Сапер на войне в особой цене
Минные поля врага были уравнением со многими неизвестными
Орден Александра Невского считался самым младшим знаком в ряду советских полководческих наград. Хотя многие фалеристы называют его наиболее красивой наградой СССР. Согласно статуту она вручалась офицерам, «проявившим в боях за Родину в Отечественной войне личную отвагу, мужество и храбрость и умелым командованием обеспечившим успешные действия своих частей». Житель подмосковного поселка Пироговский Геннадий Михайлович ДУЛЬНЕВ стал кавалером ордена Александра Невского в победном сорок пятом, после взятия Кенигсберга.
О крепости с подземными бункерами, системой тайных ходов, запасами пищи и воды на три года осады маршал Александр Василевский сказал так: «Кенигсберг - крепкий орешек. Его трудно будет разгрызть».
Все подступы к городу были перекрыты противотанковыми рвами глубиной до шести метров, надолбами, проволочными заграждениями, полями с тысячами противотанковых и противопехотных мин, всевозможными преградами из колючей проволоки и спиралей Бруно. Сама столица Восточной Пруссии представляла единый мощный укрепрайон: едва ли не каждый дом в городе был превращен в узел сопротивления, в опорный пункт.
Надо отдать должное немецким военным инженерам, которые тщательно продумали и умело построили совершенную и весьма оригинальную систему обороны. Гитлеровская пресса всячески расписывала ее неприступность. Геббельс уверял, что «большевики обломают себе зубы о гранит крепости», гарнизон которой насчитывал более полумиллиона солдат и офицеров, располагавших 8200 орудиями и минометами, 700 танками и штурмовыми орудиями. «Да, это была настоящая цитадель, но разве нашего солдата что-то может остановить!» - отметил Геннадий Михайлович.
ДОТЫ КЕНИГСБЕРГА
Примечательный факт: Кенигсберг - единственный город, не являвшийся столицей государства, в честь взятия которого в период Великой Отечественной войны в СССР учредили медаль.
Противник сражался с небывалым остервенением и потому листовки и обращения нашего командования призывали: «Овладеть Кенигсбергом - дело нашей чести, славы, доблести!», «Во имя полной победы над врагом Родина приказывает нам разрубить последний укрепленный узел Восточной Пруссии!».
Особую опасность представляли долговременные огневые точки, построенные еще за несколько лет до начала Второй мировой. «За годы войны довелось видеть разные доты, но такие мощные не приходилось, - вспоминает Дульнев. - Это были подземные бетонированные казематы в три этажа. Потом уже мы увидели, что они соединялись между собой тоннелями, имели подземные хранилища, санузлы и автономное водоснабжение. Сверху - перекрытия из брони толщиной 20 сантиметров. Их пробовали подавить артиллерией - ничего не вышло, только снаряды зря извели. Сверху укреплений на земле уже выросли кустарник и деревья. Перекрестным огнем крупнокалиберных пулеметов доты простреливали подходы друг к другу. Вокруг каждого дота - минное поле».
В тот период гвардии капитан Дульнев был заместителем командира 34-го отдельного саперного батальона 32-й гвардейской Краснознаменной ордена Суворова Таманской стрелковой дивизии.
Батальону поставили задачу - обеспечить наступающим войскам брешь шириной 350-400 метров в первой линии обороны врага. Доты стояли друг от друга на расстоянии 50-70 метров. «В течение двух суток были сформированы девять штурмовых групп. В каждую вошли опытные саперы, пехотинцы, подносчики взрывчатки и т. д. Например, чтобы уничтожить дот, приходилось закладывать несколько ящиков со взрывчаткой. В каждом - 25 килограммов тола. И представьте, насколько прочно был оборудован каземат, если после такого взрыва бронированный колпак едва сдвигался с места», - говорит Геннадий Михайлович.
Как отметил фронтовик, разведка выявила 13 дотов, изучила и обследовала подходы к ним. На Дульневе лежала очень ответственная задача - организация прорыва штурмовых групп в назначенный срок и по возможности одновременного вывода из строя всех 13 дотов. Капитану также требовалось поддерживать связь с артиллеристами, которые должны были бить по амбразурам огневых точек прямой наводкой. Прикрывали саперов пушки-«сорокапятки».
Взрывы намечалось произвести в 3.00. К этому часу штурмовым группам надлежало преодолеть по специально сделанным проходам минные поля и проволочные заграждения, обойти доты с тыла и в уязвимых местах установить взрывчатку. Фронтовик отметил, что весь февраль стояла погода с частыми снегопадами, дождями и моросью, сплошными туманами, что было на руку нашим бойцам.
