Реабилитирован посмертно. «Очень своеобразный человек с довольно известным прошлым». Часть 1
Берзин навсегда вписал свое имя в историю развития современной Магаданской области. Он возглавлял трест «Дальстрой», являясь, по сути, хозяином далекой и огромной территории. Его имя часто встречается в рассказах Варлама Шаламова, посвященных Вишерлагу и «Дальстрою». Но это было потом. Начал Эдуард Петрович свою карьеру как латышский стрелок. Затем стал чекистом и принял участие в распутывании заговора иностранных послов против большевистской власти, являясь соратником Дзержинского. После — лагерная работа. Но в 1937 году каток репрессий добрался и до Колымы. В далекой Москве никто не забыл о Берзине.
Карьерный рост
Эдуард Берзин (его настоящая фамилия Берзиньш) родился в 1893 году в крестьянской семье. Сначала они жили в Старо-Пебальской волости Вольмарского уезда Лифляндской губернии (современная Латвия). Но в 1898 году семья перебралась в Ригу. Эдуард учился в одной из местных школ, осваивал малярное ремесло. А в 1910 году он уехал в Германию. Здесь Берзин окончил Берлинское королевское художественное училище. После чего вернулся в родную Латвию. И вскоре был призван на военную службу. В начале 1915 года принял участие в Первой Мировой войне в составе четвертого Видземского латышского стрелкового батальона. На военном поприще Берзину удалось себя хорошо зарекомендовать. Он удостоился серебряной медали на Станиславской ленте с надписью «За усердие», а также Георгиевского креста четвертой степени. В 1917 году стал офицером.
После Октябрьской революции Берзин стал одним из тех, кто формировал первый легкий артдивизион Латышской стрелковой советской дивизии. Вскоре он же и возглавил это подразделение. Вообще, в первые годы большевистской власти у Берзина шла очень насыщенная жизнь. И он полностью оправдывал доверие начальства. Так, например, летом 1918 года Эдуард Петрович стал одним из главных действующих лиц в подавлении мятежа левых эсеров в Москве. Чуть позже Берзин принял активное участие в раскрытии «дела Локкарта». Британский посол — главный в заговоре — при поддержке французского дипломата, американского агента и развитой шпионской сети, пытался навести свои порядки в правящей большевистской верхушке. Берзин встречался с Локкартом под видом согласного на мятеж латышского стрелка. Британец предложил ему крупную сумму денег на подкуп других стрелков. Деньги были получены Эдуардом Петровичем от знаменитого шпиона Сиднея Рейли и переданы «куда следует». А после раскрытия заговора, Берзин вернулся на военное поприще. В конце 1918 года он воевал с белогвардейцами и на Западном, и на Юго-Западном, и на Восточном фронтах кровопролитной Гражданской войны.
А во время Орловско-Кромского сражения, которое произошло в октябре 1919 года, Эдуард Петрович занимал должность начальника снабжения Латышской стрелковой дивизии. Затем в его жизни было еще несколько важных боев с белогвардейцами. А в 1921 году Берзин стал сотрудником спецотдела ВЧК, а после — ОГПУ. В официальных чекистах он проходил порядка шести лет. До тех пор, пока в 1927 года не предложил в ВСНХ СССР план по строительству Вишерского целлюлозно-бумажного комбината (ЦБК). По мнению Берзина, расположиться предприятие должно было в поселке Вижаиха (сейчас — Красновишерск), что на Северном Урале. «Верхи» идею Берзина поддержали. Но в силу различных обстоятельств дело затянулось. Сказалось и отсутствие необходимого оборудования. Поэтому за ним Эдуард Петрович в компании нескольких специалистов в 1929 году отправился сначала в Германию, а затем в США. А официально строительство строительства Вишерского целлюлозно-бумажного комбината ОГПУ стартовало лишь в начале 1931 года. Причем все работы были положены на плечи заключенных Вишлага (там-то, кстати, и отбывал наказание Варлам Шаламов). Работа шла очень быстро. Так быстро, что ЦБК удалось построить всего лишь за полтора года.
Пока шло строительство, Эдуарду Петровичу дали кресло руководителя треста «Дальстрой». Это государственное предприятие, которому поручили заниматься освоением территории в районе Верхней Колымы. Забегая вперед, можно сказать, что Берзин впоследствии совмещал посты уполномоченного коллегии ОГПУ СССР, Далькрайкома ВКП(б), Далькрайисполкома и руководителя Нагаево-Магаданского гарнизона Охотско-Колымского района.
