Как широко раскинет крылья иранский Симург
«Птенцам Симурга надобна еда.
Расправив крылья, взмыл он из гнезда.
Увидел он дитя в слезах и в горе
Да землю, что бурлила, словно море».
Х. А. Фирдоуси «Шахнаме» (пер. С. Липкин)
Расправив крылья, взмыл он из гнезда.
Увидел он дитя в слезах и в горе
Да землю, что бурлила, словно море».
Х. А. Фирдоуси «Шахнаме» (пер. С. Липкин)
Восточный экономический кластер
Прошедший экономический форум в Петербурге, несомненно, задумывался организаторами как часть медийной истории о том, что, с одной стороны, изоляция России есть дело малоперспективное, а с другой – как трибуна для объявления и донесения тезиса «городу и миру», что поиск путей стратегического сотрудничества с коллективным Западом завершен.
В этом плане интересно смотрелось выступление А. Миллера, который напрямую озвучил проблему противоречия между реальной стоимостью сырья и стоимостью производных активов. Мол, не хотите сотрудничать и адекватно устанавливать стоимость не только на товары, услуги, но и на сами деньги, хорошо, сделаем это и без вас, но за счет вас. Вы хотите по заветам З. Бжезинского устанавливать свой мир «за счет России и на обломках России», а мы хотим установить новую стоимость за счет вас и на обломках вашей экономики.
Тезис прекрасен, не спорю. Однако, было интересно и другое – как на этом фоне вели себя остальные участники. Мы хорошо помним, как себя проявили наши южные соседи – стало понятно, что тот же ЕАЭС не готов выступить в новых условиях как единая перспективная экономическая система, которая способна участвовать в международном разделении производства и торговли. То есть как средство для преодоления барьеров это объединение полезно, для чего-то большего – не совсем.
Больших контрактов на ПМЭФ-2022 не заключалось, но его важность не стоит недооценивать, если проанализировать уже следующее собрание уровнем повыше – саммит БРИКС. А вот на нем в практическом плане обсуждались вещи, которые ранее не выходили за рамки гипотетических умозаключений – вопросы выпуска и обеспечения новых систем платежей и новой резервной валюты. Что означает следующее: на практический уровень выходит вопрос создания больших экономических кластеров, своеобразных экономических полушарий, условно – «западного» и «восточного».
Таким образом, ПМЭФ-2022 определил, что в этот кластер Россия идет окончательно и бесповоротно, а участники ЕАЭС в него будут двигаться каждый своим собственным путем, не мешая при этом друг другу барьерами и сохраняя взаимодействие в рамках прошлых институтов. Саммит БРИКС же положил начало практическому обсуждению его базы.
Если для Китая и Индии в силу объективных причин взаимодействие предстоит не только в рамках своего «восточного» кластера, но и в рамках соседнего, то для целого ряда стран основное функционирование в будущем будет осуществляться преимущественно в рамках выбранной системы координат. Степень такой «преимущественности» каждая страна будет пытаться определить, а вернее – нащупать, самостоятельно. При этом и внутри самого кластера каждая национальная экономика будет выторговывать себе «доли в акционерном капитале».
Либо мы будем иметь торговый профицит, либо наш сосед Иран
Процесс таких торгов довольно сложен еще и потому, что новая реальность потребует от нас пересмотра прошлых взглядов на место и роль ряда государств. Одним их таких примеров, на взгляд автора, выступает современный Иран.
В отношении Ирана в России сложились две устойчивые, но при этом взаимоисключающие конструкции. Первая заключается в том, что Иран – это чуть ли не союзник по «антиамериканской» коалиции (кто ее создал, когда – уже не суть важно), важный торговый партнер и т. п. При этом коалиции не существовало даже в Сирии, а торговое партнерство никогда не выходило за рамки обычного регионального оборота. Вторая – странное следование санкционной политике условного Запада, когда наша финансовая система на уровне исполнительском фактически тормозила торговое взаимодействие России с этой страной.
