Французская революция. Якобинцы
Очередная угроза революции
С самого начала французская буржуазия и ее политические представители стремились заключить сделку с оппозицией. Они опасались, что массы не остановятся на отмене феодальных привилегий аристократии, а предпримут наступление на саму собственность.
Бриссо, лидер жирондистов, выступал против «дезорганизаторов», которые «уравняли бы все – собственность, богатство, цены на конюшни, различные услуги, причитающиеся обществу». Он отразил панику своих богатых покровителей. Однако в момент величайшей опасности спасение революции зависело от мобилизации наиболее угнетенных масс общества.
Якобинцы и жирондисты первоначально принадлежали к одной партии. Но, тогда как последние отшатнулись, расшевелив «низшие слои» общества, якобинцы увидели, что это была единственная альтернатива, если революция должна была быть защищена.
В то время как политические вопросы в правительстве затягивались, угроза контрреволюции снова подтолкнула массы к действию. Герцог Брунсвикский, возглавлявший вторгшиеся армии, издал манифест, угрожавший местью, если королю и королеве будет причинен какой-либо вред.
Это была не пустая угроза.
По всей Франции группы роялистов, хорошо снабженные деньгами и оружием, ждали сигнала, чтобы нанести удар по революции в ее тылу. Уже в 1791 и 1792 годах произошли восстания роялистов в Перпиньяне, Арле, Лозере, Виварии, Иссинго и Вандее.
Уверенный в успехе король, наконец, устроил то, что было равносильно парламентскому перевороту, отправив в отставку министерство жирондистов 13 июня 1792 года. Были подготовлены все условия для монархического переворота.
Несомненно, вступление австрийской и прусской армий в Париж в сопровождении эмигрантов-роялистов предвещало бы бойню в таких масштабах, что последующий революционный террор выглядел бы как чаепитие.
Однако вскоре положение революции снова было спасено.
Дантон, Марат, Шометт и Эбер сформировали новую революционную коммуну, обеспечив организованное самовыражение масс, которые избирали делегатов от своих «секций». Помимо этого, 10 августа 1792 года прогремело крупное восстание. Дворец Тюильри был взят штурмом, и Людовик был вынужден бежать за защитой к тому самому правительству, против которого он замышлял заговор.
Под давлением масс правительство отстранило короля и приняло ряд прогрессивных законов. Всеобщее избирательное право для мужчин было, наконец, завоевано. Земли эмигрантов конфисковывались для продажи небольшими партиями, хотя на практике большинство из них продавалось богатым.
Тем не менее августовское восстание стало важным поворотным моментом.
Своими действиями массы показали, что они потерпят не что иное, как коренное и отраслевое преобразование общества. Старая основа для компромисса была разрушена. Умеренные жирондисты были вынуждены прервать тайные переговоры с королем. Все формы правления, партии и институты были брошены в плавильный котел.
Подъем якобинцев
Политический центр тяжести сместился внутри Ассамблеи с ростом левых якобинцев за счет жирондистов. Что еще более важно, ось власти перешла от дискуссионной палаты к «улице», от Национального собрания к революционным органам местной власти и клубам, которые вдохновляли их и вооружали идеями и лозунгами.
Революционные коммуны начали занимать центральное место, особенно Парижская коммуна, в которой доминировали «люди 10 августа»: Дантон, Марат, Эбер и Шометт.
Якобинцы, радикальное крыло мелкобуржуазной демократии, добились успеха, потому что они, в отличие от жирондистов, были готовы опереться на массы, чтобы справиться с реакцией. Они не подняли руки в ужасе от «сентябрьской резни», когда парижане ворвались в тюрьмы, чтобы устроить плебейское сведение счетов с аристократической контрреволюцией.
Какими бы мрачными ни были эти события, их можно понять только в свете ужасной опасности, нависшей над революционным Парижем. Более поздний опыт контрреволюционного Термидора в 1794 году и Белого террора, последовавшего за побежденной революцией 1848 года и Парижской коммуной 1871 года, показывает, какой кровавой бойни можно было ожидать, если бы реакция восторжествовала.
В отличие от бесчисленных жертв термидорианского террора, убитых без суда, по крайней мере, якобинцы импровизировали трибуналы, перед которыми заключенным аристократам давали шанс защитить себя. И это не было полной формальностью, как утверждалось. В то время как 1 465 заключенных были убиты, 1 335 были оправданы – факт, который вряд ли упоминается авторами, стремящимися изобразить парижан как кровожадных монстров.
