«Не думаю, чтобы какая-нибудь армия Запада пережила Сталинград» (Radio Free Europe/Radio Liberty)
В августе отмечается 70-летие начала Сталинградской битвы – жестокой и безжалостной осады, которая в итоге оказалась главной точкой психологического и военного перелома во Второй мировой войне.
Корреспондент «Радио Свобода» Койлин О’Коннор беседует с видным британским историком, автором «Сталинграда», Энтони Бивором.
РС: Считаете ли вы, что книги вроде вашей сыграли свою роль в исправлении перекоса в изложении фактов о Второй мировой войне, то есть до 1970-х гг. история войны в англоязычном мире фокусировалась главным образом на Западном фронте, тогда как Восточный фронт не получал заслуженного внимания? Изменилось ли хоть как-то отношение Запада к этой войне?
Энтони Бивор: Полагаю, что в огромной степени да. И это не просто вопрос Восточного фронта, который, как я считаю, был позорно заброшен западными историками. Дело ещё и в секретности, которая поддерживалась на протяжении холодной войны Советским Союзом и непредоставлении западным историкам со своей стороны допуска к архивам.
РС: Какое место вы отдадите Сталинградской битве по её влиянию на ход ВМВ и её конечный итог?
Бивор: Главным в Сталинградской битве было то, что в психологическом отношении она стала поворотной точкой войны. И для Красной Армии, и для вермахта стало вполне понятно, что движение отныне будет уже на Запад, и в конце концов Берлин постигнет та же участь, что и Сталинград.
По-моему, даже сегодня в высшей степени знаменательно, что на стенах Рейхстага вы можете видеть надписи русских солдат со словами «Сталинград-Берлин». В их понимании эти два города были очень сильно связаны между собой.
Вспоминаю одну вещь из тех, что больше всего меня поразили – как после победы пожилой русский полковник закричал на выходящую из Сталинграда колонну шаркающих обмороженными ногами немецких военнопленных, показывая на руины вокруг: «Вот каким будет Берлин!»
РС: Имели ли жестокость и зверства боевых действий в Сталинграде значимое отношение к тому факту, что они, по сути, были противостоянием двух тоталитарных армий, иными словами, боевой синдром, сдача в плен и т.п. – попросту не были такими явлениями, на которые можно закрыть глаза?
Бивор: Я не думаю, чтобы какая-нибудь армия Запада пережила Сталинград. Для того, чтобы войска оставались на своих позициях, требовались воистину безжалостные формы дисциплины, особенно на раннем этапе сражения, когда и в самом деле казалось, будто всё трещит по швам.
Оказалось, что в общей сложности около 13500 [советских солдат] были казнены своими же, Красной Армией – в ходе битвы обычно это делалось СМЕРШ или особыми подразделениями НКВД. Позади войск с целью недопущения их отхода стояли загрядотряды.
Это было необычайной смесью и мужества, и принуждения. Были ужасающие сообщения о том, как казнили солдат. Иногда их даже не расстреливали, как полагается, из-за того, что расстрельная команда была частично в состоянии алкогольного опьянения или чего-то ещё. В таких случаях они, бывало, выбирались из воронки от снаряда, куда сваливали их тела, показывались наружу, и их снова расстреливали. Таким образом, в этом событии были кое-какие действительно страшные стороны.
Но именно из этого необычайного контраста следует, что никогда нельзя обобщать. Нельзя сказать, что солдаты в Сталинграде держались только из-за жестокой дисциплины. Имел место очень искренний идеализм и самая неподдельная решимость сражаться дальше – и изумительный уровень самопожертвования. Как я сказал, я не считаю, что какая-либо западная армия – британская ли, французская или американская – вообще бы выжила в Сталинграде или удержалась там на западном берегу Волги – в отличие от Красной Армии, которая это сделала.