Автор может приводить много практических примеров, когда наши же финансовые институты выступали фактически прямыми санкционными агентами Вашингтона, делая расчеты по сделкам просто невыносимыми и невыгодными. С другой стороны – что говорить про расчеты с Ираном, если и у нас не могли мобильных операторов и крупные банки заставить официально открыть подразделения в Севастополе и Крыму!
Единственный, пожалуй, пример – «Мир Бизнес Банк», который позволял работать по аккредитивным формам расчетов. Но это пример единичный, о котором знают далеко не все торговые операторы. Открытие счетов для работы с Ираном в большинстве банков натыкалось и натыкается на всевозможные препятствия, и вишенкой на торте обычно выступал размер комиссии – драконовский для обычных расчетов. Ничем не помогали и различные торгпредства по линии внешнеполитического ведомства, которые традиционно должны принимать участие в стыковке продавцов и покупателей, знать особенности региона, помогать при неизбежных торговых спорах и проблемах. То, что привычно для британского или французского торговца при работе в иной культурной среде, для нашего бизнеса было недоступно никогда и нигде. Нефти нет? Иди – разбирайся со своими вопросами сам. Бизнес сам и порешал – переориентировался на Турцию или работал через ту же Турцию.
Добавим сюда слабо работающую инфраструктуру, внутренние проблемы самого Ирана и получим вполне закономерный результат во взаимной торговле, которому не стоит удивляться. Расхождение целеполагания и фактической работы, привычное для России, в данном случае выходило просто вопиющее.
И Бог бы с ним, с Ираном, скажет читатель. Да вот беда – в новой реальности нам просто придется взаимодействовать, да еще так, чтобы планируемое не сильно отличалось от фактического состояния дел. Мы становимся частью большого единого экономического кластера, и выбор у нас невелик – либо мы будем иметь торговый профицит, либо наш сосед. Следует учитывать и то обстоятельство, что по запасам и потенциалу работы на энергетических рынках у Ирана возможности довольно высоки – помимо всего прочего, мы станем в будущем крупными конкурентами.
Что обычно слышит наш соотечественник, когда речь заходит про Иран? Нарративы довольно просты: закрытая страна и экономика, санкционное давление, сопротивление США, ядерная сделка и противостояние с Израилем. Иногда в медиасреду попадает тема «социальных протестов», которая обычно разгоняется по линии «иноагентов». Также с некоторой периодичностью, кратной частоте проведения международных форумов, всплывает тематика необходимости активизации двусторонней торговли и торговых коридоров. Форумы проходят, и вопрос коридоров уходит «в тень». По сути дела – это все. При этом никто не сомневается, что Иран – это крупный сосед: и территориально, и по населению, а также обладает существенными транзитными преимуществами, которые определяются географией.
Какое блюдо из этого соуса можно приготовить в плане расширения взаимодействия? Вопрос больше риторический – никакое, что, собственно, мы и наблюдаем на этом, как принято говорить в нашем МИДе, «треке» уже пару десятков лет.
Автор давно говорил о том, чтобы сформировать представление о каком-либо регионе, мало его регулярно посещать (например, как турист), мало в нем даже жить (как сотрудники диппредставительств). Для того чтобы узнать, надо там купить что-нибудь и что-либо туда продать, желательно при этом получив оплату или осуществив ее результативно самому, а это тоже своеобразное приключение зачастую. Реальное межрегиональное взаимодействие происходит посредством тысяч вот таких микро и макросделок, поставок, совместных производств и т. д. Вот с точки зрения «иранского трека» такая работа представляет собой «хождение по мукам». А мучиться за свои или тем более заемные средства не охота подавляющему большинству здравых людей.
Почему на политически и экономически важном (как нас уверяют, по крайней мере) направлении вместо обычной торговли мы сталкиваемся с походом в Гималаи? На мой взгляд, важно понять, что корень проблемы заключается в полном отсутствии какой-либо модели перспективного видения региона в целом. Не в благих пожеланиях «больше», «шире», «глубже», а в понимании того, какое место в будущей структуре производства, торговли и услуг займет конкретный «партнер», что будет, если при этом не делать ничего (как сегодня), и что может получиться, если приложить определенные усилия в конкретном направлении.
