О роли ГМШ в Морском министерстве перед Цусимой и о злоупотреблениях в Российском императорском флоте
В этой статье я попытаюсь разобраться в том, какими же полномочиями обладал З.П. Рожественский на посту начальника Генерального Морского штаба Морского министерства, а также какими были его возможности по противодействию флотской коррупции. Которая, увы, была весьма и весьма распространена в Российском императорском флоте.
Пионер – ты в ответе за все!
Что мне всегда нравилось во многих критиках З.П. Рожественского – так это абсолютная уверенность в том, что Зиновий Петрович отвечал ну вот решительно за все процессы организации Российского императорского флота.
Отсюда и широчайший спектр претензий, начиная от некачественных снарядов и недостаточной артиллерийской подготовки, до неправильных типов кораблей и отсутствия проработанной тактики и стратегии флота.
Причина к этому понятна и проста.
Современная военная наука шагнула далеко вперед со времен конца XIX – самого начала XX века, и мы, слыша «начальник Генерального морского штаба», подсознательно наделяем его теми полномочиями и ответственностью, которые привыкли видеть у военного человека в этой должности.
Таким образом, мы, конечно, упускаем из виду реальное положение дел.
Вместо изучения того, какими полномочиями и функционалом обладал начальник ГМШ в том же 1903 году, мы проецируем на него свое представление о том, чем он обладать был должен.
За что должен был отвечать ГМШ?
Для тех лет вполне оптимально выглядел бы следующий функционал:
1. Составление плана войны на море и мероприятий по организации боевой готовности морских вооруженных сил империи.
2. Разработка кораблестроительных программ.
3. Формирование соединений флота.
4. Подготовка к войне морских театров военных действий.
5. Разработка мобилизационных планов.
6. Ведение оперативно-стратегической обстановки на морских театрах и изучение иностранных флотов.
7. Сбор и обработка статистических данных о русском флоте.
8. Подготовка предложений по «составлению международных деклараций».
9. Руководство морскими агентами (атташе) за границей.
10. Наблюдение за изданием журнала «Морской сборник» и преподаванием курса военно-морских наук в Николаевской морской академии.
Надо сказать, что в Российской империи появился орган, обладающий всеми вышеперечисленными полномочиями.
Но, увы, появился он только после Русско-японской войны, в 1906 году. И назывался он не ГМШ, а МГШ (Морской Генеральный штаб).
Почему, на мой взгляд, такой функционал оптимален?
Очень просто: эффективное управление чем-либо требует от нас нескольких простых шагов.
Первый из них – поставить цель.
В данном случае целью является план войны на море, а точнее – задачи, которые в ходе такой войны должен решить флот.
Второй шаг – изыскать необходимые ресурсы для достижения цели и спланировать их использование.
И это решается определением тактики, составлением кораблестроительных программ и формированием соединений флота, а равно их подготовкой, причем все вышесказанное – в полномочиях МГШ.
Таким образом, МГШ имел возможность и поставить цели и задачи флотам, и определить потребный состав сил, и заказывать корабли и целые эскадры требуемых ТТХ, и объединять их в оптимальные с точки зрения стратегии и тактики соединения, да и обучать в соответствии с задачами в будущей войне.
Третий шаг – осуществить планируемое, внося необходимые изменения по мере реализации планов.
Это было во власти МГШ.
То есть на МГШ возлагалась огромная ответственность, но одновременно он наделялся полномочиями, достаточными для решения своих вопросов. Говоря иными словами, обязанности тут вполне соответствовали правам для их исполнения.
Безусловно, если бы орган, подобный МГШ, был создан за несколько лет до Русско-японской войны, с его начальника вполне можно было бы спрашивать за ее результаты по всему спектру озвученных выше вопросов.
Но в 1903 году и ранее МГШ не было. А был ГМШ, обладавший… совершенно иными полномочиями.
О возникновении ГМШ
Строго говоря, Морской штаб его императорского величества появился в 1828 году, но затем по ряду причин был упразднен путем слияния с Морским министерством.
Но не думаю, что уважаемому читателю будет так уж интересна эта история: лучше перенесемся в 1867 год, когда структура управления отечественным флотом подверглась очередному пересмотру.
