Концепция ЕАЭС и проблемы в сфере трудовой миграции
Тема трудовой миграции является в России одной из наиболее острых. И вряд ли в данном случае требуются какие-то дополнительные обоснования этого тезиса. В последнее время дискуссия наконец-то полноценно вышла «наверх», о проблемах говорится уже с самых разных площадок, в том числе на правительственном и межправительственном уровне.
Понятно, что у каждого администратора, обозревателя или спикера существуют свои взгляды и подходы: от радикальных до либеральных, и тем не менее очевидно, что рано или поздно определённые реформы в секторе трудовой миграции проводить придётся. Просто потому, что тенденция «семейного переезда» всё более набирает обороты, а это даёт уже не просто общественное недовольство, а дополнительную финансовую нагрузку на социальную сферу. И последнее, не исключено, и как бы цинично ни звучало, для управленческой системы значит даже больше, чем первое.
До бесконечности можно разбирать «плохие» примеры и «хорошие, дружбонародные», можно также сравнивать различные методы работы с трудовой миграцией, как, кстати, довольно добротно было сделано в обзоре Е. Трифоновой из «Независимой газеты» («Дети гастарбайтеров попались на глаза властям»), где среди многих других был отмечен вариант, принятый в арабских странах, которые весьма активно используют труд иностранных мигрантов, но без возможности «семейного переезда». Рассматривались и комбинированные подходы.
Собрать тут можно целую подборку публикаций, выступлений, также можно спорить о том, много или мало привлекается рабочей силы, насколько это обоснованно. Автор, к примеру, оценивает фактический дефицит трудовых ресурсов без привлечения сторонних рабочих рук около 16 %. Есть иные оценки.
Но чего практически не встречается в весьма эмоциональной, актуальной и насыщенной дискуссии, так это вопрос о том, что трудовая миграция и её побочные эффекты неразрывно связаны с таким форматом межгосударственных отношений, как ЕАЭС, Евразийский экономический союз. Хотя именно с этого дискуссию по идее и следует начинать. Хотя бы потому, что ЕАЭС — это по замыслу не только и не столько торгово-экономическое объединение, сколько концептуальный проект.
Слова «система», «концепция», «стратегия» и т. п. у многих наших граждан вполне обоснованно уже набили оскомину. Однако у каждого целеполагания должен быть рамочный план — та самая стратегия, а цели быть осмысленными, что, собственно, и выражается в концепции.
В качестве, пожалуй, самого простого концептуального противоречия, которое нас сопровождает, можно привести следующий пример. И этот пример — почти готовая иллюстрация задачи на тему «логических кругов».
Значительная часть нашего общества и лидеров мнений, экспертов, поддерживает идеи и тезисы о том, что ЕАЭС должен укрепляться, развиваться. Работать на собирание раздробленного ранее Союза ССР. Когда ЕАЭС прирастает участниками, это воспринимается как шаг к укреплению лидирующей роли России. Когда на этом треке движение тормозится, то воспринимается это как геополитическая слабость или уступка. Чем это обусловлено? Как раз тем самым определённым концептуальным взглядом на место и роль России.
Одновременно ровно на тех же самых форумах и дискуссионных площадках развивается обсуждение миграционной проблематики, причём в довольно жёстком, даже «запретительном» ключе. И это тоже определяется концептуальными взглядами, пусть таковыми зачастую они и не называются напрямую. А теперь вопрос — насколько первое и второе соотносятся с тем смысловым наполнением, которое заложено в сам евразийский межгосударственный институт?
У нас ратифицирован Договор о Евразийском экономическом союзе, который в последней редакции действует с 03.04.2023 г. И в этом базовом нормативном документе содержатся положения, которые, возможно, многим покажутся удивительными.
Ст. 97 п. 1 звучит так:
«Работодатели и (или) заказчики работ (услуг) государства-члена вправе привлекать к осуществлению трудовой деятельности трудящихся государств-членов без учета ограничений по защите национального рынка труда.»