«Преодолеть, обойти, установить...» Но это гладко выглядит только на бумаге. До каждого дота надо было пройти, а точнее, используя неглубокие лощинки, проползти сотни метров. По-пластунски, прижимаясь к земле так, чтобы между ней и телом не осталось и малейшей щелочки. Впрочем, расстояние имело значение еще и потому, что каждый метр мог стать последним. А когда зависали в ночном небе вражеские осветительные ракеты, приходилось буквально вдавливаться в холодную, мокрую землю и сливаться с ней недвижимо. Движение продолжалось лишь после того, как ракеты гасли. И так до следующей вспышки...
В намеченное время удалось подорвать все 13 дотов. На вопрос «Но ведь в подземелье сидели немцы, почему они не оказали сопротивления?» - фронтовик ответил: «Они после взрыва были так оглушены, что даже двигаться не могли». И добавил, что не спасли солдат врага и штампованные на бляхах ремней слова «С нами Бог!», которые, видимо, должны были хранить их от пуль и снарядов.
Геннадий Дульнев, который находился в составе одной из штурмовых групп, после обследования подземного каземата поднялся на поверхность: предстояло выбрать позицию для корректировки артиллерийского огня. Уже рассвело, рассеялся туман и офицер, видимо, стал хорошей мишенью для вражеского снайпера. Выстрелом ему буквально разворотило ногу: «Боли не почувствовал, но сапог развернуло в другую сторону». Бойцы разрезали обувь, наложили шину из деревяшек и, уложив на сетку одной из кроватей, потащили к своей передовой.
Так в ночь на 7 февраля победного года закончилась война для гвардейца. Орден Александра Невского нашел его уже в госпитале. Вручал его комбат, который и рассказал, что снайпер вел стрельбу из дота, который разведчики не сумели выявить.
УХОДИЛИ НА ФРОНТ ПЕРВОКУРСНИКИ
Когда началась Великая Отечественная, Геннадию было 18 и он учился на первом курсе Московского военно-инженерного училища. Наскоро освоивших минно-взрывное дело будущих офицеров бросили под Ржев на подрыв промышленных объектов, минирование мостов, строительство противотанковых рвов. Взрывчатку таскали на себе. Немцы продвигались на восток так стремительно, что курсанты быстро поняли смысл поговорки «Промедление смерти подобно». Порой успевали опередить врага на считаные минуты. Отступали до столицы. «Это стало нашим экзаменом, который мы успешно сдали», - невесело пошутил фронтовик.
Позднее, уже лейтенантом, Дульнев принял саперный взвод, потом командовал ротой. Участвовал в боевых действиях по освобождению Кавказа, Тамани, Керченского полуострова, в других операциях. Говорит, что особенно тяжело пришлось при прорыве Голубой линии - укрепленного рубежа фашистов шириной в двадцать километров от Новороссийска до Темрюка. И все это время Геннадий Михайлович вместе с подчиненными выполнял рискованную работу: устанавливал противотанковые и противопехотные мины, снимал вражеские, делая проходы в минных полях противника для своей пехоты и техники. При отходе саперы шли последними, преграждая наступление врагу. В обороне передышку могли получить другие, но не саперы. Идут разведчики на задание за линию фронта - им надо готовить «дорожку»...
Работали в основном по ночам. Сколько их было, таких ночей на пределе человеческих возможностей, не считал. От усталости, напряжения счет обезвреженных мин не вели. Лишь однажды в беседе упомянул, что под Таманью «сняли, наверное, миллион мин». Миллион, возможно, и нет, но на тысячи счет шел.
О том, как воевал сапер, свидетельствуют награды: за бои на Кавказе - орден Красной Звезды, за освобождение Тамани - Отечественной войны 1-й степени, за обеспечение высадки войск на Керченский полуостров - Красного Знамени, за бои по освобождению Севастополя и штурм Сапун-горы - Отечественной войны 2-й степени.
Когда взяли Севастополь, во фронтовой газете «Вперед, за Родину!» появился портретный рисунок офицера с подписью «Герой боев за Крым трижды орденоносец гвардии капитан Г. Дульнев».
Сам Геннадий Михайлович говорит, что это был обычный труд. Да, именно так охарактеризовал в свое время дела фронтовых саперов Илья Эренбург. Вот отрывок из его корреспонденции «Чернорабочие войны», датированной ноябрем 1943 года: «Есть солдаты, о подвигах которых мало говорят. Их мужество лишено блеска. Их отвага носит защитный цвет. Саперы - это солдаты-труженики. Это чернорабочие войны.
