Миллиарды для Военно-морского флота
Достойно всяческого сожаления, что национальное оборонное сознание по-прежнему трагически слабо сообразуется с многообразием факторов достаточности в оборонном строительстве. Такое ощущение остается и от заявлений нашего руководства на темы оборонного строительства, полагающего, видимо, что «чрезвычайное финансирование», декларированное в известных размерах и на известный срок, решает абсолютно все проблемы на поле обороны. Рассуждая, видимо, по западному образу и подобию: за деньги можно купить все. Вместе с тем опыт просвещенного человечества, как и наш собственный отечественный опыт, подсказывает, что успех только в полноте и единстве всех определяющих процесс факторов, а в таком специфическом деле, как военное, особенно.
Между тем в официозе просматривается едва ли не абсолютизация финансового или материального фактора. Работает формула «деньги – это новое вооружение, а новое вооружение – это новый облик армии и флота».
Что ж, можно только приветствовать повышение денежного содержания военнослужащих, пенсий, внимание руководства к квартирному вопросу военнослужащих и ветеранов. Все это вызывает законное чувство удовлетворения, если бы не приходилось слышать, как под видом «реформ» разрушаются десятилетиями, а то и столетиями выверенные структура ВС, военное управление, военное образование, система подготовки войск и флотов и другое.
При этом, поди угадай, делается это злонамеренно, с целью окончательно подорвать боеспособность армии и флота, либо неосознанно дилетантами.
Справедливости ради замечу, что ни один серьезный отечественный военный специалист не находил структуры и институты ВС СССР, а затем и ВС России полностью отвечающими требованиям времени. Но это же не повод в одночасье лишиться их совсем, не получив ничего взамен.
Восстановив в памяти многообразие факторов, напрямую формирующих боеспособность ВС (помимо объемов и качества их вооружения), коснемся хотя бы некоторых из них подробнее.
ИСТОРИЯ ЛИШЬ ПРЕДОСТЕРЕГАЕТ ОТ ОШИБОК
В таких случаях принято начинать с исторических примеров. Буквально хрестоматийным на этот счет всегда являлся пример русско-японской войны 1904–1905 годов. Одна только Программа подготовки флота «для нужд Дальнего Востока» обошлась Российской империи в цифру, соизмеримую с несколькими государственными бюджетами.
Между тем самый непредвзятый анализ боевых действий в русско-японской войне на море убедительно свидетельствует: отправь морское ведомство осенью 1904 года на Тихий океан все, запланированное программами, и прикупи в придачу те злосчастные броненосные крейсера, что по сей день не дают покоя некоторым исследователям, результат войны был бы тем же самым. Беда состояла не в количестве эскадренных броненосцев и броненосных крейсеров, Россия безнадежно страдала параличом управления во всех государственных и военных сферах. А пополнение и без того неслабого русского флота на театре военных действий новыми кораблями только умножило бы японские трофеи.
Итак, флот, считавшийся третьим в мире, позорно проиграл обе кампании, частью погиб, частью бесславно достался торжествующему врагу в виде трофеев, невиданно умножив не только славу и авторитет, но и численность его флота (по одним только броненосцам на восемь единиц).
Хотя войну с Японией принято считать типично морской, точнее с определяющим морским фактором, на суше тоже велись с большим ожесточением широкомасштабные боевые действия. Пришлось перебросить миллионную армию, огромные объемы вооружения и снаряжения, значительная часть личного состава прибыла из запаса. Можно представить себе, во что это обошлось бюджету.
Что касается самого Великого Сибирского пути – только что завершенной железной дороги на Дальний Восток, это был грандиозный, буквально геополитического значения проект на уровне таких, как Суэцкий и Панамский каналы, если не масштабнее. Кстати, астрономические затраты на него уместно отнести тоже к расходам на войну: ведь без дороги война была бы невозможна в принципе.
Таким образом, получается, что даже такие невероятно высокие расходы на оборону могут обернуться отсутствием ожидаемого результата, ибо, кроме них, есть еще много сущего и необходимого.