Много, а главное, очень интересно о Берзине писал Шаламов. Вот одно из его воспоминаний: «Дзержинский с его постоянным интересом к переделке людей, к разным коммунам беспризорникам внушил Берзину свою страсть, свою любовь. В это время из Соловков, из УСЛОНа приходили дурные вести о «Курилке», о «выстойке на комарах», о побоях, о произволе, о пьянстве лагерного начальства, и соловецкими делами занималось правительство. Было решено строить эти дела по-новому, найдя людей, которые понимали бы, как трудна наука помогать человеку, как опасна и тяжела власть над бесправными людьми. Ему, Берзину, был доверен первый эксперимент такого рода».
Должность руководителя государственного треста по промышленному и дорожному строительству Берзину, по сути, дали за то, что он блестяще справился с заданием по строительству целлюлозно-бумажного комбината. Собственно, сам Сталин его рекомендовал на пост директора «Дальстроя». Впоследствии трест будет реорганизован в «Главное управление строительства Дальнего Севера».
По факту, это предприятие являлось полувоенным и ее задачи были такими же. А выбор места ее дислокации являлся обоснованным. Дело в том, что там Первая Колымская геологоразведочная экспедиция сумела подтвердить факт наличия золота. Причем в таких количествах, что его можно было добывать в промышленных масштабах. Об этом было сказано в постановлении Совета Труда и Обороны СССР от 1931 года: «Появилась необходимость создания мощной хозяйственной организации, способной в кратчайшие сроки, параллельно с дальнейшим изучением и разработкой недр, широким фронтом начать строительство дорог, морских и воздушных портов и населенных пунктов».
И в бухту Нагарева (современный — Магадан) Берзин приплыл в начале февраля 1932 года на пароходе «Сахалин». Вместе с ним на освоение далекой и неизвестной земли прибыли вольнонаемные работники треста, порядка сотни заключенных и стрелки военизированной охраны.
Хозяин Колымы
Эдуард Петрович не только являлся директором «Дальстроя». По факту, он стал полноправным хозяином не только территории, но и всех людей, находившихся в его подчинении. «Верхи» понимали, что перед ним стоит сложная задача, поэтому его полномочия были ограничены весьма условными рамками. И Берзин по полной программе воспользовался полученными привилегиями. Он основал свое собственное «государство в государстве». Шаламов писал в рассказе «Берзин»: «Он был хозяином жизни и смерти десятков тысяч людей, высшей партийной инстанцией, главной советской властью золотого края, командующим пограничными войсками на границе с Японией и Америкой».
Исследователь Иван Паниакаров в книге «Колымский ГУЛАГ в 30-е годы» писал: «Ровно 5 лет, 10 месяцев и 15 дней было у Эдуарда Петровича на то, чтобы заложить город, построить первые причалы морского порта, промышленные предприятия, электростанцию. При нем открылись первая школа и школы-интернаты для детей местного населения, библиотека, появились киноустановки в двух добротных клубах из рубленого леса для показа немых, а потом и звуковых фильмов. Уже в год его приезда в системе Управления Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей (УСВИТЛа) был создан небольшой театральный коллектив, с которого началась история Магаданского государственного музыкально-драматического театра. В центре будущего Магадана, по указанию Эдуарда Петровича, оставили нетронутым огромный таежный массив, чтобы превратить его в городской парк культуры и отдыха. Глядя сегодня на фотографии 30-х годов, с удивлением узнаешь в старых просеках парка современные асфальтовые дорожки, остатки строений тех лет и испытываешь чувство огромной благодарности к людям, которые еще в те страшные годы думали о нас… А через два года после приезда первого директора Дальстроя Колыма стала ведущим валютным цехом страны!»
Не забывали на Колыме, конечно, и о добыче золота. В 1932 году этот показатель был совсем скромным — порядка пятисот килограммов. Но спустя два года Берзин сумел поставить дело на поток. А результат добычи превысил пять с половиной тонн. А в 1936 году этот показатель был увеличен до тридцати трех тонн. Подобные успехи, конечно, не остались незамеченными. Доволен был и Иосиф Виссарионович. В конце 1933 года в интервью для «Нью-Йорк Таймс» он сказал: «Наша продукция уже вдвое превысила продукцию царского времени и дает сейчас более 100 миллионов рублей в год. Особенно за последние два года мы улучшили методы геологоразведочной работы и нашли большие запасы золота».
А вот что говорил сам Эдуард Петрович о добыче золота в 1936 году в интервью для газеты «Правда»: «В один день Колыма добывает золота столько, что на эти деньги можно прокормить один день целый мир».
Кстати, к тому времени на подвластной Берзину территории работали десятки приисков и сельских хозяйств. Было основано множество поселков, а в них построены электростанции, больниц и школы. Связь поддерживалась благодаря колымской трассе, которая протянулась более чем на шестисот километров. Не обошлось, конечно, и без лагерей для заключенных.
