Командир танковой роты
Старая газета
В доме появилась новая мебель, и жена занялась перекладкой всякого-разного в новую стенку. Достала и мой альбом с училищными фотографиями, в котором между страницами лежало множество фото, делавших его изрядно пухлым. Как всегда бывает в таких случаях, часть фотографий выскользнула на пол, а вместе с ними и лист пожелтевшей газеты «Во славу Родины».
На первой странице был напечатан портрет капитана – танкиста в парадной форме, с гвардейским знаком и медалью «За боевые заслуги». Не удержавшись, пробежался глазами по небольшому рассказу под фотографией и еще раз улыбнулся про себя, потому что то давнее мое общение с автором статьи и ее содержание не совсем соответствовали друг другу, но такие уж были времена, не все можно было писать в газетах для широкого круга читателей.
Тем не менее было интересно прочитать про свои «подвиги» (хоть слегка и выдуманные), и с учетом уже сорокалетнего опыта службы признать, что ошибок автор не допустил ни одной. По всему было видно, что писал человек военный и много повидавший, в отличие от тех «авторов», которые наводнили сейчас Интернет и телеэкраны «своим видением военной действительности».
Тогда приехал корреспондент, и он первым делом попросил переодеться в парадную форму для фотографирования. Ну а после состоялся небольшой разговор, в ходе которого я с удивлением узнал о себе много нового и поразился, откуда этот совершенно незнакомый для меня человек столько знает.
Оказалось, что и про прошлогодние учения он очень хорошо осведомлен, и про проблемы, которые приходилось нам решать, и даже про неприятности (хоть и не все), которые свалились тогда на мою голову. Много вопросов было про мероприятие, по результатам которого я был награжден часами командующим войсками нашего Белорусского военного округа на слете молодых офицеров.
Ну а в газете статья оказалась совсем не о том. Трудно сказать, по какой причине, но в ней почему-то вспомнили давние события, когда я был еще командиром взвода, а из последних – совсем, на мой взгляд, не таких уж и важных…
Было даже немного и обидно.
В кутерьме последующей службы этот жизненный эпизод затерялся в массе новых событий и ситуаций, и если бы не эта старая фотография, то, может, все и утонуло бы в реке времени.
Думая о нашей беседе, иногда улыбаюсь, вспоминая самого себя – молодого, задорного и совсем еще зеленого военного. Но, с другой стороны, припоминаю и своего собеседника, человека намного старше меня и, несомненно, более опытного. И он ни разу не дал мне повода почувствовать себя мальчишкой. Наоборот, проявлял уважение и равенство в обсуждении тех или иных вопросов. Возможно, именно он и преподал мне жизненный урок, как нужно вести себя с младшими по возрасту и по званию.
С учетом того, что мой рассказ в исконном виде тогда в газету не попал, подумалось: интересно, а как бы выглядел этот эпизод сейчас, если бы нужно было описать те учения и мероприятия, которые и послужили отчасти поводом для общения корреспондента окружной газеты с командиром роты?
…Воспоминания потащили меня в далекий 1983 год, когда довелось участвовать в больших и очень интересных учениях. Совсем недавно состоялись учения «Запад-81» и мы, его участники, считали себя уже достаточно опытными танкистами.
Ранней весной мы уже знали, что намечаются большие учения и нам предстоит в них участвовать. Вокруг бурлили организационные мероприятия. Наш танковый полк переформировали в отдельную танковую бригаду, батальон стал тоже отдельным, а еще раньше наша прославленная дивизия стала отдельным армейским корпусом. Наш батальон на первом этапе в бригаде был единственным развернутым по людям, но вот техники в нем практически не было.
За танками поехали в Брест, где они стояли на хранении в кадрированной дивизии в Северном городке. Первый раз пришлось столкнуться с семьдесятдвойками, собранными на Челябинском тракторном заводе. Так как своих экипажей на машинах не было, пришлось нам выгрузить из них боеприпасы, подготовить к погрузке на железнодорожный транспорт. И поволноваться за механиков-водителей, потому что ехать на станцию погрузки надо было по узким улочкам частного сектора. Благо, никаких заборов мы не повалили и на платформы заехали без приключений.
А волноваться было отчего
В роте больше полугода не было танков. Были всего две учебно-боевые машины, а вот все остальные экипажи были «безлошадными», и это была проблема. Вот поэтому новые машины были для танкистов еще чужими, непривычными.
