«Пражская резня» 1794 года
Генерал Суворов в сдавшейся Варшаве. 1794 год
В предыдущей статье («Варшавская заутреня» 1794 года») было рассказано о начале мятежа в Польше и трагических событиях, произошедших в Варшаве, где 6 (17) апреля 1794 года были убиты 2265 русских солдат и офицеров (число погибших потом увеличилось). Теперь мы продолжим этот рассказ, завершив его сообщением о третьем и окончательном разделе Речи Посполитой.
Триумфальное возвращение Суворова в Польшу
По свидетельству очевидцев, Екатерина II, узнав о резне безоружных солдат, устроенной поляками, в том числе и в варшавских церквях, впала в состояние истерики: кричала в голос, стуча кулаками по столу. Отомстить за вероломное убийство русских солдат и офицеров и навести порядок в Польше она поручила фельдмаршалу П. А. Румянцеву. По состоянию здоровья он от этой обязанности уклонился, вместо себя послав генерал-аншефа А. В. Суворова, который в тот момент находился в Очакове.
Анри Греведон. Портрет Суворова
Узнав об этом назначении, Суворов, сказал:
«Пойдём и покажем, как бьют поляков!»
Суворов мог говорить так с полным основанием: бить поляков он умел, что и продемонстрировал в ходе кампании в Польше 1769-1772 гг. Именно здесь он, кстати, и получил первое генеральское звание: начав войну в чине бригадира, закончил ее генерал-майором.
С тех пор прошло более двадцати лет, но поляки Суворова не забыли и очень боялись – настолько, что руководители мятежа решили обмануть своих сторонников. Они стали распускать среди мятежников слухи о том, что известный им своими полководческими талантами граф Александр Васильевич Суворов то ли убит под Измаилом, то ли находится на границе с Османской империей, которая вот-вот нападет на Россию. К Варшаве же, по их уверениям, должен был придти однофамилец этого полководца. Но к Варшаве шёл настоящий Суворов, который 22 августа 1794 года приказал своим войскам:
«Строжайше рекомендую всем господам полковым и баталионным начальникам внушить и толковать нижним чинам и рядовым, чтобы нигде при переходе местечек, деревень и корчм ни малейшего разорения не делать. Пребывающих спокойно щадить и нимало не обидеть, дабы не ожесточить сердца народа и притом не заслужить порочного названия грабителей».
Между тем русские и без Суворова уже воевали неплохо, и 12 августа город Вильно сдался российским войскам. 14 августа его жители подписали акт о лояльности России. А 10 октября (29 сентября) в бою с отрядом русского генерала И. Ферзена под Мацеёвицами был ранен и захвачен в плен «диктатор восстания и генералиссимус» Костюшко.
А. Жданов. Портрет Ивана Евстафьевича Ферзена, 1795 год
Ян Богумил Плерш. Ранение и взятие в плен Тадеуша Костюшко под Мацеёвицами 10 октября 1794 года
В этой войне принимали участие также прусские и австрийские войска.
Австрийцы, которыми командовал генерал-фельдмаршал Ласси, 8 июня взяли город Хелм. Прусские отряды во главе с самим королём Фридрихом Вильгельмом II в союзе с корпусом генерал-поручика И. Е. Ферзена 15 июня заняли Краков и 30 июля подошли к Варшаве, которую осаждали до 6 сентября, но, не сумев взять ее, отправились к Познани, где началось антипрусское восстание.
Суворов же, имея при себе лишь около 8 тысяч солдат, продвигаясь к Варшаве, в августе—сентябре 1794 года разбил поляков у деревни Дивин, у Кобрина, у Кручицы, под Брестом и под Кобылкой. После победы Суворова у Бреста, где поляки потеряли 28 орудий и два знамени, Костюшко за считаные дни до своего пленения приказал при новом столкновении с русскими использовать заградительные отряды:
«Чтобы во время битвы часть пехоты с артиллериею всегда стояла позади линии с пушками, заряженными картечью, из которых будут стрелять в бегущих. Всякий пусть знает, что идя вперед, получает победу и славу, а подавая тыл, встречает срам и неминуемую смерть».
А Суворов, объединившись с другими русскими частями, действовавшими в Польше, и доведя численность своей армии до 25 тысяч человек, 22 октября (3 ноября) подошел к польской столице.
Штурм Праги
Уже на следующий день русский полководец бросил свои войска на штурм Праги – хорошо укреплённого правобережного предместья Варшавы. Для мятежников, которые совсем недавно выдержали более чем двухмесячную осаду союзных прусских и российских войск, это стало полной неожиданностью: они был настроены на многомесячную (если не многолетнюю) войну. Действительно, по всем канонам военного искусства штурмовать Прагу было безумием. У русских было около 25 тысяч солдат и офицеров и 86 орудий, среди которых не оказалось ни одного осадного. Прагу, хорошо укреплённую за месяцы, прошедшие после начала восстания, защищали 30 тысяч поляков, у которых было 106 артиллерийских орудий.
