Окопные будни «рабочего войны» в произведении Эрнста Юнгера «В стальных грозах»
Мемуары Эрнста Юнгера о Первой мировой войне «В стальных грозах» гораздо менее известны русскому читателю, чем популярный роман Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен». Роман Ремарка, в котором отчетливо прослеживаются антивоенные ноты, считается классикой, неоднократно экранизировался, и для читателей, которых не особо интересуют подробности военного быта того времени, он представляет куда больший интерес, чем мемуары Юнгера. При этом, в отличие от Э. Юнгера, который прошел войну от начала и до конца и получил 14 ранений, Ремарк, призванный на фронт, провел там всего 44 дня, после чего получил осколочное ранение и до конца войны находился в госпиталях.
В отличие от романа Ремарка, в мемуарах Юнгера «В стальных грозах» нет места рассуждениям о политике, пацифизму и стенаниям о том, что «война – это плохо». Автор не дает оценку событиям, а без прикрас описывает суровые будни войны, которую он видит совершенно по-иному, чем Ремарк.
В чем же заключается это видение войны Эрнста Юнгера? На этот вопрос постараемся ответить в данной статье.
Эрнст Юнгер – доброволец Великой войны
Эрнст Юнгер родился 29 марта 1895 года в университетском городке Гейдельберге. Его отец, Эрнст Георг Юнгер, химик по профессии, имел неплохую возможность осуществить научную карьеру, опекаемый известным ученым-химиком Виктором Майером, под руководством которого он защитил докторскую диссертацию, однако он отказался от карьеры ученого, предпочтя ей удел аптекаря [1]. Эрнст Юнгер был старшим из пяти оставшихся в живых детей.
Среди них особо надо выделить Георга Фридриха (1897–1977), также ставшего известным литератором и философом. Как отмечает один из исследователей творчества Юнгера доктор философских наук Юрий Никифорович Солонин, братьев связывали не только родственные узы, но и нечто более значительное: единомыслие, конгениальность творческих идей и близость психических типов.
В школе он не отличался усердием и знаниями, в нем рано проснулось чувство личной и духовной независимости, стремление к ее утверждению, жажда нового и необычного. Именно этим обусловлен один его авантюрных поступков: осенью 1913 года, на пороге окончания школы и получения аттестата зрелости он сбегает из дома, записывается добровольцем в Иностранный легион и направляется в Алжир, в Африку. Отец установил место пребывания беглеца и, связавшись с соответствующими службами в Берлине, добился его возвращения. Однако вскоре разразилась Первая мировая война, которую в германской историографии называют Великой войной, и Юнгер вступает в ряды добровольцев.
Стоит отметить, что начало Великой войны сопровождалось небывалым эмоциональным подъемом в Германии, достижением политического единства и партийно-политического примирения. Массы добровольцев записывались в призывных пунктах, среди них был и Эрнст Юнгер [3]. Говоря о его мотивации, германский исследователь Х. Кизель полагает, что мотивы, определившие уход юноши на фронт, имели «не политическую или националистическую, а совершенно эгоистическую природу... Он хотел уйти из школы и пережить рискованное приключение» [3].
В книге «В стальных грозах» Э. Юнгер объясняет стремление принять участие в войне чувством опьянения, романтическими иллюзиями мужского поединка.
«Мы покинули аудитории, парты и верстаки и за краткие недели обучения слились в единую, большую, восторженную массу. Нас, выросших в век надежности, охватила жажда необычайного, жажда большой опасности. Война, как дурман, опьяняла нас. Мы выезжали под дождем цветов, в хмельных мечтаниях о крови и розах. Ведь война обещала нам все: величие, силу, торжество. Таково оно, мужское дело, – возбуждающая схватка пехоты на покрытых цветами, окропленных кровью лугах, думали мы [4]»,
– указывает Юнгер.Прибыв с группой добровольцев в деревню Оренвиль, где располагалась стоянка 73-го стрелкового полка (как указывает Юнгер – одного из самых жалких селений в той местности), он жаждет битвы и встречи с опасностями.
«Неизвестность ночи, мигание сигнальных ракет, полыхание ружейного огня вызывают возбуждение, которое странно бодрит. Изредка прохладно и тонко около уха пропоет шальная пуля, чтобы затеряться в пространстве. Как часто после этого первого раза в полумеланхолическом, полувозбужденном состоянии шагал я по вымершим ландшафтам к передовой! [4]»,
– пишет Э. Юнгер.