Как видно из схемы, управлял всем Главный начальник флота и морского ведомства, имевший чин генерал-адмирала. Управляющий Морским министерством, на которого возлагался в том числе и функционал морского министра, находился у него в подчинении. А вот ниже…
С точки зрения сегодняшних представлений об управлении – структура не просто ужасная, а совершенно кошмарная.
И дело тут вот в чем.
В нормальной иерархии наверх выдвигаются цели стратегические, за ними – следует тактика, как метод решения конкретных задач, позволяющих добиться стратегического результата. И уже от тактических задач выдвигаются требования к оружию, которым оные задачи и будут реализованы. То есть совершенно очевидно, что оружие создается для решения тех или иных задач, а не задачи придумываются для того или иного оружия.
Но что мы видим в структуре Морского министерства от 1867 года?
За создание кораблей отвечает Морской технический комитет (МТК). И именно ему каким-то «чудесным» образом оказались подчинены:
1. И основной разработчик новых тактик и стратегий, в качестве какового, как ни странно, выступала редакция журнала «Морской сборник», которая и присматривала за передовым мировым опытом и вела дискуссии соответствующего содержания на страницах своего издания.
2. И Комитет морских учебных заведений, который также по определению должен смотреть «немножко дальше» текущих кораблестроительных программ.
То есть в данной структуре телега, очевидно, оказалась впереди лошади.
Но на этом грустная история управления отечественным флотом только начинается.
Как уже было сказано выше, теоретической проработкой вопросов тактик и стратегий занимался «Морской сборник», находившийся в ведении МТК. Но функционал редакции этого почтеннейшего журнала прямо пересекался с Канцелярией Морского министерства, которая каким-то непонятным образом «утянула» на себя одеяло множества несвойственных ей функций.
Канцелярия Морского министерства:
1. Вела «дела политические в отношении к морскому ведомству» и «дела по преобразованию учебных заведений» (при том что, напоминаю, Комитет морских учебных заведений подчинялся совершенно иной структуре – МТК).
2. Собирала сведения по иностранным флотам и обрабатывала всю зарубежную корреспонденцию.
3. Составляла годовые денежные сметы министерства, планы хозяйственных операций, отчеты по Морскому ведомству, собирала сведения о деятельности портов и вела переписку по подрядам.
И – вишенка на торте!
4. Осуществляла предварительное планирование учебных кампаний.
Помимо этого, выходило так, что Канцелярия Морского ведомства умудрялась еще и вмешиваться в руководство применения флота, как в мирное, так и в военное время.
Но, как будто этого было мало, существовал еще и Инспекторский департамент, который как бы дополнял функции Канцелярии Морского ведомства.
Попросту говоря, Инспекторский департамент занимался формированием команд, вел дела по прохождению службы чинами флота, осуществлял «окончательное» планирование учебных кампаний, следил за их выполнением, а также за местоположением кораблей в море, и отвечал за связь с ними.
В целях обеспечения связи, Инспекторский департамент имел в своем распоряжении телеграфную связь и посыльные суда.
Функционал Инспекторского департамента охарактеризовать можно не иначе как «рваный» и «половинчатый».
Он формировал команды, но не отвечал ни за фактическое обучение экипажей, ни за методики такого обучения. Планировал уточненные кампании, но не самостоятельно, а на основании спущенных сверху (из Канцелярии Морского министерства) рамочных планов, выступая лишь исполнителем и конкретизатором задач, озвученных свыше. Обеспечивал связь и слежение за перемещением кораблей, но не управлял ими.
Уважаемый читатель может задать вопрос: зачем автор столько времени уделяет обязанностям Инспекторского департамента?
Ответ очень прост: в 1884–1885 гг. именно этот орган Морского министерства и был преобразован в Главный Морской штаб (ГМШ).
Так вот, при реформировании новоиспеченному ГМШ добавили обязанностей в дополнение к тем, что у него были раньше.
ГМШ должен был отвечать за:
1) управление флотом в боевом отношении;
2) планирование боевой подготовки;
3) сбор и систематизацию сведений по иностранным флотам;
4) руководство строевой частью;
5) ведение дел по личному составу.
При этом у Канцелярии Морского ведомства забрали часть совершенно несвойственных ей функций в части управления флотом.
Иными словами – начинание-то было благое, но проблема состояла в том, что «отсыпав» ГМШ обязанностей, реорганизаторы совершенно забыли добавить новоиспеченному штабу возможностей для их исполнения.
