Высшая школа СССР и России: трудным путём интенсификации производства
Этот мой материал идет на «ВО» за номером 1000: ровно столько было опубликовано здесь моих статей с 13 февраля 2015 года. Подумалось, что тысячный материал должен быть немного особенным. Но каким и о чем? О танках? Как-то поднадоело о них писать после журнала «Танкомастер» и полудюжины книг… О рыцарях? О них запланирован целый новый цикл и не хотелось бы его разрывать. То же самое касается и стрелкового оружия, и «японской темы». Одним словом, не так-то легко было найти интересную для всех тему. Потом я подумал и решил: ну что может быть лучше субъективного воспоминания о советском высшем образовании, так сказать «изнутри», тем более что работать я в его системе начал еще в 1982 году, а закончил уже весной 2018 года! То есть провел в стенах ВС 36 лет. Срок более чем достаточный, чтобы узнать все его особенности, все плюсы и минусы нашего образования как в прошлом, так и в настоящем, ну и о его перспективах, конечно, я тоже кое-что мог бы сказать.
Главный корпус нашего «политеха» 40 лет тому назад.
Начать надо с того, что… так уж получилось, что я с «самого начала» совершенно точно знал, что буду историком, как мама, и буду работать, как и она в одном из наших пензенских вузов. Еще в школу не ходил, играл на полу у печки, но твердо знал, что спать не лягу, пока мама с работы не придет, а приходила она поздно, поскольку была зав. кабинетом на заводе-ВТУЗе (Высшее техническое учебное заведение), где учились люди прямо от станка и потому занятия начинались в 7 часов вечера и продолжались до 10.00. И все это время кабинет должен был быть открыт! Потом 30 минут на ходьбу до дома и…мама была дома. С самого раннего возраста я слышал про заседания кафедры, семинары, «пары», конспекты, экзамены кандидатского минимума и вдобавок она у меня на глазах все время училась. То в Киеве, то в Минске на «курсах повышения», то дома самостоятельно учила немецкий, готовясь к сдаче кандидатского минимума. То потом ее три года не было дома, так как она училась в аспирантуре в МГУ в Москве. Рассказывала она о своей учебе очень интересно, да и тема у нее была – ой-ой – «Курсы красных директоров, как кузница кадров новой советской промышленности». Работала она в архивах Москвы и Ленинграда и работу написала, и защитила в 1967 году. Так что кем быть, вопрос передо мной даже и не стоял. Вопрос стоял как попасть в ВС после отработки в деревне, ведь на место живого человека не сядешь, а мать, даже работая в вузе, не могла устроить сына туда же на работу по этой же самой причине. Тем более к себе! Тем более к себе на кафедру истории КПСС. Такое тогда было бы просто неприлично, а мама моя о приличиях очень заботилась.
Поэтому пришлось ждать вакансии в соседнем вузе, а когда она открылась опять-таки идти туда не на постоянную работу, а «почасовиком», чтобы «мы могли на вас посмотреть», поскольку «преподавание истории КПСС дело очень ответственное». И целый год я ходил туда на работу… к 7.00, работал до 10.00 и возвращался домой лишь к 11… И студентами у меня были взрослые дяди и тети, нередко годившиеся мне в отцы, так что приходилось стараться. Но год прошел, «смотрины» закончились успешно, и меня провели по конкурсу на ближайшие пять лет на должность ассистента. То есть преподавателя, который ведет за лектором семинары. С условием в эти пять лет сдать кандидатский минимум – иностранный язык, философию и историю КПСС (спецпредмет в два экзамена!), а затем поступить в целевую аспирантуру. То есть откуда приехал, что б туда же и вернулся, что, впрочем, как раз для аспирантуры было очень хорошо.
Как «молодому» дали мне сразу… 15 групп! По два часа на группу, то есть 30 часов в неделю, то есть по шесть часов в день. А поскольку один день в неделю был методический, то в какие-то дни было и по восемь часов, причем шесть утром и два-четыре вечером. Потому как вечерников никто не отменял. И вот вопрос: а когда готовиться к кандидатским экзаменам? А это твое личное дело!