Потом я много раз ловил себя на мысли, что только через некоторое время, когда экипажи целыми днями не вылезали из машин при подготовке к учению, когда обжились, да и просто привыкли к своим местам в танке, и могли на автомате работать со всеми органами управления, найти с закрытыми глазами все принадлежности, как внутри, так и снаружи в ящиках – моя рота превратилась из роты танкистов в танковую роту.
При этом интенсивно занимались. Если раньше я как-то скептически относился к тактическим занятиям пешим-по-танковому, то тут я не поленился и потратил на них изрядное количество времени. Это сторицей окупилось потом на различных учениях, когда не требовалось два раза повторять и разъяснять, что такое: «Противник справа… слева… сзади»; «Наступаем на 11 часов» или «На 32-0, на 60-0».
Как ни ждали начала учения, приказ на погрузку поступил неожиданно. Как всегда, были готовы… Но не совсем. В спешном порядке пришлось довыгружать боеприпасы, и кроме того, начальству внезапно открылось, что и антифриз в системе охлаждения в роте не успели поменять на воду. Провозились целый день, закончили уже поздно вечером. Платформы на завтра обещали на 8 утра, но мы, как люди бывалые, решили, что еще ни разу не было такого, чтобы их подавали вовремя, поэтому комбат отпустил офицеров по домам поспать несколько часов.
Разбудил меня посыльный, который сбивчиво рассказал, что комбат послал за офицерами, а танки уже выгоняют из боксов.
В парке картина была, как любят говорить сегодня, эпическая: ворота боксов были нараспашку, но ни танков, ни людей не было. Ворота тоскливо мотались на ветру, своим скрипом нагнетая и так ставшее вдруг поганым настроение.
Чертыхнувшись про себя и представив лицо комбата, а заодно и своих солдат тоже, побежал на КТП, надеясь, что застану своих хотя бы там, но увидел лишь подъехавший санитарный уазик, где уже сидело несколько офицеров батальона. А на бетонке остались только свежие следы от гусениц – батальон уже ушел на станцию погрузки.
Благо станция, ласково называемая в народе «Озерки», была недалеко, и мы быстро на санитарке туда примчались по короткой дороге, и вовремя: моя 1-я рота как раз выходила на площадку ожидания погрузки. Платформы уже подали, поэтому комбат, зло сверкнув глазами, без раскачки показал мне мои платформы и дал команду на погрузку.
Построил роту, проверил людей, взводных еще не было. Дал команду на открытие бортов платформ и подготовку машин – нужно было развернуть башни, застопорить их и накинуть на пушку петлю из буксирного троса, снять антенны. Под грохот кувалд по замкам платформ нежданно-негаданно выскочила проблема.
После получения машин вместо двухсотлитровых нам дали необычные бочки для топлива по 275 литров с выдавленными экзотическими надписями Wehrmacht 1942, и вот теперь буксирные тросы из-под них никак не пролезали и не желали закидываться петлей на застопоренные пушки при развернутых назад башнях. Пришлось пушки снова опускать вниз, изрядно помучавшись, набрасывать тросы и потом их поднимать, ставить на кронштейны крепления по-походному.
Первую машину начал заводить на платформу сам, а потом подключились и другие прибежавшие офицеры роты, так что дело пошло быстро. После погрузки прошелся вдоль платформ и глянул на часы – ого, почти рекорд для эшелона – 52 минуты! Благо на разрывы платформ не ставили всякие автомобили из взводов обеспечения, потому как они всегда нас раньше тормозили.
Поднявшееся было немного настроение испортил экипаж с учебной машины. К новому танку они, видимо, относились как к своей старой колымаге, «не заморачиваясь на мелочи». Вот и тут они накинули буксирный трос на пушку прямо на не снятый термочехол, превратив его в смятую алюминиевую гармошку.
Поставив их машину на шпоры, приказал экипажу спрыгнуть на землю на другую сторону от аппарели, чтобы никто не видел расправы… Но их спас железнодорожник, прокричавший про проходящий состав по основному пути и запрете выхода на ту строну. Ладно, разберемся…
А вообще было жалко. Это сейчас, когда почти у всех есть свои автомобили, мужики холят и лелеют своих «ласточек», а в те времена, пожалуй, и не на что больше было потратить свою скупую мужскую любовь, кроме как на своих боевых коней (не считая женщин, конечно). Поэтому к своим новым машинам мы относились как к неким божествам. А тут такое…
Но вот уже после нескольких подвижек и формирования эшелона – поехали. Батальонный народ с удовольствием разместился в нормальных плацкартных вагонах, которые восошники почему-то с придыханием называли «классными». Конечно, после привычных теплушек это был несомненный прогресс.