Штурм Праги 24 октября 1794 года
Но Суворов верил в русских солдат, а те страстно желали отомстить вероломным полякам за убийства безоружных сослуживцев. Российский полководец знал о настроениях своих подчинённых, и приказ, отданный им накануне штурма, гласил:
«В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать. Кого из нас убьют, — Царство Небесное; живым — слава! слава! слава!»
Также он гарантировал защиту всем полякам, что придут к русскому лагерю.
Но помнившие об участи своих товарищей русские не настроены были щадить мятежников, а поляки, подозревавшие, что прощения за вероломство не будет, защищались отчаянно, фактически прикрываясь мирным населением Праги. И это яростное сопротивление лишь озлобляло штурмующие войска.
А. Орловский. Штурм Праги в 1794 году. Рисунок чернилами на бумаге, 1797 год
Бой за Прагу продолжался всего один день, но участники этой операции сравнивали его со штурмом Измаила. Ожесточение сторон поразило даже видавших виды очевидцев. Суворовский генерал Иван Иванович фон Клуген вспоминал:
«Один польский дюжий монах, весь облитый кровью, схватил в охапку капитана моего батальона и вырвал у него зубами часть щеки. Я успел в пору свалить монаха, вонзив ему в бок шпагу по эфес. Человек двадцать охотников бросились на нас с топорами, и пока их подняли на штыки, они изрубили много наших. Мало сказать, что дрались с ожесточением, нет – дрались с остервенением и без всякой пощады. В жизни моей я был два раза в аду – на штурме Измаила и на штурме Праги... Страшно вспомнить!»
Он же рассказывал потом:
«В нас стреляли из окон домов и с крыш, и наши солдаты, врываясь в дома, умерщвляли всех, кто им ни попадался… Ожесточение и жажда мести дошли до высочайшей степени… офицеры были уже не в силах прекратить кровопролитие… У моста настала снова резня. Наши солдаты стреляли в толпы, не разбирая никого, — и пронзительный крик женщин, вопли детей наводили ужас на душу. Справедливо говорят, что пролитая человеческая кровь возбуждает род опьянения. Ожесточенные наши солдаты в каждом живом существе видели губителя наших во время восстания в Варшаве. „Нет никому пардона!“ — кричали наши солдаты и умерщвляли всех, не различая ни лет, ни пола».
А вот как вспоминал о том страшном дне сам Суворов:
«Дело сие подобно Измаильскому... Каждый шаг на улицах покрыт был побитыми; все площади были устланы телами, а последнее и самое страшное истребление было на берегу Вислы, в виду варшавского народа».
Польский композитор М. Огиньский оставил такое описание этого штурма:
«Кровавые сцены следовали одна за другой. Русские и поляки смешались в общей схватке. Потоки крови лились со всех сторон... Битва стоила многочисленных жертв как полякам, так и русским... 12 тысяч жителей обоих полов были перебиты в предместье, не щадили ни стариков, ни детей. Предместье было подожжено с четырех сторон».
Итогом этого сражения стала гибель от 10 до 13 тысяч польских повстанцев, примерно такое же количество попало в плен, русские потеряли около 500 человек убитыми, до тысячи было ранено.
Суворов, которого поляки и сочувствовавшие им европейцы обвиняли потом в ужасной жестокости, фактически спас Варшаву, приказав разрушить мосты через Вислу – чтобы не позволить охваченным азартом боя войскам войти в польскую столицу. Эту же цель преследовали заслоны, поставленные Суворовым на пути к Варшаве.
Капитуляция Варшавы
Русский полководец дал возможность варшавянам капитулировать на почетных условиях, и они, потрясенные развернувшимся у них на глазах штурмом Праги, поспешили воспользоваться этим предложением. Ночью 25 октября в русский лагерь прибыла делегация магистрата Варшавы, которой были продиктованы условия капитуляции. Были освобождены 1376 русских солдат и офицеров, 80 австрийских и более 500 прусских. Причем только русские военнослужащие были переданы без оков – остальные оставались связанными до последней минуты: таким нехитрым образом варшавяне пытались выказать свою покорность и извиниться перед своими победителями.
Любопытно, что сожженные по приказу Суворова мосты через Вислу восстановили сами поляки: именно по ним русская армия вошла в Варшаву. Столицу жители города сдали по всем правилам: 29 октября (9 ноября) Суворов был встречен членами магистрата, вручившими ему символический ключ от города и бриллиантовую табакерку с надписью «Warszawa zbawcu swemu» – «Избавителю Варшавы» (!). По русской традиции, Суворову также был преподнесен хлеб с солью.
