Багровый след. Карьерная лестница Якова Петерса
Его прошлое доподлинно неизвестно, а его жизнь – череда различных событий, неподдающихся единой оценке. Для одних Яков Христофорович стал настоящим героем, для других проклятьем. Одни награждали его медалями и званиями, а другие скорбели о расстрелянных родственниках. Но каким бы хитрым и вертким не был Петерс, от своего же собственного «лучшего друга» (террора) ему уйти не удалось. Как и положено по жанру, встретились они лицом к лицу на полигоне «Коммунарка».
Из батраков в анархисты
Что касается прошлого Якова Петерса, то точно неизвестно, как прошло его детство. Даже рассказы самого Якова Христофоровича расходятся. Так, например, в 1917 году во время беседы с американской журналисткой Бесси Битти революционер заявил, что являлся сыном влиятельно «серого барона». Так в Прибалтике тогда называли богатых крестьян-землевладельцев, у которых в подчинении находились наемные работники. Но спустя одиннадцать лет, в 1928 году, Яков Христофорович изменил «показания». Находясь на территории СССР, Петерс написал автобиографию, необходимую для вступления во всесоюзное общество старых большевиков. Здесь уже он волшебным образом стал сыном самого обычного, обиженного судьбой батрака. Средств для существования катастрофически не хватало, поэтому Петерсу пришлось уже в восемь лет отправиться на работу. Он нанялся к хозяевам соседнего хутора и стал пасти скот. А в четырнадцать лет оказался батраком у одного из помещиков.
Собственно, ничего удивительно в том, что со Петерс вовремя «переобулся», нет. Времена изменились, место проживания тоже. Поэтому ему пришлось подстраиваться под реалии. Так что вопрос о его происхождении открыт. То ли Яков Христофорович хвастал в 1917 году, то ли лукавил в 1928: можно выбрать то, что больше нравится. Но многие историки склонны верить его интервью американской журналистке.
Зато точно известно, что в 1904 году Петерс перебрался в Либаву. Здесь он и вступил в социал-демократическую рабочую партию. В 1905 году Яков вел активную агитационную работу среди батраков и крестьян. Этой деятельностью он занимался два года. До тех пор, пока в марте 1907 года его не арестовали. Петерс был обвинен в попытке убийства директора одной из фабрик Либавы во время забастовки. Следственный процесс длился более года. И в конце 1908 году Яков Христофорович все-таки был оправдан Рижским военным судом.
Оказавшись на свободе, Петерс быстро оценил ситуацию в стране. Он понял, что обстановка становится все хуже, а будущее выглядит, как минимум, туманно. Поэтому Яков в 1909 году перебрался сначала в Гамбург, а оттуда уже эмигрировал в Лондон. Произошло это в 1910 году. Языком Петерс не владел, поэтому в первое время жилось ему на Туманном Альбионе крайне непросто. Но все-таки в Лондоне все эмигранты-коммунисты были не одиноки. Обустроиться на новом месте им помогал Федор Аронович Ротштейн, деятель левого движения Великобритании. С латышом ему пришлось тяжело из-за характера Петерса и его нежеланию адаптироваться к новым условиям.
Проблемы с полицией
В конце декабря 1910 года Яков Христофорович был арестован лондонскими стражами порядка. Латышскому эмигранту предъявили обвинение в причастности к убийству полицейских. То преступление произошло в середине декабря при попытке ограбления ювелирной лавки.
Во время первого допроса Петерс начал активно сотрудничать со следствием. Первым делом он сообщил, что во главе тех грабителей стоял его родственник по фамилии Сваарс. При этом Яков заявил, что сам никакого отношения к тем событиям не имеет. Тем не менее, Яков остался под арестом. Отпускать его полицейские не решились. Способствовало тому и событие, произошедшее третьего января 1911 года и вошедшее в историю как «осада на Сидней-стрит».
Одним из главных подозреваемых являлся как раз Петерс. Его считали лидером анархистской группы «Пламя». Но спустя пять месяцев Яков был освобожден, поскольку следствию так и не удалось найти доказательств его террористической деятельности. Не сыграло какой-либо роли и то, что пистолет, из которого были убиты полицейские, принадлежал как раз Петерсу. Дело в том, что оружие стражи порядка обнаружили у другого латыша, того самого, ликвидированного полицейскими во время перестрелки. Есть версия, что своей свободе Петерс обязан масштабной кампании, развернутой в Англии по защите «жертв царских сатрапов». За латышей вступилась даже сестра Уинстона Черчилля, ведь именно он и руководил «травлей» анархистов.
Любопытно вот еще что: оказавшись на свободе, Петерс закрутил роман как раз с Клэр Шеридан – двоюродной сестрой Черчилля. Есть мнение, что Яков Христофорович специально сблизился с женщиной, чтобы отомстить Черчиллю. И как бы там не было, но их отношения завершились довольно быстро: «на одной из вечеринок Клэр заметила, что Яков внезапно потерял интерес к очередной политической дискуссии… Причиной тому стала подруга Клэр — совсем молоденькая, тихая Мэй, дочь лондонского банкира». И Мэй ответила взаимностью латышу. Несмотря на то, что влиятельный отец был против их отношений, пара все-таки поженилась. И в 1914 году у них родилась дочь. А сам Яков Христофорович занимал должность управляющего отдела импорта в одной из компаний.
