Цифровые миражи и суровая валютная реальность
16 января директор Российской ассоциации криптоиндустрии и блокчейна А. Бражников сообщил, о том, что идут переговоры между Россией и Ираном о создании общей криптовалюты с золотым обеспечением (стейблкойн). При своевременной реализации ряда законодательных инициатив и выбора технологии запуск платежного инструмента для расчетов во внешнеторговых операций возможен в течение ближайших шести месяцев.
Новость эта не то чтобы неожиданная, скорее, наоборот, с учетом массы попыток сделать хоть какой-то общий рабочий инструмент, она вполне даже ожидаемая. Поэтому весьма интересно рассмотреть то, имеются ли у данного инструмента потенциальные шансы на успех. Укрепит позиции России в регионе в целом такое решение или останется очередным экспериментом, вот с этим, видимо, стоит разобраться.
Сегодня экспертная среда и медиапространство буквально забито различными терминами, связанными с некой цифровизацией. Но дело в том, что далеко не все цифровое с точки зрения экономического смысла может быть эффективно использовано не просто в межгосударственных расчетах, а в целях создания и укрепления единого экономического пространства. Просто потому, что зачастую словами «цифровая валюта» или «криптовалюта» подменяют понятие – средство платежа.
Криптоматрица
Когда в 2011–2012 гг. т. н. криптовалюта биткойн начала выходить в массовый оборот, т. е. получила развитие в виде реально работающей системы, СМИ всерьез взялись за нее, подавая как будущую альтернативу государственным валютам. Основу для будущих по настоящему свободных расчетов, выведенных из-под диктата как тирана-государства, так и злобных Буратино-корпораций. Западное массовое производство вообще любит истории о борьбе «кучки героев с жадными корпорациями», и не беда, что эти образы сами же корпорации финансируют, продюсируют и капитализируют. Такая вот Матрица, которая спонсирует тему борьбы с самой собой.
Казалось бы, мировая банковская система должна была не просто напрячься, а буквально вцепиться в горло этим новым Нео от цифровых финансов, найти их тайное логово и показательно развесить на площадях, тем более что буквально за несколько лет таких (только реально работающих) систем возникло около десятка. Однако реакция банковской сферы оказалась на удивление мягкой.
Может быть, такая мягкость обусловлена бессилием системы перед цифровым гением создателей и хитростью эксплуатантов? Отнюдь. Просто как раз банкиры прекрасно понимали, что ни биткойн, ни его аналоги, собственно валютой не являются.
Сегодня термины «валюта» и «деньги» стали устойчивыми синонимами с точки зрения общественного восприятия. Но что такое валюта, только ли привычные средства расчетов, сбережений, инвестиций и т. д.?
Валюта в своем изначальном значении – это все-таки не только и не столько озвученные инструменты, сколько мера стоимости. И связана такая терминологическая разница с развитием и усложнением банковской системы, которая стала оперировать не только деньгами, но и производными обязательствами.
Валюта – это стоимость, подкрепленная и обеспеченная. Вы можете поставить векселя против кредита, но вам нужно эти обязательства чем-то подкрепить, усилить, обеспечить. Собственно, поэтому в этимологии слова «валюта» участвует такое слово, как «сильный». Валюта – это не просто деньги, а сильные, обеспеченные платежные инструменты, и только такой инструмент уже в свою очередь может обеспечить и гарантировать стоимость.
Второй момент, который следует учитывать, это то, что валюта является не просто мерой оценки «крепкой стоимости» актива, но самой системой такой оценки. Ее метод по сути дела бухгалтерский – двойной записи, только распространенной на все материальные объекты экономической сферы. Для того, чтобы условный «криптокойн» стал валютой, вам необходимо всю оценку своих активов и пассивов производить через этот инструмент, привязать (вернее – привести) к нему все расходы и выручку, оплату труда, материальные и нематериальные затраты и т. д.
И не только вам как конкретному предприятию, но всему конгломерату связанных с вами экономических агентов, правда, при условии, что и такой «агент», как государство, будет любезно не против. Но и получив такую «оценочную стоимость», еще надо будет ее каким-то образом верифицировать, подтвердить.
Как минимум договориться, что ваши сотрудники будут получать средства либо в крипте, либо в привязке к крипте, т. е. их труд, ФОТ или АУР, будет устанавливаться и рассчитываться через базу крипты. Автор еще помнит времена, когда весь ФЗП пересчитывался в долларах, а зачастую в них и выплачивался. Вот тут, хоть и приблизительно, но похожая история.
Третий момент заключается в том, что конечные материальные блага в итоге покупаются или обмениваются не посредством криптоинструментов, а добываются вполне себе обменом крипты на обычные, нормальные валюты, у которых стоимость подтверждена и обеспечена всей финансовой системой.