Исключения предусмотрены для «стратегических отраслей», в нашем российском случае это определяется конкретными предприятиями и акционерными обществами по отдельному перечню.
Одной из самых дискуссионных проблем является перенасыщение приезжими в ряде отраслей в некоторых регионах, в том числе в таких бюджетных сферах, как медицинское обслуживание. Открываем ст. 98 п. 1 Договора:
«Трудящийся государства-члена имеет право на занятие профессиональной деятельностью в соответствии со специальностью и квалификацией, указанных в документах об образовании, документах о присуждении ученой степени и (или) присвоении ученого звания.»
Берём такой аспект проблемы, как перенасыщение классов общеобразовательных школ, и снова обращаемся к ст. 98, только уже п. 8:
«Дети трудящегося государства-члена, совместно проживающие с ним на территории государства трудоустройства, имеют право на посещение дошкольных учреждений, получение образования в соответствии с законодательством государства трудоустройства.»
На данный момент у нас основной поток трудовой, и в том числе и «семейно-трудовой» миграции, идёт из Узбекистана, Таджикистана, и только потом собственно из членов ЕАЭС. Поэтому сразу хочется задать вопрос о том, хорошо ли понимают те, кто приветствуют расширение ЕАЭС как фактор «сильной и мощной России», «России как прообраза нового СССР» и т. д. и одновременно выступают за ограничительные, «рестрикционные» меры в плане трудовой миграции, что они попадают в зону смыслового диссонанса? Какие же вы ограничительные меры будете применять и как в том случае, если в ЕАЭС вступят Таджикистан и Узбекистан?
Причины, по которым долгое время сами указанные республики притормаживают процессы интеграции в ЕАЭС, комплексные и могут потребовать отдельной работы, но в качестве одних из основных можно предложить выделить три фактора.
Первый заключается в том, что от России базовой задачей для них является получение миграционных доходов и перечислений, которые самым различным путём они научились получать и вне полноценной интеграции.
Второй заключается в том, что США и ЕС относительно мягко нажимают в плане антироссийских и, кстати, антикитайских санкций.
Третий, как ни странно, обусловлен внутренним дискурсом в самих Узбекистане, Таджикистане и Туркменистане, где оправданно опасаются того, что в таком случае вся действительно квалифицированная рабочая сила может окончательно переместиться в РФ. Такое обсуждение там активно ведётся, просто у российского читателя об этом не много информации.
Но предположим гипотетический (пока) вариант, что Россия действительно радикально ужесточила миграционные требования, а со стороны прочих глобальных институтов не нашлось равноценной финансовой замены. Обе страны вступают в ЕАЭС — и как тогда жёсткое законодательство, по которому, вне всякого сомнения, будет масса споров и сломанных копий, применять? Никак.
Просто представим себе на минуту, что год идут ожесточённые споры по теме ограничений въезда, порядка работы, рассматриваются «германские», «арабские», «китайские» стратегии в плане трудовой миграции, принимается наконец-то «самый русский вариант». В итоге обе страны вступают в ЕАЭС, что подаётся как чуть ли не воссоздание Союза ССР, правда, о том, как «самый русский вариант» будет в итоге работать, можно смотреть в Договоре о ЕАЭС, некоторые параграфы из которого были приведены выше.
Означает ли это, что ЕАЭС «плох»? Нет, не означает, потому что «хорошо» или «плохо» зависит от тех смыслов, которые вкладываются в цели, а потом формулируются в задачи такого объединения. И более, от того насколько смыслы и цели соответствуют ещё и объективным макроэкономическим тенденциям, которые просто возникают и исчезают, но имеют вектор, направление. То есть мы снова возвращаемся к концепции подобного союза, поскольку нельзя одной рукой строить единое пространство, а другой закрывать рынки и образовательную сеть — это делается в рамках уже другой концепции. И это не отдельный случай, ведь и с видением Союзного государства России и Белоруссии проблемы аналогичные. Да и в мире можно привести много примеров.