А это третий корпус. Каким он был, таким и остался. Исчезла только популярная в то время надпись, красовавшаяся на множестве крыш: «Слава КПСС». Зато справа внизу, где газон, сейчас большая автостоянка…
Нужно было еще и участвовать в соц. соревновании. А оно заключалось в чтении лекций по линии общества «Знание». Не остепененным платили по пять рублей за лекцию и надо было читать не меньше двух лекций в месяц. Зарплата у ассистента была 125 р. в месяц, плюс почасовая, но много по ней не давали (она шла в основном доцентам!), ну и деньги за лекции на заводах и в булочных. Еще нужно было за год написать и опубликовать две научные статьи. Но тут все было облегчено до предела. Достаточно было статьи в журнал «Политагитатор». Темы – можно было брать любые. Главное, чтобы «партийные». Вот такие, например: «Американский империализм – враг мира и прогресса», «К юбилею Первого съезда РСДРП», «Советская тракторная промышленность в годы первых пятилеток». С последней статьей у меня вышла промашка, из-за которой пришлось идти разбираться в Комитет по охране государственных тайн в печати. Я там указал и цифры количества тракторов по годам, и проценты роста их производства по заводам. А мне сказали, чтобы я убрал это, так как… по этим показателям можно рассчитать их производственную мощность… «Так ведь это цифры из открытых источников! – возмутился я. – Какой смысл их скрывать?» «Мало ли что, – ответили мне. – Враг не дремлет!» «Но ведь 30-ые годы?! Потом война была, все изменилось…» «Лучше не рисковать!» – ответили мне и пришлось подчиняться. Такой вот маразм, но… так было.
То есть 10 статей за пять лет, по 18 лекций за год и…все – ты молодец! А уж если тебе удавалось напечататься в журнале «Вопросы истории КПСС», то все пять лет о тебе говорили, как о настоящем ученом и ставили всем и каждому в пример. То есть вот вам вся наука! Десять кое-каких статей за пять лет в местечковом журнале на газетной бумаге, который никто толком и не читал!!! Очень убого, не так ли?
Про учебу в аспирантуре рассказывать надо отдельно, но закончив ее и получив «корочки» кандидата исторических наук, я сразу же получил должность старшего преподавателя и право читать студентам лекции и по-прежнему вести семинары, только уже за самим собой. Это был 1989 год, и вот как тогда это происходило. Начну с семинаров. В каждой группе было по 25 студентов (поскольку я работал в политехническом институте, то все они были технарями). У каждого на руках была «методичка» с темами, и все знали, какая тема идет сегодня. Обычно разбирались три вопроса, по которым я всегда требовал «желающих» и «желающие» всегда находились. Нередко их назначал староста… но меня это не касалось. Главное, чтобы они были. Кто-то делал доклад, подготовленный заранее. Чтение по конспекту запрещалось, но дозволялось… «заглядывать». Потом обязательно были «вопросы с мест», «замечания» и «дополнения». Все это отмечалось как «работа на семинаре» и за нее можно было получить оценку, как и за ответ. Если «желающих» не было, после третьего предупреждения начинался опрос «по головам». И тогда «кровь лилась рекой» и двойки ставились одна за другой. Так в головы студентов вколачивалась мысль, что педагога надо слушать. Что лучше иметь «желающих», чем рассчитывать на то, что «меня не спросят». Двойки потом надо было исправлять, а тетради с конспектами сдавались на проверку. Учились по учебнику, естественно, одному на всю страну. Кроме работ Ленина особо ничего читать не рекомендовалось. Итак, мол, нагрузка велика. На экзамене в билете было два вопроса. Готовились по пять человек 30 минут. Потом отвечали. Если плохо – задавались наводящие и дополнительные вопросы. Но особо сильно «технарей» никто из нас не «напрягал». Вот так история КПСС у нас тогда и изучалась. Как и везде. Сплошное начетничество, с опорой на «выучить и запомнить».