Но, если сама предпосылка для такого анализа неверна, то и результат моделирования вряд ли будет реалистичным. Хотя может получиться и обнадеживающим. И вот тут мы подходим к тому, что внешнеполитические шаги (не берем в расчет декларации) исходят из «прошлой реальности», в которой расклад сил и средств на доске определялся иными и игроками, и конструкциями. Стрелка компаса, оказывается, у нас была заботливо приклеена к одной точке. Ландшафт поменялся, а о смене карт путешественники забыли.
Долгое время Иран был вынужден вести свою политику в регионе, где торгово-экономический базис определялся Британией и США. Неизбежное проникновение в регион СССР вызвало к жизни небывалый подъем политической активности, породило интересные и политические, и идеологические конструкции, вроде идеологии БААС, «исламского социализма», «курдского апочизма» и прочего и прочего. Сам Иран, даже выскочив из непосредственной опеки Лондона и Вашингтона, был вынужден во многом играть в рамках идеологического противостояния систем и взаимодействовать с «врагами» – ветераны наверняка помнят роль Ирана в Афганской кампании СССР.
Долгое время действительно сохранялась довольно устойчивая конструкция, в которой Израиль играл роль военного балансира, недра и поставки их содержимого тщательно оберегались звездно-полосатыми рейнджерами, а воспитанием и пристраиванием элиты занимался Лондон. Казалось, что после войны в Ираке эта схема будет уже незыблемой, тем более что лобовое противостояние идеологий ушло в прошлое.
Однако со временем выяснилось, что затратный контроль над регионом уступает перспективам на вторичных финансовых рынках. После серии поражений так называемой «арабской весны», где Россия приложила свою руку, откровенного хаоса, который учинили спецслужбы в регионе, а также нарастающего кома внутренних экономических проблем, традиционные бенефициары региона кратно сократили свою активность.
Все, что мы наблюдаем в последние годы в регионе со стороны Британии и США, это практически исключительно собственная игра спецслужб, со своими теневыми бюджетами, контролем над контрабандой, оружием, миграционными потоками и прочим. Какие-то попытки были предприняты администрацией Трампа и там же и похоронены неподотчетными никому исполнителями. Надо ли говорить о том, что лидеры, играющие вдолгую на государственном уровне – Турция и Иран, обрели второе дыхание, а арабские страны оказались дезориентированными? А время шло – в дверь постучал COVID-19, обрушивший логистику, потребление и деловую активность, остро встал вопрос о реалистичной стоимости активов, ценообразовании и наконец – украинский кризис.
Но, когда Британия, которая решила в этой обстановке воспользоваться своими прошлыми «заслугами» и пришла обратно в регион с разными пожеланиями и предложениями, а США решили вспомнить о прошлых «союзниках» в борьбе с «агрессивной Россией», оказалось, что возврат к старым схемам представляет серьезную, а в реальности – нерешаемую проблему. Получилось только в Пакистане, и еще нет ясности – надолго или ситуативно.
Мы в одном из прошлых материалов как-то коснулись вопроса, насколько глубоко проникает влияние Ирана. Второй полюс силы представляет в регионе амбициозная Турецкая республика. А арабские страны крепко вцепились в свои активы. Они прекрасно видят, что при приходе «нового Трампа» их будут, как при старом Трампе, откровенно «раскулачивать», текущая администрация никак не занимается вопросами растущего влияния Ирана, и единственной опорой остаются их недра, за которые они хотят получать справедливую цену. Чем может в этом случае помочь новая коалиция с Британией против нашей страны? Да, ничем. Скепсис проник даже в Иорданию, элита которой вообще накрепко всегда была привязана к центрам военного обучения на Альбионе.