Тянули нас тем не менее как-то медленно, много стояли на станциях, больших и маленьких. В вагонах установилась жара, и офицеры потихоньку выбрались на платформы к танкам, уже с нетерпением дожидаясь ставшего почти родным после многих учений Дретуня.
На очередном полустанке попытались было соскочить и нарвать зеленых яблок у дороги, но комбат запретил. Очень свежо было воспоминание от поездки за танками в Брест. Там нас долго таскали по станции, катали по горкам, и пару командиров взводов, из двухгодичников, помчались с новыми танковыми ведрами за пивом. Потрепали нервы они изрядно, когда тепловоз уже начал гудеть на отправление, а они все еще бежали с полными ведрами через многочисленные пути и стрелки.
Но вот и станция Дретунь. На душе подъем, все же первые учения в качестве ротного.
Разгрузка прошла быстро, но только начали собирать танки в колонны для выхода в район сбора, как на одной машине заглох двигатель. Попытались пару раз завести, но двигатель был намертво заклинен. В голове вроде и не к месту завертелась песенка «Учкудук – три оклада».
Подъехала летучка из техвзвода. Тут же подбежали три специалиста с Челябинского завода, которым разрешили сопровождать батальон на учении для решения внезапных задач, и чтобы мы не выставляли лишних претензий по гарантии. Деловые они были страшно, смотрели на нас свысока, как бы теперь сказали, на «черномазых человечков».
Вот и сейчас, вполголоса вспоминая «урюков из Уручья», залезли в танк, потом подняли радиаторы. Там створки выпускных жалюзи, как и вентилятор, были в масле. Все ясно, сорвало дюрит, выгнало масло. Но разбираться было уже некогда, батальон собрался в колонны, и нужно было идти в район. Наш зампотех батальона в ответ на разглагольствования заводчан очень красочно и выразительно рассказал им, кто они такие и зачем живут на белом свете, после чего с танком пришлось оставить взводного, а сами – вперед, вперед!
А в роте-то осталось двенадцать танков. Было тринадцать, а стало двенадцать. Может, и к лучшему, уж слишком неприятное число – «тринадцать».
Марш в район оказался довольно длинным. Мы после учений «Запад-81», казалось, знали уже здесь каждую тропинку, но вели нас совсем в иные места, на другую окраину полигона.
Уже смеркалось, когда пришла еще одна неприятность.
Неприятность
Остановились на извилистой лесной дороге, и во втором взводе танк, выходя из закрытого поворота, ударил во впереди стоящую машину. У него подкрылки всмятку, а у передней машины бочки с топливом, кронштейны под ними – вдребезги и, самое неприятное, от прямого удара танкового ствола разворотило зенитную установку, а на пулемете НСВТ аккуратно в дугу согнуло ствол.
Хотел было отругать механика-водителя, но вовремя передумал: он хоть и виноват, но неправ был, видимо, и я сам: самоустранился, не научил, не проинструктировал (как обычно пишут в приказах о наказании виновных) и так далее. Кстати, когда потом пытался защищать его и командира танка перед комбатом, тот вызверился на меня: «Нечего их жалеть, они тебя не жалеют!» Правда в его словах, конечно, была…
Кстати, после этого ни разу не пришлось воспитывать подчиненных на предмет запрета ездить в колонне, сидя на башнях в открытых люках – пример, что называется, был налицо.
Уже ночью зашли в район сосредоточения. Пытались было расставлять машины в лесу, но потом бросили – дров в прямом смысле слова наломали бы немало. Так в колоннах и дождались рассвета, передремали прямо в машинах.
Утром проснулись, как только начало светать. Бойцы из боевого охранения, патрулировавшие вдоль танков, бодро доложили, что к нам никто не подходил, да и вообще поблизости никто не появлялся. Как-то встал вопрос с завтраком. На прошлых учениях «Запад-81» нас разбаловали, четко кормили три раза в день, поэтому и здесь мы по наивности ждали подобного. А завтрака не было…
И здесь впервые прозвенел звоночек, что теперь наша учебно-боевая жизнь будет починена несколько иным законам.
Из открытого люка мой командир танка, дежуривший на связи, крикнул, что ротных вызывает комбат. На всякий случай глянул вдоль колонны, вроде все были на месте и, кроме разбитых бочек во втором взводе, других неприятностей не просматривалось.