Сентябрьские массовые убийства представляли собой отчаянный акт самообороны революционного Парижа, спонтанную акцию, призванную вселить ужас в сердца врагов.
Казнь короля и противостояние якобинцев и жирондистов
20 сентября 1792 года вновь избранный Конвент, сменивший Ассамблею, собрался в Тюильри. Жирондисты теперь представляли правое крыло. Левые, сидевшие на самых высоких скамьях, были известны как «Гора».
Под влиянием августовского восстания и сентябрьских массовых убийств жирондисты, которые в любом случае были формальными республиканцами, проголосовали вместе с якобинцами за отмену монархии.
С этого момента революция характеризовалась борьбой между «Горой» и жирондистами внутри Конвента и растущей враждебностью Парижской коммуны к Конвенту в целом.
Суд над королем выявил напряженность между теми, кто хотел остановить революцию, и теми, кто находился под давлением масс, которые были готовы идти до конца. Невозможно было серьезно бороться с реакцией, не разобравшись с «первым звеном в цепи контрреволюции». Но жирондисты отказались казнить Людовика, что, как они правильно понимали, означало бы для революции точку невозврата.
Отвергнув тактику затягивания жирондистов, Конвент небольшим большинством голосов проголосовал за казнь. Революция сожгла все мосты.
По словам Дантона:
Объединенные короли угрожают нам; поэтому мы бросаем к их ногам, как мерило битвы, голову Короля.
Поражение аристократии и свержение монархии августовским восстанием 1792 года, кристаллизовали классовые противоречия внутри революционного лагеря. По мере продвижения революции, наиболее колеблющиеся элементы Конвента резко сдвинулись вправо, в то время как якобинцы под давлением масс переместились влево. Открытый раскол стал неизбежным.
Это отражало усиление классовой войны.
Крупная буржуазия нажила состояния на военных контрактах, финансовых спекуляциях и покупке церковных земель. Масса людей страдала от дефицита, резкого роста цен и быстрого обесценивания валюты. Парижские прачки провели демонстрацию под лозунгом: «Du pain et du savon» (хлеб и мыло). Продуктовые магазины были разграблены во время продовольственных бунтов.
Перепуганные жирондисты оклеветали бунтовщиков, как «агентов Питта» – британского премьер-министра. Под видом федерализма жирондисты отразили панику богатых купцов Бордо, Нанта, Лиона и Тулона на событиях в Париже. В ответ полупролетарские массы потребовали большего централизма, увеличения полномочий Конвента, революционного террора для подавления реакции.
Движение достигло своего пика с 31 мая по 2 июня 1793 года.
В зал для дебатов Конвента вторглась масса людей, требовавших изгнания депутатов-жирондистов. Это восстание ознаменовало решительную победу революции: триумф наиболее революционного крыла, основанного на плебейских массах в Париже, против реакционной буржуазии и ее агентов-жирондистов.
Окончательная победа революции и террор
Выход масс на сцену был вызван отчаянной ситуацией для революции, которую можно сравнить только с самыми мрачными годами Гражданской войны в России после 1917 года, когда советское правительство подверглось нападению 21 иностранной армии и когда на одном из этапов большевики контролировали только лишь территорию вокруг Петрограда и Москвы.
Испанская армия пересекла Пиренеи. Пруссаки вторглись с востока. Тулон был вероломно сдан англичанам. В регионе Вандея началось кровавое восстание, угрожавшее Нанту. Жирондисты устраивали восстания в провинциях на стороне контрреволюции. Марсель и Лион также сдались врагу.
Французская революция, особенно в ее кульминационный момент 1793–1794 годов, была великой войной за социальное освобождение, которую французский народ вел вопреки невероятным обстоятельствам. Они противостояли могущественным и многочисленным врагам, как внутри, так и снаружи. Против них были выставлены великие державы Европы. И все же, несмотря ни на что, им удалось отстоять революцию.
Такая победа была бы немыслима, если бы не концентрация власти в руках наиболее решительных и дерзких элементов революционной демократии. Комитет общественной безопасности, созданный Конвенцией, действовал как передний край войны против внутренней реакции.
До тех пор, пока террор был направлен против агентов старого режима и врагов революции, он играл необходимую и прогрессивную роль в контексте крайне опасной ситуации на внутреннем фронте.