Но было приятно ощущать свою «элитарность». Проводить занятия с преподавателями других кафедр в университете марксизма-ленинизма кого приглашают? Нас! Делать доклад на октябрьские праздники кто должен? Кто-то из наших! И так во всем! Везде «первый пряник». Но зато и первый кнут тоже. Не выполнил условие с аспирантурой, «ляпнул» на занятии что-нибудь не то… а донесли… И все – делаешь кафедре ручкой и уходишь!
Периодически надо было читать «открытую лекцию» для коллег и это было испытанием, потому, что оценивалась она по… 62 показателям: «актуальность», «научность», «связь с местным материалом», «связь с последними постановлениями партии и правительства», «контрпропаганда», словом, читая ее, ты походил на летучую мышь с заклеенными воском ушами, парящую в комнате с ниточками с подвешенными на ней колокольчиками. Как бы ты ни старался, всегда был шанс такую ниточку задеть! И выходило так, что, как бы ты лекцию не прочитал, плохо или хорошо, но больше «удовлетворительно» получить не мог. Однако и этого было более, чем достаточно для продолжения работы по конкурсу. Открытая лекция в те годы читалась один раз в пять лет.
Всех технических средств обучения было три устройства: кодоскоп – это такой прибор типа «перископа» с горизонтальным экраном, на котором можно было рисовать фломастером, сидя за столом, тогда как возникавшая там картинка демонстрировалась на стене на большом экране. Это было мое любимое «техническое средство обучения». Причем, я даже как-то участвовал в конкурсе на создание приспособлений к кодоскопу и получил премию в 40 р. за то, что придумал, как показывать с его помощью… броуновское движение молекул в действии. То есть они у меня двигались хаотичным образом, хотя сам экран был неподвижен! У меня получалось быстро и легко рисовать карты гражданской войны и ВОВ, стрелки ударов синим и красным, а студентам это очень нравилось. Можно было показать учебный кинофильм, но это надо было писать заявку, а главное обращаться к контуженному в голову бывшему полковнику-ассистенту, что лично меня сильно напрягало, впрочем, и его тоже по вполне понятным причинам. Синекура есть синекура, а тут еще работать заслуженного человека заставляют…
Проектор для показа диафильмов тоже был, но считался за «отстой», так что реально мы могли пользоваться лишь кодоскопом и кинопроектором. И все!
Не помню, сколько я получал как «старший», но помню, что поскольку времени у меня стало больше, то иной раз я читал по 20 лекций за месяц, плюс к этому добавлялся гонорар в 40 рублей за 30-минутную телепередачу на местном ТВ (совершеннейший грабеж, если вдуматься!) и гонорары за статьи в газетах «Пензенская правда» и «Молодой ленинец», и журналах «Семья и школа», «Школа и производство», «Юный техник», «Моделист-конструктор», «Наука и жизнь» и т.д. То есть в итоге набегало не меньше, чем у тех же наших доцентов, получавших по 320 р. в месяц. Правда, доценты имели право лечиться в спецполиклинике ОК КПСС (с пальмами, коврами и очень хорошим отношением), а еще они регулярно ездили в командировки в Москву «для получения консультаций на кафедре истории КПСС МГУ по написанию учебно-методического пособия», «для работы в архиве ЦК КПСС», для работы в «Библиотеке иностранной литературы им. Рудомино» и т.д. На самом деле во всех этих местах лишь отмечалась командировка, а сами командированные либо тут же бежали по магазинам, либо посещали приобретенных во время обучения в московских аспирантурах друзей, которым те заранее покупали масло, сосиски, сыр, кофе и выдавали в обмен на деньги, либо за «натуру» в виде меда, домашних маринованных огурчиков и прочих провинциальных деликатесов. Очень хорошо шла наша фирменная пензенская водка «Золотой петушок», которая в то время выделывалась непосредственно в одноименном трактире и там же и разливалась. Сейчас она вроде бы тоже есть, но по сравнению с тем, что было это… «ну совсем не то»!