Лишь недавно развеян миф о том, что в июне 41-го немцы навалились на нас многократно превосходящими силами. И это вместе с внезапностью нападения обусловило тяжелейшие неудачи на фронтах в кампаниях 1941–1942 годов. Оказалось, мягко говоря, не подтверждается. Даже если вести речь о качественной стороне дела, то и здесь количество новых и несравненных танков Т-34 и КВ (заведомо превосходивших все немецкие), новых самолетов составляло внушительную цифру. Суммарное же количество танков, орудий, самолетов однозначно в нашу пользу. В то же самое время массовые образцы техники и вооружения противника сами по себе не слишком-то превосходили наши старые массовые образцы. Они брали зачастую незначительными для гражданского взгляда деталями и нюансами: моторизацией и механизацией войск, радиофикацией танков и самолетов, более рациональным вооружением, лучшей освоенностью их экипажами и расчетами, лучшей разведкой, отработанным взаимодействием. А главное превосходством в управлении войсками.
Однако речь даже не об этом. В контексте поднятой здесь темы приходится напомнить, каких колоссальных усилий, финансовых затрат и даже жертв стоило стране вооружение Красной армии, подготовка ее к войне. Именно вооружению Красной армии были посвящены первые советские пятилетки со всеми вытекающими издержками. И вот результат – тяжелейшее, едва ли не роковое начало войны.
Как и в случае с предыдущим примером, ненавязчиво формируется вывод: не все решается деньгами и ресурсами, истраченными на вооружение. Существует немало и других решающих факторов. Они известны: это структура, кадры, военное образование, оперативная и боевая подготовка и другое. Их недопустимо игнорировать. Однако в среде преобладающих в последнее время партикулярных или полугражданских (по происхождению своему) руководителей этого почему-то хронически не понимают, относя все остальные (кроме финансового) факторы к разряду, видимо, само собою разумеющихся, на чем можно не останавливать, не рассеивать свое стратегическое внимание.
ПЕРЕВООРУЖЕНИЕ КАК ФАКТОР ЭКОНОМИКИ
На вооружение, как следует из выступлений наших руководителей, планируется потратить 23 трлн. руб. Потратим и «будет счастье». Тем более что совсем недавно на последней коллегии МО прозвучало, будто реформа в ВС наконец-то завершается, цели ее достигнуты, новый облик ВС всех устраивает, что может означать только одно: больше ничего менять не надо. Остается продолжать менять старые вооружения и военную технику на новые. Сейчас в армии новых ВВТ 16–18%, а станет, видимо, 100%.
Что касается актуальности вооружения, вернее, перевооружения, то с этим трудно не согласиться. Действительно, если обратиться, скажем, к проблемам флота (они автору ближе), там осталось совсем немного из того, на чем можно плавать и летать, не говоря уже воевать.
На Черноморском и Балтийском флотах в общей сложности одна или две дизель-электрические подводные лодки, четыре–пять современных надводных кораблей.
Не успели заговорить о покупке «Мистрали», как рельефно обозначилось отсутствие для него современных высадочных средств и средств огневой поддержки, то есть спектра необходимых типов вертолетов и катеров на воздушной подушке. Молчим уже об отсутствии для него разведывательных беспилотников. А без них трудно говорить об организации эффективных (глубоких) аэромобильных операций и рейдов вглубь побережья противника, для которых эта система вооружения и существует.
Не лучше положение с торпедным оружием для подводных лодок. Не говоря уже о более чем 20-летнем отставании или даже, точнее, провале с оснащением субмарин и надводных кораблей современными информационно-боевыми системами управления, элементами и средствами сетецентрических систем, занимающих все более значительное положение в концепциях современной войны на море и незаменимых в части перспективы «выравнивания» оперативных возможностей сил и группировок на ТВД.
Между тем вопрос стоит еще шире. Перевооружение должно быть настолько концептуальным и полным, чтобы не получилось, как у англичан в Фолклендском кризисе: 37 лет готовились к войне, а придя в Южную Атлантику, обнаружили, что воевать нечем, нет самолетов и вертолетов дальнего радиолокационного обнаружения (ДРЛО). Вакуум решений по этим архиважнейшим для флота, а стало быть, обороны проблемам и вопросам не только будущего, но и сегодняшнего дня становится просто угрожающим.
В армии, говорят, немногим лучше. По многим понятным военному человеку признакам армии Китая и даже Пакистана уверенно, на полном ходу, обходят нашу «непобедимую и легендарную» как по оснащению, так и организационно. Это впечатление убедительно закрепляется переходом на одногодичный срок службы. За это время можно «освоить», как ломать оружие и технику, бросать в своих и ронять под ноги гранаты, стрелять по своим из танковой пушки, но делу и искусству современного боя за год научиться невозможно. Ранее, в советское время, более образованному, физически и морально более устойчивому солдату и матросу едва хватало на это соответственно два или три года.
