Мы ждали этого двадцать лет
Впервые с советских времен в России построен крупный и технологически сложный машиностроительный завод: «Силовые машины» возвели «в чистом поле» новое предприятие по выпуску турбин. Убедительный довод для тех, кто до сих пор думает, что инновационно емкий технологический трансфер можно организовать только в партнерстве с иностранцами.
Мы как-то привыкли к тому, что проедаем старый советский задел. Построенные во времена СССР сотни и тысячи заводов и фабрик, которые не обанкротились, не развалились и не перепрофилировались, приобрели новых хозяев, большая часть из них худо-бедно вписалась в рынок, многие модернизировались, а некоторые даже выпускают новую продукцию. Но, согласитесь, жить в чужом доме и ремонтировать его не то же самое, что построить новый. И дело не только в гордости за то, что мы можем возводить новые заводы, что у нас есть деньги — это ведь еще и рост глобальной конкурентоспособности. Одно дело закрывать свой рынок протекционистскими мерами и петь песню о национальных производителях, совсем другое — чувствовать себя свободно на конкурентном поле хотя бы своего рынка. Но чтобы противостоять глобальным мировым игрокам, надо как минимум иметь адекватную производственную базу. И такую базу латанием дыр на советских производствах не создашь. Только новый завод с самым современным оборудованием дает уверенность: теперь в конкурентной борьбе все начинает зависеть от нас самих, он нашего опыта, компетенций, напора, целеустремленности, ума и таланта. Но новый крупный завод — дорогое удовольствие, это как минимум сотни миллионов, а часто и миллиарды долларов. Оборудование в основном импортное, да и продается оно в Россию, как правило, с большой наценкой. В общем, окупаемость таких вложений для российского бизнеса перестает измеряться привычными двумя-тремя годами. И тот, кто идет на такой шаг, говорит всей стране: он здесь надолго, это его дело и его страна.
Поэтому-то мы так внимательно следим за теми, кто готов, не скупясь, пускать на благое дело заработанные миллиарды. И последние годы давали нам немало поводов для гордости. Вот появился первый в новой России нефтеперерабатывающий завод (ТАНЕКО в Татарстане, проект местной властвующей элиты). Вот наконец национальным капиталом построен первый цементный завод («ЛСР-цемент» в Сланцах Ленинградской области, входит в одноименную группу бизнесмена Андрея Молчанова). Вот возведена первая домна (на принадлежащем Владимиру Лисину Новолипецком меткомбинате). Станы-5000, трубные и алюминиевые заводы, ГЭС, птицефабрики и свинокомплексы — все это у нас появляется с завидной регулярностью. В этом году был запущен в Тихвине первый машиностроительный завод по выпуску железнодорожных вагонов нового поколения. И вот еще одно событие: только что за 240 млн долларов построено предприятие по производству энергетического оборудования. Оно возведено на окраине Санкт-Петербурга принадлежащей Алексею Мордашову компанией «Силовые машины».
Правда, говорить о возрождении российского энергомашиностроения пока рано. Интрига с этим заводом вышла непростая. Дело в том, что одно время у нас вместо развития национальных игроков превалировала идея технологического трансфера в партнерстве с крупными мировыми лидерами. Проще говоря, сдача рынка в обмен на технологии и производство на территории России. Так, например, произошло в автопроме. Так, видимо, должно было произойти и в энергетическом машиностроении, когда лет семь назад началась процедура продажи акций «Силовых машин» германскому концерну Siеmens. Но в отличие от легковых автомобилей, где даже АвтоВАЗ не отличался особыми успехами, в производстве турбин у России были сопоставимые с мировыми игроками (Siеmens, Alstom, General Electric) продукты и компетенции. Слава Богу, от затеи отказались, и у «Силовых машин» появился российский стратегический акционер. Однако идея создания партнерств с иностранцами не умерла, ведь компетенциями по производству части востребованной рынком продукции «Силовые машины» либо не обладали (тихоходные паровые турбины для атомной отрасли в советские времена производили на харьковском «Турбоатоме»), либо компетенции эти были утрачены за два с лишним десятка лет (газотурбинные технологии). И все же судьбы российского энергетического машиностроения стали решаться не в подковерных спорах, а конкретными делами в «боевых» действиях. Только о делах их инициаторы предпочитали особенно не распространяться.
Расстановка сил на этом фронте, сформировавшемся к 2007–2008 годам, сложилась такая. С одной стороны, это был Алексей Мордашов, который поставил перед «Силовыми машинами» задачу ликвидировать лакуны в бизнесе компании, вывести ее на новый уровень конкуренции и который для достижения этой цели уже потратил порядка 700 млн долларов. С другой стороны, это был Сергей Кириенко, возглавивший «Росатом», который вознамерился создать собственного производителя турбин в альянсе с Alstom. Наконец, был второй производитель турбин в России — принадлежащий Виктору Вексельбергу Уральский турбиностроительный завод. УТЗ не стал вмешиваться в глобальные разборки, а сосредоточился на обслуживании нескольких сотен турбин, поставленных покупателям еще в советское время.
Так получилось, что пару недель назад карты раскрыли сразу две стороны. Компания «Ротэк», управляющая УТЗ, предоставила журналистам возможность увидеть модернизированное производство и побеседовать со своими ключевыми топ-менеджерами (см. «С толком, но без амбиций»). А генеральный директор «Силовых машин» Игорь Костин дал нашему журналу развернутое интервью — первое за пять лет управления компанией.
— «Силовые машины» ведь этот новый завод фактически под заказы «Росатома» строили?
— Совершенно верно.
— При этом у вас не было твердых заказов?