ФОТОГАЛЕРЕЯ: Сталинградская битва
Массовая бомбардировка Сталинграда с воздуха в начале сражения в августе 1942 года обратила в руины значительную часть города
Так выглядела главная железнодорожная станция Сталинграда в конце 1942 года
Тем не менее, разрушение Сталинграда так и не помогло взять город немцам, увязшим в истощающих боевой дух уличных боях среди развалин зданий
Русская медсестра перевязывает раненого солдата в ходе уличной стычки в Сталинграде. Во время осады женщины-врачи и санитарки часто находились в самой гуще боя
Комиссар Никита Хрущёв (слева) обсуждает вопросы тактики с командующим Южным (Сталинградским) фронтом Красной Армии генералом Андреем Ерёменко (второй слева) и другими офицерами
Простые, но ужасающе эффективные ракетные установки «Катюша» наводили страх на немецкие войска и подрывали их боевой дух
Сбитый немецкий истребитель лежит среди руин Сталинграда. Во время осады в небе над городом разгорались масштабные воздушные бои
Жестокие условия, в которых протекала битва, отягчались суровой русской зимой
Советские вооружённые силы в конце концов окружили немцев в Сталинграде, предопределив тем самым участь 6-й армии Гитлера
Многие немцы советскому плену предпочли борьбу до горького конца
Советские офицеры проходят мимо немецких военнопленных в момент, когда битва вступает в свою финальную стадию
В условиях исчерпания запасов провианта большинство немцев к моменту завершения боевых действий были истощены и обессилены
Из приблизительно 110 тысяч немецких военнопленных, захваченных в Сталинграде, лишь 6 тысяч вернулось в Германию
Советский солдат триумфально поднимает флаг над Сталинградом в феврале 1943 года
РС: Читая Вашу книгу о Сталинграде, я к своему удивлению узнал, что на стороне немцев воевало много русских…
Бивор: В той или иной форме на стороне немцев служило в общей сложности около миллиона русских или представителей других советских национальности. Тогда большинство этих людей называли «хиви» – Hilfswilliger [нем. «желающий помочь»] – или вспомогательными добровольцами. Во многих случаях они не были настоящими добровольцами. Их более-менее принудительно набирали в лагерях военнопленных, потому что они страдали от голода, и им предлагалось какое-то питание. По сути, во многих случаях их использовали в качестве рабочего скота или для рытья траншей.
После того, как был ликвидирован сталинградский котёл, какое-то их число – понимая, что их убьют свои же, – взяли оружие в руки и часто воевали против своих. И, по всей видимости, их судьба представляет собой тот вопрос, который в архивах определённо не раскрыт. Я слышал, что многих из них впоследствии даже не расстреливали, а по приказу забивали до смерти, чтобы не переводить на них патроны. Кого-то, говорили, заставляли ложиться на дорогу под идущие танки.
Разумеется, месть в их отношении была действительно жестокой. И это нельзя было относить исключительно на счёт советских властей. Таким было настроение большинства военнослужащих Красной Армии того времени. Они видели в них самых отвратительных предателей, которых можно было только представить. И именно поэтому они бы с радостью приняли участие в убийствах «хиви» и русских в немецкой военной форме.
РС: Принимая во внимание более-менее полное уничтожение военной промышленности Сталинграда, а также то обстоятельство, что Германия к 1942 году уже контролировала необъятные просторы советской территории, что побудило немцев отдать столько сил на взятие города? Имело ли вообще смысл в военном отношении их желание покорить Сталинград?
Бивор: Нет, абсолютно нет […] Только тогда, когда Гитлер начал испытывать сомнения в достижении своей цели захвата нефтяных месторождений Кавказа, он в довольно типичной для него манере стал активно переводить своё внимание на символ победы, а не чисто военную – если так вам угодно – цель. И Сталинград, поскольку он носит имя Сталина, мог хотя бы символизировать форму победы.
Ввиду того, что Сталинград находится на Волге, носит имя Сталина, Гитлер был полон решимости взять его во что бы то ни стало. И это всё продолжалось… Я имею в виду, что самый гибельный момент, который фактически предопределил судьбу 6-й армии, имел место в ноябре, когда Гитлер отдал приказ Паулюсу предпринять последнюю попытку овладеть Сталинградом и даже приказал ему использовать в качестве пехоты экипажи танков «на своих двоих». Да, это было абсолютным безумием…
РС: Надломил ли Сталинград Гитлера психологически?
Бивор: Он был точкой психологического перелома для всех, мне кажется. Стало заметно, как нацистская пропаганда вдруг перешла от обещаний окончательной победы к фактическому запугиванию немцев последствиями поражения. По тому, что было сделано Советскому Союзу, было вполне понятно – расплата будет страшной. А значит, Германии по этой причине оставалось только сражаться до последнего.
РС: Другим аспектом Сталинграда, который я посчитал особенно интересным, было участие в боевых действиях с советской стороны женщин, причём многих из них прямо на линии фронта. Является ли оно чем-то совершенно уникальным для той битвы?
Бивор: Нет, оно не было уникальным для той битвы. Довольно любопытно, что на самом деле намного больше женщин служило позже в последующих сражениях.
[...]
В Сталинграде было большое число женщин, которые служили с невероятной отвагой. Главным образом это были молодые девушки – прямо со школьной скамьи, – которые работали санитарками и буквально вытаскивали мужчин с огневого рубежа. Многие из них погибли. Для молодых женщин их возраста они проявили изумительное мужество.
Другие воевали лётчицами – так называемыми «ночными ведьмами», как их окрестили немцы. Это были молодые женщины, сведённые в отдельный полк, которые управляли такими маленькими бипланами. Они выключали свои двигатели и планировали над немецкими окопами, сбрасывали бомбы, опять включали двигатели и сразу же улетали.
Также было определённое количество женщин – на деле весьма небольшое, – которые служили в танках.
Но в Сталинграде не было женщин-снайперов. Боюсь, что фильм «Враг у ворот», из которого следует, что женщины работали снайперами, как в случае Рейчел Вайс, попросту не соответствует действительности.