Однако очень быстро к нему приходит понимание, что война совсем не такая, какой он ее себе представлял.
Будни окопной войны в мемуарах Э. Юнгера
Заброшенный окоп, Фландрия
«Короткое пребывание в полку основательно лишило нас иллюзий, в которых мы выросли. Вместо ожидаемых опасностей были грязь, работа и бессонные ночи, для преодоления коих требовался тот род мужества, к которому мы были мало расположены. Еще хуже была скука, для солдат более убийственная, чем смерть…
Постоянное людское перенапряжение объяснялось еще и тем, что ведение позиционной войны, требовавшей сил на устройство быта в других условиях, было для нас вещью новой и неожиданной. Не в мощных укреплениях было дело, а в силе духа и бодрости людей, стоявших за ними [4]»,
Постоянное людское перенапряжение объяснялось еще и тем, что ведение позиционной войны, требовавшей сил на устройство быта в других условиях, было для нас вещью новой и неожиданной. Не в мощных укреплениях было дело, а в силе духа и бодрости людей, стоявших за ними [4]»,
– полагает Юнгер.
Романтические представления Эрнста Юнгера о войне исчезают, когда происходит столкновение с реальностью, так как возникает вероятность реальной смерти в бою [3]. Смерть и кровь, как врагов, так и собственных товарищей, Юнгер имеет возможность наблюдать воочию.
«Недолго поспав на дне траншеи, я, одержимый любопытством, решил осмотреть опустевший, накануне захваченный окоп. Его дно было покрыто горами провизии, боеприпасов, остатками снаряжения, оружием, письмами и газетами. Блиндажи походили на разграбленные лавки старьевщика. Вперемешку с хламом лежали трупы храбрых защитников, ружья которых все еще торчали в амбразурах. Из расстрелянного балочного перекрытия свисало зажатое в нем туловище. Голова и шея были отбиты, белые хрящи поблескивали из красновато-черного мяса. Постигнуть это было нелегко. Рядом лежал на спине совсем еще молодой паренек, его остекленевшие глаза и стиснутые ладони застыли в положении прицела. Странно было глядеть в эти мертвые, вопрошающие глаза, – ужас перед этим зрелищем я испытывал на протяжении всей войны [4]».
Бой снимает с солдата камуфляж эстетической красоты воинской службы, бросая его в ситуацию готовности убийства [3].
В произведении «В стальных грозах» не раз описывается ситуация, когда «кровавая пелена» застилает солдатам глаза, и их поглощает всеобъемлющее чувство убийства. Как считает декан исторического факультета БГУ Артамошин Сергей Викторович, Юнгер четко обозначил черту между состоянием мирного и военного существования. В бою воин стремится к единственному – к уничтожению врага любым способом. Лейтенант Э. Юнгер не скрывает, что и его порой охватывали такие нечеловеческие и жестокие порывы, когда он поддавался всеобщему безумию.
«Здесь я понял, что защитник, с расстояния пяти шагов вгоняющий пули в живот захватчику, на пощаду рассчитывать не может. Боец, которому в момент атаки кровавый туман застилает глаза, не хочет брать пленных, он хочет убивать. Он ничего перед собой не видит и находится в плену властительных первобытных инстинктов. И только вид льющейся крови рассеивает туман в его мозгу; он осматривается, будто проснулся после тяжелого сна. Только тогда он вновь становится сознательным воином и готов к решению новой тактической задачи [4]»,
– свидетельствует Юнгер.
Окопная битва Великой войны представляла собой монотонные столкновения на узком пространстве, которые приобретали черты механического процесса [3]. Однако она способствовала формированию особого мировосприятия, которое впоследствии назвали «окопным братством». Система ценностей фронтовиков Первой мировой войны включала в себя товарищество, дисциплину, храбрость и жертвенность.
Лейтенант Э. Юнгер в книге «В стальных грозах» писал, что
«окопная война – самая кровавая, дикая, жестокая из всех войн, но и у нее были мужи, дожившие до своего часа, – безвестные, но отважные воины»,
в то же время, отмечая, что
«на протяжении четырех лет огонь постепенно выплавлял все более чистую и бесстрашную воинскую касту».