— Собственно под новый завод мы их не получали. Дело в том, что мы строили производство с расчетом на то, что сможем делать здесь турбины по тихоходной технологии. Но при этом установленное оборудование позволяет производить и быстроходные турбины, а также паровые турбины для тепловой генерации большой мощности — 500 и 600 мегаватт. Более того, станки настолько универсальные, что мы можем здесь обрабатывать крупные части гидротурбин. Хотя, конечно, изначально производственная программа первой очереди предприятия рассчитана на изготовление двух быстроходных и двух тихоходных паровых турбин мощностью до 1800 мегаватт каждая, а также четырех генераторов такой же мощности.
— А в чем принципиальная разница между тихоходными и быстроходными турбинами для АЭС?
— Основная разница — в количестве оборотов вала ротора. Быстроходная технология — это 3000, а тихоходная — 1500 оборотов в минуту. Поскольку лопатки тихоходной турбины несколько длиннее, под два метра, корпус тихоходной турбины объемнее и тяжелее. Но все технические характеристики практически одинаковые: КПД, ремонтопригодность, период службы. Мы исторически специализируемся на быстроходных агрегатах. Такая турбина имеет меньший вес и, соответственно, за счет меньшего веса — меньшую себестоимость.
— Правильно ли мы понимаем, что быстроходные турбины уже подобрались к пределу своей мощности — 1200–1300 мегаватт, а вот тихоходную турбину можно сделать существенно большей мощности, 1600 мегаватт или даже больше?
— Если говорить о мощности 1600 или 1800 мегаватт, то в мире нет таких быстроходных турбин. В «Росатоме», например, в основном планируют строить блоки с максимальной мощностью порядка 1200 мегаватт. Для этой мощности нам достаточно быстроходной турбины, которую мы спроектировали. В то же время существуют перспективы по увеличению единичной мощности реактора, поэтому мы спроектировали новый завод с возможностью производить турбины мощностью до 1800 мегаватт по тихоходной технологии. То есть мы полностью готовы, если потребуется, производить тихоходные турбины для «Росатома».
— «Силовые машины» проиграли тендер по второй очереди Тяньваньской АЭС, турбинный блок нам не достался из-за того, что у нас нет медленных турбин?
— Насколько я понимаю, основная причина нашего проигрыша — это требования к локализации. КНР настаивает на том, чтобы поставщик оборудования имел локализацию в стране. Из-за неготовности к такой локализации мы, к сожалению, остались без заказа в Китае.
— На примере Китая видно, что у вас начинают возникать трудности со сбытом быстроходных турбин для АЭС, вашего ключевого экспортного продукта. По тихоходным же турбинам у вас даже референций нет, соответственно, за рубежом такую непроверенную турбину никто не купит. Получается, у вас один вариант для сбыта подобных турбин — «Росатом». Только после того, как он сделает закупку и начнет эксплуатацию, можно ожидать экспортных контрактов. Какие вообще есть потенциальные контракты по тихоходным турбинам от «Росатома»?
— Это контракт по проектируемой Нижегородской АЭС или Курской АЭС, где подразумевается использование тихоходной турбины. Мы собираемся активно участвовать в тендере. Для нас он крайне важен, поскольку позволит получить референцию на нашу новую тихоходную турбину.
Не все в руках «Росатома»
— Тогда возникает вопрос с инициативами «Росатома», который пытается создать свое собственное производство тихоходных турбин…
— «Росатом» исповедует, как я это понимаю, принцип развития конкуренции. Мы это приветствуем на самом деле — иначе мы, как монополист, могли бы быть уверены в том, что все заказы будут наши, и, соответственно, перестали бы двигаться вперед. Я уже пять лет на должности генерального директора «Силовых машин». И все пять лет мы слышим о том, что Alstom совместно с «Атомэнергомашем» (машиностроительный дивизион «Росатома». — «Эксперт») создает новое совместное производство в России. Предполагались разные конфигурации, в разных долях, с участием, может быть, даже третьих активов и так далее. Последняя информация — о том, что они до конца года планируют выбрать площадку под строительство. Мы относимся к этому с пониманием, ждем, готовимся к конкуренции, но тем не менее наш новый завод вы уже видели, и мы можем показать окончательный проект турбины и генератора. А они — нет.
— В отличие от «Силовых машин» у СП Alstom и «Атомэнергомаша» уже есть твердый контракт с «Росатомом» на закупку тихоходных агрегатов. Мы имеем в виду строящуюся Балтийскую АЭС в Калининградской области. Но ведь если эта станция будет строиться по плану, то СП просто не успеет произвести для нее турбину в России?
— Похоже, что так. Сначала предполагалось, что поставка первой турбины для Балтийской АЭС произойдет в 2014 году. И мы, кстати, были к этому готовы с запуском нашего нового завода, под этот контракт и подстраивались. Сейчас же сроки сдвинуты на 2015-й. Теперь давайте прикинем, успеют ли они. Во-первых, нужно два — два с половиной года, чтобы построить производство, спроектировать и получить документацию на турбину. А потом нужно больше года, чтобы произвести саму турбину. Сейчас конец 2012-го, так что, на мой взгляд, даже 2015 год чересчур оптимистичный вариант. Поэтому я думаю, что достаточно большой процент оборудования для Балтийской станции будет произведен не в России, а за границей, локализация получится минимальная.
— А там сложилась традиционная схема: сначала они будут развивать сборку импортных турбин и только потом — локализацию?
— Контракт, подписанный СП Alstom и «Атомэнергомашем» по Балтийской АЭС, не подразумевает полную локализацию на данном этапе. Изначально называли 80 процентов, а сейчас уже говорят о 50. На деле будет еще меньше. Мы же, возвращаясь к нашему проекту, предполагаем 100-процентную локализацию. То есть вся турбина и весь генератор будут производиться здесь.