Петерс в России
Петерс принял решение перебраться в Петроград сразу после Февральской революции. Причем сначала он заглянул в Мурманск, а только потом уж добрался до конечного пункта назначения. Любопытно, что вскоре Яков оказался в Риге. Он стал членом ЦК СДЛК, а также представителем СДЛК в ЦК РСДРП (б). Скучать Якову Христофоровичу не приходилось. Он вел агитационную работу среди солдат на Северном фронте, находясь в составе ВРК двенадцатой армии. А когда немцам все-таки удалось захватить Ригу, покинул город вместе с войсками. После отступления, стал одним из редакторов газеты «Циня» в Вольмаре. Затем Яков Христофорович стал представителем крестьян Лифляндской губернии на Демократическом совещании, созванном Керенским. Но главные события в жизни Петерса наступили в дни Октябрьской революции. Он получил место в Петроградском ВРК и ВЦИКе, стал делегатом второго Всероссийского съезда Советов.
А в апреле 1918 года Яков Христофорович получил должность секретаря ВЧК. Папчинский и Тумшис в «Большой чистке. НКВД против ЧК» писали о том, что Петерс начал формировать образ «латышского лица» в ВЧК: «Свою роль в массовом притоке латышей в ВЧК сыграло и то, что вторым лицом в ведомстве «пролетарской расправы» стал Я.Х.Петерс, широко привлекавший в ряды чекистов своих товарищей и земляков, прошедших трудную школу социал-демократического подполья в Прибалтийском крае, имевших опыт конспирации и участия в боевых дружинах 1905—1907 годов».
Здесь Яков оказался на своем месте. И рьяно взялся за работу. Он был одним из тех, кто принимал участие в расследовании «дела Локкарта».
Затем произошло резонансное событие — убийство немецкого посла в Москве Вильгельма фон Мирбаха. Шестого июля Яков Блюмкин и Николай Андреев, являвшиеся не только сотрудниками ВЧК, но и левыми эсерами, беспрепятственно вошли в здание германского посольства. Их принял Мирбах. На той встрече присутствовали также переводчик Мюллер и советник Рицлер.
Сам же Яков Григорьевич впоследствии вспоминал, что приказ о ликвидации немецкого посла был получен от лидера левых эсеров Марии Александровны Спиридоновой за два дня до убийства. По версии историка Ричарда Пайса, дата была вряд ли выбрана не случайно. Она совпала с национальным латышским праздником Ивановым днем. Поэтому, предполагалось, что неравнодушные к большевикам латышские части будут нейтрализованы.
Во время разговора с послом Андреев выхватил оружие и застрелил фон Мирбаха. После выстрела чекисты скрылись с места преступления. У входа в посольства их ждал автомобиль. Спрятались Блюмкин с Андреевым в штабе ВЧК, которым командовал левый эсер Дмитрий Попов.
Удивительно, но преступники оставили множество улик на месте преступления. Они умудрились забыть портфель со своими удостоверениями и головные уборы, а также сохранили жизни (как бы цинично это не звучало) свидетелей Мюллера и Рицлера.
Любопытно вот еще что: незадолго до гибели посол сообщил статс-секретарю Германского МИДА Кюльману о том, что у большевистского правительства начался глубокий политический кризис: «Сегодня, после более чем 2-месячного внимательного наблюдения, я не могу более поставить благоприятного диагноза большевизму: мы, бесспорно, находимся у постели тяжелобольного; и хотя возможны моменты кажущегося улучшения, но в конечном счете он обречен». А до этого фон Мирбах отправил в Берлин телеграфу, в которой сообщил: «Антанта предположительно тратит огромные суммы, чтобы привести к власти правое крыло партии эсеров и возобновить войну… Матросы на кораблях… вероятно, полностью подкуплены, также как и бывший Преображенский полк, запасы оружия… с оружейного завода в руках социал-революционеров».
Вообще, по свидетельству немецких дипломатов, уже с начала лета 1918 года в посольство то и дело проступали угрозы. Служба безопасности (она состояла из большевиков), конечно, пыталась отыскать «корень зла», но попытки успехом не увенчались.
После убийства посла начался так называемый левоэсеровский мятеж. Яков Петерс стал одним из тех, кто это выступление подавил. Поскольку смерть фон Мирбаха была одобрена Дзержинским (в документах стояла его подпись), его оперативно сняли с занимаемой должности. Новым председателем ВЧК стал как раз Петерс. Как известно, новая метла по-новому метет. Поэтому он провел серьезную чистку в рядах чекистов. Все неугодные (левые эсеры) были убраны, а на их место взяли новых — исключительно коммунистов. И даже когда Дзержинский вновь встал во главе ВЧК, изменений не произошло. Что же касается Петерса, то он вновь занял место заместителя. Ему, кстати, было доверено вести следствие по делу эсерки Фанни Каплан, которая совершила покушение на Ленина. Затем Яков Христофорович возглавил процесс ликвидации «Союза защиты родины и свободы», во главе которой стоял Борис Савинков. Причем борьба чекистов с террористами проходила как в Москве, так и в Казани.
В начале января 1919 года на заседании Президиума ВЧК Петерс вынес постановление: «Приговор ВЧК к лицам бывшей императорской своры— утвердить, сообщив об этом в ЦИК». По факту, это был смертный приговор, по которому и расстреляли великих князей Николая Михайловича, Георгия Михайловича, Павла Александровича и Дмитрия Константиновича. Постановление стало своеобразным ответом на убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург в Германии, то есть, людей, которые пытались совершить насильственный коммунистический переворот, но провалились.
В марте 1919 года Яков Христофорович был убран с должности заместителя председателя ВЧК. Его передислоцировали в Петроград, где он получил место начальника внутренней обороны. А немногим позже — коменданта укрепленного района. Как обычно, Петерс не стал просто «отбывать номер». Это было просто не в его характере. Поэтому вскоре подвластные ему районы получили «инструкцию по производству осмотра Петрограда». Смысл этой инструкции в следующем: каждый район города делился на участки, за которым закреплялась группа чекистов. В их задачу входил досмотр всех без исключения людей, а также нежилых и заброшенных помещений (склады, церкви и так далее) на наличие огнестрельного оружия. Если у человека было незарегистрированное оружие, его в обязательном порядке следовало задержать для дальнейшего разбирательства.
