Миф, который на полвека извратил внешнюю политику США ("Foreign Policy", США)
Действия Джона Кеннеди во время карибского кризиса пора представить в истинном светеУмелые действия президента США Джона Кеннеди в ходе карибского кризиса, разгоревшегося ровно 50 лет назад, возведены в ранг центрального мифа «холодной войны». Строится он на тезисе о том, что Кеннеди, благодаря военному превосходству США и своей стальной воле, заставил советского премьера Хрущева капитулировать и вывезти с Кубы тайно размещенные там ракеты. Как пафосно выражался государственный секретарь Дин Раск, Америка и Советы «глядели друг другу в глаза», и Советы «моргнули первыми». Согласно мифу, Хрущев лишился всего, а Кеннеди не поступился ничем. Таким образом, завершением кризиса стал безраздельный триумф Америки и безоговорочное поражение СССР.
Естественно, что победа Кеннеди в сражении «холодной войны», неоднозначном как по своему течению, так и по результатам, стала ориентиром для американской внешней политики. Она обожествляла военную силу и силу воли, ни во что не ставя дипломатию взаимных уступок. Она задавала стандарт жесткости и рискованного противостояния со злодеями, соответствовать которому было просто невозможно — хотя бы потому, что этой победы не было.
Конечно, американцам издавна присуще неприятие компромиссов с чертями, но на компромисс они шли то и дело. Президент Гарри Трумэн даже предложил коммунистической Москве участие в плане Маршалла. Его государственный секретарь Дин Ачесон позже утверждал, что с коммунистами можно иметь дело, лишь создавая для себя «позиции силы». И дело обстояло более или менее так вплоть до карибского кризиса, когда Кеннеди гипертрофировал фактор силы, и его преемники были вынуждены еще больше сопротивляться компромиссу с этими чертями.
Представление, сложившееся о карибском кризисе — мол, Кеннеди добился успеха, не отступив ни на дюйм — укрепилось в политическом мышлении и дебатах, как гласных, так и негласных. Оно проявляет себя и сегодня, полвека спустя, в тревогах по поводу уступок Ирану в связи с его ядерным оружием или талибам в контексте их роли в Афганистане. Американские лидеры не любят идти на компромисс, и это во многом связано с укрепившимся неверным пониманием тех 13 дней в октябре 1962 года.
На самом деле, кризис завершился не фиаско советской дипломатии, а взаимными уступками. Советы вывели свои ракеты с Кубы в обмен на обещание США не вторгаться на остров Фиделя Кастро и убрать из Турции ракеты «Юпитер». По причинам, которые представляются очевидными, клан Кеннеди почти двадцать лет держал договоренность о «Юпитерах» в секрете и даже потом преподносил ее как нечто несущественное. Такие ученые, как Грэм Эллисон (Graham Allison) из Гарвардского университета, годами излагали правдивую версию, но их усилия редко влияли на ход публичных дебатов или встреч в Белом доме на тему решительного противодействия врагам Америки.
С самого начала люди Кеннеди делали все возможное, чтобы сокрыть уступку по «Юпитерам». Это началось на встрече брата президента, генерального прокурора Роберта Кеннеди 27 октября с послом СССР Анатолием Добрыниным, на которой был представлен план «‘Юпитеры’ в обмен на советские ракеты». Он заявил Добрынину: «Юпитеры» мы уберем, но это не часть сделки и не подлежит разглашению. Советы убрали свои ракеты, Соединенные Штаты убрали «Юпитеры», и тайна хранилась 16 лет вплоть до появления в книге Артура Шлесинджера небольшого абзаца, на который мало кто обратил внимание.
Четыре года спустя главные советники Кеннеди опубликовали статью в Time, посвященную 20-й годовщине кризиса, в которой признали пункт договоренности, касающийся «Юпитеров». Однако они сделали это так, чтобы принизить его значимость, заявив, что Кеннеди к тому времени уже решил убрать «Юпитеры» из Турции. Затем, совершенно противореча себе, они признали, что секретность, окружавшая ту часть сделки, которая касалась «Юпитеров», была настолько важна, что любая утечка «оказала бы разрушительное воздействие на безопасность США и их союзников».