Банковскую машину задело не то, что биткойн в будущем якобы заменит ее, а непрозрачность самой системы транзакций. Т. е. банковская система видит условный вход в крипту, наблюдает выход, когда разными путями крипта меняется на нормальную валюту, но она не фиксирует перетоки внутри сети альтернативных расчетов. Однако и сюда банковская машина сумела запустить свою волосатую руку, пользуясь исходной уязвимостью – отсутствием механизма контроля эмиссии.
Если разобраться, то система криптоплатежей – это свободная и обезличенная площадка, где идет своеобразный аукцион. Пока расчеты колеблются вокруг определенных величин, она даже вполне соответствует классическому описанию модели свободного рынка, такому вот книжному идеалу биржи из учебника «Экономикс». Однако, войди туда несколько по настоящему крупных игроков с предложением и оплатой за что-нибудь реально весомое, при этом договорившись о том, что расчеты проводятся вне реальной рыночной стоимости, и система крипты будет перегружена эмиссией, а цена крипты возрастет до запредельных величин.
А что будет, останови такой игрок или игроки свои манипуляции? Цена крипты рухнет. И эти манипуляции можно повторять столько, сколько есть свободных активов у таких игроков, а они у них, как мы понимаем, не ограничены, иными словами, воспроизводить цикл можно до тех пор, пока даже самые упертые поклонники крипты не замучаются, что курс летает как на американских горках.
Те институты, против которых якобы боролись все эти новоявленные Нео и прочие Морфеусы, сами же попустительствуя росту этих альтернативных систем, добились того, что значительную часть нелегального и откровенно коррупционного оборота вывели в эту сферу, после чего Минфин США и ФБР пошли по владельцам криптобирж. И идут они по ним, надо сказать, довольно плотно. При этом собственно традиционная банковская система от этого не страдает – стоимость-то реальная формируется не в крипте. Вот и думай, уважаемый читатель, а не являлся ли этот Нео, коллективный создатель крипты «Сатоши Накамура», сам агентом Матрицы?
Собственно, весь этот экскурс нужен был для того, чтобы заранее отделить такого рода криптовалюты, которые настоящими валютами не являются, от тех инструментов, которые на самом деле могли бы быть использованы в межгосударственных расчетах и формировать единую экономическую зону.
Переводной рубль
Поэтому, оставив в покое альтернативщиков, попробуем рассмотреть такое модное явление как «цифровая валюта». Модным его делает только слово цифровая, но в чем собственно заключается особое отличие цифровой валюты от валюты обычной? Вот отключили Россию и Иран от системы СВИФТ, запретили корреспондентское обслуживание в основных резервных валютах, ну хорошо, создадим свою систему, которая будет связывать Центральный банк и основные банки, присваивать уникальные и прочие коды платежам и формировать систему обмена между банками-корреспондентами. Так такая система есть, она даже работает, но явно не это имеется в виду под «валютной цифровизацией».
История с безналичными расчетами в национальных валютах упирается ровно в тот же самый вопрос стоимости – ни мы, ни Иран, не можем формировать стоимость своих активов в валюте соседа, а раз не можем, то возникает (который раз) идея о «сырьевом стандарте» или «золотом стандарте». Вроде бы уж тверже основания в мире нет.
Но идея о золотом базисе не нова. Более того, ее реализация технически не очень сложна. Однако при этом вам, как государству, придется решить три вопроса: первый – вы переводите на этот базис всю валюту или формируете отдельную субвалюту, второй – какой вес вы закладываете в номинал, и третий – допускаете ли вы прямой обмен этого инструмента на металл или формируете зачетный механизм для перевода в основную валюту.
Но поставить эти вопросы гораздо легче, чем решить тот клубок проблем, который при этом неизбежно возникнет. И здесь необходимо обратиться к двум крупным и фактически работавшим проектам: система «переводного рубля», сменившая клиринговый рубль и действовавшая с 1964 по 1991 год между странами СЭВ и даже иногда с Финляндией, а также Европейская валютная система со своей единицей – ЭКЮ, которая с 1976 года функционировала в капстранах Европы и позже стала основой системы ЕВРО.
Общего в этих системах было значительно меньше, чем отличий. Обе системы имели золотое содержание – 31,5 руб. и 35 ЭКЮ в пересчете на 1 тройскую унцию, при этом обмена на металл не предусматривалось. Золотое содержание было вполне оправдано, ведь обе системы формировались еще в 1950-х годах, но даже после перехода на т. н. Ямайскую систему «свободных курсов» золотое содержание усиливало эти инструменты.
А вот различия были больше и глубже. Если переводной рубль использовался как средство расчетов во взаимной торговле, то ЭКЮ являлся своего рода «оператором функции» в формуле расчета не только взаимных курсов участников, но и эмиссии. Переводной рубль не участвовал непосредственно в формировании стоимости активов участников, а вот ЭКЮ такую стоимость формировало, причем иногда по ряду продуктов напрямую.