Въезд Суворова в капитулировавшую Варшаву
Сдавшаяся Варшава и ее граждане избежали мести за убийство русских солдат и офицеров. Более того, Суворов оказался настолько великодушным и был настолько уверен в своих силах и в страхе поляков, что почти сразу же освободил 6000 ещё недавно сражавшихся против него неприятельских солдат, 300 офицеров и 200 унтер-офицеров королевской гвардии. Возмущенный его мягкостью, статс-секретарь Екатерины II Д. П. Трощинский писал императрице:
«Граф Суворов великие оказал услуги взятием Варшавы, но зато уж несносно досаждает несообразными своими там распоряжениями. Всех генерально поляков, не исключая и главных бунтовщиков, отпускает свободно в их домы».
Но главных «защитников Праги» Суворову простить не удалось: польские генералы Зайончек и Вавжецкий, бросив свои войска, бежали еще до окончания штурма.
Мнение Европы
Все это не спасло Суворова от «мнения просвещенный Европы», объявившей его ни много ни мало «полудемоном». И даже Наполеон Бонапарт не стеснялся в выражениях, когда писал о Суворове в Директорию осенью 1799 года: «Варвар, залитый кровью поляков, нагло угрожал французскому народу». Поляки же, в отличие от русских, свою европейскую политкорректность даже во времена Варшавского договора и СЭВ проявлять не стали, именуя события того дня «Пражской резней».
Железный крест, установленный в варшавской Праге в память жертв 4 ноября 1794 года
Надо сказать, что польскую и европейскую версию тех событий (о полном и беспощадном избиении гражданского населения Праги) традиционно приняли и многие представители либеральной российской интеллигенции. Даже А. С. Пушкин в стихотворении «Графу Олизару» написал:
И мы о камни падших стен
Младенцев Праги избивали,
Когда в кровавый прах топтали
Красу Костюшкиных знамен.
Младенцев Праги избивали,
Когда в кровавый прах топтали
Красу Костюшкиных знамен.
Поэт сообщает об этом с некоторой гордостью, но факт «избиения пражских младенцев» не отрицает.
Кстати, много позже А. А. Суворов (сын ребенка, так и не признанного великим полководцем) отказался подписать приветственный адрес в честь именин виленского генерал-губернатора М. Н. Муравьева, участвовавшего в подавлении очередного польского восстания, и удостоился печально-ироничных строк стихотворения Ф. М. Тютчева:
Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские – Европы не спросясь…
…
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему…
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей –
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские – Европы не спросясь…
…
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему…
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей –
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
(Стихотворение датировано 12 ноября 1863 г., впервые напечатано в журнале «Колокол» А. Герцена 1 января 1864 г.).
Собственно, именно благодаря процитированным строкам Тютчева этого сомнительного внука Суворова сегодня и вспоминают иногда.
Другую точку зрения на события 1794 года представлял Денис Давыдов:
«Легко осуждать это в кабинете, вне круга ожесточенного боя, но христианская вера, совесть и человеколюбивый голос начальников не в состоянии остановить ожесточенных и упоенных победою солдат. Во время штурма Праги остервенение наших войск, пылавших местью за изменническое побиение поляками товарищей, достигло крайних пределов».
Суворов знал, что говорили и писали о нем в европейских столицах, и сказал потом:
«Меня считали за варвара – при штурме Праги убито было семь тысяч человек. Европа говорит, что я чудовище, но… миролюбивые фельдмаршалы (прусские и австрийские) при начале польской кампании провели все время в заготовлении магазинов. Их план был сражаться три года с возмутившимся народом… Я пришел и победил. Одним ударом приобрел я мир и положил конец кровопролитию».
Действия Суворова в Польше в 1794 году действительно достойны удивления. Г. Державин так написал об ударе Суворова по Праге:
Шагнул — и царство покорил!
Именно за эту кампанию в Польше Суворов получил чин фельдмаршала, причем Екатерина II сообщила ему, что не она, а он «сам произвел себя своими победами в фельдмаршалы, нарушив старшинство».
Другими наградами стали имение с крепостными крестьянами численностью 6922 мужские «души», два прусских ордена – Чёрного и Красного орла, и портрет с бриллиантами, присланный австрийским императором.
Что русскому хорошо…
Ф. Булгарин, ссылаясь на рассказ уже знакомого нам фон Клугена, утверждал, что именно в захваченной Праге появилась знаменитая поговорка «Что русскому здорово, немцу – смерть» и автором её стал сам Суворов. Полководец высказался так о смерти немецкого полкового врача (по другим данным, коновала), который вместе с русскими солдатами выпил найденный в одной из аптек спирт. Однако о состоянии здоровья русских солдат, выпивших этот денатурат, ничего не сообщается: вполне возможно, им тоже потом было, мягко говоря, не слишком хорошо.
