Бахрейн – небольшое государство и серьезные выводы
В конце марта иранское информационное агентство «Тасним» сообщило со ссылкой на депутата парламента Ирана Э. Хазада о том, что в скором времени Бахрейн и Иран снова откроют дипломатические представительства. Иранская делегация посещала Бахрейн в рамках участия в очередной Ассамблее межпарламентского союза, где, помимо сессионных мероприятий, иранцы проводили отдельные двусторонние переговоры. Позже аналогичные сигналы стали поступать и с арабской стороны.
Роль островного королевства
Важность этого сообщения определяется не масштабом Бахрейна как геополитического субъекта, а той специфической ролью, которую небольшое островное королевство в Персидском заливе традиционно играет на стыке персидских, британских, американских и арабских интересов. Более того, с учетом переговорного процесса в регионе в целом отношения Бахрейна и Ирана сегодня являются еще и своеобразным маркером, с помощью которого можно оценить степень реализации различных крупных проектов.
Переговорные процессы, связанные с налаживанием отношений между самыми разными игроками, ранее зачастую находившимися в состоянии агрессивного неприятия, прямой или опосредованной военной конфронтации, сейчас набирают обороты. Здесь Иран и Саудовская Аравия – это только наиболее крупный и самый заметный эпизод, а ведь есть еще много эпизодов поменьше: визит Б. Асада в ОАЭ, заявления о планах нормализации отношений Омана и Ирана, готовность Эр-Рияда сотрудничать с Ираном в Афганистане, возобновление выдачи иранцам туристических и студенческих виз Египтом. Дело дошло до того, что в МИД Франции открылась дискуссия о срочной необходимости возобновления торговых связей с Сирией, поскольку в противном случае «на поезд» можно будет не успеть. Но среди этой переговорной активности отношения Ирана и Бахрейна имеют особое значение.
Площадь, которую занимает королевство Бахрейн, расположенное на группе островов севернее Катара, составляет менее 800 кв. км. По географическим масштабам это крохотная точка. Однако стоит посмотреть на карту, где обозначены нефтяные терминалы саудитов, а также кувейтские порты Шуайба и Мина-аль-Ахмади, не говоря уже о газовых терминалах Катара, и все становится на свои места: Бахрейн – это один из главных форпостов, прикрывающих сырьевую логистику в Персидском заливе. Базы США в регионе расположены по всему побережью, но именно у базы в Манаме (столицы Бахрейна) есть свой особый статус штаба 5-го флота США, постоянное присутствие ударных единиц. Штаб занимает целый квартал и систему причалов. По сути дела, из этой точки, как из центра паутины, США пытаются отслеживать и контролировать любую военную и торговую активность в Персидском заливе.
Не зря именно в Манаме проходит ежегодный (один из самых крупных) военно-политический форум – т. н. «Манамский диалог», где собираются политики, функционеры и сотрудники западных мозговых центров. Можно не сомневаться, что значительная часть военно-политических шагов на украинском направлении была согласована в конце ноября прошлого года как раз на форуме в Манаме.
Когда Британская империя устанавливала ближневосточные протектораты, ее элита вполне здраво оценила Бахрейн как своеобразную узловую точку, где проявлялись противоречия не только между арабским и персидским миром, не только межконфессиональные противоречия, но и межплеменные, и междинастические между крупными арабскими кланами. Отголоски последних позволяли Британии, а затем и США, довольно долго играть роль «управляющего арбитра», и эта роль особо не снижалась весь XX век.
Бахрейн до XVIII века принадлежал Персидской империи, его основное население в целом шиитское и тяготеет к Ирану до сих пор. С середины XVIII века представители одного из арабских племенных союзов (Бану Утба, из которого выходит правящий дом Бахрейна аль-Халифа), опираясь на территорию современного Катара, при поддержке соседей одолевают персов и забирают территорию архипелага Бахрейн. С течением времени их «дальние родственники» из другой племенной конфедерации (Бану Тамим, откуда выходит правящий дом Катара ат-Тани) постепенно прибирают власть уже непосредственно в самом Катаре и в 1850 году объявляют об отделении.