Вот поэтому мы и наблюдаем довольно необычные вещи – дружеское общение глав России, ОАЭ, Катара и Саудовской Аравии, синергию на энергорынках, саботирование санкций. Это после сирийской кампании! А какая у них альтернатива? Это Анкара еще может где-то и как-то играть с британцами в общие игры в Средней Азии. Это такой секрет Полишинеля, что говорят даже брокеры в Мерсине. Но вот для арабов в этом сегодня нет практической пользы, а вот совместная работа с Россией, наоборот, потенциально может поставить ограничители Ирану и Турции.
Министерство борьбы за сельское хозяйство
Мы видим, что конструкция и баланс в регионе серьезно изменились. Старые схемы, по которым традиционно оценивался геополитический вес, не работают. Из телевизора нам вещают о том, сколько ВВП того или иного государства в мировом и как это влияет на геополитику. А сегодня этот показатель международной бухгалтерии никак не влияет ни на что. У Турции слабая лира? Да. Экономика хорошо дышит? Нет очень. Сильно это мешает Турции вести военные действия в Ливии, Карабахе, Иракском и Сирийском Курдистане, осваивать базы в Африке?
Чтобы купить евро или доллары в Иране вам надо подать заявку, получить квоты, в общем – довольно прилично потрудиться. Курс иранского риала за доллар – 42–43 тыс. А влияние экономическое Ирана растет и растет, потому что Иран научился виртуозно использовать денежные средства своих «заклятых партнеров», проводить эффективные бартерные операции, контролировать торговые маршруты. Сегодня западные эксперты гадают, как Россия с номиналом ВВП в 2 % от мирового шатает базовые рынки. А чего гадать, если ошибочна сама методология расчетов, которой привыкли пользоваться. Для каждого исторического этапа необходим свой метод.
Важно, чтобы «экспертные центры» понимали, что мы сегодня имеем принципиально иную конструкцию в этом регионе. Работать, «как обычно», не получится и стратегически – разделение на два кластера, и даже тактически. У нас в восприятии закреплено, что Иран – это обычная региональная экономика, вот и в одной из передач при сравнении с Ираном уважаемая ведущая отвечает: «Нет, давайте нас с Ираном не будем сравнивать». Ну давайте не будем. Да вот беда, сегодня Иран представляет собой потенциально и площадку по производству многих видов высокотехнологичной продукции, и легкой промышленности, и сырья.
Получи Иран хотя бы половину от необходимых инвестиций, и его торгово-экономическая система покроет огромное пространство от Афганистана до Ливана и от Каспия до Индийского океана. При этом, если внимательно посмотреть на то, как могла бы выстраиваться наша совместная торговля, то объективно мы увидим для России в перспективе практически чистый иранский импорт. Хорошо это или плохо – зависит от целеполагания. Экспортировать туда мы можем только зерновые, некоторые технологии, да можем участвовать в ряде точечных проектах инфраструктуры. При этом надо отдавать себе отчет, что никаких перспектив создания форм совместной собственности там не просматривается – максимум долгосрочная аренда за инвестиции.
Это чисто иранская специфика, для того чтобы понять, как работают в регионе такого рода инвестиционные схемы, можно посмотреть на историю освоения нашими компаниями запасов Ирака. Исходя из реалий, максимум, что мы сможем сделать при известной настойчивости – создать инфраструктуру закупочных центров на базе портов, но, опять-таки, работать она будет на импорт, а не наоборот.
Иран сегодня ждет, что вопрос с санкциями рано или поздно будет пересмотрен, и обстановка действительно играет на этот сценарий. Но, если Иран в новой реальности сможет в таком случае работать и на «восточном» контуре, и на «западном», то у России другого варианта – как работать на восток, нет. Чем это грозит? Тем, что, если работать по старой модели, то рано или поздно окажется, что значительная часть импорта с юга, наш экспорт в этом направлении, а также часть потока товаров из Юго-Восточной Азии окажутся в руках иранского торгового комплекса.