Горькие плоды польской авантюры
Падение Праги и капитуляция Варшавы привели к полному поражению деморализованных поляков. Все отряды мятежников сложили оружие в течение недели. Последние их отряды отступили в Сандомирское воеводство, где и сдались генералу Денисову у города Опочно и генералу Ферзену у деревни Радочине (здесь был пленен и ставший польским главнокомандующим генерал Вавжецкий).
Всего к 1 декабря было взято в плен 25 500 польских солдат вместе с 80 пушками. Но уже 10 ноября Суворов известил князя Репнина (в подчинении которого он формально находился):
«Кампания кончена, Польша обезоружена. Инсургентов нет… Частью они рассеялись, но превосходною положили ружье и сдались с их генералами, без кровопролития».
Итоги этой авантюры для Польши были страшны и печальны.
24 октября 1795 года представители Австрии, Пруссии и России, собравшиеся на конференции в Петербурге, объявили о ликвидации Речи Посполитой и даже о запрещении употребления самого понятия «польское королевство».
25 ноября 1795 года, в день рождения Екатерины II, король Станислав Понятовский отрекся от престола.
Каково же отношение поляков к «своим» участникам тех событий? Последнего законного монарха страны, Станислава Августа Понятовского, они всегда презирали и не любят до сих пор, называя «соломенным королем». В 1928 году урна с прахом не имевшего никаких особенных заслуг перед Польшей короля Станислава Лещинского была торжественно захоронена в Вавельском соборе Кракова. А останки Станислава Понятовского, переданные советскими властями Польше в 1938 году (таким образом руководители СССР надеялись улучшить отношения с соседями), были погребены в скромном костеле его родного городка Волчина и лишь в 1995 году перенесены в варшавский собор святого Яна.
А ведь именно у Понятовского были все шансы сохранить независимой хотя бы часть Речи Посполитой, если бы не активное противодействие людей, которых в Польше считают героями. Именно эти «патриоты», на гербах которых с полным правом можно написать девиз «Слабоумие и отвага», были виновниками страшной геополитической катастрофы Речи Посполитой. Костюшко и его соратники своими действиями и спровоцировали Третий (и последний) раздел Польши. Они не погибли вместе с Польшей и отнюдь не бедствовали после поражения. Расскажем о некоторых из них.
Судьба мятежников
Генерал Юзеф Зайончек воевал с Россией ещё в 1792 году. В 1794 г. он сражался против российских войск в трёх битвах (под Рацлавицами, Хелмом и Голькувом), был членом Военного суда и руководителем обороны Варшавы. После поражения бежал в Галицию, откуда через год перебрался во Францию, где поступил на службу к Наполеону Бонапарту. Участвовал в Египетском походе, был командиром «Северного легиона», состоявшего в основном из поляков, дослужился до звания дивизионного генерала. В 1812 году снова воевал против России и потерял ногу при переправе через Березину, из-за чего попал в плен в Вильно. Александр I взял его на русскую службу, присвоил звание генерала от инфантерии, а в 1815 году и вовсе назначил своим наместником в царстве Польском. Зайончек получил три российских ордена: Андрея Первозванного, Святого Александра Невского и Святой Анны I степени. Умер он в Варшаве в 1826 году.
Другой польский генерал, сражавшийся против русских войск в 1794 году, – Томаш Вавжецкий, в 1796 г. принес присягу на верность России, был членом Временного совета, управлявшего Варшавским герцогством, сенатором и министром юстиции царства Польского.
Ян Килинский, один из идеологов и вождей «Варшавской заутрени» (напомним, что тогда он лично убил двух русских офицеров и казака), был освобождён Павлом I, принес присягу на верность Российской империи и продолжил заниматься подрывной деятельностью уже в Вильно. Снова был арестован — и снова освобождён. Поселившись в Варшаве, до смерти в 1819 году получал пенсию от российского правительства.
Тадеуш Костюшко после ареста вполне комфортно жил в доме коменданта Петропавловской крепости, пока не был помилован вступившим на российский престол Павлом I. Новый монарх ещё и подарил ему 12 тысяч рублей. Эти деньги Костюшко потом вернул, что вызывает очень интересные вопросы о том, на содержании у каких людей (и каких государств) находился всё это время польский герой и патриот: ведь собственных источников доходов у него не было. Жил он в США и Европе, умер в Швейцарии в 1817 году. В настоящее время этот вождь восстания, похоронившего Речь Посполитую, вопреки всему, считается одним из главных национальных героев Польши.
Информация