Таким образом, оба инструмента назвать полноценной валютой не получается. Переводной рубль являлся средством обращения, но не средством формирования и обеспечения стоимости, а ЭКЮ формировало и обеспечивало стоимость, даже объем эмиссии нацвалют, но не использовалось в обращении. При этом сфера применения переводного рубля и объемы торговли постоянно росли. Тем не менее переводной рубль исчез вместе с СЭВ, а ЭКЮ дожил до перехода в зону ЕВРО.
Списывать со счетов откровенное предательство позднесоветскими элитами государственных интересов не стоит – СЭВ был востребован, как и его своеобразная платежная единица. Но востребованность эта имела специфический характер.
Если кратко описать эту ситуацию, то без кардинальной трансформации экономики СЭВ и переводной рубль так и не стали бы полноценной международной валютой, а не распадись СЭВ, никакой «зоны ЕВРО» создать было бы невозможно. Для создания ЕВРО требовался потребитель и охват рынка, а для функционирования СЭВ – полноценная промышленная интеграция и кратный рост выпуска товаров и услуг. СЭВ не спасало даже то, что внешняя торговля находилась в плане взаимодействия с каплагерем в жестких рамках.
Сложилась парадоксальная ситуация, когда СССР с одной стороны обеспечивал своим союзникам и торговым партнерам преференциальные условия по доступу к энергоресурсам, вкладывал средства в развитие генерации, энергосетей, тяжелую промышленность, станкостроение и прочее, но свой рынок для продукции «социалистического лагеря» искусственно ограничивал. А ведь ресурс был огромен, учитывая не только неудовлетворенный спрос в самом СССР, но и в других странах мира, которые так или иначе от Москвы зависели.
Это был натуральный парадокс, который обсуждался на заседаниях СЭВ постоянно, более того, из СЭВ никто не хотел выходить ни в 1988, ни 1989, ни даже 1990 году. Да собственно и какой смысл был выходить с потенциально гигантского рынка этим странам?
Но в 1990 году Н. Рыжков в Софии буднично заявил, что валюта СЭВ больше работать не будет, расчеты переводятся в доллары США, а на вопрос, а что делать с СЭВ, выходить? Ответил: «Хотите, выходите». Но вместо слова «выходите» функционерам стоило бы открыть свой рынок, а также проделать ровно те манипуляции, которые были сделаны до них в Европе – связать переводной рубль с эмиссией нацвалют и установить в переводном рубле цены на ряд базовых сырьевых продуктов.
Переводной рубль в таком случае стал бы полноценной валютой по критериям – обеспечение, формирование стоимости, эмиссия и клиринг, а также средство инвестирования и обращения. Соответственно, Союз получил бы безусловное преимущество по отношению к валютным системам многих государств, стимулируя экспорт сырья в советский блок оттуда, и импорт обратно. В конце 80-х все жаловались на повальный дефицит, но вот вопрос, а насколько этот дефицит потенциально мог быть покрыт общим рынком СЭВ? Это не беря в учет те откровенные странности с искусственным ограничением торговли в самом СССР.
Система же ЭКЮ имела обеспечение, участвовала в эмиссии и клиринге, формировала стоимость, но при этом рынок стран Европейской валютной системы был друг для друга открыт. Европа имела весьма сбалансированный экспорт и импорт, но не вводила ЭКЮ в обращение до момента, пока не просто получила рынки в результате распада СЭВ, а не довела процессы интеграции до членства или кандидатства в членство ЕС. Отметим, что на этом пути «просвещенная Европа» не гнушалась ничем, в том числе бомбежками Белграда. В 1995 году приняли постановление о создании ЕВРО, но ввели только в 1999 году, за два месяца да бомбардировок Югославии, и вряд ли это простое совпадение.
Все это говорит о том, что для создания наднациональной валюты мало быть даже просто валютой, хотя уже этот критерий требует от государства, как мы видим, не просто выпуска очередного хоть десять раз цифрового инструмента. Например, тот же ЕС, имея показатели по внешнеторговому обороту (не в страны ЕС) 5,1 трлн долларов (40 %), формирует внутренний рынок с оборотом между участниками ЕС 7,6 трлн долларов (60 %), при ВВП в 17,1 трлн долларов. Посмотрим на аналогичные показатели ЕАЭС, стран Центральной Азии и Ирана: при неплохом показателе ВВП в 9,2 трлн долларов, внешнеторговый оборот (вне указанных стран) – 1,03 трлн долларов (92 %), внешнеторговый оборот внутри этих стран – 0,092 трлн долларов (8 %).