Существуют разные формы партнёрских образований, есть военно-политические, которые далеко не всегда подкрепляются полной экономической интеграцией, как всем известные НАТО, АУКУС, в прошлом АНЗАК и т. п. Есть внешнеполитические, есть торгово-транзитные («о свободной торговле»), вроде МЕРКОСУР и многих подобных, есть промежуточные формы, но полноценная интеграция она не первая, не вторая и не третья, а интеграция прежде всего стоимостная. Более того, именно потенциал для стоимостной интеграции подразумевает, хотя и далеко не определяет успешность и возможную глубину остальных форм.
У нас довольно бодро обсуждаются «валютные зоны», геополитические «полюса», но напрочь отсутствует обсуждение зоны совместной стоимости. Может быть, это связано с тем, что даже в системе образования за последние годы, что у нас, что «у партнёров», вопросы стоимости стало просто не принято изучать, может быть, в силу иных причин. Только с прошлого года началась активная дискуссия не просто о «рублёвой зоне расчётов», но о рублёвом ценообразовании, хотя и это не отражает всего спектра вопросов.
С какой целью необходимо обращаться к этой, скорее политэкономической проблематике в контексте проблем трудовой миграции? А ровно с той, что движение от таможенного союза (ЕврАзЭс) к Евразийскому экономическому союзу шло с прицелом не на формирование неких аналогов «безбарьерной среды» для реэкспорта и внешней торговли, а к той самой единой стоимостной зоне — союзу, концептуально близкому, хотя и не тождественному по исполнению европейской модели.
Соответственно, нормативная база затрагивала все фундаментальные аспекты — трудовые ресурсы и связанные с ними вопросы перемещения и социального обеспечения, денежно-кредитную сферу, таможню, налоговую и тарифную политику, страхование, энергетическую политику и т. д. И этот базис в виде норм существует, пусть и не всё там прописано до логического завершения.
Зона формирования единой стоимости — это и близко не аналог «валютной зоны», это то пространство, где сам продукт производства возникает посредством перекрёстных затрат друг друга, причём глубина таких затрат такова, что относится ко всем основным факторам производства. Всё это обеспечивается единой системой нормативов, учёта, переходит во внутреннее ценообразование, которое является базисным по отношению к внешним рынкам.
Имея перед собой пример подобной интеграции в виде Евросоюза, надо не упускать и то, что страны ЕС в международной торговле более 40 % товарооборота имеют не с «внешним миром», а друг с другом. Китай сформировал вокруг себя натурально производственную фабрику, превратившись в гигантский сборочный и упаковочный цех. Внутри этой фабрики из стран ЮВА товарный обмен друг с другом уже приблизился к 50 %. Для стоимостного объединения уже мало просто друг у друга покупать, и уж тем более покупать реэкспорт, надо перекрёстно производить.
Это не освобождает тот же ЕС от отраслевых перекосов, не является гарантией выхода из ситуации, когда есть экономики «разных скоростей», тем более что этими разными скоростями пользуются как страны Восточной Европы, играя на курсах и субсидиях, так и Западной Европы, которые используют Европу Восточную зачастую как вечно должного потребителя.
Модель европейской интеграции отнюдь не идеальна, но она достаточна для того, чтобы это пространство цементировать в единый кластер, и, видимо, ещё пройдёт какое-то время для понимания того, что трансформация Евросоюза — это отнюдь не синоним распада, скорее наоборот. Даже специфика проблем в миграционной сфере в ЕС, помимо либеральных идеологем, в основе имеет ту самую свободу передвижения и пресловутый «Шенген», который является целым комплексом межгосударственных соглашений. Свобода передвижения — это одна из трёх официальных «опор» ЕС, и это действительно так.