Журналист, историк, белогвардеец Роман Борисович Гуль так охарактеризовал Петерса в биографии Дзержинского: «Первыми неизменными помощниками Дзержинского в ВЧК были два знаменитых латыша, члены коллегии ВЧК Петерс и Лацис.
Человек с гривой черных волос, вдавленным проваленным носом, с челюстью бульдога, большим узкогубым ртом и щелями мутных глаз, Яков Петерс – правая рука Дзержинского. Кто он, этот кровавый, жадный до денег и власти человек? Зловонный цветок большевицкого подполья, этот чекистский Спарафучиле, – человек без биографии, латыш-проходимец, несвязанный ни с Россией, ни с русским народом.
Когда в 1917 году увешанный маузерами, в чекистской форме, кожаной куртке Петерс появился в Петербургском Совете рабочих депутатов, где были еще социалисты, последние встретили его бешеными криками: «Охранник!» Но Петерс не смутился. «Я горжусь быть охранником трудящихся», — отвечал он с наглостью. А всего через два года, после многих кровавых бань, данных Петерcом русскому пролетариату, этот проходимец, прибыв в Тамбовскую губернию усмирять крестьян, взволнованных коммунистическими поборами, отдал краткий приказ: «Провести к семьям восставших беспощадный красный террор, арестовывать в семьях всех с 18-летнего возраста, не считаясь с полом, и если будут продолжаться волнения, – расстреливать их как заложников, а села обложить чрезвычайными контрибуциями, за неисполнение которых конфисковывать земли и все имущество».
Вот он, «охранник трудящихся». Октябрьская революция сделала этого проходимца одной из всесильных фигур тайной коммунистической полиции. Как всякий вельможа и сановник, Петерс страдает, конечно, зудом к некоторой позе. Поэтому не только у Троцкого, но и у Петерса есть свои «исторические» фразы. Петерс сказал: «Каждому революционеру ясно, что революция в шелковых перчатках не делается». Петерс угрожал: «Всякая попытка контрреволюции поднять голову встретит такую расправу, перед которой побледнеет все, что понимается под красным террором».
Эта правая рука Дзержинского, Петерс, палач десятка городов России, вписал самые кровавые страницы в летопись коммунистического террора. Он залил кровью Дон, Петербург, Киев, он обезлюдил расстрелами Кронштадт, он легендарно зверствовал в Тамбове.
Действия на Украине
В августе 1919 года Яков Христофорович получил новый вызов — его назначили комендантом Киевского укрепленного района и начальником гарнизона. Надо сказать, что обстановка в городе и близ него в то время была раскаленной. На Киев наступали армии Деникина и Петлюры.
У Якова Христофоровича было много талантов и способностей. Но вот чего у него не было — так это предрасположенности к военному ремеслу. Поэтому вместе с Мартыном Лацисом он решил пойти по привычному пути — устроить массовый террор. И количество бессудных казней в Киеве буквально зашкаливало.
Историк Валерий Евгеньевич Шамбаров в «Белогвардейщине» писал: «Киев познал на своей шкуре, наверное, все типы большевистских палачей, тут свирепствовала полная коллекция монстров. ВУЧК возглавлял знаменитый Лацис, палач-теоретик. Благообразный и внешне воспитанный, он проводил террор с латышской методичностью. И писал «научные труды» со статистическими данными и диаграммами, исследующими распределение расстрелов по полу, возрасту и сословию жертв, их временные и сезонные зависимости. И подводил под свои данные теоретический фундамент марксизма. Был палач-грабитель Парапутц, племянник Лациса, наживавшийся на вещах убитых им людей. Были палачи-садисты Иоффе и Авдохин, прозванный «ангелом смерти», получавшие наслаждение от самого процесса убийства. Был палач-кокаинист Терехов. И палач-«романтик» Михайлов, изящный и франтоватый тип – он любил летними лунными ночами выпускать в сад голых женщин и охотился за ними с револьвером. Был идейный палач Асмолов, истреблявший людей с холодной большевистской уверенностью в том, что строит светлое будущее. Был палач-новатор Угаров, экспериментировавший в концлагере – вводивший там номера вместо фамилий, придумывавший и совершенствовавший тогда еще на «голом месте» лагерные порядки и систему уничтожения.