Более того, не могу не похвастаться: в рамках нового завода мы реализовали технологию сварных роторов. Мы закупили абсолютно уникальные установки для сварки, сами поставщики говорят, что такого набора оборудования нет ни у Siemens, ни у Alstom. Сегодня мы можем сваривать сегменты ротора, причем этот ротор может быть даже полым. То есть нам не нужно покупать большие поковки и так далее. Мы покупаем их частями, а это, кстати, абсолютно другие цены. Причем они могут быть даже из разных марок стали. То есть мы можем купить дорогие ответственные марки стали там, где это необходимо — по центру ротора, и другие марки стали на конце, и при этом ротор может быть полым. Это меньшие весогабаритные характеристики и себестоимость, больший срок службы, ну и меньшая цена, естественно.
— Если у вас так все хорошо и даже цены вы готовы снижать, как объяснить тогда действия «Росатома»? Они что, банально хотят опустить цену ниже нижнего предела? Или у них есть еще какая-то иная мотивация?
— Они говорят, что развивают конкуренцию между производителями. Правда, нужно сказать, что во многих странах приоритет отдается отечественным, местным производителям. Вряд ли во Франции крупный тендер на атомное оборудование может выиграть Siemens, а в Германии Alstom. И наверное, это правильно. Безусловно, должна быть прозрачная экономика, понятное ценообразование, конкурентная цена. Но производить-то должен местный игрок, а не иностранцы.
— Совсем недавно прозвучало заявление «Росатома»: госкорпорация готова выкупить харьковский завод «Турбоатом» у правительства Украины, если он будет продаваться. А ведь это единственный ваш серьезный конкурент на всем постсоветском пространстве. Будете с «Росатомом» конкурировать за этот актив?
— Однозначно. Мы оцениваем «Турбоатом» как крепкое предприятие с приличными оборотами. Они производят порядка 2 гигаватт турбин в год, годовая выручка у них порядка 150–180 миллионов долларов. При этом, подчеркну, «Турбоатом» отличается от «Силовых машин»: он имеет компетенцию только по производству турбин. У них есть недозагруженные мощности, мы отдаем им часть заказов неответственной продукции по кооперации, они устраивают нас по цене. Кстати, мы уже входим в число акционеров «Турбоатома». У нас более 5 процентов, и мы внимательно смотрим на развитие ситуации по приватизации этого актива.
— Рассмотрим гипотетический вариант: конкурс объявлен, но выигрывает его «Росатом». В этом случае ваш ключевой заказчик оказывается одновременно и поставщиком для самого себя. Вы ведь ему тогда вообще не нужны будете?
— Это не так. Я считаю, что в любом случае все будет зависеть от объемов заказа от «Росатома». Во-первых, еще недавно он декларировал в Дорожной карте приобретение двух, трех, четырех блоков в год. Во-вторых, многое будут определять технические параметры оборудования, его себестоимость, это тоже важные вещи. В-третьих, по словам самих росатомовцев, даже несмотря на попытку создания СП с компанией Alstom, им тоже ведь нужна конкуренция. То есть в стране должно быть место под солнцем не только для этого СП и «Турбоатома», но и для «Силовых машин».
В общем, им будет сложно вводить по три-четыре блока в год, это все-таки очень большой объем. Так что определенный сегмент рынка мы надеемся сохранить даже в этой непростой ситуации.
Туманные пути трансфера технологий
— В России сейчас строится довольно много парогазовых установок (ПГУ), одним из элементов которых являются газовые турбины. Правильно ли мы понимаем, что русские окончательно сдали рынок газовых турбин? Или, по крайней мере, поставили крест на разработке собственных газовых турбин большой мощности?
— Мы изучаем ситуацию на мировых рынках энергомашиностроительного оборудования: сегодня рынок газовых турбин сильно сжимается во всем мире. Если раньше на десятилетнюю перспективу этот сегмент составлял 30 и даже 40 процентов всей генерации (атом, пар, газ, гидро-, альтернативная электроэнергетика), то сейчас говорят о 10–15 процентах от всего мирового рынка, который видится на ближайшие десять лет. Это огромный сдвиг, похоже, газотурбинная тематика перестает быть доминирующей. Все это замещается тепловой (угольные блоки), гидро- и возобновляемой энергетикой. Следующий вопрос: насколько велик рынок газовых турбин? Вот по России у меня ответ — не знаю. Как я понимаю, это сильно зависит от двух вещей: от стоимости природного газа и стоимости турбин. Замечу, что сейчас технологии позволяют достигать достаточно высоких КПД (45–47 процентов) на паровых турбинах, работающих на суперсверхкритических параметрах пара. Это не то чтобы сопоставимо с газовыми турбинами, но с учетом относительно невысокой стоимости угля паровые турбины совершенно точно становятся разумной альтернативой газовым.
Поэтому мы рассуждали так: мы исторически неплохо выглядели в паровой тематике, в гидротематике, в атомной тематике. Но, к сожалению, за последние 20–30 лет сильно отстали по газовому направлению. У нас не было собственного продукта, все, что мы имели в последние 15 лет, это лицензионный договор с компанией Siemens на не самые последние модели газовой турбины. Поэтому мы для себя приняли решение: в производстве газовых турбин мощностью более 60 мегаватт создаем СП с Siemens. В этом предприятии наша доля — 35 процентов. Siemens передал туда лицензию на конкурентоспособный продукт, причем по последней версии. И, что очень важно для нас, теперь «Силовые машины» — приоритетный поставщик паровых турбин и генератора в комплекте с газовой турбиной от Siemens для парогазовых установок. С покупкой «Красного котельщика» мы планируем поставлять туда еще и котлы-утилизаторы для ПГУ. Вот так в рамках данного СП мы договорились с Siemens совместно оперировать на российском рынке и на рынке стран СНГ.
Мы не ушли с рынка газовых турбин, мы просто переформатировали наши отношения с немецким партнером, сделали их оптимальными. И при этом остались приоритетным поставщиком комплектного оборудования за исключением, собственно говоря, газовых турбин для ПГУ. При этом я не исключаю пересмотра данного формата в среднесрочной перспективе.