Кроме доходов от лекций, существовала еще и такая форма приработка, как участие в «круглых столах». Хороших преподавателей, умевших заинтересовать аудиторию, приглашали участвовать в общении с народом на круглых столах. Цена «круглого стола» была действительно круглой – 25 р. «за стол». Четыре раза за месяц вот так «постоловался», вот тебе и 100 р. к 320 р. зарплаты, хотя, разумеется, все эти суммы записывались тебе в партвзносы и заплатить меньше, чем ты получал «по левой», означало «обмануть партию», со всеми вытекающими последствиями.
Работа, как вы видите, была «не бей лежачего», но всё изменилось осенью 1991 года.
Продолжение следует…
Главный корпус нашего «политеха» 40 лет тому назад.
Начать надо с того, что… так уж получилось, что я с «самого начала» совершенно точно знал, что буду историком, как мама, и буду работать, как и она в одном из наших пензенских вузов. Еще в школу не ходил, играл на полу у печки, но твердо знал, что спать не лягу, пока мама с работы не придет, а приходила она поздно, поскольку была зав. кабинетом на заводе-ВТУЗе (Высшее техническое учебное заведение), где учились люди прямо от станка и потому занятия начинались в 7 часов вечера и продолжались до 10.00. И все это время кабинет должен был быть открыт! Потом 30 минут на ходьбу до дома и…мама была дома. С самого раннего возраста я слышал про заседания кафедры, семинары, «пары», конспекты, экзамены кандидатского минимума и вдобавок она у меня на глазах все время училась. То в Киеве, то в Минске на «курсах повышения», то дома самостоятельно учила немецкий, готовясь к сдаче кандидатского минимума. То потом ее три года не было дома, так как она училась в аспирантуре в МГУ в Москве. Рассказывала она о своей учебе очень интересно, да и тема у нее была – ой-ой – «Курсы красных директоров, как кузница кадров новой советской промышленности». Работала она в архивах Москвы и Ленинграда и работу написала, и защитила в 1967 году. Так что кем быть, вопрос передо мной даже и не стоял. Вопрос стоял как попасть в ВС после отработки в деревне, ведь на место живого человека не сядешь, а мать, даже работая в вузе, не могла устроить сына туда же на работу по этой же самой причине. Тем более к себе! Тем более к себе на кафедру истории КПСС. Такое тогда было бы просто неприлично, а мама моя о приличиях очень заботилась.
Поэтому пришлось ждать вакансии в соседнем вузе, а когда она открылась опять-таки идти туда не на постоянную работу, а «почасовиком», чтобы «мы могли на вас посмотреть», поскольку «преподавание истории КПСС дело очень ответственное». И целый год я ходил туда на работу… к 7.00, работал до 10.00 и возвращался домой лишь к 11… И студентами у меня были взрослые дяди и тети, нередко годившиеся мне в отцы, так что приходилось стараться. Но год прошел, «смотрины» закончились успешно, и меня провели по конкурсу на ближайшие пять лет на должность ассистента. То есть преподавателя, который ведет за лектором семинары. С условием в эти пять лет сдать кандидатский минимум – иностранный язык, философию и историю КПСС (спецпредмет в два экзамена!), а затем поступить в целевую аспирантуру. То есть откуда приехал, что б туда же и вернулся, что, впрочем, как раз для аспирантуры было очень хорошо.
Как «молодому» дали мне сразу… 15 групп! По два часа на группу, то есть 30 часов в неделю, то есть по шесть часов в день. А поскольку один день в неделю был методический, то в какие-то дни было и по восемь часов, причем шесть утром и два-четыре вечером. Потому как вечерников никто не отменял. И вот вопрос: а когда готовиться к кандидатским экзаменам? А это твое личное дело!