Сапер ползет среди бурьяна, среди камышей, по глине, по песку. Он один на один со смертью. Враг незрим. Враг в тончайшей проволоке, в неприметном колышке. Сапер ползет под огнем. Кругом - разрывы. Он не имеет права прислушиваться. Он должен смотреть, зорко, напряженно. Как золотоискатель ищет крупицы золота, сапер ищет мины. Он должен быть не только смелым, но расчетливым и находчивым. Одно неосторожное движение, пару секунд рассеянности - и больше он не увидит ни этого бурьяна, ни приднестровского песка, ни легкого осеннего неба. «Сапер ошибается один раз в жизни» - это стало солдатской поговоркой».
Кстати, данная поговорка означала не только гибель от неприятельской мины. Порой, как рассказывали мне фронтовики, первые эшелоны наступающих войск саперы обязаны были проводить лично через минные поля по проделанным ими же проходам. Вот и шел такой чернорабочий войны впереди танка, за которым шагал особист с пистолетом в руке, чтобы на месте расстрелять сапера, если бронированная машина вдруг подорвется... Объяснение «проглядел мину» тогда не принималось - сапер объявлялся властью чекиста врагом и диверсантом. Так что поговорка «Сапер ошибается раз в жизни» для наших солдат имела двоякое значение: или подорвешься, или получишь пулю от «смотрящего». Конец один.
По словам Дульнева, немцы постоянно готовили какие-то «сюрпризы», в чем были большими мастерами. Применял противник и «прыгающие» мины, и «растяжки». Только чуть заденет, случалось, наш сапер вражеское проволочное заграждение без предварительного осмотра и тут же либо раздается взрыв умело замаскированной мины, либо взлетает вверх осветительная ракета. И тогда по саперам открывается жестокий огонь.
Прыгающие мины частенько устанавливались на дорогах в шахматном порядке. Взрывались эти штуковины на высоте полутора-двух метров. Осколки разлетались до трех метров вокруг. «Очень трудно обезвреживать такие мины, нужны большая осторожность и мужество. Если ошибешься, не проверишь дно и дернешь мину, отложив ее в сторону, сразу срабатывает взрыватель...» Так что за разгадками «сюрпризов» нередко стояли человеческие жизни.
Как отметил ветеран, если в своем «хозяйстве» разобраться можно было - поля с точным количеством установленных на них мин были зафиксированы на соответствующих картах и риск заключался в умении вынуть взрыватель, то минные поля противника были уравнением со многими неизвестными. Неизвестно, в каком порядке установлены мины, какого они образца, в каком количестве и с какими хитростями: «Иное поле было утыкано минами, как огурцами!».
Люди выбывали из строя практически ежедневно: «Увы, ошибки были. И даже если боец оставался жив, то без рук-ног. Знаете, мне легче было работать одному, чтобы близко никого не было. В себе-то я был уверен, но не дай бог, кто-то рядом оплошает». А оплошности во многом объяснялись тем, что инженерные подразделения нередко комплектовались из «нестроевиков», которые не годились по состоянию здоровья к службе в стрелковых, танковых или артиллерийско-минометных частях, а также из бойцов, имевших физические недостатки после ранений и излечения в госпиталях. Обучать приходилось, что называется, в деле. «Их бы потренировать месяца три на полигоне, да разве кто позволит?».
А что такое снять даже одну мину? Ведь она не торчит, не красуется, как гриб-мухомор, а затаенно лежит в земле, присыпанная, упрятанная, и ждет, когда сапер совершит ошибку, чтобы еще раз подтвердить всем известную поговорку. А тот осторожно ползет от мины к мине и, постепенно теряя им счет, щупает занемевшими от холода пальцами каждый сантиметр мокрой или заснеженной земли. С миноискателем на виду у врага не пройдешь. Правда, от него было мало толку - приборы реагировали на металлические предметы, а этого добра вокруг хватало.
«Работали щупами - это что-то типа шомпола, - вспоминает Геннадий Михайлович. - Дело, считай, ювелирное. Ползешь медленно, осторожно, чуть дыша, перед собой прокалываешь каждый сантиметр земли. Взял чуть в сторону - пропустил мину. От напряжения даже зимой гимнастерки были мокрые от пота. Ракета взмыла в небо - ждешь, до дрожи застываешь от холода. Но на удивление болели редко».