Чем хуже складывалось для красных положение на фронтах, тем страшнее они отыгрывались на местном населении. Согласно данным Центрального комитета Красного Креста, киевские чекисты почти поголовно были алкоголиками, кокаинистами, патологическими садистами, потерявшими человеческий облик и все сильнее, по мере своей «работы», выявлявшие отклонения в психике… …Только по официальным (большевистским!) данным, и только ЧК (не считая трибуналов и т. п.), в Киеве были расстреляны более 3 тысяч человек…
Большевистская агония Киева была жуткой. В дополнение к местным палачам Москва прислала заместителя председателя ВЧК Петерса, назначив его комендантом Киевского укрепрайона. Лацис стал его заместителем. Естественно, положения на фронте изменить они не могли, но последняя волна террора, обрушившегося на мирное население, перехлестнула все предыдущие. Очевидец писал: «…Ежедневно отряд китайских солдат проводил по улицам 60–70 несчастных смертников. Это была очередная партия, предназначенная в полночь к расстрелу. Ослабленные голодом, пытками, издевательством пьяных чекистов, они с трудом волочили ноги. Уголовных преступников тут вовсе не было. Истреблялись только культурные силы страны. В опубликованных списках перечислялись их звания и род занятий. К концу августа остались лишь чрезвычайки, в них пьяные чекисты с дьявольской жестокостью добивали по ночам несчастных мучеников. В сараях и конюшнях, по дворам чрезвычаек, их убивали холодным оружием, железными вилами и бутылками от вина…»
Но остановить белые роты бутылки от вина, вилы и наемники-китайцы, понятное дело, не смогли, фронт рушился. 30 августа комиссары бежали…
…Горожане нескончаемым потоком шли в Липки – ранее квартал богатых и красивых особняков, утопающих в зелени. Их облюбовали красные карательные учреждения, и теперь киевляне, затыкая носы от нестерпимой вони, смотрели на страшные подвалы, забрызганные толстым слоем человеческой крови и мозга, на вскрываемые захоронения, пытаясь отыскать исчезнувших родных и близких. Чтобы далеко не ходить, чекисты превратили в массовые могильники окружающие особняки клумбы, сады и скверы…»
Общественный деятель русской эмиграции, юрист и писатель Алексей Александрович Гольденвейзер в своей работе «Из киевских воспоминаний» писал: «Будучи не в силах изменить что-либо в военном отношении, Петерс и Лацис стали отыгрываться на внутреннем враге <…> Однажды утром газеты вышли с бесконечно длинным, столбца в два, списком расстрелянных. Их было, кажется, 127 человек; мотивом расстрела было выставлено враждебное отношение к советской власти и сочувствие добровольцам. В действительности, как выяснилось потом, коллегия чрезвычайки, усиленная Петерсом, решила произвести массовый расстрел и выбрала по списку заключенных всех, против кого можно было выставить хоть что-нибудь компрометирующее <…> действительное число расстрелянных не ограничивалось приведённым в газетах списком. В самый последний день перед уходом большевиков, в чека расстреливали уже без всякого учета и контроля».
Вместе с отступающими частями был вынужден покинуть Киев и Яков Христофорович. Он нашел пристанище в Туле, став членом Военсовета. А позже получил должность полпреда ВЧК на Северном Кавказе.
Дальнейшие события
После украинских «гастролей» Яков Христофорович отправился в экзотический Туркменистан, где стал членом местного бюро ЦК РКП(б), полномочным представителем ВЧК, а также начальником Ташкентской ЧК.
В Туркменистане Петерс отметился в операциях по ликвидации антибольшевистских групп Дутова, Анненкова и Энвер-паши. Весной 1921 года в Ташкенте Яков Христофорович встретил своего давнишнего знакомого, можно даже сказать, спасителя – Федора Ароновича Ротштейна. Тот много лет назад помогал молодому эмигранту Петерсу обжиться в чужом Лондоне. Теперь же один являлся главой ЧК, а другой – полпредом в Персии. И Яков Христофорович вместе с отрядом чекистов сопроводил старого знакомого до места назначения.
В Азии Яков Христофорович задержался ненадолго. Уже в феврале 1922 года его отозвали в Москву. Здесь он стал членом Коллегии, а также начальником Восточного отдела ГПУ. Этот новый отдел объединял работу чекистов в Бухарской и Хивинской народных республиках, на Кавказе, в Крымской, Татарской, Туркменской и Башкирской автономных республиках.
А вот что писал в своих воспоминаниях секретарь Сталина Борис Георгиевич Бажанов: «Во время моего пребывания на Украине я узнал много фактов о жестоком кровавом терроре, проводимом чекистами. В Москву я приехал с чрезвычайно враждебными чувствами по отношению к этому ведомству. Но мне практически не пришлось с ним сталкиваться до моей работы в Оргбюро и Политбюро. Здесь я прежде всего встретился с членами ЦКК Лацисом и Петерсом, бывшими в то же время членами коллегии ГПУ. Это были те самые знаменитые Лацис и Петерс, на совести которых были жестокие массовые расстрелы на Украине и других местах гражданской войны – число их жертв исчислялось сотнями тысяч. Я ожидал встретить исступленных, мрачных фанатиков-убийц. К моему великому удивлению эти два латыша были самой обыкновенной мразью, заискивающими и угодливыми маленькими прохвостами, старающимися предупредить желания партийного начальства. Я опасался, что при встрече с этими расстрельщиками я не смогу принять их фанатизм. Но никакого фанатизма не было. Это были чиновники расстрельных дел, очень занятые личной карьерой и личным благосостоянием, зорко следившие, как помахивают пальцем из секретариата Сталина».
В честь десятилетнего юбилея ВЧК Яков Христофорович удостоился ордена Красного Знамени. Но, по большому счету, с того времени звезда Петерса начала потихоньку угасать. Времена менялись, бывшие герои революции знали слишком много, поэтому представляли большую опасность для власти. Осенью 1929 года завершился путь Петерса как чекиста, но к контрольным органам он все равно имел отношение. И таким образом Яков Христофорович стал руководителем особой комиссии, которая занялась чисткой сотрудников Академии наук Советского Союза. В историю эти события, растянувшееся более чем на год, пошли как «Академическое дело». Тогда было уволено порядка семидесяти ученых (в основном, представителей гуманитарных направлений), многие из них оказались за решеткой. Всех собак повесили на престарелого академика Сергея Федоровича Платонова и его сподвижников (всего более ста человек). Следствие обвинило их в попытке устроить государственный переворот и возродить в России монархию. Платонов, которого исключили из числа действительных академиков АН СССР, умер в ссылке в январе 1933 года.