Та же Канцелярия, «явочным порядком» присвоившая себе ряд управленческих функций в 1867 году, имела в своем составе аж 7 отделений: кораблестроительное, комиссариатское, артиллерийское, строительное, счетное, по делам Адмиралтейств-совета и распорядительное. А ГМШ вынужден был обходиться всего-то двумя отделами – военно-морским и личного состава.
Но корень зла был даже не в этом.
А в совершенно порочном стиле управления, принятом в Морском министерстве, в силу которого за один и тот же процесс отвечало несколько служб сразу.
Проще всего будет пояснить это на примере процесса строительства новых кораблей.
За это дело параллельно отвечали две структуры – Главное управление кораблестроения и снабжения (ГУКиС) и Морской технический комитет.
По факту они, конечно же, находились в постоянных контрах, но оба страдали от вмешательства вышестоящего начальства – генерал-адмирала и управляющего Морским министерством.
При этом у нас, как известно, очень любили пересматривать ТТХ строящихся кораблей в процессе строительства: однако единого органа, который отвечал бы за это тоже не имелось. К оценке тех или иных изменений могли привлекаться или ГМШ, или Морской ученый комитет. И то же касалось первоначальных ТЗ на проекты новых кораблей.
Так вот, для того чтобы понять возможности и место ГМШ в структуре Морского министерства, их нужно рассматривать через призму сложившихся тогда порядков.
Вот, к примеру, ГМШ отвечает за управление флотом в боевом отношении и на основании этого хочет проверить качество артиллерийских боеприпасов реальными испытаниями.
Может он это сделать?
Теоретически, если смотреть на функционал, то право у него такое вроде бы есть: ведь качество снарядов – это важнейшая составляющая боевого управления.
Но в существующей структуре Морского министерства начальник ГМШ сделать это не способен. Ведь Комиссия морских артиллерийских опытов подчинялась не ему, а МТК.
А МТК для ГМШ является параллельной структурой и начальнику ГМШ не подчиняется.
Таким образом, для того чтобы организовать проверку эффективности боевых снарядов, начальник ГМШ должен договориться с руководством МТК о том, что такая проверка нужна, а затем – убедить в этом свое непосредственное руководство в лице Управляющего Морским министерством.
Но не факт, что этого хватит, ведь свое «фи» может высказать ГУКиС: какие еще опыты, когда производство новых снарядов поставлено на поток?
Впрочем, если уж управляющий Морским министерством встанет на сторону начальника ГМШ, то приструнить ГУКиС будет несложно. Только вот, как бы самого управляющего в этом случае не приструнил начальствующий над ним генерал-адмирал…
Откровенная слабость и неспособность ГМШ выполнять поставленные перед ним задачи была очевидна задолго до начала Русско-японской войны. Именно поэтому еще в 1888 году адмирал И.Ф. Лихачев и представил проект организации новой структуры – Морского Генерального штаба, который занимался бы вопросами планов войны, боевой подготовки, судостроения и вооружения.
Причем он действовал не только «по субординации» – свои предложения он опубликовал в виде статьи. В ней он на примере Крымской войны показывал необходимость такого органа.
И что же?
Статья имела большой положительный отклик в России и за рубежом, но руководство Морского министерства предпочло проигнорировать работы И.Ф. Лихачева.
А 20 ноября 1902 года уже вице-адмирал А.А. Вирениус делает большой доклад на имя управляющего Морским министерством о необходимости формирования отдельного оперативного управления для разработки планов войны.
При этом к докладу была приложена записка лейтенанта А.Н. Щеглова, в которой он на примере Русско-турецкой войны показывал, какой вред русской армии нанесло отсутствие «подготовительных работ Штаба». Надо сказать, что А.Н. Щеглов очень сильно рисковал, так как, по сути, поставил под сомнение компетентность государя императора, находившегося на театре военных действий и руководившего ими.
И что?
Да ничего.
Самое забавное в том, что такой вот орган появился в составе ГМШ именно в то время, когда должность начальника ГМШ занимал З.П. Рожественский.
Но даже и этот факт почему-то не мешает критикам упрекать последнего: чего это он аж до 1904 года дотянул?
Должен был успеть раньше!
В общем, нужно понимать, что существовавшая в те годы структура Морского министерства служила едва ли не одной цели – обеспечить полновластное хозяйствование по всем вопросам флота главнейшего начальника, сиречь – генерал-адмирала.