— Нам не до конца понятна ваша стратегия. «Силовые машины» — признанный игрок мирового рынка. Но в каких-то сегментах у компании отсутствовали собственные наработки: по тихоходным турбинам, гидротурбинам малой мощности, газотурбинам. Можно было создать глобальное СП с одним из мировых лидеров, с тем же Siemens. Или попытаться лакуны заполнить самостоятельно. Получается, что по одному направлению (газовая турбина) вы пошли по первому пути, по другому (тихоходная турбина) — по второму.
— Наша стратегия эволюционировала следующим образом. В 2007 году, когда мы пришли на «Силовые машины», мы поняли, что энергетическое машиностроение достаточно консервативная отрасль. И даже проблемы с финансированием, получением заказов, которые были 10–15–20 лет, к счастью, несильно повлияли на инженерно-конструкторский потенциал компании. Мы по-прежнему можем производить гидротурбины, конкурентоспособные по КПД, техническим параметрам, цене. Это подтверждают реализованные нами проекты не только в России, но и в Западной Европе, США, Канаде и так далее. В паровой тематике наблюдается небольшое отставание. Но мы стараемся за счет инвестиций в НИОКР, за счет инвестиций в производство это отставание (я имею в виду отсутствие на 2008 год тихоходнотурбинной линейки и турбины, рассчитанной на суперсверхкритические параметры пара) ликвидировать. Сейчас эти продукты уже созданы. Мы просто ждем референтного тендера, где бы мы могли данный проект реализовать и получить референцию, а затем активно идти на мировые рынки. По газу, к сожалению, пришли к выводу: несмотря на то что Ленинградский металлический завод (ЛМЗ, ключевое предприятие «Силовых машин». — «Эксперт») в свое время был пионером по созданию 100-мегаваттной газовой турбины, мы за 30 лет утратили компетенции. Более того, иностранные игроки за счет больших финансовых вложений, в первую очередь государственных, создали продукт, который сложно воспроизвести. Это будет и дорого, и долго. Тот же Siemens на разработку газовой турбины на 340 мегаватт потратил сотни миллионов евро.
— Тогда почему же вы не пошли по другому пути: грубо говоря, вы отдаете крупному мировому игроку часть рынка, но получаете доступ ко всем его технологиям по всем направлениям. И соответственно, сразу делаете рывок.
— Во-первых, судя по нашей практике, ни один крупный мировой игрок никогда не идет на подобное партнерство. Как правило, задача такого игрока в лучшем случае сделать производственный хаб на площадке партнера. Я, честно говоря, не верю во всеобъемлющую кооперацию с крупным игроком. Если вдруг она состоится по каким-то причинам, не думаю, что «Силовые машины» в ее рамках смогли бы получить потенциал для своего развития.
Во-вторых, я не помню ни одного случая, когда иностранный партнер, получив даже мажоритарный пакет в рамках совместного предприятия, делал бы в России 100-процентную локализацию. Этого нет ни у GE, ни у Alstom и «Атомэнергомаша». 100-процентной локализации нет нигде, даже в Китае.
Решение под ключ
— Помимо создания новых продуктов, таких как тихоходные турбины, вы активно идете в нетрадиционные для себя бизнесы — купили, например, производителя котлов «ЭМАльянс». С чем это связано?
— Это был следующий шаг после создания новых линеек продукции. Все больше покупателей ориентируются на решения «под ключ». Им не интересно заниматься отдельно покупкой оборудования, отдельно инжинирингом, увязывать все это самостоятельно, и мы решили стать также комплектным поставщиком продукции. Любая комплектная поставка подразумевает помимо инжиниринга и проектных решений еще и достаточно широкую номенклатуру продукции. Соответственно, в рамках этой стратегии за 315 миллионов долларов мы купили «ЭМАльянс», производителя котельного оборудования. Затем мы создали СП с Toshiba по производству трансформаторов и строим сейчас завод, инвестиции в который составляют порядка 5 миллиардов рублей. Сейчас ведем разговор о покупке инжиниринговых компаний или о сотрудничестве с одной из таких компаний. Так что в ближайшей перспективе мы выйдем на возможность поставки комплектного решения всего, за исключением строительных работ. Стройка это не наша компетенция.
— Логичным шагом после создания новой продуктовой линейки и решений «под ключ» стало бы развитие сервисного направления бизнеса. Джек Уэлч, 20 лет возглавлявший General Electric, признался в своей книге, что для компании обслуживать энергетическое оборудование оказалось интереснее и выгоднее, чем его поставлять. Как с этим обстоит дело у «Силовых машин»? Это ведь важно и в плане безопасности: вон рвануло на Саяно-Шушенской ГЭС, где какие-то непонятные деятели вели ремонт.
— Что касается сервиса, Джек Уэлч абсолютно прав, и опыт GE говорит о том, что сервис является высокорентабельным бизнесом. Более того, газовую турбину можно порой и бесплатно отдать, получив при этом долголетний сервисный контракт. То есть прибыльность по сервису в таких компаниях, как GE и Siemens, сопоставима с получением прибыли от продажи новой газовой турбины. Поэтому мы считаем, что сервис — дело очень перспективное, это общемировая практика, и мы активно пытаемся идти в сторону долгосрочных сервисных соглашений.
— А что препятствует, позиция заказчиков?
— В том числе. Если заказчик говорит, что он не готов на долгосрочное партнерство с нами, мы уважаем его позицию. Иногда требуется только консультирование, какой-то ремонт плановый или внеплановый произвести, какие-то решения, связанные с улучшением эффективности и производительности блока. Но долгосрочное сервисное соглашение для нас, конечно же, самый удобный способ общения. Мы ведь в этом случае даем гарантии на работу оборудования. Мы берем обслуживание и весь ремонт на себя, заказчик получает гарантированный ресурс, увеличение производительности. Мне кажется, это та ситуация, когда выигрывают все.
— Так все-таки есть у вас долгосрочные контракты с «Русгидро» или нет?