Эти советники Кеннеди были настолько верны своему мифу о триумфе, что большинство из них продолжали его распространять, хотя сами уже давно действовали вопреки ему. Большая их часть стала выступать против войны во Вьетнаме, которую Кеннеди продолжал бы вести, если бы не покушение. Все они начали скептически относиться к ценности военной мощи и силовой конфронтации и стали видными сторонниками дипломатического компромисса.
Однако лишь в 1988 году один из них четко и явно признал, что несколько десятилетий лицемерил и цена этого лицемерия была высока. В своей книге «Опасность и выживание» (Danger and Survival) советник Кеннеди по национальной безопасности Макджордж Банди (McGeorge Bundy) сетовал: «У подобного рода секретности были свои издержки. Держа в тайне гарантии по «Юпитерам», мы дезориентировали своих коллег, соотечественников, преемников и других союзников», заставив их прийти к ошибочному выводу о том, что «в ту субботу достаточно было сохранить твердость». Прошло 26 лет, но это оставалось в силе.
Поразительно, что русские не раскрыли правду гораздо раньше. Устроенная в удачный момент после вывода «Юпитеров» утечка могла бы дать Москве две вещи. Во-первых, история об обмене уступками поставила бы под вопрос версию о полном поражении русских. Неважно, что Кеннеди и так собирался вывести «Юпитеры» из строя и заменить их подводными лодками с ракетами «Поларис» на борту.
Во-вторых, она бы вызвала немалое смятение в НАТО, где была бы воспринята как предательство Турции. Роберт Кеннеди даже сказал Добрынину, что эти опасения были для него главной причиной, по которой сделке надлежало остаться тайной. Добрынин телеграфировал слова Бобби в Москву: «Если бы о таком решении было объявлено сейчас, это бы серьезно раскололо НАТО». После вывода «Юпитеров» Москва могла бы нанести такой удар. Можно полагать, что Советы были бы рады этой возможности.
Добрынин в полной мере осознавал, как этот миф сводит на нет готовность США к компромиссу. Об этом он говорил мне в конце 1970-х, когда я работал в Государственном департаменте. Однако публично он не объявлял об этом вплоть до публикации в 1995 году своих мемуаров. «Если бы Хрущев устроил [утечку], разрешение кризиса необязательно бы воспринималось как такое бесславное отступление».
Почему же тогда Советы не организовали утечку? Вполне вероятно — и даже скорее всего так оно и было — что Хрущев и его политбюро никогда не рассматривали возможность утечки, потому что не могли знать, как кризис будет преподноситься впоследствии — насколько слабыми они будут выглядеть. В тот день, когда кризис достигал крещендо, еще до того как он узнал, что Кеннеди предложит вывести «Юпитеры», Хрущев был готов уступить. Он говорил коллегам, что Советский Союз «столкнулся лицом к лицу с опасностью войны и ядерной катастрофы, способной уничтожить человеческий род». Он не думал о «Юпитерах»; он хотел поскорее закончить эту историю и стремился убедить коллег в том, что обещания США не вторгаться будет достаточно для того, чтобы защитить мощь и престиж Советского Союза.
Чтобы проверить эту догадку, я связался с тремя из ныне живущих людей, которые с наибольшей вероятностью могут знать правду: Сергеем Хрущевым (сыном Никиты), Анатолием Громыко (сыном Андрея, министра иностранных дел Советского Союза в годы карибского кризиса) и Александром («Сашей») Бессмертных (который на момент кризиса был сотрудником министерства иностранных дел, а позже — министром). Все поддержали эту теорию, хотя признались, что не знали, что именно было у Хрущева на уме. Советские лидеры, по их словам, по-настоящему опасались вторжения США на Кубу. Никого из них не смутил мой аргумент о том, что на время кризиса вероятность такого вторжения была нулевой. После фиаско операции в заливе Свиней в политических кругах США эта идея вызвала бы смех. Никто из них не допустил, что утечка информации была необходима для спасения репутации Советского Союза. Однако в дальнейшем по ходу беседы каждый из них все же признал, что, если бы об обмене стало известно, это пошло бы на пользу имиджу Советского Союза.