И вот, прежде чем большим усилием и разворотом государственной машины добиться-таки снятия описанных в начале статьи барьеров, желательно иметь такую модель, которая бы по возможности сократила такую зависимость в будущем. Впрочем, так же верно и то, что значительный слой государственных и экспертных мужей в этом не видит ровно ничего предосудительного. Тем более, вскоре мы выясним, что у нашей собственной инфраструктуры скоро появятся иранские инвесторы. Интересно, что в этом случае будут говорить ведущие на ТВ? Уместны ли будут сравнения, не будут ли смущать, ведь у нас термины «иностранный» и «инвестор» является аналогами чуть ли не «манны небесной».
Вопрос целеполагания государства проявляется даже в нюансах, которые кажутся незначительными только лишь на первый взгляд. Небольшой пример. В России есть Министерство сельского хозяйства, аналог этого ведомства в Тегеране – Министерство сельскохозяйственного джихада. Почему джихада? Потому что это отражает суть: «Министерство борьбы за сельское хозяйство, защиты». Это борьба за здоровье, борьба за экологию, борьба за торговлю. Вроде де бы просто особенность, но сколько в этой игре слов серьезного смысла. И так во всем – там, где мы абстрактно «что-то развиваем», наши соседи ведут натуральную войну за результат.
Стоит ли удивляться, что иранское посольство представляет собой целый квартал в Москве, а каждое региональное торговое представительство наполнено десятками представителей всех отраслей, которые ездят по регионам, открывают организации, ведут закупочную деятельность, даже делают попытки влиять на ценообразование по ряду товаров. Опустим тот момент, что одновременно ведется работа по покупке образцов высокотехнологичной продукции. Если опустить за скобки довольно многочисленную прослойку чистых перекупщиков, которые традиционно в сезон активизируются, то костяк торговых представительств Ирана – это весьма целеустремленные, идеологически мотивированные люди, которые ставят интересы своей страны на первое место, и это не пафосный оборот речи.
Сегодня нашим государственным мужам весьма желательно подумать над тем, какую позицию мы займем через некоторое время в реальных условиях, а не тех, которые нам представляются, исходя из прошлых реалий. Речь не идет о том, что естественное усиление Ирана, а по сути – превращение его в будущем в практически равновесного с нами рыночного игрока, создает нам какую-то экзистенциальную угрозу. Вопрос в другом – мы будем и покупать, и продавать или только покупать? От этого также зависит и наше влияние на соседей, наши доходы как государства, наша устойчивость в новых промышленных и логистических цепочках.
Вывод
И вот, чтобы не оказалось потом неожиданным, как с импортозамещением, которое шло ударными темпами семь лет, а в оконцовке получили – что заместили лишь этикетку и упаковку, надо использовать весь комплекс обстоятельств в регионе, о котором мы вели речь выше. Мы не можем ограничить Иран как одного из ведущих игроков и потенциально одного из сильнейших в регионе. Однако, понимая новый баланс сил и то, что Иран будет выступать для ряда регионов своеобразным хабом, мы вполне можем инвестировать в логистику и торговые центры там, где Иран собирается вести торговлю. Ведь у нас Иран собирается заниматься ровно тем же самым – закупать продовольствие, лес и еще ряд товаров, чтобы продавать дальше самому.
Арабские страны поддержат создание такой логистики в Ираке, Сирии, Пакистане, Афганистане, Узбекистане и Туркмении. И вот уж тут наше внешнеполитическое ведомство вполне может проявить свои компетенции. Этот вопрос тем более актуален, что Россия пока является одним из ведущих игроков на сельскохозяйственном рынке. Создав по периметру иранской торговой сферы сеть торгово-закупочных, а по сути – распределительных центров, Россия может относительно свободно смотреть на то, что такие проекты как коридор «Север – Юг» или «Один пояс – один путь» будут потенциально и неизбежно усиливать Иран.
Для этого требуется не очень много – пересмотреть старые подходы, отбросить стереотипы и наконец-то заняться конкретным экономическим моделированием, исходя из реалий.
Информация