Это как раз и достигалось тем, что полномочия решать один и тот же вопрос делегировались сразу нескольким не подчиняющимся друг другу службам, и они не могли решить ничего существенного без личного соизволения великого нашего князя Алексей Александровича.
И создание самостоятельного органа, который бы взял на себя сквозное управление процессами формирования военных планов, организации боевой подготовки и выдачи заданий судостроению совершенно не соответствовало стилю руководства «Семи пудов августейшего мяса».
Увы, но большинство современных критиков З.П. Рожественского (и уважаемый М. Климов в их числе) обо всем этом не имеют ни малейшего представления.
З.П. Рожественскому ставится в упрек, что он не организовал подготовку 1-й Тихоокеанской эскадры – не подготовил ее к бою. Что он не отреагировал на сигналы, т. е. на поданную ему по инстанции записку Брусилова…
Да полноте, какая записка!
Отношения ГМШ и морских сил Дальнего Востока складывались на редкость своеобразно задолго до вступления З.П. Рожественского в должность.
ГМШ, как мы помним, вроде бы отвечал за «управление флотом в боевом отношении», но на территорию Дальнего Востока это не распространялось!
Так, в 1902 году, когда в ответ на англо-японский союз было заключено дипломатическое соглашение между Россией и Францией о морской политике на Дальнем Востоке, соответственно, ГМШ запросил Командующего морскими силами на Дальнем Востоке о военных планах вверенных ему сил.
Ответ Командующего был восхитителен.
Тот сообщил в ГМШ, что план войны у него имеется, но сам этот план передавать в Петербург он посчитал совершенно излишним.
А в 1903 году все только ухудшилось.
Личным приказом государя императора от 30 июля 1903 года на Дальнем Востоке было организовано особое наместничество во главе с генерал-адьютантом адмиралом Алексеевым.
При этом император дал собственноручно указания полномочий:
«Мой наместник на Дальнем Востоке есть естественный Главнокомандующий всеми сухопутными и морскими силами края».
В итоге, как сообщает нам официальная история, ГМШ вообще не имел никакого отношения к планированию действий морских сил на Дальнем Востоке, касательно хоть планов войны, хоть обучения экипажей.
Смирился ли с таким подходом З.П. Рожественский?
Отнюдь – он попытался все же организовать и планирование боевых действий, и боевую подготовку. Но, понимая, что у него просто не хватит полномочий служебного положения, действовал через свое непосредственное руководство.
Увы, даже авторитета управляющего Морским министерством не хватило для противостояния наместнику Алексееву.
В сущности, Алексеев попросту вежливо отослал Ф.К. Авелана «куда подальше» вместе с подавляющим большинством предложений, которые З.П. Рожественский пытался через него пропихнуть.
Или вот, к примеру, взять ситуацию с отрядом Вирениуса, чье движение было задержано З.П. Рожественским, который требовал, чтобы отряд тащил с собой маломореходные миноносцы.
Сегодня эту задержку постоянно ставят в вину З.П. Рожественскому.
Вот только он ли является виновным?
Уважаемые критики забывают о том, что ГМШ, вырос из Инспекторского департамента, а он вовсе не распоряжался перемещением кораблей между театрами.
Сей департамент всего лишь обеспечивал такое перемещение в соответствии с указаниями вышестоящих инстанций.
То есть если Инспекторскому департаменту давали указание «перевести такие-то корабли туда-то и туда-то», то он обеспечивал выполнение данного приказа, доводя его до исполнителей и планируя мероприятия, необходимые для его выполнения.
Судя по всему, такая же ситуация сохранилась и в ГМШ (но достоверно мне это неизвестно).
Однако, согласитесь, было бы странно предполагать, что, не имея права даже взглянуть на военные планы морских сил Дальнего Востока, ГМШ мог самостоятельно распоряжаться высылкой туда тех или иных подкреплений.
А вот что известно достоверно – так это то, что в своих телеграммах Вирениусу З.П. Рожественский неоднократно ссылается на распоряжения морского министра.
Официальная история при этом не конкретизирует, было ли стремление тянуть за собой миноносцы личной инициативой З.П. Рожественского. Инициатора задержек она указывает обтекаемо: «Санкт-Петербург».