При финансировании закупок нового вооружения не обойтись без выделения солидной части средств на модернизацию производства. На старом оборудовании и технологиях невозможно производить технику и оружие сегодняшнего дня. Вместе с тем есть опасения, как бы за кадром не осталась сама разработка новых образцов, тем более что для многих разработчиков еще в большей степени, чем для производителей, не прошла даром многолетняя вынужденная пауза в работе. На экспорт, за счет которого кормилась в эти годы промышленность, шли еще советские образцы.
Опасения на этот счет сильны еще и потому, что в последние годы абсолютно необъяснимо сократилось количество опытно-конструкторских работ (ОКР), заказываемых Министерством обороны. Приходится учитывать, что «мозги», не востребованные в создании новых образцов оружия и техники, особенно быстро «усыхают» и теряются. А также то, что средний ОКР занимает по срокам от 7 до 10 лет. Так или иначе, с ними тоже придется делиться, о них нужно помнить. Равно как и создавать им условия.
Памятуя прошлый, не всегда положительный опыт, важно еще, чтобы задания на разработку новой техники выдавали военные, а не сама себе промышленность, которой выгодно разрабатывать и производить то, что ей выгодно, и что далеко не всегда совпадает с тем, что нужно для войны.
Таким образом, установили, что закупки нового оружия, вооружения и техники для армии и флота есть суть непростой и многоступенчатый по своей структуре процесс, охватывающий еще и возрождение промышленности, и даже науки.
Объективно существует простая, но чрезвычайно важная военно-экономическая аксиома: триллионы у нас – это совсем не то, что триллионы у них. Следует ясно видеть разницу: у них на эти деньги можно купить практически все оружие и вооружение в готовом виде, может быть, за исключением «самого заветного», придерживаемого для собственных ВС и самых «близких друзей». Мы же за свои «кровные» можем приобрести на мировом рынке разве что малозначительные «полуфабрикаты» двойного назначения. «Мистраль» – редкое и приятное исключение, да и то, если сможем им по-умному распорядиться. Так что вдвойне есть смысл вкладывать средства в свои промышленность и науку, но вкладывать рассудительно и умно, хорошо представляя, что конкретно и в какой последовательности нужно для обороны.
СТРУКТУРИРОВАНИЕ ВЕРТИКАЛИ ВОЕННОЙ ВЛАСТИ
Благодаря верно построенной структуре достигается знание того, что нужно для обороны, в какой последовательности удовлетворять ее нужды, и таким образом удается рационально распорядиться военным бюджетом, в частности, той его частью, что выделяется на вооружения.
При должном состоянии структуры вопросы количества, состава и дислокации основных группировок армии и флота, а также того, чем они должны быть вооружены и оснащены, решаются не спонтанно или конъюнктурно (имея в виду возможную позицию ОПК, а на основе стратегических концепций будущей войны, многократно проверенных на стратегических и оперативно-стратегических моделях квалифицированным персоналом Генерального штаба.
Таким образом, только стратегия может указать верный путь строительства ВС. Кстати, строительство ВС и является одной из задач стратегии. Для этого, в свою очередь, нужны особые требования к структуре и сбалансированности высшего органа военного управления – Генерального штаба, работающего с категориями стратегического порядка.
Как бы глубоко мы ни чтили опыт Великой Отечественной войны, авторитет ее полководцев, структура современного Генерального штаба давно созрела для эволюции в сторону некоего «коалиционного» органа начальников штабов, где равноценно должны быть представлены все виды ВС. На самом деле критерием вопроса является способность готовить и проводить операции во всех трех средах, а может, и в четырех, включая космос. Специфика существующего сугубо «армейского» Генерального штаба, ориентированная на континентальные угрозы, не позволяет делать этого на столь универсальном уровне. Представительство в нем ВМФ, ВВС требуемому уровню заведомо не соответствует. Представительство этих видов ВС остается только подчиненным.
Помнится, еще в Академии Генерального штаба в ходе неизбежного обсуждения этой проблемы оппоненты с жаром и убежденностью уверяли, что операций даже в трех средах мы проводить не можем, сил и средств якобы не хватает и разумно сосредоточиться на континентальных и прибрежных направлениях ТВД, где мы сильны и что-то можем. Но противник-то (пока вероятный) ни с чьими недостаточными возможностями и желаниями, точнее – уровнем мышления считаться не станет. Необходимые ему операции он планирует и готовится проводить. Более того, с удовольствием воспользуется нашими заблуждениями как слабостью.