Женщины-снайперы появились позже. Первая снайперская школа для женщин была организована в феврале 1943 года, как раз после Сталинградской битвы. А затем уже было большое количество женщин-снайперов, которые на самом деле служили на многих фронтах.
РС: Вас не раздражает то, как в последние годы массовая культура присвоила себе Сталинград, например фильмами, похожими на «Враг у ворот», или чрезвычайно популярной компьютерной игрой «Call of Duty«, создатели которой утверждают, что сделали всё возможное, чтобы воссоздать обстановку на поле боя в Сталинграде? Считаете ли вы, что они искажают восприятие обществом той битвы? Или, быть может, они хотя бы поощряют интерес к предмету…
Бивор: Ну, я думаю, Сталинград стал очень значимым символом. Я не люблю использовать слово «культовый», но элемент его присутствует, отчасти потому, что это было одним из самых отчаянных сражений с уличными боями в самом центре города. Мне кажется, это привлекает своим кинематографическим потенциалом, а применительно к массовой культуре ещё и всей этой темой снайперов и тому подобного.
[...]
Сталинград превратился в один огромный миф. А вообще, Жан-Жак Анно, режиссёр «Врага у ворот» сказал мне как-то: «Но, Энтони, кто может сказать, где начинается миф, и кончается правда?» … Не знаю, является ли это оправданием для того, чтобы поиграться с историей, или разновидностью поговорки о том, что история, что дышло. Боюсь, это одна из проблем, вытекающих из того, что запросы Голливуда и индустрии развлечений в своей основе полностью несовместимы с потребностями истории.
РС: Есть ли большие различия между тем, как Сталинград воспринимается в России, и тем, каким его видят в Германии и в других странах?
Бивор: Ну, я думаю, обе стороны придут в согласие относительно общей схемы и обстоятельств случившегося, а также конкретных дат. Мне не кажется, что здесь есть какое-либо существенное расхождение. Но очевидно, что существуют огромные разногласия в анализе и подходе к моральному состоянию своих собственных войск, их умонастроений и тому подобного. Любая страна неизбежно будет смотреть на тот или иной аспект Второй войны через призму своих собственных, а не чьих-либо других представлений.
Основной упор на советской стороне будет на героизме. Что касается принуждения, дисциплины из-под палки, загрядотрядов и всего остального – вы не найдёте ничего особенного по этим вопросам в любом российском изложении истории битвы.
С немецкой стороны, вам не найти очень многого относительно того, что делалось в отношении мирного населения, а также того, как обращались с русскими гражданскими, захваченными по немецкую сторону линии фронта.
Поэтому обязательно будут болевые точки, скажем так, которые будут не замечаться каждой из сторон.
[...]
С точки зрения русских, Сталинград является великим олицетворением русского героизма и великого советского вклада в разгром фашистского зверя и всего, что из этого следует. В указанном смысле российская пропаганда в отношении этого отдельного аспекта весьма незначительно отличается от советской…
Полагаю, для немецкой стороны было актуальным видеть в этом намного больше трагического. Почти в каждой немецкой книге по этой теме где-нибудь в оглавлении встречается слово «трагедия». И, конечно же, с немецкой точки зрения это была трагедия, которую Гитлер навлёк на немецкий народ своим упрямством и навязчивыми идеями. И что это было совершенно ненужное поражение.
РС: Возможно, это довольно поверхностный вопрос, но в чём, по вашему мнению, сохраняющееся спустя 70 лет после самих событий наследие Сталинграда?
Бивор: Я не считаю, что наследие, если вам так угодно, непременно должно быть в высшей степени поучительным, раз оно стало неким символом. Как и многими другими историческими параллелями, им любят злоупотреблять. Я имею в виду, что до войны в Ираке со мной успела связаться почти каждая газета в стране. Это было удивительно – одна за другой названивали и спрашивали, не могу ли я написать статью о том, почему битва за Багдад должна стать похожей на Сталинградскую. И приходилось объяснять раз за разом, что она не будет ничем, что бы её напоминало. Но я боюсь, что именно так, и довольно часто, наследие, как ни странно, превращается в долг, потому что люди становятся одержимыми прошлым и почему-то считают, что история должна повториться. История никогда не повторяется.
Думаю, на примере определённых политических лидеров вроде Джорджа Буша, сравнивающего 11 сентября с Пёрл-Харбором, или Тони Блэра, пытающегося поставить на одну доску Саддама Хуссейна и Гитлера, мы увидели, как угроза Второй мировой войны превратилась в такой доминирующий ориентир, который стал уже по-настоящему опасным – не только политическом смысле, так как влияет на стратегические решения, но и потому что им склонны руководствоваться СМИ.
Удивительно, как газеты любят мыслить несложными, прямыми параллелями, о которых можно просветить читателей, но на поверку всегда обманчивыми и, как правило, очень опасными.
Информация