С особым чувством говорит Дульнев о собаках, острый нюх которых спас немало жизней бойцов и командиров: «Они работали безошибочно».
Война оставила в памяти ветерана немало зарубок. Тяжелые бои, потери боевых товарищей, радостные дни освобождения от фашистов советских городов и деревень, светлый День Победы и многое другое, о чем он в послевоенные годы никогда не забывал. Одно из воспоминаний ветерана связано с тяжелым боем, который произошел в феврале 1943 года в поселке Энем, что на Кубани: «Тогда вся моя рота полегла. Несколько человек уцелели чудом».
В то утро Дульнев со своими подчиненными возвратился с передовой, где проводил минирование. Не успели саперы отдохнуть после напряженной работы, как КП полка атаковал вражеский батальон. Дульнев тогда чудом остался жив. В том бою он потерял боевого друга - гвардии лейтенанта Демичева.
Спросил о наркомовских ста граммах для саперов: «В обед или когда возвращались с задания - выпивали. Но если предстояло работать - не разрешал и сам ни капли в рот не брал. Один раз изменил этому правилу и вроде выпил немного, но едва не погиб. Тогда и зарекся». Сказал, что и в этом, и во многом другом был жестким командиром: «Если у офицера нет воли, характера, требовательности к себе и подчиненным - толку не будет». Подобное было и с курением: до задания дыми сколько хочешь, но ночью огонек самокрутки мог стать мишенью для вражеского снайпера. Сам Дульнев бросил курить после ранения - врач запретил.
НОВАЯ ЖИЗНЬ И СНОВА В ПОГОНАХ
После долгого лечения Геннадий Михайлович выписался из госпиталя инвалидом второй группы. Но отказался от инвалидности, когда встал вопрос о службе в МВД. После долгих походов по врачам ему разрешили устроиться следователем: мол, работа бумажная, ей подкошенное на фронте здоровье не помешает.
Только вот не ждала Дульнева сидячая жизнь: после окончания юридического института он много лет служил в Главном следственном управлении при МВД СССР. Дорос до следователя по особо важным делам. Специализировался на уголовных делах, связанных с крупными хищениями, так что командировки чередовались беспрерывно.
Много раз пути-дороги приводили в Магаданскую область. Регион, где добывается треть отечественного золота, издавна привлекает любителей острых ощущений и отнюдь не с добрыми намерениями. Геннадий Михайлович называл фамилии «авторитетов» и количество похищенного, но вряд ли кому сегодня что-то говорит, например, фамилия Скрипкина. И хотя дело было громкое, но слишком много лет прошло, ныне другие уголовные «авторитеты» на слуху. Ветеран отметил, что тогда следователи и сыщики вгрызались в дела так, что редко кто из преступников уходил от ответственности.
Разумеется, крупные хищения происходили не только на Колыме. Одно из памятных для него дел - воровство запчастей и деталей на телевизионном заводе в Воронеже. Голубые экраны тогда были дефицитным товаром, на чем и грели руки как работники предприятия, так и их сообщники в магазинах - директора, экспедиторы. Суммы хищений для тех лет были астрономические, вот и пришлось проводить аресты в Воронеже и Курске, Чебоксарах и Белгороде...
Командировки длились и по месяцу, и по три: «Часто бывал в Средней Азии и Закавказье. Очень любил работать с местными оперативниками в Белоруссии - знающий, отзывчивый народ. А вот в Прибалтику ездить не любил». Объяснение этого у фронтовика простое: в любом кабинете или на совещании в Армении или Азербайджане разговор шел на русском языке. Но только не в прибалтийских республиках.
О многом рассказывал ветеран, в том числе и о наболевшем: «Знаете, мы ведь не жалели себя, со временем не считались. Думали о работе, жили ей, с удовольствием шли на службу. Если дело серьезное, то и ночевали в кабинете. Да, могли стакан водки после работы выпить, но чтобы взятки брать или наркотики подбрасывать, как сегодня, - такого не было. В голове не укладывается. Мы ведь боролись с преступниками по-честному. Они считали себя профессионалами, мы себя тоже, и если мы переигрывали их, то серьезные преступники винили себя: мол, сыщики или следователи оказались сильнее».
Геннадий Михайлович давно на пенсии. Занесен в Книгу почета МВД СССР. Вместе с женой - Клавдией Васильевной, которая, к сожалению, недавно ушла из жизни, вырастил двух сыновей. Есть внучки и внук, растет правнучка. Такая вот у фронтовика за плечами достойная и беспокойная жизнь.