А ведь за основу подготовки ВС и будущих операций, следуя азбуке военного дела, должны браться реальные замыслы и возможности вероятного противника, а не чье-то страстное желание «лишь бы не было войны» либо чтобы война шла по нашему сценарию. Между тем структура, оптимизированная к континентальному типу войны, перестала соответствовать требованиям времени уже в первые послевоенные годы, ибо вероятный противник и основные угрозы быстро переместились на океанские направления.
Следует сказать, что интуитивно с нашей стороны предпринимались отдельные верные шаги. Сюда отнесем срочное создание стратегической авиации, ядерного и ракетного оружия, освоение арктических районов для базирования этой авиации (по соображениям досягаемости), создание Военно-морского министерства и морского Генерального штаба как органов стратегического планирования и управления, большую кораблестроительную программу 1946 года, развертывание шести вместо четырех флотов, затем беспримерная программа развертывания атомных ракетных и многоцелевых подводных лодок.
Однако основа оставалась старой. Единый Генеральный штаб, являющийся, по сути, ГШ Сухопутных войск, продолжал, как и прежде, в годы войны, руководить всем военным строительством и подготовкой ВС СССР к возможной будущей войне. Он, естественно, вскоре «съел» морской Генеральный штаб, Морское министерство, а потом и «отменил» все, что напоминало морскую стратегию. То есть важнейшая стратегическая структура, окаменев, переставала соответствовать угрозам и вызовам современного мира. Воображение высшего руководства окончательно и бесповоротно попало под гипноз ракетно-ядерного варианта войны как основного. На ее фоне все остальное, касающееся, в том числе и сути, потерялось и сделалось непонятным, а потому малосущественным. От этого пострадало строительство ВМФ, ВВС, а вместе с ними – и могущество оборонного комплекса страны в целом, были нерационально израсходованы огромные средства и ресурсы.
Однако вернемся к возможным примерам оптимизации структуры.
Помимо реформы высшего органа стратегического управления, масштабы заявленного перевооружения просто не оставляют другого выбора, кроме немедленного формирования Морского министерства и Министерства авиации, которым целесообразно вменить в обязанность руководство строительством также гражданского флота, гражданской авиации по принадлежности с функцией в том числе и регламентизации безопасности их деятельности. У серьезного государственного дела должен быть хозяин, да еще на ожидаемом подъеме.
Всякий раз при очередном происшествии с самолетом или судном общественное внимание обостряется в отношении проблем авиации, авиапрома, судостроения, морского регистра. Но кто ими будет заниматься? Назовите такую структуру. Сколько мы будем летать на зарубежном старье с юными недоученными пилотами, которым впору опылять колхозные поля. Сколько нам вариться в хаосе коммерческого беспредела в таком важном и специфическом вопросе? Не могут в такой большой стране с такими бескрайними пространствами при столь масштабном процессе перевооружения и возрождения (если об этом серьезно) авиация и флот оставаться по-прежнему без хозяина, по сути дела, оставаться на общественных началах.
Оставим на совести запуганных обывателей «страшилки» разрастания новых министерств в гигантские коррумпированные структуры. Это чисто психологический пунктик национального менталитета. Так не надо делать их таковыми. Рецепт прост: возьмите и создайте совершенно новые структуры: министерства нового типа, как на Западе (некое управленческое Сколково), компактные и мобильные, без московской номенклатуры, их детей и родственников. Слава богу, в стране еще есть серьезные специалисты: кризис управления на государственном уровне проявляется как раз в незнании их в лицо.
Продолжать эту тему можно практически до бесконечности: настолько она носит всеобъемлющий и универсальный характер, скажем, в части влияния на все стороны жизни армии, флота, оборонной промышленности. Однако следует отдать должное и прочим факторам.
ОБРАЗОВАНИЕ, ОПЕРАТИВНАЯ И БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА
Существовала традиция называть прославленные учебные заведения кузницей кадров. Это распространялось и на военные учебные заведения. Впрочем, когда-то у нас были все основания гордиться отечественным, в том числе и военным образованием. Сейчас система образования – исключительно больной организм.