А Петерс продолжал занимать высокие должности вплоть до двадцать седьмого ноября 1937 года. В этот день он был арестован. Поклонник красного террора не сумел ничего противопоставить новому витку террора – большому. И двадцать пятого апреля 1938 года Яков Христофорович был расстрелян на полигоне «Коммунарка».
Третьего марта 1956 года Петерс был реабилитирован посмертно решением ВК ВС СССР.
Из батраков в анархисты
Что касается прошлого Якова Петерса, то точно неизвестно, как прошло его детство. Даже рассказы самого Якова Христофоровича расходятся. Так, например, в 1917 году во время беседы с американской журналисткой Бесси Битти революционер заявил, что являлся сыном влиятельно «серого барона». Так в Прибалтике тогда называли богатых крестьян-землевладельцев, у которых в подчинении находились наемные работники. Но спустя одиннадцать лет, в 1928 году, Яков Христофорович изменил «показания». Находясь на территории СССР, Петерс написал автобиографию, необходимую для вступления во всесоюзное общество старых большевиков. Здесь уже он волшебным образом стал сыном самого обычного, обиженного судьбой батрака. Средств для существования катастрофически не хватало, поэтому Петерсу пришлось уже в восемь лет отправиться на работу. Он нанялся к хозяевам соседнего хутора и стал пасти скот. А в четырнадцать лет оказался батраком у одного из помещиков.
Собственно, ничего удивительно в том, что со Петерс вовремя «переобулся», нет. Времена изменились, место проживания тоже. Поэтому ему пришлось подстраиваться под реалии. Так что вопрос о его происхождении открыт. То ли Яков Христофорович хвастал в 1917 году, то ли лукавил в 1928: можно выбрать то, что больше нравится. Но многие историки склонны верить его интервью американской журналистке.
Зато точно известно, что в 1904 году Петерс перебрался в Либаву. Здесь он и вступил в социал-демократическую рабочую партию. В 1905 году Яков вел активную агитационную работу среди батраков и крестьян. Этой деятельностью он занимался два года. До тех пор, пока в марте 1907 года его не арестовали. Петерс был обвинен в попытке убийства директора одной из фабрик Либавы во время забастовки. Следственный процесс длился более года. И в конце 1908 году Яков Христофорович все-таки был оправдан Рижским военным судом.
Оказавшись на свободе, Петерс быстро оценил ситуацию в стране. Он понял, что обстановка становится все хуже, а будущее выглядит, как минимум, туманно. Поэтому Яков в 1909 году перебрался сначала в Гамбург, а оттуда уже эмигрировал в Лондон. Произошло это в 1910 году. Языком Петерс не владел, поэтому в первое время жилось ему на Туманном Альбионе крайне непросто. Но все-таки в Лондоне все эмигранты-коммунисты были не одиноки. Обустроиться на новом месте им помогал Федор Аронович Ротштейн, деятель левого движения Великобритании. С латышом ему пришлось тяжело из-за характера Петерса и его нежеланию адаптироваться к новым условиям.
Проблемы с полицией
В конце декабря 1910 года Яков Христофорович был арестован лондонскими стражами порядка. Латышскому эмигранту предъявили обвинение в причастности к убийству полицейских. То преступление произошло в середине декабря при попытке ограбления ювелирной лавки.
Во время первого допроса Петерс начал активно сотрудничать со следствием. Первым делом он сообщил, что во главе тех грабителей стоял его родственник по фамилии Сваарс. При этом Яков заявил, что сам никакого отношения к тем событиям не имеет. Тем не менее, Яков остался под арестом. Отпускать его полицейские не решились. Способствовало тому и событие, произошедшее третьего января 1911 года и вошедшее в историю как «осада на Сидней-стрит».
Одним из главных подозреваемых являлся как раз Петерс. Его считали лидером анархистской группы «Пламя». Но спустя пять месяцев Яков был освобожден, поскольку следствию так и не удалось найти доказательств его террористической деятельности. Не сыграло какой-либо роли и то, что пистолет, из которого были убиты полицейские, принадлежал как раз Петерсу. Дело в том, что оружие стражи порядка обнаружили у другого латыша, того самого, ликвидированного полицейскими во время перестрелки. Есть версия, что своей свободе Петерс обязан масштабной кампании, развернутой в Англии по защите «жертв царских сатрапов». За латышей вступилась даже сестра Уинстона Черчилля, ведь именно он и руководил «травлей» анархистов.
Любопытно вот еще что: оказавшись на свободе, Петерс закрутил роман как раз с Клэр Шеридан – двоюродной сестрой Черчилля. Есть мнение, что Яков Христофорович специально сблизился с женщиной, чтобы отомстить Черчиллю. И как бы там не было, но их отношения завершились довольно быстро: «на одной из вечеринок Клэр заметила, что Яков внезапно потерял интерес к очередной политической дискуссии… Причиной тому стала подруга Клэр — совсем молоденькая, тихая Мэй, дочь лондонского банкира». И Мэй ответила взаимностью латышу. Несмотря на то, что влиятельный отец был против их отношений, пара все-таки поженилась. И в 1914 году у них родилась дочь. А сам Яков Христофорович занимал должность управляющего отдела импорта в одной из компаний.
Петерс в России
Петерс принял решение перебраться в Петроград сразу после Февральской революции. Причем сначала он заглянул в Мурманск, а только потом уж добрался до конечного пункта назначения. Любопытно, что вскоре Яков оказался в Риге. Он стал членом ЦК СДЛК, а также представителем СДЛК в ЦК РСДРП (б). Скучать Якову Христофоровичу не приходилось. Он вел агитационную работу среди солдат на Северном фронте, находясь в составе ВРК двенадцатой армии. А когда немцам все-таки удалось захватить Ригу, покинул город вместе с войсками. После отступления, стал одним из редакторов газеты «Циня» в Вольмаре. Затем Яков Христофорович стал представителем крестьян Лифляндской губернии на Демократическом совещании, созванном Керенским. Но главные события в жизни Петерса наступили в дни Октябрьской революции. Он получил место в Петроградском ВРК и ВЦИКе, стал делегатом второго Всероссийского съезда Советов.