Орден Александра Невского считался самым младшим знаком в ряду советских полководческих наград. Хотя многие фалеристы называют его наиболее красивой наградой СССР. Согласно статуту она вручалась офицерам, «проявившим в боях за Родину в Отечественной войне личную отвагу, мужество и храбрость и умелым командованием обеспечившим успешные действия своих частей». Житель подмосковного поселка Пироговский Геннадий Михайлович ДУЛЬНЕВ стал кавалером ордена Александра Невского в победном сорок пятом, после взятия Кенигсберга.О крепости с подземными бункерами, системой тайных ходов, запасами пищи и воды на три года осады маршал Александр Василевский сказал так: «Кенигсберг - крепкий орешек. Его трудно будет разгрызть».
Все подступы к городу были перекрыты противотанковыми рвами глубиной до шести метров, надолбами, проволочными заграждениями, полями с тысячами противотанковых и противопехотных мин, всевозможными преградами из колючей проволоки и спиралей Бруно. Сама столица Восточной Пруссии представляла единый мощный укрепрайон: едва ли не каждый дом в городе был превращен в узел сопротивления, в опорный пункт.
Надо отдать должное немецким военным инженерам, которые тщательно продумали и умело построили совершенную и весьма оригинальную систему обороны. Гитлеровская пресса всячески расписывала ее неприступность. Геббельс уверял, что «большевики обломают себе зубы о гранит крепости», гарнизон которой насчитывал более полумиллиона солдат и офицеров, располагавших 8200 орудиями и минометами, 700 танками и штурмовыми орудиями. «Да, это была настоящая цитадель, но разве нашего солдата что-то может остановить!» - отметил Геннадий Михайлович.
ДОТЫ КЕНИГСБЕРГАПримечательный факт: Кенигсберг - единственный город, не являвшийся столицей государства, в честь взятия которого в период Великой Отечественной войны в СССР учредили медаль.
Противник сражался с небывалым остервенением и потому листовки и обращения нашего командования призывали: «Овладеть Кенигсбергом - дело нашей чести, славы, доблести!», «Во имя полной победы над врагом Родина приказывает нам разрубить последний укрепленный узел Восточной Пруссии!».
Особую опасность представляли долговременные огневые точки, построенные еще за несколько лет до начала Второй мировой. «За годы войны довелось видеть разные доты, но такие мощные не приходилось, - вспоминает Дульнев. - Это были подземные бетонированные казематы в три этажа. Потом уже мы увидели, что они соединялись между собой тоннелями, имели подземные хранилища, санузлы и автономное водоснабжение. Сверху - перекрытия из брони толщиной 20 сантиметров. Их пробовали подавить артиллерией - ничего не вышло, только снаряды зря извели. Сверху укреплений на земле уже выросли кустарник и деревья. Перекрестным огнем крупнокалиберных пулеметов доты простреливали подходы друг к другу. Вокруг каждого дота - минное поле».
В тот период гвардии капитан Дульнев был заместителем командира 34-го отдельного саперного батальона 32-й гвардейской Краснознаменной ордена Суворова Таманской стрелковой дивизии.
Батальону поставили задачу - обеспечить наступающим войскам брешь шириной 350-400 метров в первой линии обороны врага. Доты стояли друг от друга на расстоянии 50-70 метров. «В течение двух суток были сформированы девять штурмовых групп. В каждую вошли опытные саперы, пехотинцы, подносчики взрывчатки и т. д. Например, чтобы уничтожить дот, приходилось закладывать несколько ящиков со взрывчаткой. В каждом - 25 килограммов тола. И представьте, насколько прочно был оборудован каземат, если после такого взрыва бронированный колпак едва сдвигался с места», - говорит Геннадий Михайлович.
Как отметил фронтовик, разведка выявила 13 дотов, изучила и обследовала подходы к ним. На Дульневе лежала очень ответственная задача - организация прорыва штурмовых групп в назначенный срок и по возможности одновременного вывода из строя всех 13 дотов. Капитану также требовалось поддерживать связь с артиллеристами, которые должны были бить по амбразурам огневых точек прямой наводкой. Прикрывали саперов пушки-«сорокапятки».
Взрывы намечалось произвести в 3.00. К этому часу штурмовым группам надлежало преодолеть по специально сделанным проходам минные поля и проволочные заграждения, обойти доты с тыла и в уязвимых местах установить взрывчатку. Фронтовик отметил, что весь февраль стояла погода с частыми снегопадами, дождями и моросью, сплошными туманами, что было на руку нашим бойцам.