Иван Паниакаров писал: «К середине 30-х годов в центральных районах Колымы уже существовали прииски: «Верхний Ат-Урях», имени Водопьянова, «Партизан», «Штурмовой», «Пятилетка» и другие. Основной их рабочей силой были, конечно, заключенные. По сути, каждый населенный пункт представлял собой лагерь. Заключенные середины 30-х годов содержались в лагерях, совсем не похожих на те, которые появились на Колыме в начале 1938 года».
А вот воспоминания бывшего заключенного по фамилии Выгон. Он содержался как раз в лагере «Партизан»: «Территория этого городка не была огорожена колючей проволокой. Да и на работу заключенных водили без конвоя. Работа обычная: добыча в забоях и транспортировка в отвалы золотоносных песков…»
Интересно, что вплоть до середины тридцатых годов жизнь заключенных не являлась особо ограниченной. Они свободно могли перемещаться по лагерю-поселку, покупать необходимые продукты в магазине. При этом у каждого их них был свой счет в сберкассе, на который поступала заработанная плата. Да из этих денег делались вычеты, но все равно суммы получались приличными. Помимо этого заключенные могли писать письма и отправлять телеграммы. Было у них право и вызывать в поселок свои семьи.
Варлам Шаламов вспоминал: «Почему колымские годы, с 1932 по 1937 год включительно, выпадают из летописи побегов? Это — время, когда там работал Эдуард Петрович Берзин… Он пытался, и весьма успешно, разрешить проблему колонизации сурового края и одновременно проблемы «перековки» и изоляции. Зачеты, позволявшие вернуться через два-три года десятилетникам. Отличное питание, одежда, рабочий день зимой 4-6 часов, летом — 10 часов, колоссальные заработки для заключенных, позволяющие им помогать семьям и возвращаться после срока на материк обеспеченными людьми. В перековку блатарей Эдуард Петрович не верил, он слишком хорошо знал этот зыбкий и подлый человеческий материал. На Колыму первых лет ворам было попасть трудно… Тогдашние кладбища заключенных настолько малочисленны, что можно было подумать, что колымчане — бессмертны. Бежать никто с Колымы и не бежал — это было бы бредом, чепухой…»
Воспоминания Петра Георгиевича Куприянова, который являлся начальником техотдела Зырянской эксплуатационной базы, дают понимание того, каким человеком был Берзин: «В 1936 году, объезжая Колымо-Индигирское пароходство, приехал Берзин сюда в первый раз. Высокий, начавший сутулиться человек. Поседевшая борода. Долго молча ходил по поселку, поскрипывая кожанкой, во все уголки заглядывал. А Зырянка-то наша была — страшно вспомнить. Построенная среди кочкарника, на болоте, бараки из неошкуренных бревен. Кругом грязь непролазная… Берзин лично искал новое место для поселка. Приказал строить в устье Ясачной, на взгорке, новый поселок. Там и место для затонов, и для перевалочной базы удобное. Когда уезжал, сказал: «Приеду на будущий год, чтобы от этого и следа не осталось. Подпалите с двух сторон. Приехал в июне, когда заканчивалось уже строительство второй очереди поселка и нового комплекса. Остался доволен…
Еще такой факт вспоминаю. Снабженцы шкивы новые не завезли, так мы наловчились их из фанеры делать. А она — дефицит дорогостоящий. Усмехнулся Эдуард Петрович и говорит: что ж, мол, материал дорогой транжирите, денег государственных не жалко? Огромные миллионы приводил он в движение здесь, на Севере, а любую копейку заставлял беречь…»
Такое отношение к людям и к делу, естественно, очень быстро дало плоды. Исследователь Александр Козлов писал: «К концу 1937 года в целом завершилось строительство опорной базы в Магадане и Нагаево, прокладка основного полотна Колымской трассы и ее ответвлений к приискам, создание Нагаевского морского порта, своего собственного морского и речного флотов, целого ряда аэропортов, автобаз, дизельных электростанций, совхозов, колхозов, рыбпромхозов и т.д. В период 1932-1937 гг. Дальстрой добыл почти 106 тонн химически чистого золота. С 1937 г. на рудниках «Кинжал» и «Бутугычаг» он стал добывать второй оборотный металл — олово. В общей сложности за период 1932-1937 гг. капитальные вложения на геологоразведочные работы Дальстроя составили 88,6 млн. руб.»