Философия «рабочего войны»
Причины, приведшие Э. Юнгера на фронт, были во многом типичны для восторженной массы его современников. Взгляды на войну у Юнгера в итоге изменились, однако не разочарованием и пессимизмом, обычно следующими за восторженными аффектациями («На Западном фронте без перемен» как раз яркий пример такого пессимистического воззрения на войну), а некой иной установкой. Эту установку можно было бы назвать установкой «рабочего войны», если учесть смысл в последующие годы созданной Э. Юнгером интерпретации гештальта, или образа рабочего в трактате «Рабочий. Господство и гештальт».
Юнгер не испытывает какой-то патологической ненависти к врагу, он уважает противника за его мужество и никогда не позволяет себе бесчестного обращения с пленными французами.
«Во время войны я всегда стремился относиться к противнику без ненависти и оценивать его соответственно его мужеству. Моей задачей было преследовать врага в бою, чтобы убить, и от него я не ожидал ничего иного. Но никогда я не думал о нем с презрением. Когда впоследствии к нам попадали пленные, я всегда считал себя ответственным за их безопасность и старался сделать для них все, что было в моих силах [4]»,
– отмечается в мемуарах Юнгера.
Сущность войны для Юнгера – это работа, тяжелая и кровавая, но не исключительная. Метафизический характер новой войны проявляется уже не в битвах армий солдат, а в битве армий рабочих.
Отношение к смерти и «магический реализм»
На протяжении всей Первой мировой войны Эрнста Юнгера преследовало невероятное везение – он получил 14 ранений, причем несколько достаточно тяжелых, однако остается в живых. В то время как многие его соратники и друзья умирали, получив куда менее серьезные раны.
«Не считая таких мелочей, как рикошеты и царапины, на меня пришлось в целом четырнадцать попаданий, а именно: пять винтовочных выстрелов, два снарядных осколка, четыре ручных гранаты, одна шрапнельная пуля и два пулевых осколка, входные и выходные отверстия от которых оставили на мне двадцать шрамов. В этой войне, где под обстрелом были скорей пространства, чем отдельные люди, я все же удостоился того, что одиннадцать из этих выстрелов предназначались лично мне. И потому я по праву прикрепил к себе на грудь Золотой Знак раненого, присужденный мне в эти дни [4]»,
– констатирует Юнгер в своих мемуарах.
Некоторое исследователи творчества Э. Юнгера называют это везение «магическим». Слово «магия» здесь прозвучало не просто так – переводчик Эрнста Юнгера, философ и исследователь немецкого консерватизма Александр Михайловский отмечает, что Эрнст Юнгер – создатель особого стиля, которому лучше всего подходит имя «магический реализм». К нему Юнгер пришел несколько позже, однако есть эта «магия» и в его произведении «В стальных грозах».
Отличительное свойство Юнгера в том, что он сумел объединить два полюса: огонь и лед. Погружаясь в битву, он сохраняет холодный рассудок, как бы наблюдая ситуацию со стороны. Это состояние было им позже названо «магией экстремального» и стало причиной успеха его книги «В стальных грозах» среди военных [5]. Смерти и отношению к ней Юнгера уделяется особое место на страницах «Стальных гроз».
«Изуродованные поля были покрыты цветами, пахнувшими жарко и дико. Изредка по дороге попадались отдельные деревья, под которыми, надо думать, любили отдыхать селяне. Покрытые белым, розовым и темно-красным цветом, они походили на волшебные видения, затерявшиеся в одиночестве. Война осветила этот ландшафт героическим и грустным светом, не нарушив его очарования; цветущее изобилие казалось еще более одурманивающим и ослепительным, чем всегда. Среди такой природы легче идти в бой, чем на мертвых и холодных зимних ландшафтах. Откуда-то проникает в простую душу сознание, что она включена в вечный круговорот и что смерть одного, в сущности, не столь уж значительное событие [4]»,
– размышляет Юнгер, прогуливаясь в полях перед очередной битвой.
Лейтенант Э. Юнгер не боится смерти – он не ищет ее, но и не избегает, постоянно бывая в гуще сражений на самых опасных участках. Юнгер не раз оказывается на пороге смерти, испытывая при этом особые чувства, которые он впоследствии запечатлел в своем дневнике.