— Пока нет. Но сейчас мы совместно с «Русгидро» достаточно активно работаем над этим и надеемся на положительный результат.
Игорь Костин, генеральный директор ОАО «Силовые машины»
Мы как-то привыкли к тому, что проедаем старый советский задел. Построенные во времена СССР сотни и тысячи заводов и фабрик, которые не обанкротились, не развалились и не перепрофилировались, приобрели новых хозяев, большая часть из них худо-бедно вписалась в рынок, многие модернизировались, а некоторые даже выпускают новую продукцию. Но, согласитесь, жить в чужом доме и ремонтировать его не то же самое, что построить новый. И дело не только в гордости за то, что мы можем возводить новые заводы, что у нас есть деньги — это ведь еще и рост глобальной конкурентоспособности. Одно дело закрывать свой рынок протекционистскими мерами и петь песню о национальных производителях, совсем другое — чувствовать себя свободно на конкурентном поле хотя бы своего рынка. Но чтобы противостоять глобальным мировым игрокам, надо как минимум иметь адекватную производственную базу. И такую базу латанием дыр на советских производствах не создашь. Только новый завод с самым современным оборудованием дает уверенность: теперь в конкурентной борьбе все начинает зависеть от нас самих, он нашего опыта, компетенций, напора, целеустремленности, ума и таланта. Но новый крупный завод — дорогое удовольствие, это как минимум сотни миллионов, а часто и миллиарды долларов. Оборудование в основном импортное, да и продается оно в Россию, как правило, с большой наценкой. В общем, окупаемость таких вложений для российского бизнеса перестает измеряться привычными двумя-тремя годами. И тот, кто идет на такой шаг, говорит всей стране: он здесь надолго, это его дело и его страна.
Поэтому-то мы так внимательно следим за теми, кто готов, не скупясь, пускать на благое дело заработанные миллиарды. И последние годы давали нам немало поводов для гордости. Вот появился первый в новой России нефтеперерабатывающий завод (ТАНЕКО в Татарстане, проект местной властвующей элиты). Вот наконец национальным капиталом построен первый цементный завод («ЛСР-цемент» в Сланцах Ленинградской области, входит в одноименную группу бизнесмена Андрея Молчанова). Вот возведена первая домна (на принадлежащем Владимиру Лисину Новолипецком меткомбинате). Станы-5000, трубные и алюминиевые заводы, ГЭС, птицефабрики и свинокомплексы — все это у нас появляется с завидной регулярностью. В этом году был запущен в Тихвине первый машиностроительный завод по выпуску железнодорожных вагонов нового поколения. И вот еще одно событие: только что за 240 млн долларов построено предприятие по производству энергетического оборудования. Оно возведено на окраине Санкт-Петербурга принадлежащей Алексею Мордашову компанией «Силовые машины».
Правда, говорить о возрождении российского энергомашиностроения пока рано. Интрига с этим заводом вышла непростая. Дело в том, что одно время у нас вместо развития национальных игроков превалировала идея технологического трансфера в партнерстве с крупными мировыми лидерами. Проще говоря, сдача рынка в обмен на технологии и производство на территории России. Так, например, произошло в автопроме. Так, видимо, должно было произойти и в энергетическом машиностроении, когда лет семь назад началась процедура продажи акций «Силовых машин» германскому концерну Siеmens. Но в отличие от легковых автомобилей, где даже АвтоВАЗ не отличался особыми успехами, в производстве турбин у России были сопоставимые с мировыми игроками (Siеmens, Alstom, General Electric) продукты и компетенции. Слава Богу, от затеи отказались, и у «Силовых машин» появился российский стратегический акционер. Однако идея создания партнерств с иностранцами не умерла, ведь компетенциями по производству части востребованной рынком продукции «Силовые машины» либо не обладали (тихоходные паровые турбины для атомной отрасли в советские времена производили на харьковском «Турбоатоме»), либо компетенции эти были утрачены за два с лишним десятка лет (газотурбинные технологии). И все же судьбы российского энергетического машиностроения стали решаться не в подковерных спорах, а конкретными делами в «боевых» действиях. Только о делах их инициаторы предпочитали особенно не распространяться.
Расстановка сил на этом фронте, сформировавшемся к 2007–2008 годам, сложилась такая. С одной стороны, это был Алексей Мордашов, который поставил перед «Силовыми машинами» задачу ликвидировать лакуны в бизнесе компании, вывести ее на новый уровень конкуренции и который для достижения этой цели уже потратил порядка 700 млн долларов. С другой стороны, это был Сергей Кириенко, возглавивший «Росатом», который вознамерился создать собственного производителя турбин в альянсе с Alstom. Наконец, был второй производитель турбин в России — принадлежащий Виктору Вексельбергу Уральский турбиностроительный завод. УТЗ не стал вмешиваться в глобальные разборки, а сосредоточился на обслуживании нескольких сотен турбин, поставленных покупателям еще в советское время.
Так получилось, что пару недель назад карты раскрыли сразу две стороны. Компания «Ротэк», управляющая УТЗ, предоставила журналистам возможность увидеть модернизированное производство и побеседовать со своими ключевыми топ-менеджерами (см. «С толком, но без амбиций»). А генеральный директор «Силовых машин» Игорь Костин дал нашему журналу развернутое интервью — первое за пять лет управления компанией.
— «Силовые машины» ведь этот новый завод фактически под заказы «Росатома» строили?
— Совершенно верно.
— При этом у вас не было твердых заказов?
— Собственно под новый завод мы их не получали. Дело в том, что мы строили производство с расчетом на то, что сможем делать здесь турбины по тихоходной технологии. Но при этом установленное оборудование позволяет производить и быстроходные турбины, а также паровые турбины для тепловой генерации большой мощности — 500 и 600 мегаватт. Более того, станки настолько универсальные, что мы можем здесь обрабатывать крупные части гидротурбин. Хотя, конечно, изначально производственная программа первой очереди предприятия рассчитана на изготовление двух быстроходных и двух тихоходных паровых турбин мощностью до 1800 мегаватт каждая, а также четырех генераторов такой же мощности.