«Преодолеть, обойти, установить...» Но это гладко выглядит только на бумаге. До каждого дота надо было пройти, а точнее, используя неглубокие лощинки, проползти сотни метров. По-пластунски, прижимаясь к земле так, чтобы между ней и телом не осталось и малейшей щелочки. Впрочем, расстояние имело значение еще и потому, что каждый метр мог стать последним. А когда зависали в ночном небе вражеские осветительные ракеты, приходилось буквально вдавливаться в холодную, мокрую землю и сливаться с ней недвижимо. Движение продолжалось лишь после того, как ракеты гасли. И так до следующей вспышки...
В намеченное время удалось подорвать все 13 дотов. На вопрос «Но ведь в подземелье сидели немцы, почему они не оказали сопротивления?» - фронтовик ответил: «Они после взрыва были так оглушены, что даже двигаться не могли». И добавил, что не спасли солдат врага и штампованные на бляхах ремней слова «С нами Бог!», которые, видимо, должны были хранить их от пуль и снарядов.
Геннадий Дульнев, который находился в составе одной из штурмовых групп, после обследования подземного каземата поднялся на поверхность: предстояло выбрать позицию для корректировки артиллерийского огня. Уже рассвело, рассеялся туман и офицер, видимо, стал хорошей мишенью для вражеского снайпера. Выстрелом ему буквально разворотило ногу: «Боли не почувствовал, но сапог развернуло в другую сторону». Бойцы разрезали обувь, наложили шину из деревяшек и, уложив на сетку одной из кроватей, потащили к своей передовой.
Так в ночь на 7 февраля победного года закончилась война для гвардейца. Орден Александра Невского нашел его уже в госпитале. Вручал его комбат, который и рассказал, что снайпер вел стрельбу из дота, который разведчики не сумели выявить.
УХОДИЛИ НА ФРОНТ ПЕРВОКУРСНИКИКогда началась Великая Отечественная, Геннадию было 18 и он учился на первом курсе Московского военно-инженерного училища. Наскоро освоивших минно-взрывное дело будущих офицеров бросили под Ржев на подрыв промышленных объектов, минирование мостов, строительство противотанковых рвов. Взрывчатку таскали на себе. Немцы продвигались на восток так стремительно, что курсанты быстро поняли смысл поговорки «Промедление смерти подобно». Порой успевали опередить врага на считаные минуты. Отступали до столицы. «Это стало нашим экзаменом, который мы успешно сдали», - невесело пошутил фронтовик.
Позднее, уже лейтенантом, Дульнев принял саперный взвод, потом командовал ротой. Участвовал в боевых действиях по освобождению Кавказа, Тамани, Керченского полуострова, в других операциях. Говорит, что особенно тяжело пришлось при прорыве Голубой линии - укрепленного рубежа фашистов шириной в двадцать километров от Новороссийска до Темрюка. И все это время Геннадий Михайлович вместе с подчиненными выполнял рискованную работу: устанавливал противотанковые и противопехотные мины, снимал вражеские, делая проходы в минных полях противника для своей пехоты и техники. При отходе саперы шли последними, преграждая наступление врагу. В обороне передышку могли получить другие, но не саперы. Идут разведчики на задание за линию фронта - им надо готовить «дорожку»...
Работали в основном по ночам. Сколько их было, таких ночей на пределе человеческих возможностей, не считал. От усталости, напряжения счет обезвреженных мин не вели. Лишь однажды в беседе упомянул, что под Таманью «сняли, наверное, миллион мин». Миллион, возможно, и нет, но на тысячи счет шел.
О том, как воевал сапер, свидетельствуют награды: за бои на Кавказе - орден Красной Звезды, за освобождение Тамани - Отечественной войны 1-й степени, за обеспечение высадки войск на Керченский полуостров - Красного Знамени, за бои по освобождению Севастополя и штурм Сапун-горы - Отечественной войны 2-й степени.
Когда взяли Севастополь, во фронтовой газете «Вперед, за Родину!» появился портретный рисунок офицера с подписью «Герой боев за Крым трижды орденоносец гвардии капитан Г. Дульнев».
Сам Геннадий Михайлович говорит, что это был обычный труд. Да, именно так охарактеризовал в свое время дела фронтовых саперов Илья Эренбург. Вот отрывок из его корреспонденции «Чернорабочие войны», датированной ноябрем 1943 года: «Есть солдаты, о подвигах которых мало говорят. Их мужество лишено блеска. Их отвага носит защитный цвет. Саперы - это солдаты-труженики. Это чернорабочие войны.