При заслушивании ротных комбат спросил меня, как я думаю решать проблему с топливом для танка с разбитыми бочками. Честно говоря, я пока об этом и не думал и, как показало время – зря.
Это уже много позже, учась в Бронетанковой академии, я понял многие аспекты тех событий.
Обкатывалась новая форма боевых действий – применение оперативной маневренной группы, главной изюминкой которой были действия в глубоком тылу противника, в отрыве от главных сил. Вот и из нас сформировали отдельный танковый батальон, включавший в себя практически все необходимое для автономных действий в качестве рейдового отряда. В батальоне была и мотострелковая рота, и разведвзвод, и зенитный взвод, и хоть и маленький, но тыл.
Тогда у нас появились огромные топливозаправщики – КрАЗы и дизельные «Уралы» под боеприпасы. В танковых взводах добавили по одной машине, и всего в роте их стало тринадцать. Кроме трофейных топливных бочек большой емкости, хотели еще приделать ящик на башню с дополнительными подкалиберными снарядами, да что-то не получилось.
Таким образом, батальон стал маленьким полком, способным длительное время действовать самостоятельно. Автономность и самостоятельность таких батальонов позволяла свободно перебрасывать их из одной бригады в другую, в зависимости от общих боевых задач. Так, кстати, поступили на этих учениях и с нашим батальоном, передав его в соседнюю танковую бригаду. Но проблемы с тыловым обеспечением оставались весьма острыми, что, впрочем, всегда было в танковых войсках.
…Комбат, видимо, лучше нас представлявший все предстоящие особенности, вопрос про топливо задал не зря. Ну а про завтрак нас немного успокоил: второй эшелон с техникой батальона уже разгрузился, и наши кухни, которые для краткости называли «ПАКи», скоро подойдут. А тут и приказ на марш в район сосредоточения из бригады пришел.
– По машинам! – крикнул я, подойдя к своему танку.
Запрыгнув на броню и подсоединив к шнуру шлемофона тангенту, оглянулся на свою роту. Танкисты уже все залезли по своим местам и закрывали люки.
– Двести, двадцать, два! – голос комбата в наушниках прозвучал с ноткой торжества и некоторой благоговейности.
– Заводи, – это уже я своему механику.
Машина завелась с пол-оборота, а я оглянулся назад и, о гадство, три машины стояли с незапущенными двигателями, о чем говорило отсутствие дыма из выхлопных труб. Не укрылось это и от глаз комбата, тем более что моя первая рота стояла сразу за его танком и КШМкой начальника штаба батальона.
– Глуши! – голос в наушниках не предвещал ничего хорошего.
– К машинам! Личному составу прибыть в голову колонны!
Когда прибежали последние зенитчики из хвоста колонны и встали в общий строй, комбат с изрядной долей издевки спросил у одного из командиров танков моей роты: «А что за команда такая «222», а «333»?
И уже обращаясь ко мне: «А вообще роту чему-либо учили?»
Я готов был провалиться сквозь землю. Элементарные вещи: команды на запуск двигателей и начало движения, и так обгадиться…
Опять заняли свои места в машинах. Решил поначалу повоспитывать своих танкистов, но потом передумал. Весь батальон стоял на одной частоте, и можно было в очередной раз стать для всех посмешищем. Ладно, будем надеяться, что народ в роте сознательный, да и неглупый вроде, комбатовские нотации поймут правильно.
– Двести, двадцать, два!
– Триста, тридцать, три! – машины начали движение, что было видно по качнувшимся почти одновременно стволам пушек.
Ехать пришлось недалеко, не больше пяти километров. На окраине небольшой полянки на входе в лес нас уже ждал офицер, он и показал комбату, по какой дороге заезжать в район.
В районе мы нашли множество старых окопов, что было неудивительно, так как на полигоне всегда шли учения, и войск здесь перебывало немало. Поэтому расставить машины не составило особого труда. Только из моего капонира пришлось оттаскивать в сторону довольно большую поваленную сосну, а так – прямо подарок судьбы, ничего рыть не надо.
Последующие несколько дней прошли в напряженном ничегонеделанье. Все время ждали какого-то приказа и даже не начинали каких-либо серьезных мероприятий. Все же сказывалось, что мы были приписаны к чужой бригаде.