— А в чем принципиальная разница между тихоходными и быстроходными турбинами для АЭС?
— Основная разница — в количестве оборотов вала ротора. Быстроходная технология — это 3000, а тихоходная — 1500 оборотов в минуту. Поскольку лопатки тихоходной турбины несколько длиннее, под два метра, корпус тихоходной турбины объемнее и тяжелее. Но все технические характеристики практически одинаковые: КПД, ремонтопригодность, период службы. Мы исторически специализируемся на быстроходных агрегатах. Такая турбина имеет меньший вес и, соответственно, за счет меньшего веса — меньшую себестоимость.
— Правильно ли мы понимаем, что быстроходные турбины уже подобрались к пределу своей мощности — 1200–1300 мегаватт, а вот тихоходную турбину можно сделать существенно большей мощности, 1600 мегаватт или даже больше?
— Если говорить о мощности 1600 или 1800 мегаватт, то в мире нет таких быстроходных турбин. В «Росатоме», например, в основном планируют строить блоки с максимальной мощностью порядка 1200 мегаватт. Для этой мощности нам достаточно быстроходной турбины, которую мы спроектировали. В то же время существуют перспективы по увеличению единичной мощности реактора, поэтому мы спроектировали новый завод с возможностью производить турбины мощностью до 1800 мегаватт по тихоходной технологии. То есть мы полностью готовы, если потребуется, производить тихоходные турбины для «Росатома».
— «Силовые машины» проиграли тендер по второй очереди Тяньваньской АЭС, турбинный блок нам не достался из-за того, что у нас нет медленных турбин?
— Насколько я понимаю, основная причина нашего проигрыша — это требования к локализации. КНР настаивает на том, чтобы поставщик оборудования имел локализацию в стране. Из-за неготовности к такой локализации мы, к сожалению, остались без заказа в Китае.
— На примере Китая видно, что у вас начинают возникать трудности со сбытом быстроходных турбин для АЭС, вашего ключевого экспортного продукта. По тихоходным же турбинам у вас даже референций нет, соответственно, за рубежом такую непроверенную турбину никто не купит. Получается, у вас один вариант для сбыта подобных турбин — «Росатом». Только после того, как он сделает закупку и начнет эксплуатацию, можно ожидать экспортных контрактов. Какие вообще есть потенциальные контракты по тихоходным турбинам от «Росатома»?
— Это контракт по проектируемой Нижегородской АЭС или Курской АЭС, где подразумевается использование тихоходной турбины. Мы собираемся активно участвовать в тендере. Для нас он крайне важен, поскольку позволит получить референцию на нашу новую тихоходную турбину.
Не все в руках «Росатома»
— Тогда возникает вопрос с инициативами «Росатома», который пытается создать свое собственное производство тихоходных турбин…
— «Росатом» исповедует, как я это понимаю, принцип развития конкуренции. Мы это приветствуем на самом деле — иначе мы, как монополист, могли бы быть уверены в том, что все заказы будут наши, и, соответственно, перестали бы двигаться вперед. Я уже пять лет на должности генерального директора «Силовых машин». И все пять лет мы слышим о том, что Alstom совместно с «Атомэнергомашем» (машиностроительный дивизион «Росатома». — «Эксперт») создает новое совместное производство в России. Предполагались разные конфигурации, в разных долях, с участием, может быть, даже третьих активов и так далее. Последняя информация — о том, что они до конца года планируют выбрать площадку под строительство. Мы относимся к этому с пониманием, ждем, готовимся к конкуренции, но тем не менее наш новый завод вы уже видели, и мы можем показать окончательный проект турбины и генератора. А они — нет.
— В отличие от «Силовых машин» у СП Alstom и «Атомэнергомаша» уже есть твердый контракт с «Росатомом» на закупку тихоходных агрегатов. Мы имеем в виду строящуюся Балтийскую АЭС в Калининградской области. Но ведь если эта станция будет строиться по плану, то СП просто не успеет произвести для нее турбину в России?
— Похоже, что так. Сначала предполагалось, что поставка первой турбины для Балтийской АЭС произойдет в 2014 году. И мы, кстати, были к этому готовы с запуском нашего нового завода, под этот контракт и подстраивались. Сейчас же сроки сдвинуты на 2015-й. Теперь давайте прикинем, успеют ли они. Во-первых, нужно два — два с половиной года, чтобы построить производство, спроектировать и получить документацию на турбину. А потом нужно больше года, чтобы произвести саму турбину. Сейчас конец 2012-го, так что, на мой взгляд, даже 2015 год чересчур оптимистичный вариант. Поэтому я думаю, что достаточно большой процент оборудования для Балтийской станции будет произведен не в России, а за границей, локализация получится минимальная.
— А там сложилась традиционная схема: сначала они будут развивать сборку импортных турбин и только потом — локализацию?
— Контракт, подписанный СП Alstom и «Атомэнергомашем» по Балтийской АЭС, не подразумевает полную локализацию на данном этапе. Изначально называли 80 процентов, а сейчас уже говорят о 50. На деле будет еще меньше. Мы же, возвращаясь к нашему проекту, предполагаем 100-процентную локализацию. То есть вся турбина и весь генератор будут производиться здесь.
Более того, не могу не похвастаться: в рамках нового завода мы реализовали технологию сварных роторов. Мы закупили абсолютно уникальные установки для сварки, сами поставщики говорят, что такого набора оборудования нет ни у Siemens, ни у Alstom. Сегодня мы можем сваривать сегменты ротора, причем этот ротор может быть даже полым. То есть нам не нужно покупать большие поковки и так далее. Мы покупаем их частями, а это, кстати, абсолютно другие цены. Причем они могут быть даже из разных марок стали. То есть мы можем купить дорогие ответственные марки стали там, где это необходимо — по центру ротора, и другие марки стали на конце, и при этом ротор может быть полым. Это меньшие весогабаритные характеристики и себестоимость, больший срок службы, ну и меньшая цена, естественно.