Без сомнения, эксцессы были, например, в Нанте и Лионе, при печально известном Жозефе Фуше, который позже стал агентом термидорианской, бонапартистской и даже роялистской реакции и миллионером с титулом герцога Отранто.
В любом случае террор был лишь одной из черт непримиримой войны, развязанной революцией. Гораздо важнее была невероятная и беспрецедентная мобилизация всей нации, которая и была секретом успеха, который казался невозможным.
Чтобы убедить народ сражаться, якобинцы пошли на уступки требованиям масс. Конституция 1793 года была первой по-настоящему демократической конституцией – прямым завоеванием масс в борьбе. Неважно, что эта конституция в сложившихся условиях так и не была в действительности введена в действие. На практике массы уже навязали свою собственную прямую революционную демократию.
Партия якобинцев на вершине
Однако общая тенденция характеризовать якобинцев как своего рода «социалистическую» партию совершенно неуместна. Несмотря на непрерывный подъем и падение партий и программ, которые неизменно выдвигали на первый план радикальную тенденцию, классовое содержание французской революции никогда не переставало носить буржуазный характер. Фракция Робеспьера была просто наиболее последовательно революционной из мелкобуржуазных течений, которые доминировали в Конвенте.
Под давлением масс якобинцы довели буржуазную революцию до ее пределов и в некоторой степени даже за них, вторгнувшись в частную собственность. Это ни в коем случае не являлось социалистической тенденцией в якобинизме, твердо стоявшей на почве буржуазной собственности, а лишь желанием примирить полупролетарские слои, часть которых, несомненно, хотела пойти дальше.
В сентябре 1793 года новые массовые демонстрации вынудили Конвенцию, в которой доминировали якобинцы, принять закон об «общем максимуме» или потолке цен. Новые военные действия требовали строгого контроля над экономикой, что накладывало ограничения на капитализм. Комитет общественной безопасности вел безжалостную войну против спекуляций. Имущество ссыльных и повстанцев было конфисковано. Был даже элемент национализации, например, оружейной промышленности и армейских поставок. Были установлены ограничения на богатство и наследование. Конфискованные богатства аристократов и контрреволюционеров финансировали помощь старикам, больным, вдовам и сиротам.
Вершина революции и ее упадок
Эти меры получили восторженное одобрение масс, став ключом к военной победе.
И какая это была победа?
Мир никогда прежде не видел зрелища народа, поднявшегося с оружием в руках. Подмастерья, пахари, кузнецы, рабочие бросились откликаться на призыв, и изумленная Европа смотрела, как эта оборванная армия необученных добровольцев продолжала наносить поражение за поражением хорошо подготовленным полкам Англии, Пруссии, Австрии и Испании.
То, что перевернуло чашу весов, помимо умелого командования, было, прежде всего, моральным духом революционного солдата.
К концу 1793 года враг был практически вытеснен с французской территории. Революция торжествовала на всех фронтах. Феодальные повинности были окончательно отменены без какой-либо компенсации. В июне 1793 года Конвент принял жизненно важный закон, который произвел настоящую аграрную революцию, вернув крестьянам всю землю, отнятую у сельских общин. Торжество крестьянина было полным. Власть аристократии была сломлена.
Но как раз в тот момент, когда революция достигла своего пика, она начала отступать.
С революционной диктатурой якобинцев буржуазная революция достигла пика и вышла за свои пределы. Идти дальше означало бы угрожать буржуазной собственности. Это не входило в планы Робеспьера и других якобинских лидеров.
Буржуазная революция отличается от социалистической революции так же, как капиталистическая система отличается от социализма. Законы движения, управляющие капитализмом, не зависят от сознательной воли правящего класса. Капитализм как бы регулирует сам себя посредством слепой игры рынка. Следовательно, для его воплощения не требуется сознательной и научной программы.
Напротив, яростные страсти и революционная энергия, необходимые для свержения старого режима, никогда не могли бы быть вызваны обращением к ценностям рынка, морали грабителей денег и отвратительной реальности наемного рабства для многих.
Социалистическая революция может быть осуществлена только сознательной деятельностью масс, борющихся за свое самоосвобождение. Напротив, буржуазная революция, по сути, передача власти от одного привилегированного меньшинства к другому, всегда должна основываться на иллюзиях. Английские буржуа XVII века считали себя избранниками Божьими, борющимися за установление правления святых на земле. Их французские эквиваленты почти 150 лет спустя апеллировали к разуму и говорили о свободе, равенстве и братстве. Но при конкретном развитии производительных сил эти идеальные формы могли быть наполнены, в конечном счете, только капиталистическим содержанием.