Как ни крути, раньше всегда на учениях до нас доходила хоть какая-то информация от своего штаба части. На прошлых учениях с ней охотно делились офицеры управления полка, появлявшиеся в батальоне по любому поводу аккурат перед обедом (как выяснилось позже, у нас лучше всех готовили пищу). Так вот, от них узнавали за обедом все полковые новости и могли представить хотя бы в первом приближении, что нас ждет в ближайшее время. А тут мы были прикомандированными, и на нас никто практически не обращал внимания. Хотя, возможно, это было и к лучшему.
Тягостное ничегонеделание немного разрядила наша поездка в соседний механизированный батальон. Там нам показали, как нужно маскироваться. Посмотрели с определенной долей скепсиса – обычные масксети, несколько веток поверх машин. У нас было явно покруче.
Мы имели огромный опыт с прошлых учений, который запомнился мне на всю оставшуюся жизнь. Тогда мы попали в некотором роде под раздачу.
Учения «Запад – 81» мы не зря между собой называли учением замполитов. Казалось, пределов в совершенствовании походных Ленинских комнат, флагов в честь победителей соцсоревнования, выкладывания контуров дорожек шишками и посыпания их песочком не будет никогда. Апогеем стало мероприятие по приему в комсомол двух человек из нашей роты. Загоняли нас до полусмерти, готовя район роты к приезду представителей политуправления округа… А приехали из округа почему-то представители управления инженерных войск. Была красочная сцена из «Ревизора»: «Пионерский лагерь разобрать! Район сосредоточения батальона замаскировать и подготовить к контрольному воздушному фотографированию!»
Сначала замаскировались, как обычно, масксетями, особо не напрягаясь. Когда летал воздушный разведчик, мы не видели, но нам сообщили, что из 31 танка батальона без труда видно 28.
Начали снова маскироваться. Замели следы от гусениц, поверх масксетей набросали веток. Результат – видно 14 танков, опять «двойка»!
После изрядной порции пилюль от полкового начальства подраскинули мозгами и решили обложить машины мхом, благо вокруг в лесу его было хоть отбавляй. В этот раз нас фотографировал беспилотник ночью. Зрелище было впечатляющее – что-то промчалось по черному небу на малой высоте с оглушительным грохотом и ярчайшими вспышками света, как от молнии.
Результат – вскрыли две машины, да и то по торчащим кончикам орудийных стволов, на которые экипажи поленились наложить мох. Наконец-то «зачет», три дня нервотрепки остались позади.
Вот и сейчас машины мы замаскировали со всей тщательностью, закрыв танки от дульных срезов стволов пушек до самых бревен для самовытаскивания. Так что учиться у коллег было особенно нечему. Был один плюс – хоть пообщались со своими друзьями, поделились новостями.
На другой день рота чуть не попала под проверку боевой готовности. Приехало какое-то начальство, стало ходить по району батальона и совать везде свой нос. В своей роте я их, конечно, сопровождал и давал какие-то пояснения. Остановились у одной машины с поднятыми радиаторами. Из-под радиаторов наружу торчали две пары солдатских сапог.
Сердце недобро екнуло. Зная этот экипаж, с высокой степенью вероятности можно было предположить, что там спят два отличника, положив шлемофоны под голову. Но, к счастью, картина поднятой крыши с радиаторами и торчащие сапоги произвели на проверяющих умиляющее впечатление, и они прошли дальше. А объявили тревогу соседней второй роте и поставили ей задачу сменить район с небольшим маршем на несколько километров.
В один из дней в батальон прислали посредников, по одному на каждую роту и одного при комбате. Все они были из местного гарнизона и изображали из себя бывалых вояк. Мне дали капитана, бывшего ротным уже два года. Слово за слово разговорились, как обычно: как зовут, откуда, какое училище заканчивал и так далее.
На ужине в офицерской палатке получилась небольшая хохма. Мы частенько в разговоре то и дело упоминали названия ресторанов «Арбат», «Верас», «Вильнюс» (дело молодое, многие были холостяками). Наши посредники насторожились, спросили, а где это у вас в деревне рестораны?
– Как где – в Минске.
– Так вы же служите в деревне Уручье?
– Да, ведь это окраина Минска.
Последующий рассказ дал нам повод изрядно посмеяться. Оказалось, что эти офицеры буквально несколько дней как приехали из Германии по замене. В управлении кадров их спросили, где они хотят служить: в городе Лепеле или в деревне Уручье? Ну, они и согласились на «город Лепель». Смеяться мы перестали, только увидев погрустневшие лица. Географию нужно учить!