Находясь в 1989 году в Москве на конференции, посвященной кризису, спичрайтер и доверенное лицо Кеннеди Тед Соренсен (Ted Sorensen) нахваливал «Тринадцать дней» Бобби Кеннеди как точнейшую хронику событий. Его прервал Добрынин, сказавший, что в книге не упоминается о «Юпитерах», на что Соренсен заявил, что Добрынин прав, но в то время сделка еще оставалась «секретной». «Поэтому я принял решение убрать это из текста», — заявил он.
А репортеры, освещавшие мероприятие, приняли решение не фиксировать этот обмен репликами. Тема «Юпитеров» редко всплывала и в широких внешнеполитических дискуссиях в последующие годы. Более того, о компромиссе упоминается так редко, что журналист Фред Каплан (Fred Kaplan) был вынужден растолковывать этот момент в своей недавней рецензии на последнюю книгу Роберта Каро (Robert Caro) о президенте Линдоне Джонсоне. Каро, при всей своей аккуратности, опирался на источники, восхваляющие решительность Кеннеди, и не упомянул о «Юпитерах».
Политиков мысль о компромиссе, как правило, не приводит в восторг — тем более если речь идет о внешней политике США. Миф о карибском кризисе усилил надменность. Миф, а не реальность, стал меркой ведения переговоров с противниками. Каждый боялся стать новым Адлаем Стивенсоном, которого Кеннеди, их советники и их враги дискредитировали за то, что он открыто предложил сделку с «Юпитерами».
Нельзя сказать, что вашингтонцы наперебой декларировали свое желание действовать согласно мифу о ракетном кризисе, но он был важной частью жизни города с начала 1960-х до 1990-х, о чем свидетельствуют как газетные статьи, так и разговоры с друзьями. Мало кто хотел подставляться, предлагая даже мягкие компромиссы с противниками. Когда мы (я тогда работал в Пентагоне) после Тетского наступления 1968 года по поручению президента Джонсона составляли знаменитый анализ политики США во Вьетнаме «от A до Z», нам не разрешалось даже рассматривать возможные варианты компромисса с Ханоем. И нет сомнений в том, что уйти наконец из Вьетнама мог только такой заядлый хладовоин, как Ричард Никсон.
Для того чтобы предложить компромиссы на переговорах с Москвой о контроле над вооружениями, потребовалось незаурядное мужество. Даже договоры о тривиальных сокращениях ядерных сил обеих сторон вызывали в Конгрессе яростные баталии. Открыто допустить сегодня, что Иран может под строгим контролем обогащать уран до несущественных в военном отношении 5 процентов, — политическое самоубийство, хотя такое обогащение и разрешено Договором о нераспространении ядерного оружия. И, хотя команда Барака Обамы ведет переговоры с движением «Талибан», ее требования настолько абсолютны — талибы должны сложить оружие и принять кабульскую конституцию — что никакой серьезный обмен уступками не представляется возможным. Если бы все это было всерьез, Белому дому следовало бы, по крайней мере, поманить талибов перспективой раздела власти.
Слишком долго внешняя политика США делала акцент на угрозах и конфронтации и минимизировала роль компромисса. Да, компромисс — не всегда решение, а порой — совершенно неправильное решение. Но политики всех мастей должны быть в состоянии открыто и без страха изучать возможность компромисса, сопоставляя его с альтернативами. Компромиссы бывают неудачными, и в таких случаях президенты могут усилить свои угрозы или даже воспользоваться силой. Но им нужно помнить о том, что даже непреклонный Кеннеди нашел компромиссное решение карибского кризиса — и компромисс принес свои плоды.
Информация