Учебные заведения, особенно в последние десятилетия, кадры – в полном смысле этого слова – не готовят. Выпускники становятся (или не становятся) настоящими офицерами только на флотах и в войсках. Система военного образования и раньше поставляла только исходный материал для формирования из выпускников военных кадров. Если вдуматься, наверное, в этом и состояли основные претензии к существовавшей системе образования. Достаточно обратиться к основополагающим критериям.
Флоту нужен специалист первичного звена, абсолютно готовый к исполнению своих обязанностей на корабле, подводной лодке. Между тем процесс ввода в строй выпускника училища на корабле затягивается на несколько месяцев. Особенно это касается будущих операторов главных энергетических установок (ГЭУ) электромеханических боевых частей (БЧ-5), инженеров инерциальных навигационных комплексов штурманских боевых частей (БЧ-1). Первых двух приходится даже командировать в Учебный центр ВМФ (УЦ ВМФ). Между тем боевые корабли должны соответствовать назначенной им готовности постоянно и не могут зависеть от «сезонных кадровых превратностей», связанных с приходом выпускников.
Попутно выпускникам приходится изучать устройство корабля, осваивать приемы и методы борьбы за живучесть, сдавать зачеты на дежурство по кораблю. Во многом сроки и успешность сдачи зачетов зависят не только от способностей и служебного рвения выпускника, но и таких обстоятельств, как план использования корабля, на который он попал. Так, осуществить допуск операторов ГЭУ и штурманов без выходов корабля в море вообще немыслимо.
Что касается выпускников Военно-морской академии, предназначаемых для службы в штабах тактического и оперативно-тактического уровня, приходится признать их недостаточный оперативный, оперативно-тактический уровень и кругозор, не позволяющий полноценно участвовать в выработке решения командира (командующего), в планировании боевых действий, операций, специальном их обеспечении. Возникает вопрос: что же здесь нужно реформировать?
Опыт передовых зарубежных флотов подсказывает, что последний год обучения выпускник (знающий, на какой корабль он идет) посвящает практической подготовке в УЦ ВМС и на учебно-боевых кораблях. Там сдает необходимые экзамены и приходит на свой первый корабль по выпуску уже совершенно подготовленным офицером. Тот же срок обучения, однако, при рациональной постановке вопроса, боевые корабли избавлены от даже временного пребывания на них неподготовленных членов экипажа.
В училищах давно пора поднять планку военно-морского воспитания настолько, чтобы по выходу из училища у выпускника формировалось совершенно твердое убеждение, что он выпускается офицером флота, а это звучит гордо и ко многому обязывает. Для этого молодых людей следует не тащить на флот, а отбирать сурово и взыскательно, всматриваясь не только в документы, но и в душу, пытаясь рассмотреть там склонность к морской службе и готовность преодолевать связанные с этим лишения и трудности. Внушать элитарность корабельной службы, чтобы не рвались на берег. А то ведь все «умники» служат на берегу.
В морском деле нет рецептов лучше старинных. Пропуская всех кандидатов через парусные учебные суда, осуществлять таким образом первичный отбор. Не любит моря, не выдерживает службы под парусами, нечего с ним и связываться: будущего сотрудника НИИ дешевле взять из гражданского вуза.
Опять же опыт старейших и передовых флотов подсказывает действенность так называемой альтернативной службы, когда путь в офицеры не заказан через матросскую службу. Из таких кадров получаются самые лучшие практики, и корабль свой они любят искренне и преданно. Очень помогало в этом плане прежде поощрение и распространение практики заочной учебы личного состава в вузах.
Гигантские резервы боевой готовности флота кроются в умело поставленной оперативной и боевой подготовке. Служба на хорошем корабле (соединении, эскадре) должна проходить, как в военное время, поддерживая личный состав в постоянном напряжении и уверенности, что так же предстоит действовать и на войне. Это освобождает обучаемых от опасного груза двойных стандартов, возбуждает интерес офицеров к службе.
Автору посчастливилось проходить школу службы (помощником командира атомной подводной лодки) у уникального командира корабля Анатолия Макаренко. Он резко отличался от всех командиров на соединении и, наверное, флотилии своими требованиями к боевой подготовке и организации службы. Его критерии боевой готовности не отличались от норм военного времени, зато не было более боеготового корабля в ВМФ. Корабль всегда был готов к любой проверке, ученью любой степени сложности, боевой службе. При том что многие вокруг не просто удивлялись, но порою крутили у виска пальцем.