К середине XIX века торговые пути уже находились под британским протекторатом и развод между Бахрейном и Катаром после военных действий друг против друга «оформлялся» в 1868 году именно британцами. Нефть в то время еще не была определяющим фактором, однако море вокруг являлось историческим источником жемчуга, не говоря о том, что это были еще и точки сбора для международной торговли драгоценных и полудрагоценных камней.
Корни всех этих проблем никуда не делись и по сей день. Иран считает Бахрейн своими «историческими территориями», иранские СМИ и политики самым пристальным образом отслеживают любые трения по религиозной линии в Бахрейне, а королевский дом в самом Бахрейне вынужден учитывать, что он является все-таки представителем правящего меньшинства. Одновременно именно Бахрейн является традиционным антагонистом Катара в «дружной арабской семье», что и проявилось, когда Катару за его «сотрудничество с персами» в 2017 году объявили бойкот.
Как небольшой, но характерный штрих – мост от Бахрейна в Саудовскую Аравию есть, а в Катар его до сих пор нет, и не очень понятно, когда он появится вообще. В 2011 году «арабская весна» аукнулась именно в Бахрейне, где шиитское население как большинство решило, что надо тоже приобрести «немного демократии», и Тегеран в этом ему активно помогал.
Противоречия между игроками здесь столь сильны и исторически глубоки, что любое системное обострение или, наоборот, тренд на нормализацию означают изменение самой модели отношений в регионе. Именно поэтому автор и предпочитает тут использовать слово «маркер». Почти 170 лет эта модель так или иначе формировалась с участием Британии и США. Модель не была статичной, она трансформировалась, но всегда союзникам на Аравийском полуострове партнеры «немного не договаривали».
ББВ
С конца 1990-х годов эта модель так или иначе опиралась на термин «Большой Ближний Восток» (ББВ). Идея ББВ на первый взгляд кажется довольно здравой как некий принцип – поскольку значительная часть проблем является порождением управляемого распада империй в первой половине XX века, управляемого, но не очень умелого, то надо было эти искусственные противоречия исправить. Попутно превратив тот самый ББВ в контролируемый источник мировой энергетической стабильности.
Идея контроля над энергоносителями после Суэцкого кризиса вообще была для США одной из идей фикс (т. н. концепция энергетической безопасности США). Другое дело, что озвучить всю идею в комплексе США не могли, даже появление т. н. «карты Р. Петерса» на американских второстепенных ресурсах в 2006 году стало для ближневосточных стран шоком, особенно для Турции.
Карта Р. Петерса
Если вход в одну из итераций этого проекта в 2001–2003 гг. был для США относительно успешным – режим С. Хуссейна не был близок никому в регионе и, спровоцировав его на вход в Кувейт, США естественным образом получили поддержку или нейтралитет с самых разных сторон, то вот дальнейшее развитие ББВ натолкнулось на такое количество местных особенностей и противоречий, которые мозговые центры США ни осилить концептуально, ни продать в регионе не смогли. В итоге пришлось играть с партнерами втемную, продавая каждому игроку что-то свое по отдельности. Но проблема заключалась в том, что и партнеры США, ровно исходя из этих особых интересов, сами создавали свои партии.
Одним из ключевых факторов тут, несомненно, стало появление ИГИЛ (запрещено в РФ). Казалось бы, для той же Саудовской Аравии и ОАЭ наличие такого фактора в Йемене должно было помогать «бороться в проиранскими силами», однако помощь была весьма и весьма специфичной, поскольку сами адепты этого образования прямо стали заявлять о том, что «вынесут дом Сауда», как и остальные правящие арабские дома.
Хорошо было продавать эту идею Турции, но проблема в том, что в итоге проект объединенного Курдистана стал проявляться все четче и четче. ИГИЛ (запрещено в РФ) катком катился по проиранской Сирии, что, казалось бы, было весьма выгодно в Израиле, но даже ястребы в Тель-Авиве начинали задумываться, в каком направлении этот «интернационал» двинется, если одержит победу над официальным Дамаском? При этом одновременно Израиль самым активным образом помогал курдскому национальному проекту, работая против Турции. ИГИЛ (запрещено в РФ) иногда связывали и с «планами прокладки трубопровода в Европу», что также было только одним из десятка прочих ложных флагов.