А в апреле 1918 года Яков Христофорович получил должность секретаря ВЧК. Папчинский и Тумшис в «Большой чистке. НКВД против ЧК» писали о том, что Петерс начал формировать образ «латышского лица» в ВЧК: «Свою роль в массовом притоке латышей в ВЧК сыграло и то, что вторым лицом в ведомстве «пролетарской расправы» стал Я.Х.Петерс, широко привлекавший в ряды чекистов своих товарищей и земляков, прошедших трудную школу социал-демократического подполья в Прибалтийском крае, имевших опыт конспирации и участия в боевых дружинах 1905—1907 годов».
Здесь Яков оказался на своем месте. И рьяно взялся за работу. Он был одним из тех, кто принимал участие в расследовании «дела Локкарта».
Затем произошло резонансное событие — убийство немецкого посла в Москве Вильгельма фон Мирбаха. Шестого июля Яков Блюмкин и Николай Андреев, являвшиеся не только сотрудниками ВЧК, но и левыми эсерами, беспрепятственно вошли в здание германского посольства. Их принял Мирбах. На той встрече присутствовали также переводчик Мюллер и советник Рицлер.
Сам же Яков Григорьевич впоследствии вспоминал, что приказ о ликвидации немецкого посла был получен от лидера левых эсеров Марии Александровны Спиридоновой за два дня до убийства. По версии историка Ричарда Пайса, дата была вряд ли выбрана не случайно. Она совпала с национальным латышским праздником Ивановым днем. Поэтому, предполагалось, что неравнодушные к большевикам латышские части будут нейтрализованы.
Во время разговора с послом Андреев выхватил оружие и застрелил фон Мирбаха. После выстрела чекисты скрылись с места преступления. У входа в посольства их ждал автомобиль. Спрятались Блюмкин с Андреевым в штабе ВЧК, которым командовал левый эсер Дмитрий Попов.
Удивительно, но преступники оставили множество улик на месте преступления. Они умудрились забыть портфель со своими удостоверениями и головные уборы, а также сохранили жизни (как бы цинично это не звучало) свидетелей Мюллера и Рицлера.
Любопытно вот еще что: незадолго до гибели посол сообщил статс-секретарю Германского МИДА Кюльману о том, что у большевистского правительства начался глубокий политический кризис: «Сегодня, после более чем 2-месячного внимательного наблюдения, я не могу более поставить благоприятного диагноза большевизму: мы, бесспорно, находимся у постели тяжелобольного; и хотя возможны моменты кажущегося улучшения, но в конечном счете он обречен». А до этого фон Мирбах отправил в Берлин телеграфу, в которой сообщил: «Антанта предположительно тратит огромные суммы, чтобы привести к власти правое крыло партии эсеров и возобновить войну… Матросы на кораблях… вероятно, полностью подкуплены, также как и бывший Преображенский полк, запасы оружия… с оружейного завода в руках социал-революционеров».
Вообще, по свидетельству немецких дипломатов, уже с начала лета 1918 года в посольство то и дело проступали угрозы. Служба безопасности (она состояла из большевиков), конечно, пыталась отыскать «корень зла», но попытки успехом не увенчались.
После убийства посла начался так называемый левоэсеровский мятеж. Яков Петерс стал одним из тех, кто это выступление подавил. Поскольку смерть фон Мирбаха была одобрена Дзержинским (в документах стояла его подпись), его оперативно сняли с занимаемой должности. Новым председателем ВЧК стал как раз Петерс. Как известно, новая метла по-новому метет. Поэтому он провел серьезную чистку в рядах чекистов. Все неугодные (левые эсеры) были убраны, а на их место взяли новых — исключительно коммунистов. И даже когда Дзержинский вновь встал во главе ВЧК, изменений не произошло. Что же касается Петерса, то он вновь занял место заместителя. Ему, кстати, было доверено вести следствие по делу эсерки Фанни Каплан, которая совершила покушение на Ленина. Затем Яков Христофорович возглавил процесс ликвидации «Союза защиты родины и свободы», во главе которой стоял Борис Савинков. Причем борьба чекистов с террористами проходила как в Москве, так и в Казани.
В начале января 1919 года на заседании Президиума ВЧК Петерс вынес постановление: «Приговор ВЧК к лицам бывшей императорской своры— утвердить, сообщив об этом в ЦИК». По факту, это был смертный приговор, по которому и расстреляли великих князей Николая Михайловича, Георгия Михайловича, Павла Александровича и Дмитрия Константиновича. Постановление стало своеобразным ответом на убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург в Германии, то есть, людей, которые пытались совершить насильственный коммунистический переворот, но провалились.
В марте 1919 года Яков Христофорович был убран с должности заместителя председателя ВЧК. Его передислоцировали в Петроград, где он получил место начальника внутренней обороны. А немногим позже — коменданта укрепленного района. Как обычно, Петерс не стал просто «отбывать номер». Это было просто не в его характере. Поэтому вскоре подвластные ему районы получили «инструкцию по производству осмотра Петрограда». Смысл этой инструкции в следующем: каждый район города делился на участки, за которым закреплялась группа чекистов. В их задачу входил досмотр всех без исключения людей, а также нежилых и заброшенных помещений (склады, церкви и так далее) на наличие огнестрельного оружия. Если у человека было незарегистрированное оружие, его в обязательном порядке следовало задержать для дальнейшего разбирательства.