Сапер ползет среди бурьяна, среди камышей, по глине, по песку. Он один на один со смертью. Враг незрим. Враг в тончайшей проволоке, в неприметном колышке. Сапер ползет под огнем. Кругом - разрывы. Он не имеет права прислушиваться. Он должен смотреть, зорко, напряженно. Как золотоискатель ищет крупицы золота, сапер ищет мины. Он должен быть не только смелым, но расчетливым и находчивым. Одно неосторожное движение, пару секунд рассеянности - и больше он не увидит ни этого бурьяна, ни приднестровского песка, ни легкого осеннего неба. «Сапер ошибается один раз в жизни» - это стало солдатской поговоркой».
Кстати, данная поговорка означала не только гибель от неприятельской мины. Порой, как рассказывали мне фронтовики, первые эшелоны наступающих войск саперы обязаны были проводить лично через минные поля по проделанным ими же проходам. Вот и шел такой чернорабочий войны впереди танка, за которым шагал особист с пистолетом в руке, чтобы на месте расстрелять сапера, если бронированная машина вдруг подорвется... Объяснение «проглядел мину» тогда не принималось - сапер объявлялся властью чекиста врагом и диверсантом. Так что поговорка «Сапер ошибается раз в жизни» для наших солдат имела двоякое значение: или подорвешься, или получишь пулю от «смотрящего». Конец один.
По словам Дульнева, немцы постоянно готовили какие-то «сюрпризы», в чем были большими мастерами. Применял противник и «прыгающие» мины, и «растяжки». Только чуть заденет, случалось, наш сапер вражеское проволочное заграждение без предварительного осмотра и тут же либо раздается взрыв умело замаскированной мины, либо взлетает вверх осветительная ракета. И тогда по саперам открывается жестокий огонь.
Прыгающие мины частенько устанавливались на дорогах в шахматном порядке. Взрывались эти штуковины на высоте полутора-двух метров. Осколки разлетались до трех метров вокруг. «Очень трудно обезвреживать такие мины, нужны большая осторожность и мужество. Если ошибешься, не проверишь дно и дернешь мину, отложив ее в сторону, сразу срабатывает взрыватель...» Так что за разгадками «сюрпризов» нередко стояли человеческие жизни.
Как отметил ветеран, если в своем «хозяйстве» разобраться можно было - поля с точным количеством установленных на них мин были зафиксированы на соответствующих картах и риск заключался в умении вынуть взрыватель, то минные поля противника были уравнением со многими неизвестными. Неизвестно, в каком порядке установлены мины, какого они образца, в каком количестве и с какими хитростями: «Иное поле было утыкано минами, как огурцами!».
Люди выбывали из строя практически ежедневно: «Увы, ошибки были. И даже если боец оставался жив, то без рук-ног. Знаете, мне легче было работать одному, чтобы близко никого не было. В себе-то я был уверен, но не дай бог, кто-то рядом оплошает». А оплошности во многом объяснялись тем, что инженерные подразделения нередко комплектовались из «нестроевиков», которые не годились по состоянию здоровья к службе в стрелковых, танковых или артиллерийско-минометных частях, а также из бойцов, имевших физические недостатки после ранений и излечения в госпиталях. Обучать приходилось, что называется, в деле. «Их бы потренировать месяца три на полигоне, да разве кто позволит?».
А что такое снять даже одну мину? Ведь она не торчит, не красуется, как гриб-мухомор, а затаенно лежит в земле, присыпанная, упрятанная, и ждет, когда сапер совершит ошибку, чтобы еще раз подтвердить всем известную поговорку. А тот осторожно ползет от мины к мине и, постепенно теряя им счет, щупает занемевшими от холода пальцами каждый сантиметр мокрой или заснеженной земли. С миноискателем на виду у врага не пройдешь. Правда, от него было мало толку - приборы реагировали на металлические предметы, а этого добра вокруг хватало.
«Работали щупами - это что-то типа шомпола, - вспоминает Геннадий Михайлович. - Дело, считай, ювелирное. Ползешь медленно, осторожно, чуть дыша, перед собой прокалываешь каждый сантиметр земли. Взял чуть в сторону - пропустил мину. От напряжения даже зимой гимнастерки были мокрые от пота. Ракета взмыла в небо - ждешь, до дрожи застываешь от холода. Но на удивление болели редко».