Наднациональная валюта
Все это наглядно демонстрирует реальный, а не декларативный уровень связанности экономик региона, в котором Россия каким-то образом собирается строить целый отдельный полюс. Возникает вопрос, зачем странам региона новая валюта, которая, если задумывается именно таковой, а не ее суррогатом, от которой будет зависеть стоимость национального богатства и эмиссия, ведь на нее нельзя будет купить и продать 92 % объема внешней торговли?
Теперь становится понятно, почему Китай до сих пор старается работать в тени двух основных валют – доллара и ЕВРО. При всей его экономической мощи его доля в мире по физическому объему в целом велика, но относительно конкретных игроков достигает 5–12 % оборота. И Китай не стремится пока форсировать расчеты в юанях – сколько бы ни возвещали нам о том, что «зона юаня» наступит прямо сейчас, а Китай продолжает довольствоваться 1,5 % расчетов в юане в мировой торговле.
Для зоны юаня нет участников самой зоны, которые бы торговлей с Китаем покрывали бы большую часть своих потребностей. Возможно, что после воссоединения с Тайванем Пекин начнет эту экспансию, но пока он осторожен, и для этого есть немало причин. Например, и то, что свою валюту придется усиливать, а это не всегда преимущество.
Насколько эту ситуацию в плане России и ее соседей можно было бы поменять, введя завтра условный «золотой рубль»? Никак.
Может быть, этот инструмент возможно использовать для усиления товарооборота с конкретными странами? Технически выпустить можно, даже увеличить его золотое содержание, тем более что внешняя торговля между Ираном и Россией это пока ±10 млрд долларов, а золотой запас у нас 130 млрд долларов. Выпустить можно, но работать это будет только в том случае, если обе стороны, предъявляя этот инструмент у себя в банке, будут получать либо золото в его натуральном виде, либо внутреннюю валюту по курсу торговли металлом. И вот тут всех игроков ждет другая проблема.
Чистое золото вы можете в итоге использовать для последующей внешней торговли – по установленному международному биржевому курсу, но при обмене на внутреннюю основную валюту, вы в итоге получите девальвацию последней в силу того, что база ограничена. А что это будет означать на практике? Означать это будет то, что торговать на экспорт по этому каналу станет невыгодно.
Этот материал не затрагивает многих и многих вопросов формирования того, что мы называем наднациональной валютой, но, по крайней мере, это попытка освежить терминологию и экономическую сущность валюты. Сейчас очень популярно представление о том, что мир будет поделен на экономические кластеры и валютные зоны, и оно, несомненно, верно как вектор, но вот его конкретика вовсе не так очевидна. Вот слияние в будущем евро и доллара выглядит пока реалистичней с остатком торговли, ушедшей «под юань».
Можно ли что-то этому натуральному экономическому катку противопоставить, вопрос сложный. Вот Китай двадцать лет отработал под зонтиком чужих резервных валют. А нам с санкциями будет на порядок сложнее. Собственно, и сами санкции в нынешнем виде – это и есть инструмент того, чтобы Россия никакую отдельную зону создать не то чтобы не смогла, но даже и не пробовала бы пытаться.
Да, собственно, мы и сами прошлые годы «с успехом» потратили на то, чтобы у себя получить фантастическое отношение общей и региональной внешней торговли в пропорциях 92 % к 8 %. А теперь раз – введем инструмент, даже цифровой, с золотым содержанием, и все станет как у старших товарищей: 40 % на 60 %?
Вывод
И резюме тут может быть только одним, хотим получить свой экономический кластер, никаких иных путей у нас нет, кроме того, чтобы любыми средствами давить на усиление своего экспорта в регион. Экспорта любого: от сырья и зерна до машин и оборудования, от электроэнергии до ниток, ложек, чашек и матрасов, от бивня мамонта до оружия.
Только в таком случае будет возникать необходимость у соседей держать на балансе больше и больше рублей. Ведь в итоге мы должны придти к тому, чтобы даже трудовой мигрант вывозил с собой исключительно рубль, а не иную валюту.
Пример с газом в прошлом году был не плох, жаль, что музыка играла не долго. И вот только тогда, когда соотношение торговли между странами в регионе начнет движение к определенным показателям, только тогда можно будет ставить вопрос о совместном формировании стоимости национального богатства – о наднациональной валюте.
Только для этого вовсе не обязателен золотой стандарт. Для этого необходима совершенно иная инвестиционная политика.
Пока же мы имеем «импортозамещение», сладкие мысли о том, что скоро все само распадется на отдельные зоны и кластеры, а нам вместо того, чтобы «грызть гранит» промпроизводства, надо будет только выпустить новый расчетный инструмент.
Нет, даже воссоздав немного промышленную основу, еще придется ее суровой рукой в стиле Макиавелли выталкивать на экспорт. Ровно так, как, не стесняясь, это делают США, ЕС и Китай.
Информация