Журналист, историк, белогвардеец Роман Борисович Гуль так охарактеризовал Петерса в биографии Дзержинского: «Первыми неизменными помощниками Дзержинского в ВЧК были два знаменитых латыша, члены коллегии ВЧК Петерс и Лацис.
Человек с гривой черных волос, вдавленным проваленным носом, с челюстью бульдога, большим узкогубым ртом и щелями мутных глаз, Яков Петерс – правая рука Дзержинского. Кто он, этот кровавый, жадный до денег и власти человек? Зловонный цветок большевицкого подполья, этот чекистский Спарафучиле, – человек без биографии, латыш-проходимец, несвязанный ни с Россией, ни с русским народом.
Когда в 1917 году увешанный маузерами, в чекистской форме, кожаной куртке Петерс появился в Петербургском Совете рабочих депутатов, где были еще социалисты, последние встретили его бешеными криками: «Охранник!» Но Петерс не смутился. «Я горжусь быть охранником трудящихся», — отвечал он с наглостью. А всего через два года, после многих кровавых бань, данных Петерcом русскому пролетариату, этот проходимец, прибыв в Тамбовскую губернию усмирять крестьян, взволнованных коммунистическими поборами, отдал краткий приказ: «Провести к семьям восставших беспощадный красный террор, арестовывать в семьях всех с 18-летнего возраста, не считаясь с полом, и если будут продолжаться волнения, – расстреливать их как заложников, а села обложить чрезвычайными контрибуциями, за неисполнение которых конфисковывать земли и все имущество».
Вот он, «охранник трудящихся». Октябрьская революция сделала этого проходимца одной из всесильных фигур тайной коммунистической полиции. Как всякий вельможа и сановник, Петерс страдает, конечно, зудом к некоторой позе. Поэтому не только у Троцкого, но и у Петерса есть свои «исторические» фразы. Петерс сказал: «Каждому революционеру ясно, что революция в шелковых перчатках не делается». Петерс угрожал: «Всякая попытка контрреволюции поднять голову встретит такую расправу, перед которой побледнеет все, что понимается под красным террором».
Эта правая рука Дзержинского, Петерс, палач десятка городов России, вписал самые кровавые страницы в летопись коммунистического террора. Он залил кровью Дон, Петербург, Киев, он обезлюдил расстрелами Кронштадт, он легендарно зверствовал в Тамбове.
Действия на Украине
В августе 1919 года Яков Христофорович получил новый вызов — его назначили комендантом Киевского укрепленного района и начальником гарнизона. Надо сказать, что обстановка в городе и близ него в то время была раскаленной. На Киев наступали армии Деникина и Петлюры.
У Якова Христофоровича было много талантов и способностей. Но вот чего у него не было — так это предрасположенности к военному ремеслу. Поэтому вместе с Мартыном Лацисом он решил пойти по привычному пути — устроить массовый террор. И количество бессудных казней в Киеве буквально зашкаливало.
Историк Валерий Евгеньевич Шамбаров в «Белогвардейщине» писал: «Киев познал на своей шкуре, наверное, все типы большевистских палачей, тут свирепствовала полная коллекция монстров. ВУЧК возглавлял знаменитый Лацис, палач-теоретик. Благообразный и внешне воспитанный, он проводил террор с латышской методичностью. И писал «научные труды» со статистическими данными и диаграммами, исследующими распределение расстрелов по полу, возрасту и сословию жертв, их временные и сезонные зависимости. И подводил под свои данные теоретический фундамент марксизма. Был палач-грабитель Парапутц, племянник Лациса, наживавшийся на вещах убитых им людей. Были палачи-садисты Иоффе и Авдохин, прозванный «ангелом смерти», получавшие наслаждение от самого процесса убийства. Был палач-кокаинист Терехов. И палач-«романтик» Михайлов, изящный и франтоватый тип – он любил летними лунными ночами выпускать в сад голых женщин и охотился за ними с револьвером. Был идейный палач Асмолов, истреблявший людей с холодной большевистской уверенностью в том, что строит светлое будущее. Был палач-новатор Угаров, экспериментировавший в концлагере – вводивший там номера вместо фамилий, придумывавший и совершенствовавший тогда еще на «голом месте» лагерные порядки и систему уничтожения.