ЕврАзЭс двигался к ЕАЭС с определёнными представлениями об объединении как о новой стоимостной, а не просто торговой, политической или даже валютной зоне, в том числе в вопросе трудовых ресурсов. Да и могли бы полноценно работать все три аспекта, если бы не работал общий стоимостной базис? А он не работает, поэтому буксует и всё остальное, развиваясь рывками. И тот толчок, который придал взаимной торговле санкционный режим, введённый против России, всё-таки больше базируется на вопросах реэкспорта.
В той самой концепции от «ЕврАзЭс к ЕАЭС» основой для решений миграционных проблем являлось бы т.н. «региональное выравнивание», через создание общей производственной базы, где спрос на трудовые ресурсы относительно равномерно распределяется между участниками. В ЕС модель выравнивания иная — там трудовые ресурсы и производственная база концентрируются в Западной Европе, но, с другой стороны, действует система европейских субсидий. Общий уровень потребления подтягивается к среднему уровню, но Восточная Европа частично жертвует производственной базой.
В итоге у нас получилось, как в поговорке «ни два, ни полтора». Общей производственной базы не создавалось, а вот переток трудовых ресурсов произошёл. И если такой процесс рассмотреть с точки зрения гипотетического экономиста из Средней Азии, который решил бы написать план развития, то данная конкретная ситуация выглядела бы для него угрожающе, поскольку серьёзно снижает инвестиционную привлекательность региона. Ведь теперь для новых инвестиционных проектов надо возвращать рабочие руки, которым надо серьёзно поднимать ставки оплаты! Это, кстати, ещё одна из причин, по которой Узбекистан, Таджикистан и Туркмения очень осторожно подходят к интеграции с ЕАЭС. Но это, как мы наглядно видим, важно и нам самим — может быть, формат ЕАЭС в текущем виде в отношениях с этими государствами и в самом деле избыточен, но какой тогда достаточный?
От концепции межгосударственного объединения зависит весь цикл решений. Если у нас действует концепция изначального ЕАЭС, то следовать за ней должно массовое открытие русскоязычных школ в самой Средней (Центральной) Азии. Россия сейчас выделила дополнительные 4,5 млрд руб. на постройку таких общеобразовательных учебных заведений.
Вроде бы всё правильно, но реалии таковы, что в Таджикистане и Узбекистане русские школы — это почти элитные заведения, вроде всем известных лингвистических школ в той же Москве. Туда конкурс, который зачастую принимает сложные формы. Тут можно вспомнить скандал, который в прошлом году получился в Таджикистане, когда в такое учебное заведение 1 сентября пошли учиться не совсем те, кто был в первоначальных списках. Почему так? А потому, что в дальнейшем можно продолжить образование и в России, и, кстати, за рубежом.
С точки зрения «мягкой силы» создание элиты, которая потом окончит российские ВУЗы и будет проводить комплиментарную для нас политику, этот шаг совершенно верный, но с точки зрения той самой концепции этих выпускников недостаточно. Условно, для концепции ЕврАзЭс решение о новых учебных заведениях правильное, для ЕАЭС — недостаточное. И такие примеры можно приводить один за другим.
Вот недавно Китай в Сиане предложил пяти странам Центральной Азии стать частью своей производственной фабрики. У нас сделали акценты на транзите и караванных путях, хотя главным тут было именно то, что Китай предлагает этим странам войти в свой стоимостной контур. Теперь возникает вопрос — концепция ЕАЭС «потянет» конкуренцию за стоимость с Китаем или нет? Мы ведь не часть этой фабрики, хотя снабжаем и будем снабжать её ресурсами. Мы всё-таки фактический и потенциальный крупный потребитель товаров.
Надо ли оставлять ЕАЭС концептуально в существующем виде и упираться в создание собственного стоимостного контура или надо создавать некий промежуточный вариант между ЕврАзЭс и нынешним ЕАЭС — это один из главных вопросов для выработки подходов к решению проблем в сфере трудовой миграции. В противном случае острота этих проблем будет увеличиваться, а решения останутся скорее ситуативными.
Информация