Сохранились воспоминания о Эдуарде Петровиче кузнеца Зырянской автобазы: «В мае 1936 года жил в Магадане, работал в автомастерских. Как-то говорят: «Берзин приехал!». О нем у нас в городе целые легенды ходили. Входит в мастерскую, с каждым поздоровался. Постоял около меня, посмотрел, как я работаю, и предлагает вдруг переехать на жительство в Зырянку. «Трудно там очень с рабочими руками», — говорит. А я и не знаю, где эта самая Зырянка. Оказалось, больше тысячи километров от Магадана… Потом, через год, встретился с Эдуардом Петровичем уже здесь. Удивительный он был человек — ни гор златых не сулил, ни манны небесной. А жили мы поначалу в палатках. Это в нашу-то зиму…»
Очень интересные воспоминания у Александра Федоровича Гудименко. Он родился в Белгороде, окончил школу-девятилетку. В конце 20-х годов работал слесарем железнодорожного депо. А затем перебрался в Ростов-на-Дону. Здесь Александр Федорович решил сменить трудовую деятельность. Он окончил курсы шоферов и вернулся в Белгород. Вел самый обычный и ничем не примечательный образ жизни обычного работяги. А на кусок хлеба Гудименко зарабатывал трудом в гараже объединения «Союзплодовощ». Тогда он и представить не мог, что в 1932 году его жизнь резко изменится. Его необонованно арестовали и осудили на заключение в исправительно-трудовых лагерях Дальнего Севера. Позже, оказавшись на свободе, Александр Федорович написал книгу «За рейсом рейс». В ней он рассказал о своей жизни осужденного, которому пришлось трудиться на Колыме в Управлении автотранспорта «Дальстроя». Вот небольшой отрывок воспоминаний: «О Берзине я был наслышан с первых дней приезда на Колыму, а лично встретился только в 1934 году. Произошло это тогда, когда директор Дальстроя ехал по трассе и остановился в нашей бригаде, которая была известна стабильными успехами в перевозке грузов. Поговорив с нами, расспросив о планах и трудностях в работе, узнав, что мы страдаем во время распутицы без хорошей обуви, он приказал всем выдать болотные сапоги с длинными голенищами. А их не так-то легко было выбить у снабженцев. «Носите на здоровье, — сказал Эдуард Петрович и шутливо добавил: — Но только не думайте, что главное в труде — это лишь ноги». Я был поражен его манерой разговора, той простотой, с которой он держался не только с бывшими заключенными, но и отбывавшими заключение…
В июне 1935 года меня досрочно освободили. Вскоре я женился, родилась дочь Тамара… Я уже включился в стахановское движение, соревнуясь с другими водителями, стал победителем в осенне-зимних перевозках 1935/36 года. Итоги были подведены где-то в первой половине мая. А спустя несколько дней ко мне пришла жена Эдуарда Петровича — Эльза Яновна. Тогда все знали, что она была прекрасным фотографом и делала снимки для газеты «Советская Колыма». Увидев ее, я сначала сильно смутился, но, переборов себя, как можно спокойнее ответил на все вопросы. «Ну, а теперь я вас сфотографирую», — неожиданно сказала Эльза Яновна и щелкнула фотоаппаратом. Через несколько дней сделанный ею снимок появился в «Советской Колыме», а затем и в журнале «Колыма». Моей жене этот снимок очень нравился, и она долгое время хранила вырезку из газеты…
Для строительства электростанции в поселке Спорном необходимо было перевезти котел «Финнер Гампер». Он весил 16 тонн. На Колыме тогда никто еще такой вес не перевозил. Котел находился в бухте Нагаева. Доставку его, учитывая предыдущие успешные перевозки, поручили мне. Трудно передать, как шел рейс, но вот я из Нагаева вместе с сопровождающим прибыл в Магадан. Остановился у моста через речку Магаданку. Здесь меня ожидало начальство автобазы, а также начальник Управления автотранспорта Дальстроя И.Е. Притулюк. Вскоре подошел и Э.П. Берзин. Поздоровавшись, он вместе со мной обошел вокруг котла, закрепленного на автомобиле с прицепом, все осмотрел, покачал головой и, пожав мне руку, сказал: «Хоть и тяжел груз, но я уверен, что вы благополучно доставите его по назначению». От таких слов у меня к горлу подступил комок, душили слезы.
В Дальстрое во времена Берзина существовала система перевоспитания, которая должна была вернуть сбившегося с пути человека на нормальную дорогу. Положительных примеров было немало. Бывшие уголовники (среди них и водители) становились стахановцами, рекордистами, они вызывали с материка своих жен, детей и продолжали жить и работать на Колыме по вольному найму.
… Последнее напутствие Э.П. Берзина я выполнил. Рейс до Спорного прошел очень трудно, но успешно».
Надо сказать, что Александру Федоровичу повезло. Он не только выжил, но и получил досрочное освобождение в июне 1935 года. Правда, на малую родину не вернулся. И еще десять лет он работал вольнонаемным рабочим на нескольких автобазах Магадана.
А Берзин продолжал гнуть свою линию и обустраивать «государство в государстве». Вряд ли тогда он мог представить, что приближающийся 1937 год станет роковым сначала для его детища, а потом и для него самого. Учитывая род деятельности Эдуарда Петровича и его «былые заслуги», у него образовался, если можно так выразиться, «пул» недоброжелателей и завистников. И они, как водится, не сидели сложа руки.
Информация