— Если у вас так все хорошо и даже цены вы готовы снижать, как объяснить тогда действия «Росатома»? Они что, банально хотят опустить цену ниже нижнего предела? Или у них есть еще какая-то иная мотивация?
— Они говорят, что развивают конкуренцию между производителями. Правда, нужно сказать, что во многих странах приоритет отдается отечественным, местным производителям. Вряд ли во Франции крупный тендер на атомное оборудование может выиграть Siemens, а в Германии Alstom. И наверное, это правильно. Безусловно, должна быть прозрачная экономика, понятное ценообразование, конкурентная цена. Но производить-то должен местный игрок, а не иностранцы.
— Совсем недавно прозвучало заявление «Росатома»: госкорпорация готова выкупить харьковский завод «Турбоатом» у правительства Украины, если он будет продаваться. А ведь это единственный ваш серьезный конкурент на всем постсоветском пространстве. Будете с «Росатомом» конкурировать за этот актив?
— Однозначно. Мы оцениваем «Турбоатом» как крепкое предприятие с приличными оборотами. Они производят порядка 2 гигаватт турбин в год, годовая выручка у них порядка 150–180 миллионов долларов. При этом, подчеркну, «Турбоатом» отличается от «Силовых машин»: он имеет компетенцию только по производству турбин. У них есть недозагруженные мощности, мы отдаем им часть заказов неответственной продукции по кооперации, они устраивают нас по цене. Кстати, мы уже входим в число акционеров «Турбоатома». У нас более 5 процентов, и мы внимательно смотрим на развитие ситуации по приватизации этого актива.
— Рассмотрим гипотетический вариант: конкурс объявлен, но выигрывает его «Росатом». В этом случае ваш ключевой заказчик оказывается одновременно и поставщиком для самого себя. Вы ведь ему тогда вообще не нужны будете?
— Это не так. Я считаю, что в любом случае все будет зависеть от объемов заказа от «Росатома». Во-первых, еще недавно он декларировал в Дорожной карте приобретение двух, трех, четырех блоков в год. Во-вторых, многое будут определять технические параметры оборудования, его себестоимость, это тоже важные вещи. В-третьих, по словам самих росатомовцев, даже несмотря на попытку создания СП с компанией Alstom, им тоже ведь нужна конкуренция. То есть в стране должно быть место под солнцем не только для этого СП и «Турбоатома», но и для «Силовых машин».
В общем, им будет сложно вводить по три-четыре блока в год, это все-таки очень большой объем. Так что определенный сегмент рынка мы надеемся сохранить даже в этой непростой ситуации.
Туманные пути трансфера технологий
— В России сейчас строится довольно много парогазовых установок (ПГУ), одним из элементов которых являются газовые турбины. Правильно ли мы понимаем, что русские окончательно сдали рынок газовых турбин? Или, по крайней мере, поставили крест на разработке собственных газовых турбин большой мощности?
— Мы изучаем ситуацию на мировых рынках энергомашиностроительного оборудования: сегодня рынок газовых турбин сильно сжимается во всем мире. Если раньше на десятилетнюю перспективу этот сегмент составлял 30 и даже 40 процентов всей генерации (атом, пар, газ, гидро-, альтернативная электроэнергетика), то сейчас говорят о 10–15 процентах от всего мирового рынка, который видится на ближайшие десять лет. Это огромный сдвиг, похоже, газотурбинная тематика перестает быть доминирующей. Все это замещается тепловой (угольные блоки), гидро- и возобновляемой энергетикой. Следующий вопрос: насколько велик рынок газовых турбин? Вот по России у меня ответ — не знаю. Как я понимаю, это сильно зависит от двух вещей: от стоимости природного газа и стоимости турбин. Замечу, что сейчас технологии позволяют достигать достаточно высоких КПД (45–47 процентов) на паровых турбинах, работающих на суперсверхкритических параметрах пара. Это не то чтобы сопоставимо с газовыми турбинами, но с учетом относительно невысокой стоимости угля паровые турбины совершенно точно становятся разумной альтернативой газовым.
Поэтому мы рассуждали так: мы исторически неплохо выглядели в паровой тематике, в гидротематике, в атомной тематике. Но, к сожалению, за последние 20–30 лет сильно отстали по газовому направлению. У нас не было собственного продукта, все, что мы имели в последние 15 лет, это лицензионный договор с компанией Siemens на не самые последние модели газовой турбины. Поэтому мы для себя приняли решение: в производстве газовых турбин мощностью более 60 мегаватт создаем СП с Siemens. В этом предприятии наша доля — 35 процентов. Siemens передал туда лицензию на конкурентоспособный продукт, причем по последней версии. И, что очень важно для нас, теперь «Силовые машины» — приоритетный поставщик паровых турбин и генератора в комплекте с газовой турбиной от Siemens для парогазовых установок. С покупкой «Красного котельщика» мы планируем поставлять туда еще и котлы-утилизаторы для ПГУ. Вот так в рамках данного СП мы договорились с Siemens совместно оперировать на российском рынке и на рынке стран СНГ.
Мы не ушли с рынка газовых турбин, мы просто переформатировали наши отношения с немецким партнером, сделали их оптимальными. И при этом остались приоритетным поставщиком комплектного оборудования за исключением, собственно говоря, газовых турбин для ПГУ. При этом я не исключаю пересмотра данного формата в среднесрочной перспективе.
— Нам не до конца понятна ваша стратегия. «Силовые машины» — признанный игрок мирового рынка. Но в каких-то сегментах у компании отсутствовали собственные наработки: по тихоходным турбинам, гидротурбинам малой мощности, газотурбинам. Можно было создать глобальное СП с одним из мировых лидеров, с тем же Siemens. Или попытаться лакуны заполнить самостоятельно. Получается, что по одному направлению (газовая турбина) вы пошли по первому пути, по другому (тихоходная турбина) — по второму.