С особым чувством говорит Дульнев о собаках, острый нюх которых спас немало жизней бойцов и командиров: «Они работали безошибочно».
Война оставила в памяти ветерана немало зарубок. Тяжелые бои, потери боевых товарищей, радостные дни освобождения от фашистов советских городов и деревень, светлый День Победы и многое другое, о чем он в послевоенные годы никогда не забывал. Одно из воспоминаний ветерана связано с тяжелым боем, который произошел в феврале 1943 года в поселке Энем, что на Кубани: «Тогда вся моя рота полегла. Несколько человек уцелели чудом».
В то утро Дульнев со своими подчиненными возвратился с передовой, где проводил минирование. Не успели саперы отдохнуть после напряженной работы, как КП полка атаковал вражеский батальон. Дульнев тогда чудом остался жив. В том бою он потерял боевого друга - гвардии лейтенанта Демичева.
Спросил о наркомовских ста граммах для саперов: «В обед или когда возвращались с задания - выпивали. Но если предстояло работать - не разрешал и сам ни капли в рот не брал. Один раз изменил этому правилу и вроде выпил немного, но едва не погиб. Тогда и зарекся». Сказал, что и в этом, и во многом другом был жестким командиром: «Если у офицера нет воли, характера, требовательности к себе и подчиненным - толку не будет». Подобное было и с курением: до задания дыми сколько хочешь, но ночью огонек самокрутки мог стать мишенью для вражеского снайпера. Сам Дульнев бросил курить после ранения - врач запретил.
НОВАЯ ЖИЗНЬ И СНОВА В ПОГОНАХ
После долгого лечения Геннадий Михайлович выписался из госпиталя инвалидом второй группы. Но отказался от инвалидности, когда встал вопрос о службе в МВД. После долгих походов по врачам ему разрешили устроиться следователем: мол, работа бумажная, ей подкошенное на фронте здоровье не помешает.
Только вот не ждала Дульнева сидячая жизнь: после окончания юридического института он много лет служил в Главном следственном управлении при МВД СССР. Дорос до следователя по особо важным делам. Специализировался на уголовных делах, связанных с крупными хищениями, так что командировки чередовались беспрерывно.
Много раз пути-дороги приводили в Магаданскую область. Регион, где добывается треть отечественного золота, издавна привлекает любителей острых ощущений и отнюдь не с добрыми намерениями. Геннадий Михайлович называл фамилии «авторитетов» и количество похищенного, но вряд ли кому сегодня что-то говорит, например, фамилия Скрипкина. И хотя дело было громкое, но слишком много лет прошло, ныне другие уголовные «авторитеты» на слуху. Ветеран отметил, что тогда следователи и сыщики вгрызались в дела так, что редко кто из преступников уходил от ответственности.
Разумеется, крупные хищения происходили не только на Колыме. Одно из памятных для него дел - воровство запчастей и деталей на телевизионном заводе в Воронеже. Голубые экраны тогда были дефицитным товаром, на чем и грели руки как работники предприятия, так и их сообщники в магазинах - директора, экспедиторы. Суммы хищений для тех лет были астрономические, вот и пришлось проводить аресты в Воронеже и Курске, Чебоксарах и Белгороде...
Командировки длились и по месяцу, и по три: «Часто бывал в Средней Азии и Закавказье. Очень любил работать с местными оперативниками в Белоруссии - знающий, отзывчивый народ. А вот в Прибалтику ездить не любил». Объяснение этого у фронтовика простое: в любом кабинете или на совещании в Армении или Азербайджане разговор шел на русском языке. Но только не в прибалтийских республиках.
О многом рассказывал ветеран, в том числе и о наболевшем: «Знаете, мы ведь не жалели себя, со временем не считались. Думали о работе, жили ей, с удовольствием шли на службу. Если дело серьезное, то и ночевали в кабинете. Да, могли стакан водки после работы выпить, но чтобы взятки брать или наркотики подбрасывать, как сегодня, - такого не было. В голове не укладывается. Мы ведь боролись с преступниками по-честному. Они считали себя профессионалами, мы себя тоже, и если мы переигрывали их, то серьезные преступники винили себя: мол, сыщики или следователи оказались сильнее».
Геннадий Михайлович давно на пенсии. Занесен в Книгу почета МВД СССР. Вместе с женой - Клавдией Васильевной, которая, к сожалению, недавно ушла из жизни, вырастил двух сыновей. Есть внучки и внук, растет правнучка. Такая вот у фронтовика за плечами достойная и беспокойная жизнь.
Информация