные, с энтузиазмом кормящиеся у престола Блистательной Порты, заметили удивительную вещь: традиционные подношения от уважаемых западных партнеров в лице послов некоторых островных и соседствующих с ними государств стали несколько тяжелее. Господа в париках явно на что-то намекали и делали это без какого-либо проявления смущения, а их щедрость была ограничена только бюджетами неказистых с виду кабинетов и канцелярий.
Все дело было в русском медведе, который довольно сноровисто ворочался в стремительно тускнеющей и теряющей былой задор Речи Посполитой, отдавливая при этом торчащие тут и там версальские хвосты. Государственный кризис вкупе с бунтами шляхты и народными восстаниями, подобно морю, разлился по стране. А в его центре на утлой королевской лодочке с русскими веслами с гордым видом, хоть и с побелевшим от ужаса лицом, восседал Его выборное Величество Станислав Август Понятовский. Господа в париках в Стамбуле старались не зря, и вскоре отряд повстанцев-гайдамаков, перешедший в азарте погони польско-турецкую границу, чудесным образом превратился в подразделение русской армии, а возглавлявший их сотник Шило – в русского же офицера.
На самом же деле повстанцы, борющиеся против польской шляхты, атаковали польский же город Балту (сейчас город в Одесской области). Боевые действия перекинулись на соседнюю деревню, находившуюся уже на турецкой территории. В итоге пограничный инцидент был урегулирован на командирском уровне между гайдамаками и местным турецким руководством. И стало бы произошедшее одним из множества эпизодов рутинного кровавого бедлама на просторах Речи Посполитой, если бы не усиливающееся и подогреваемое господами в париках желание турок повоевать. Пытавшийся открыть глаза на очевидную глупость, русский посол Обрезков был отправлен в Семибашенный замок, и между двумя империями к самой искренней радости уважаемых западных партнеров началась война.
К отправке на Средиземное море готовилась Архипелагская эскадра, идея о которой при русском дворе начала формироваться еще с первых лет правления Екатерины II. Впервые в истории молодого русского флота столь большое корабельное соединение должно было покинуть Балтику и отправиться в далекий по тем меркам поход. Императрица приняла флот в отнюдь не лучшем состоянии, несмотря на выделение значительных сумм (часть из которых, впрочем, поглощалась безднами далеко не морскими), он был боеспособен лишь условно.
Первые годы правления молодой императрицы были отмечены, кроме всего прочего, увеличением кораблестроительных программ: на стапелях Санкт-Петербурга и Архангельска без устали стучали топоры и визжали пилы. В Польше было неспокойно, тревожные вести приходили из Стамбула. Поэтому перед Василием Яковлевичем Чичаговым как главным командиром архангельского порта стоял целый комплекс задач.
Летом 1769 года первая эскадра под командованием вице-адмирала Спиридова была готова отправиться в Средиземное море. Ее называли еще «обшивной», поскольку подводная часть всех кораблей, входивших в ее состав, была обшита дополнительным слоем дубовых досок. Это была только часть сил экспедиционного флота, предназначенного для боевых действий в восточном Средиземноморье и в первую очередь в районе Греции. Предполагалось, что война с Османской империей продлится не один год, и поэтому верфи Архангельска были загружены.
Согласно приказам из столицы, с мая по ноябрь 1769 года тут были заложены четыре корабля. Три из них были спущены весной 1770-го, а один – через год. Более того, деятельный Чичагов сообщил в Петербург, что имеющимися силами доведены до производственного состояния шесть эллингов. Адмиралтейств-коллегия постановила заложить на них еще шесть 66-пушечных линейных кораблей. Уже осенью 1770 года первые три из них были заложены.
Однако, несмотря на войну, проходившую, впрочем, в землях и водах, слишком отдаленных от севера, такая административная и должностная деятельность Василия Яковлевича оказалась помехой для целого сонма чиновников, чей ареал обитания и, главное, кормовая база находились тут, в Архангельске. Администрация порта в лице заместителя Чичагова и других весьма почтенных личностей вовсю использовали свое служебное положение и, хоть и шла война, без устали и с энтузиазмом не переставали трудиться над улучшением своего материального положения. Деятельность этой слаженной команды покрывал местный губернатор.
На Петербург обрушились жалобы на Чичагова, который пытался навести порядок в порту и на верфях, – архангельские чиновники мобилизовали все свои связи в столице. Итогом этой борьбы за свободу набивания личных сундуков казенными средствами стал, в конце концов, перевод Василия Яковлевича Чичагова к новому месту службы. Весной 1770 года он получил приказ из Адмиралтейств-коллегии сдать дела своему заместителю и прибыть в Санкт-Петербург для нового назначения.
Продолжение следует…
Информация