— Наша стратегия эволюционировала следующим образом. В 2007 году, когда мы пришли на «Силовые машины», мы поняли, что энергетическое машиностроение достаточно консервативная отрасль. И даже проблемы с финансированием, получением заказов, которые были 10–15–20 лет, к счастью, несильно повлияли на инженерно-конструкторский потенциал компании. Мы по-прежнему можем производить гидротурбины, конкурентоспособные по КПД, техническим параметрам, цене. Это подтверждают реализованные нами проекты не только в России, но и в Западной Европе, США, Канаде и так далее. В паровой тематике наблюдается небольшое отставание. Но мы стараемся за счет инвестиций в НИОКР, за счет инвестиций в производство это отставание (я имею в виду отсутствие на 2008 год тихоходнотурбинной линейки и турбины, рассчитанной на суперсверхкритические параметры пара) ликвидировать. Сейчас эти продукты уже созданы. Мы просто ждем референтного тендера, где бы мы могли данный проект реализовать и получить референцию, а затем активно идти на мировые рынки. По газу, к сожалению, пришли к выводу: несмотря на то что Ленинградский металлический завод (ЛМЗ, ключевое предприятие «Силовых машин». — «Эксперт») в свое время был пионером по созданию 100-мегаваттной газовой турбины, мы за 30 лет утратили компетенции. Более того, иностранные игроки за счет больших финансовых вложений, в первую очередь государственных, создали продукт, который сложно воспроизвести. Это будет и дорого, и долго. Тот же Siemens на разработку газовой турбины на 340 мегаватт потратил сотни миллионов евро.
— Тогда почему же вы не пошли по другому пути: грубо говоря, вы отдаете крупному мировому игроку часть рынка, но получаете доступ ко всем его технологиям по всем направлениям. И соответственно, сразу делаете рывок.
— Во-первых, судя по нашей практике, ни один крупный мировой игрок никогда не идет на подобное партнерство. Как правило, задача такого игрока в лучшем случае сделать производственный хаб на площадке партнера. Я, честно говоря, не верю во всеобъемлющую кооперацию с крупным игроком. Если вдруг она состоится по каким-то причинам, не думаю, что «Силовые машины» в ее рамках смогли бы получить потенциал для своего развития.
Во-вторых, я не помню ни одного случая, когда иностранный партнер, получив даже мажоритарный пакет в рамках совместного предприятия, делал бы в России 100-процентную локализацию. Этого нет ни у GE, ни у Alstom и «Атомэнергомаша». 100-процентной локализации нет нигде, даже в Китае.
Решение под ключ
— Помимо создания новых продуктов, таких как тихоходные турбины, вы активно идете в нетрадиционные для себя бизнесы — купили, например, производителя котлов «ЭМАльянс». С чем это связано?
— Это был следующий шаг после создания новых линеек продукции. Все больше покупателей ориентируются на решения «под ключ». Им не интересно заниматься отдельно покупкой оборудования, отдельно инжинирингом, увязывать все это самостоятельно, и мы решили стать также комплектным поставщиком продукции. Любая комплектная поставка подразумевает помимо инжиниринга и проектных решений еще и достаточно широкую номенклатуру продукции. Соответственно, в рамках этой стратегии за 315 миллионов долларов мы купили «ЭМАльянс», производителя котельного оборудования. Затем мы создали СП с Toshiba по производству трансформаторов и строим сейчас завод, инвестиции в который составляют порядка 5 миллиардов рублей. Сейчас ведем разговор о покупке инжиниринговых компаний или о сотрудничестве с одной из таких компаний. Так что в ближайшей перспективе мы выйдем на возможность поставки комплектного решения всего, за исключением строительных работ. Стройка это не наша компетенция.
— Логичным шагом после создания новой продуктовой линейки и решений «под ключ» стало бы развитие сервисного направления бизнеса. Джек Уэлч, 20 лет возглавлявший General Electric, признался в своей книге, что для компании обслуживать энергетическое оборудование оказалось интереснее и выгоднее, чем его поставлять. Как с этим обстоит дело у «Силовых машин»? Это ведь важно и в плане безопасности: вон рвануло на Саяно-Шушенской ГЭС, где какие-то непонятные деятели вели ремонт.
— Что касается сервиса, Джек Уэлч абсолютно прав, и опыт GE говорит о том, что сервис является высокорентабельным бизнесом. Более того, газовую турбину можно порой и бесплатно отдать, получив при этом долголетний сервисный контракт. То есть прибыльность по сервису в таких компаниях, как GE и Siemens, сопоставима с получением прибыли от продажи новой газовой турбины. Поэтому мы считаем, что сервис — дело очень перспективное, это общемировая практика, и мы активно пытаемся идти в сторону долгосрочных сервисных соглашений.
— А что препятствует, позиция заказчиков?
— В том числе. Если заказчик говорит, что он не готов на долгосрочное партнерство с нами, мы уважаем его позицию. Иногда требуется только консультирование, какой-то ремонт плановый или внеплановый произвести, какие-то решения, связанные с улучшением эффективности и производительности блока. Но долгосрочное сервисное соглашение для нас, конечно же, самый удобный способ общения. Мы ведь в этом случае даем гарантии на работу оборудования. Мы берем обслуживание и весь ремонт на себя, заказчик получает гарантированный ресурс, увеличение производительности. Мне кажется, это та ситуация, когда выигрывают все.
— Так все-таки есть у вас долгосрочные контракты с «Русгидро» или нет?
— Пока нет. Но сейчас мы совместно с «Русгидро» достаточно активно работаем над этим и надеемся на положительный результат.
Финансовые показатели ОАО "Силовые машины"
Информация