Победа якобинства, наиболее последовательного и революционного крыла мелкой буржуазии, столкнула лидеров революции с противоречиями между стремлениями пробужденных городских масс и объективными пределами буржуазной революции. Само якобинство было уничтожено этим противоречием.
Крах якобинцев
Часть из якобинцев, что были вокруг Дантона и Десмулена, хотели остановиться, сосредоточив огонь на продолжающемся терроре.
Другая фракция, группировавшаяся вокруг Эбера и Ру, представляла крайнее плебейское левое крыло якобинизма, основанное на Парижской коммуне. Это крыло одержало верх и поддерживало террор и реквизиции, которые они рассматривали как оружие против богатых. Растущая сила ярости после падения жирондистов начала пугать лидеров якобинцев, подталкивая Робеспьера и Дантона к временному и нестабильному союзу.
С другой стороны, когда угроза контрреволюции была устранена, имущие классы, включая теперь значительную часть крестьянства, отреагировали на годы бурь. Богатые требовали порядка и защиты от парижан. Средние слои – жаждали тишины и покоя, чтобы продолжить работу по обогащению самих себя. Внутри Конвента бывшие сторонники жирондистов, колеблющийся центр, запуганные и молчаливые в предыдущий период, стали беспокойными.
Робеспьер пытался балансировать между фракциями и группами. Но неизбежно он выступил в пользу имущих классов.
К началу 1794 года массы были измотаны четырьмя долгими годами боев. Продолжающийся крах бумажной валюты, длинные очереди, нехватка хлеба и общая бедность резко контрастировали с коррупцией в высших эшелонах власти. Правда, Робеспьер все еще жил в столярном доме на улице Сент-Оноре, а Сен-Жюст обедал куском хлеба и несколькими ломтиками сосисок, все еще сидя за своим столом.
Недовольство было распространено среди парижской бедноты и рядовых якобинцев. Они контролировали клуб Кордельеров и старую базу Дантона, а также открыто говорили о праве на восстание. Но классовый баланс сил уже решительно изменился против них.
Якобинцы опирались на народные массы, чтобы нанести удары по жирондистам. Как только они были устранены, первоочередной задачей Робеспьера стало перенаправить свой огонь против левых.
Поскольку власть была сосредоточена в руках Комитета общественной безопасности, независимо функционирующие секции представляли потенциальную угрозу власти якобинцев. Поэтому они предприняли шаги по подчинению 40 000 революционных секций Комитету общественной безопасности, который начал чистку против левых, тем самым подорвав базу поддержки масс.
В марте 1794 года Хеберт и 19 его последователей были внезапно арестованы и казнены. Массы, измученные и дезориентированные, на этот раз не смогли отреагировать.
Это событие в целом рассматривалось как конец революции.
Хотя Робеспьер попытался уравновесить это ударом по правым якобинцам, казнив Дантона и его сторонников, маятник начал необратимо качаться вправо.
Как только страх перед парижанами был устранен, баланс сил внутри Конвенции быстро изменился. Часть якобинцев перестала поддерживать Робеспьера, тем самым оставив его в изоляции. Раскол отразился и на самом Комитете общественной безопасности
Государственный переворот 9-го Термидора (27 июля) 1794 года был неизбежным результатом. Почувствовав волну недовольства, охватившего теперь все классы, фракция недовольных якобинцев восстала против Робеспьера.
Однако в ночь на 10-е Термидора Робеспьера спасли и доставили в Парижскую коммуну. Но этот шаг лишь отсрочил неизбежное. На этот раз массы не отреагировали ни на что, и относительно небольшие силы, которыми командовал Конвент, смогли снова захватить Робеспьера и его сторонников, и немедленно казнить их без суда.
Подытог
За несколько лет Франция прошла путь от абсолютной монархии через конституционную монархию к буржуазной республике.
После июля 1794 года она вернулась к директории, бонапартизму и, наконец, после поражения Наполеона при Ватерлоо в 1815 году – к абсолютной монархии.
Французская революция ознаменовала решающую социальную и политическую трансформацию: сокрушение власти аристократии, радикальное очищение авгиевых конюшен феодализма и распределение земли миллионам мелких крестьянских собственников. Несмотря на все превратности политической надстройки, основные социальные завоевания революции остались.
Информация