Солидный жизненный и служебный опыт, следование примеру своего командира показали, что нет никакого другого пути, если ты задался целью честно и бескорыстно служить Родине на военном поприще.
КАДРЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ РЕШАЮТ
Здесь мне без исторических примеров не обойтись.
Русско-японскую войну проиграли вовсе не рядовые участники событий. У войны не было иной перспективы хотя бы потому, что на главном и единственном морском ТВД из 18 месяцев войны командующий флотом имелся всего 39 суток. Ровно столько оказалось отмерено судьбой вице-адмиралу Макарову в Порт-Артуре. Заменить в России его оказалось некем.
Непредвзятый анализ операций начального периода Великой Отечественной войны свидетельствует, что уровень управления войсками в оперативном и оперативно-тактическом звене нередко на порядок и более (просчитано конкретно, но эту цифру страшно озвучивать) уступал уровню управления в стане противника. Наверное, это странно слышать: привычнее ссылки на превосходство в силах, технике, внезапности нападения. Говоря о потере почти всего командования в 37-м, очень редко вспоминают об оперативном составе, который постигла та же участь и роль которого в войне трудно переоценить. Отсюда тоже астрономические потери и провалы.
Обобщая проблему, приходится еще раз напомнить, в России с кадрами всегда было тяжело.
Как-то еще в 1993 году, в ходе подведения итогов проверки войск и сил на Дальнем Востоке из уст тогдашнего первого заместителя министра обороны генерала Кондратьева пришлось услышать печальное признание в том, что в ходе многочисленных поездок не удалось сыскать ни одного начальника, способного подготовить и провести полковое ученье. В Сухопутных войсках это очень важный критерий боевой подготовки и даже боеготовности. Тогда еще не были «разогнаны» основные группировки и практически все генералы и адмиралы сидели на местах, было с кем эти ученья проводить. Однако кадров в истинном смысле этого слова, наверное, уже не оставалось. Имеет ли смысл говорить об этом сейчас, когда на флоте уже некого назначить руководителем даже для отработки действий кораблей в ордере.
Кадры – это адекватно и своевременно реагирующие на все превратности и изменения обстановки адмиралы, генералы и офицеры, способные в случае войны адекватно, сообразно современной обстановке, командовать подчиненными силами, проводить операции и управлять силами при ведении. Способные решать задачи теми силами и средствами, которые есть. В отличие от остальных, которых, по справедливости, уместнее называть просто должностными лицами, и которых, к сожалению, большинство.
И все же первым из факторов, определяющих успешность и перспективу строительства обороны государства, я назвал бы не вооружение и не структуру, а фактор возвращения военнослужащим достоинства – от рядового до генерала, адмирала. Как бы это ни казалось странным и ни отдавало гуманитарным популизмом, именно чувство собственного достоинства личного состава делает армию непобедимой. На это указывали авторитетные исследователи феномена непобедимости армий Наполеона. Достоинство и честь офицера всегда котировались выше жизни. Значит, не все так просто, чтобы игнорировать этот фактор сегодня.
Существуют и более свежие примеры. В начале 90-х по мотивам чести застрелился известный и высокопоставленный американский четырехзвездный адмирал, командующий операциями ВМС США. Случай очень странный с позиций современных представлений и, по мнению большинства, повод не заслуживал внимания. Однако подобные представления о чести у высшего офицерского состава сильно работают на авторитет флота, ВС, которым он принадлежал. Это особенно примечательно на фоне представлений о чести у его современников с других флотов, имеющих для подобных решений куда более веские основания.
Действительно, а насколько зависит эффективность обороны от достоинства командующего, генерала или адмирала. Не секрет, что в оные времена, об окончании которых мы еще не извещались, большинство даже весьма способных воинских начальников заходили в начальствующие кабинеты со своим мнением, а выходили с чужим, его мнением. Вот в чем трагедия.
Особо существенным выглядит то, что с понятием достоинства вплотную смыкается такое не заезженное у нас понятие, как военное (военно-морское) мышление. В 8 из 10 случаев самодостаточный, спесивый командующий интеллектуально проигрывает своему коллеге, готовому терпеливо и доброжелательно выслушать предложения офицеров своего штаба, старших специалистов. Множественные, если не все, наши национальные неудачи и промахи в части военного строительства напрямую связаны с невозможностью быть услышанными нашим руководством.
Информация