Чем хуже складывалось для красных положение на фронтах, тем страшнее они отыгрывались на местном населении. Согласно данным Центрального комитета Красного Креста, киевские чекисты почти поголовно были алкоголиками, кокаинистами, патологическими садистами, потерявшими человеческий облик и все сильнее, по мере своей «работы», выявлявшие отклонения в психике… …Только по официальным (большевистским!) данным, и только ЧК (не считая трибуналов и т. п.), в Киеве были расстреляны более 3 тысяч человек…
Большевистская агония Киева была жуткой. В дополнение к местным палачам Москва прислала заместителя председателя ВЧК Петерса, назначив его комендантом Киевского укрепрайона. Лацис стал его заместителем. Естественно, положения на фронте изменить они не могли, но последняя волна террора, обрушившегося на мирное население, перехлестнула все предыдущие. Очевидец писал: «…Ежедневно отряд китайских солдат проводил по улицам 60–70 несчастных смертников. Это была очередная партия, предназначенная в полночь к расстрелу. Ослабленные голодом, пытками, издевательством пьяных чекистов, они с трудом волочили ноги. Уголовных преступников тут вовсе не было. Истреблялись только культурные силы страны. В опубликованных списках перечислялись их звания и род занятий. К концу августа остались лишь чрезвычайки, в них пьяные чекисты с дьявольской жестокостью добивали по ночам несчастных мучеников. В сараях и конюшнях, по дворам чрезвычаек, их убивали холодным оружием, железными вилами и бутылками от вина…»
Но остановить белые роты бутылки от вина, вилы и наемники-китайцы, понятное дело, не смогли, фронт рушился. 30 августа комиссары бежали…
…Горожане нескончаемым потоком шли в Липки – ранее квартал богатых и красивых особняков, утопающих в зелени. Их облюбовали красные карательные учреждения, и теперь киевляне, затыкая носы от нестерпимой вони, смотрели на страшные подвалы, забрызганные толстым слоем человеческой крови и мозга, на вскрываемые захоронения, пытаясь отыскать исчезнувших родных и близких. Чтобы далеко не ходить, чекисты превратили в массовые могильники окружающие особняки клумбы, сады и скверы…»
Общественный деятель русской эмиграции, юрист и писатель Алексей Александрович Гольденвейзер в своей работе «Из киевских воспоминаний» писал: «Будучи не в силах изменить что-либо в военном отношении, Петерс и Лацис стали отыгрываться на внутреннем враге <…> Однажды утром газеты вышли с бесконечно длинным, столбца в два, списком расстрелянных. Их было, кажется, 127 человек; мотивом расстрела было выставлено враждебное отношение к советской власти и сочувствие добровольцам. В действительности, как выяснилось потом, коллегия чрезвычайки, усиленная Петерсом, решила произвести массовый расстрел и выбрала по списку заключенных всех, против кого можно было выставить хоть что-нибудь компрометирующее <…> действительное число расстрелянных не ограничивалось приведённым в газетах списком. В самый последний день перед уходом большевиков, в чека расстреливали уже без всякого учета и контроля».
Вместе с отступающими частями был вынужден покинуть Киев и Яков Христофорович. Он нашел пристанище в Туле, став членом Военсовета. А позже получил должность полпреда ВЧК на Северном Кавказе.
Дальнейшие события
После украинских «гастролей» Яков Христофорович отправился в экзотический Туркменистан, где стал членом местного бюро ЦК РКП(б), полномочным представителем ВЧК, а также начальником Ташкентской ЧК.
В Туркменистане Петерс отметился в операциях по ликвидации антибольшевистских групп Дутова, Анненкова и Энвер-паши. Весной 1921 года в Ташкенте Яков Христофорович встретил своего давнишнего знакомого, можно даже сказать, спасителя – Федора Ароновича Ротштейна. Тот много лет назад помогал молодому эмигранту Петерсу обжиться в чужом Лондоне. Теперь же один являлся главой ЧК, а другой – полпредом в Персии. И Яков Христофорович вместе с отрядом чекистов сопроводил старого знакомого до места назначения.
В Азии Яков Христофорович задержался ненадолго. Уже в феврале 1922 года его отозвали в Москву. Здесь он стал членом Коллегии, а также начальником Восточного отдела ГПУ. Этот новый отдел объединял работу чекистов в Бухарской и Хивинской народных республиках, на Кавказе, в Крымской, Татарской, Туркменской и Башкирской автономных республиках.
А вот что писал в своих воспоминаниях секретарь Сталина Борис Георгиевич Бажанов: «Во время моего пребывания на Украине я узнал много фактов о жестоком кровавом терроре, проводимом чекистами. В Москву я приехал с чрезвычайно враждебными чувствами по отношению к этому ведомству. Но мне практически не пришлось с ним сталкиваться до моей работы в Оргбюро и Политбюро. Здесь я прежде всего встретился с членами ЦКК Лацисом и Петерсом, бывшими в то же время членами коллегии ГПУ. Это были те самые знаменитые Лацис и Петерс, на совести которых были жестокие массовые расстрелы на Украине и других местах гражданской войны – число их жертв исчислялось сотнями тысяч. Я ожидал встретить исступленных, мрачных фанатиков-убийц. К моему великому удивлению эти два латыша были самой обыкновенной мразью, заискивающими и угодливыми маленькими прохвостами, старающимися предупредить желания партийного начальства. Я опасался, что при встрече с этими расстрельщиками я не смогу принять их фанатизм. Но никакого фанатизма не было. Это были чиновники расстрельных дел, очень занятые личной карьерой и личным благосостоянием, зорко следившие, как помахивают пальцем из секретариата Сталина».
В честь десятилетнего юбилея ВЧК Яков Христофорович удостоился ордена Красного Знамени. Но, по большому счету, с того времени звезда Петерса начала потихоньку угасать. Времена менялись, бывшие герои революции знали слишком много, поэтому представляли большую опасность для власти. Осенью 1929 года завершился путь Петерса как чекиста, но к контрольным органам он все равно имел отношение. И таким образом Яков Христофорович стал руководителем особой комиссии, которая занялась чисткой сотрудников Академии наук Советского Союза. В историю эти события, растянувшееся более чем на год, пошли как «Академическое дело». Тогда было уволено порядка семидесяти ученых (в основном, представителей гуманитарных направлений), многие из них оказались за решеткой. Всех собак повесили на престарелого академика Сергея Федоровича Платонова и его сподвижников (всего более ста человек). Следствие обвинило их в попытке устроить государственный переворот и возродить в России монархию. Платонов, которого исключили из числа действительных академиков АН СССР, умер в ссылке в январе 1933 года.
А Петерс продолжал занимать высокие должности вплоть до двадцать седьмого ноября 1937 года. В этот день он был арестован. Поклонник красного террора не сумел ничего противопоставить новому витку террора – большому. И двадцать пятого апреля 1938 года Яков Христофорович был расстрелян на полигоне «Коммунарка».
Третьего марта 1956 года Петерс был реабилитирован посмертно решением ВК ВС СССР.
Информация