А это третий корпус. Каким он был, таким и остался. Исчезла только популярная в то время надпись, красовавшаяся на множестве крыш: «Слава КПСС». Зато справа внизу, где газон, сейчас большая автостоянка…
Нужно было еще и участвовать в соц. соревновании. А оно заключалось в чтении лекций по линии общества «Знание». Не остепененным платили по пять рублей за лекцию и надо было читать не меньше двух лекций в месяц. Зарплата у ассистента была 125 р. в месяц, плюс почасовая, но много по ней не давали (она шла в основном доцентам!), ну и деньги за лекции на заводах и в булочных. Еще нужно было за год написать и опубликовать две научные статьи. Но тут все было облегчено до предела. Достаточно было статьи в журнал «Политагитатор». Темы – можно было брать любые. Главное, чтобы «партийные». Вот такие, например: «Американский империализм – враг мира и прогресса», «К юбилею Первого съезда РСДРП», «Советская тракторная промышленность в годы первых пятилеток». С последней статьей у меня вышла промашка, из-за которой пришлось идти разбираться в Комитет по охране государственных тайн в печати. Я там указал и цифры количества тракторов по годам, и проценты роста их производства по заводам. А мне сказали, чтобы я убрал это, так как… по этим показателям можно рассчитать их производственную мощность… «Так ведь это цифры из открытых источников! – возмутился я. – Какой смысл их скрывать?» «Мало ли что, – ответили мне. – Враг не дремлет!» «Но ведь 30-ые годы?! Потом война была, все изменилось…» «Лучше не рисковать!» – ответили мне и пришлось подчиняться. Такой вот маразм, но… так было.
То есть 10 статей за пять лет, по 18 лекций за год и…все – ты молодец! А уж если тебе удавалось напечататься в журнале «Вопросы истории КПСС», то все пять лет о тебе говорили, как о настоящем ученом и ставили всем и каждому в пример. То есть вот вам вся наука! Десять кое-каких статей за пять лет в местечковом журнале на газетной бумаге, который никто толком и не читал!!! Очень убого, не так ли?
Про учебу в аспирантуре рассказывать надо отдельно, но закончив ее и получив «корочки» кандидата исторических наук, я сразу же получил должность старшего преподавателя и право читать студентам лекции и по-прежнему вести семинары, только уже за самим собой. Это был 1989 год, и вот как тогда это происходило. Начну с семинаров. В каждой группе было по 25 студентов (поскольку я работал в политехническом институте, то все они были технарями). У каждого на руках была «методичка» с темами, и все знали, какая тема идет сегодня. Обычно разбирались три вопроса, по которым я всегда требовал «желающих» и «желающие» всегда находились. Нередко их назначал староста… но меня это не касалось. Главное, чтобы они были. Кто-то делал доклад, подготовленный заранее. Чтение по конспекту запрещалось, но дозволялось… «заглядывать». Потом обязательно были «вопросы с мест», «замечания» и «дополнения». Все это отмечалось как «работа на семинаре» и за нее можно было получить оценку, как и за ответ. Если «желающих» не было, после третьего предупреждения начинался опрос «по головам». И тогда «кровь лилась рекой» и двойки ставились одна за другой. Так в головы студентов вколачивалась мысль, что педагога надо слушать. Что лучше иметь «желающих», чем рассчитывать на то, что «меня не спросят». Двойки потом надо было исправлять, а тетради с конспектами сдавались на проверку. Учились по учебнику, естественно, одному на всю страну. Кроме работ Ленина особо ничего читать не рекомендовалось. Итак, мол, нагрузка велика. На экзамене в билете было два вопроса. Готовились по пять человек 30 минут. Потом отвечали. Если плохо – задавались наводящие и дополнительные вопросы. Но особо сильно «технарей» никто из нас не «напрягал». Вот так история КПСС у нас тогда и изучалась. Как и везде. Сплошное начетничество, с опорой на «выучить и запомнить».
Но было приятно ощущать свою «элитарность». Проводить занятия с преподавателями других кафедр в университете марксизма-ленинизма кого приглашают? Нас! Делать доклад на октябрьские праздники кто должен? Кто-то из наших! И так во всем! Везде «первый пряник». Но зато и первый кнут тоже. Не выполнил условие с аспирантурой, «ляпнул» на занятии что-нибудь не то… а донесли… И все – делаешь кафедре ручкой и уходишь!