Каждому из многочисленных игроков в регионе продавали проект не просто по частям, а по индивидуальному плану, не раскрывая (а это было невозможно) плана в целом, да еще при этом подталкивая каждого из них финансировать свою часть за свой счет. Первым засомневался Катар, простимулированный поражением в Алеппо, затем ОАЭ, потом Турция и т. д. Поднять управление такой глобальной паутиной разнонаправленных интересов у администрации США не хватило ни ресурсов, ни квалификации.
Сложно сказать, существует ли вообще на данный момент такой уровень квалификации в принципе у кого-либо. Для подобного плана явно требовалось консолидированное и полностью управляемое ядро интересантов, но как раз такого ядра создать на Ближнем Востоке невозможно. В том же Евросоюзе для этого была все-таки создана предварительно политическая и экономическая общая база. А еще в самой администрации США даже во время реализации ББВ нещадно боролись между собой различные башни, со своим видением, финансированием и т. п. Только в США глобальных проектов три, два совместно с ЕС и ни одного объединяющего с Ближним Востоком.
Что осталось в итоге?
Оставалось вернуться от ББВ к традиционному консолидирующему фактору «все против Ирана». Администрация Д. Трампа этот вопрос не довела до логического завершения, а текущая может только использовать этот элемент стратегии, скорее, по инерции. Хорошо было стратегам при Дж. Буше мл., у них не болела голова по поводу еще и необходимости трансформации экономической модели.
Мир неуклонно движется в сторону не просто разных экономических «суперкластеров», но еще и в сторону экономики распределения, где прибыль перестает быть движущим фактором. На все вместе – удержание ЕС, борьбу в Восточной Европе, Китай, новые концепции экономики и валюты, у США просто нет ресурсов. Проект ББВ в разных его формах ушел в историю, а игроки в регионе – в свободное плавание, выбирая из разных вариантов те, которые хоть гипотетически сулят стабильность.
В этом плане маленький Бахрейн представляет собой аналог планеты, на которую наблюдатель наводит телескоп – внешне это небольшая точка, а при фокусировке там можно разглядеть в миниатюре весь набор региональных противоречий. Если он начинает разматываться там, значит – мы наблюдаем завершение довольно серьезного исторического тридцатилетнего периода. Если соглашения на этом треке подойдут к подписанию обязывающих документов, то на различных формах Большого Ближнего Востока за американским авторством можно поставить точку.
Судя по тону и содержанию материалов, которые вышли во второй половине марта в рамках Института ближневосточной политики США (а это профессиональный околоправительственный центр), уже и экспертное сообщество предлагает смириться с реальностью. В целом это мы видим и по конкретным шагам Вашингтона – много провокационного шума в СМИ, агрессивных заявлений, но при этом конкретные мероприятия как раз направлены на то, чтобы «не сделать хуже», в частности, различные послабления для Ирака, даже для Афганистана. Все это не означает, что США «уйдут» – они не могут из региона уйти. В отсутствие работающего проекта им останется искать те узкие места, куда можно воткнуть стопор или внести сумятицу, и уж тем более, одним из приоритетов для них станет постановка препятствий в нормализации отношений Сирии и Саудовской Аравии.
От завершения проекта Большого Ближнего Востока в целом выигрывают почти все региональные игроки, за исключением, пожалуй, концепта единого Курдистана и ряда сил в Израиле. Этот проект не распался бы, не войди Россия в сирийскую кампанию, которую, несмотря на критику у нас в стране, следует назвать результативной – в конце концов, во многом благодаря ей мы имеем комплиментарный нейтралитет разных сторон на Ближнем Востоке в условиях санкций и определенную синергию в вопросах энергетической политики.
А вот какие выгоды Россия получит в дальнейшем (или не получит), тут надо планировать отдельно, и в не очень привычных нам рамках длинных временных циклов. Сейчас в приоритете на апрель у Москвы усиление взаимодействия с Ираном, а также турецко-иранские отношения в рамках сирийского урегулирования, но, быть может, в свете изложенного надо интенсифицировать усилия как раз по замирению Саудовской Аравии и Сирии.
Информация