С учетом того, что работники исторической комиссии, в общем, совершенно не стеснялись критиковать З.П. Рожественского там, где считали это нужным, такая «обтекаемость» наводит на размышления…
Лично мое мнение – все вышесказанное не является исчерпывающим доказательством невиновности З.П. Рожественского в задержке отряда Вирениуса.
Но совершенно очевидно, что для того, чтобы предъявлять ему такое обвинение, следует сперва разобраться, был ли это приказ З.П. Рожественского, или же он просто транслировал Вирениусу указания вышестоящих лиц.
На этом, пожалуй, я бы и закончил тему ответственности З.П. Рожественского, как начальника ГМШ, но есть еще одно обвинение М. Климова, которое позабавило меня от всей души.
О коррупции и об отставках
По мнению моего уважаемого оппонента, З.П. Рожественский виновен в том, что, видя массу злоупотреблений во флоте, и не будучи в состоянии воспрепятствовать им по должности, он не пошел ва-банк и не попытался открыть глаза государю императору, сообщив ему о казнокрадстве и стратегических просчетах в Морском министерстве.
То есть, по М. Климову, Зиновию Петровичу следовало обратиться к государю напрямую и рассказать ему обо всех безобразиях, которые творятся на флоте.
Что особенно занятно – М. Климов ставит в пример З.П. Рожественскому другого моряка, великого князя Александра Михайловича, который подобным гражданским мужеством обладал.
Давайте рассмотрим, что произошло с Александром Михайловичем.
На момент обращения к государю Александр Михайлович не имел еще адмиральского чина и в этом проигрывал Зиновию Петровичу, но во всем остальном…
Во-первых, Александр Михайлович был великим князем, а соответственно – родственником Николая II. Кровь, простите, не водица.
Во-вторых, Александр Михайлович был другом детства Николая II. Понятно, что такая дружба имеет свойство забываться, но все же.
В-третьих, Александр Михайлович, на секундочку, был женат на сестре Николая II.
В-четвертых, Александр Михайлович заручился поддержкой жены нашего самодержца, она всячески поддерживала его инициативу. Сам князь в своих мемуарах описывал это так:
«Государыня принимала в осуществлении нашего «заговора» самое деятельное участие. Я помню, как она тихо спросила меня во время короткого завтрака в апреле 1896 года: «Вы отправили записку адмиралам».
Пословица о том, что муж – это голова, а жена – шея, которой и решать, куда голова смотрит, в данном случае особенно актуальна: о большом влиянии супруги на Николая II известно давно.
В-пятых, Александр Михайлович вовсе не пытался кого-то там уличить и подвинуть. Нет! Он всего-то лишь выдвинул программу усиления Российского флота и предсказал, что в 1903–1904 годах, после завершения японской судостроительной программы, начнётся война с Японией. Напечатал ее в 100 экземплярах и раздал адмиралам и другим высшим морским начальникам.
И, наконец, в-шестых – Николай II был заранее ознакомлен с текстом записки и одобрил ее.
И каков же итог?
Немедленная отставка Александра Михайловича.
История эта случилась в 1895 году, и была, разумеется, известна всему флоту.
Ну, конечно, того, что Александр Михайлович предварительно согласовал текст записки с государем и пользовался поддержкой его супруги, З.П. Рожествеский не должен был знать, но обо всем остальном-то он знал!
Можно ли было на что-то там «открывать глаза» такому государю?
М. Климову явно по душе вариант, в котором З.П. Рожествеский гордо заявил бы во всеуслышание о недостатках флота и вылетел бы в отставку. Вот тогда, по его мнению, Зиновий Петрович был бы молодец.
Что имею сказать по этому поводу?
Безусловно, честные люди, которые не могут мириться с положением на флоте и готовы уйти из него, чтобы трубить о недостатках в средствах массовой информации, России нужны.
И тогда были нужны, и сейчас.
Но флот держится отнюдь не на них.
А на тех, кто, все видя и все понимая, продолжает тянуть служебную лямку, вынужденно мирясь со злоупотреблениями, разгильдяйством и некомпетентностью руководства, и пытаясь своей честной службой хоть как-то смягчить ущерб от всего вышеперечисленного.
Был ли таким человеком З.П. Рожественский?
Я не знаю.
Но достоверно известно, что, будучи на высоких постах, Зиновий Петрович не отстроил себе «палат каменных» и богатым человеком не стал, а на курорт он съездил единственный раз в жизни, летом 1908 года, то есть перед самой смертью.
Продолжение следует…
Информация