Периодически надо было читать «открытую лекцию» для коллег и это было испытанием, потому, что оценивалась она по… 62 показателям: «актуальность», «научность», «связь с местным материалом», «связь с последними постановлениями партии и правительства», «контрпропаганда», словом, читая ее, ты походил на летучую мышь с заклеенными воском ушами, парящую в комнате с ниточками с подвешенными на ней колокольчиками. Как бы ты ни старался, всегда был шанс такую ниточку задеть! И выходило так, что, как бы ты лекцию не прочитал, плохо или хорошо, но больше «удовлетворительно» получить не мог. Однако и этого было более, чем достаточно для продолжения работы по конкурсу. Открытая лекция в те годы читалась один раз в пять лет.
Всех технических средств обучения было три устройства: кодоскоп – это такой прибор типа «перископа» с горизонтальным экраном, на котором можно было рисовать фломастером, сидя за столом, тогда как возникавшая там картинка демонстрировалась на стене на большом экране. Это было мое любимое «техническое средство обучения». Причем, я даже как-то участвовал в конкурсе на создание приспособлений к кодоскопу и получил премию в 40 р. за то, что придумал, как показывать с его помощью… броуновское движение молекул в действии. То есть они у меня двигались хаотичным образом, хотя сам экран был неподвижен! У меня получалось быстро и легко рисовать карты гражданской войны и ВОВ, стрелки ударов синим и красным, а студентам это очень нравилось. Можно было показать учебный кинофильм, но это надо было писать заявку, а главное обращаться к контуженному в голову бывшему полковнику-ассистенту, что лично меня сильно напрягало, впрочем, и его тоже по вполне понятным причинам. Синекура есть синекура, а тут еще работать заслуженного человека заставляют…
Проектор для показа диафильмов тоже был, но считался за «отстой», так что реально мы могли пользоваться лишь кодоскопом и кинопроектором. И все!
Не помню, сколько я получал как «старший», но помню, что поскольку времени у меня стало больше, то иной раз я читал по 20 лекций за месяц, плюс к этому добавлялся гонорар в 40 рублей за 30-минутную телепередачу на местном ТВ (совершеннейший грабеж, если вдуматься!) и гонорары за статьи в газетах «Пензенская правда» и «Молодой ленинец», и журналах «Семья и школа», «Школа и производство», «Юный техник», «Моделист-конструктор», «Наука и жизнь» и т.д. То есть в итоге набегало не меньше, чем у тех же наших доцентов, получавших по 320 р. в месяц. Правда, доценты имели право лечиться в спецполиклинике ОК КПСС (с пальмами, коврами и очень хорошим отношением), а еще они регулярно ездили в командировки в Москву «для получения консультаций на кафедре истории КПСС МГУ по написанию учебно-методического пособия», «для работы в архиве ЦК КПСС», для работы в «Библиотеке иностранной литературы им. Рудомино» и т.д. На самом деле во всех этих местах лишь отмечалась командировка, а сами командированные либо тут же бежали по магазинам, либо посещали приобретенных во время обучения в московских аспирантурах друзей, которым те заранее покупали масло, сосиски, сыр, кофе и выдавали в обмен на деньги, либо за «натуру» в виде меда, домашних маринованных огурчиков и прочих провинциальных деликатесов. Очень хорошо шла наша фирменная пензенская водка «Золотой петушок», которая в то время выделывалась непосредственно в одноименном трактире и там же и разливалась. Сейчас она вроде бы тоже есть, но по сравнению с тем, что было это… «ну совсем не то»!
Кроме доходов от лекций, существовала еще и такая форма приработка, как участие в «круглых столах». Хороших преподавателей, умевших заинтересовать аудиторию, приглашали участвовать в общении с народом на круглых столах. Цена «круглого стола» была действительно круглой – 25 р. «за стол». Четыре раза за месяц вот так «постоловался», вот тебе и 100 р. к 320 р. зарплаты, хотя, разумеется, все эти суммы записывались тебе в партвзносы и заплатить меньше, чем ты получал «по левой», означало «обмануть партию», со всеми вытекающими последствиями.
Работа, как вы видите, была «не бей лежачего», но всё изменилось осенью 1991 года.
Продолжение следует…
Информация