«Сквозная пуля ударила меня в грудь, подбив, как дичь на лету. С пронзительным криком, в звучании которого из меня, казалось, выходила сама жизнь, я несколько раз крутнулся и грохнулся на землю. Вот наконец пришел и мой черед. С этим попаданием возникло чувство, что пулей задета самая моя суть. Еще на пути к Мори я ощущал дыхание смерти, теперь ее рука держала меня совершенно явственно и грозно. Тяжело ударившись о дно окопа, я отчетливо осознал, что это действительно конец. Однако странным образом это мгновение относится к немногим, о которых я могу сказать, что оно было истинно счастливым. Точно в каком-то озарении я внезапно понял всю свою жизнь до самой глубинной сути. Я ощутил безмерное удивление, что вот сейчас все кончится, но удивление это было исполнено странной веселости. Потом огонь куда-то отступил, и, словно над камнем, надо мной сомкнулась поверхность шумящих вод [4]»,
– рассказывает Юнгер. Это тяжелое ранение он получает летом 1918 года, в самом конце войны.
Подвиг во имя Отечества и чести воина
Как справедливо отмечает Юрий Солонин, «В стальных грозах» нет морализаторства и докучливой нравоучительности. Они лишены поучений, дотошных анализов правильности командирских решений, суждений о правилах боя, об ошибках и неверных планах, нет, наконец, «социальных выводов» и назидательности. Суть произведения не в описании военных событий, ведущих к поражению Германии. Это произведение о другом.
Автор нашел такую форму бесстрастного отношения к ужасам войны, к факту уничтожения и смерти, что его нельзя обвинить ни в цинизме, ни в безразличии. И это при всем том, что в произведении нет проклятий войне, таких типичных для социального и интеллигентного гуманизма, нет подчеркнутой демонстрации сочувствия или жалости к страдающему человеку [2]. Когда к Эрнсту Юнгеру приходит осознание того, что война уже проиграна, он продолжает идти в бой и вести за собой людей.
«Глубокая перемена в ощущении войны, происходящая от затянувшейся на краю бездны жизни. Сменялись времена года, приходила зима и снова лето, а бои все шли. Все устали и притерпелись к лику войны, но именно эта привычка заставляла видеть все происходящее в совершенно другом, тусклом свете. Никого больше не ослепляла мощь ее проявлений. Чувствовалось, что смысл, с которым в нее вступали, иссяк и не удовлетворяет больше, – борьба же требовала все новых суровых жертв»,
– отмечает Юнгер.
Позже он напишет о том, что
«все понимали, что нам больше не победить. Но противник должен был видеть, что наш боевой дух еще не умер».
Героизация Великой войны Э. Юнгером находит свое выражение в героическом подвиге во имя Отечества и чести воина. Автор создает пример не только для понимания мотивации поступков на поле боя, но и для воспитания на примерах памяти героического подвига, что было актуального в расколотом веймарском обществе (роман вышел в свет в 1920 году). Герой войны, в представлении Э. Юнгера, выполняет свой долг до конца, своим поступком оставаясь в памяти народа [6]. Если война Э. М. Ремарка – это мир боли и отчаяния, трагедия человека на войне, то мир Эрнста Юнгера – это боль стремящегося к победе воина.
Использованная литература:
[1] Солонин Ю. Н. Эрнст Юнгер: опыт первоначального понимания жизни и творчества // Серия «Мыслители», История философии, культура и мировоззрение., Выпуск 3 / К 60-летию профессора А. С. Колесникова. Санкт-Петербург: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. C. 170.
[2] Солонин Ю. Эрнст Юнгер: от воображения к метафизике истории // Юнгер Э. В стальных грозах. СПб.: Владимир Даль, 2000.
[3] Артамошин С. В. Эрнст Юнгер и военные переживания поколения Великой войны // Вестник Томского государственного университета. История. 2019. № 57.
[4] Эрнст Юнгер – В стальных грозах / Пер. с нем. Н. О. Гучинской, В. Г. Ноткиной. СПб.: Владимир Даль, 2000.
[5] Гузикова М. О. Философия «Тотальной мобилизации» в творчестве Эрнста Юнгера / М. О. Гузикова // Институты прямой и представительной демократии: генезис политических режимов в XX веке: сборник материалов Зимней школы, Екатеринбург, 4–15 января 2000 г. – Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2000.
[6] Артамошин С. В. Лейтенант Штурм и героизация Великой войны Э. Юнгером // Вестник Брянского государственного университета. 2016. № 3 (29). – С. 7–10.
Информация