Особенности учения предполагали, что батальон будет действовать в качестве рейдового отряда. Иногда по обстановке он мог разделяться на рейдовые группы в составе рот. Это уже потом, служа в штабе бригады, я узнал, что рейдовому отряду назначался не маршрут, а полоса действий, в которой он должен был обнаруживать и уничтожать особо важные объекты. Ну а тогда мне как ротному было в диковинку, что нам разрешалось выбирать маршрут самостоятельно, не глядя особо на сохранность дорог и других гражданских объектов.
С комбатом поехали на рекогносцировку, смотреть рубеж ввода и начала рейда. Приехали и слегка опешили. Места, которые мы исползали вдоль и поперек два года назад, где доставали из болот застрявшие танки, было не узнать. Всего за два года на гатях через болота, куда были положены многие тысячи кубометров бревен, выросли кусты и молодые березки чуть ли не под пять метров, образуя нарядные аллеи.
Поездили, посмотрели и еле-еле нашли две более-менее целые дороги с гатями без растительности и без воронок от бомб и снарядов, видимо, использовавшиеся полигонной командой для своих нужд.
Вечером пришлось бойцам рассказывать об особенностях езды по болотам, делиться своим опытом с прошлых учений, где для каждого танка была своя гать длинной до километра. Стараясь особо не нагнетать обстановку, рассказал своим танкистам, как тогда утопили несколько танков, как спасались экипажи, выскакивавшие из открытых люков.
ЧП
На следующее утро произошло в батальоне и ЧП.
На построении батальона офицеры третьей роты встали в строй в солдатском ХБ. Мы сразу и не обратили внимания, ХБ так ХБ, в принципе, стояла жара, и все было логично. Но, как выяснилось, все было не так просто.
Оказалось, что ночью у них горела офицерская палатка, и полевая форма офицеров с комбинезонами сгорела. Благо для бойцов на всякий случай для непредвиденных показух они взяли новое ХБ, вот оно и пригодилось. Не знаю, как с этим случаем разбирался комбат, но одно было очевидно – хорошо, что мы были прикомандированы к чужой бригаде, иначе замордовали бы нас разбирательствами, объяснительными записками, инструктажами и прочей военной суетой, предшествовавшей подготовке и изданию приказа о наказании виновных.
Из всего этого мне запомнилось одно.
Один из взводных показал мне брелок с ключами от дома и подвешенным на колечко офицерским жетоном. Это был бесформенный комок спекшегося металла, и лишь жетон торчал невредимым, только слегка почерневший. Такое я увидел еще раз в своей жизни, когда из подбитого танка доставали сгоревших танкистов, и с одним из них был такой же жетон в комке металла… Но это было через много лет и совсем в других местах…
И вот наконец приказ «Вперед»!
Все было как-то необычно. Я уже привык, как командир первой роты, идти в голове колонны сразу за комбатом, а тут оказался чуть ли не в середине походного порядка. Впереди пошел наш разведвзвод на БМП, потом головной дозор в составе танкового взвода третьей роты и только потом танк и КШМ комбата, ну а затем и моя рота.
С полигона по разведанным маршрутам прокатили довольно быстро и сразу вышли на обычные полевые дороги. На выходе из очередной деревеньки батальон остановился, видимо, комбат решил нас научить еще одной хитрости. По его приказу свои танки мы поставили елочкой – один встал чуть с поворотом налево, следующий чуть направо и так далее. Кроме того, мы опустили стволы пушек, чтобы мимо нас по дороге никто не смог проехать. Финт вроде очевидный, хотя и не до конца на тот момент понятный.
Во второй половине дня подошли к Западной Двине. Саперы навели понтонный мост, и теперь по нему шла разнообразная техника. Перед заходом на мост случился небольшой затор. Вроде как очередь нашего батальона была переправлялся, но в колонну справа – слева уже перед самым мостом пытались влезть невесть откуда взявшиеся бортовые автомашины, заправщики и всякая другая мелочь.
Глядя на это, комбат приказал сократить дистанции между танками и не пускать никого в колонну. Подтянулись и пошли буквально впритык на второй передаче. Так моя рота и зашла на мост с минимальными интервалами. Офицера-сапера, активно махавшего передо мной красным флажком, я, естественно, проигнорировал – приказ комбата не обсуждается!
Последствия наступили быстро.
К слову сказать, я первый раз ехал по понтонному мосту, что в некоторой степени может меня оправдать.
А произошло следующее: под весом плотно идущих танков понтоны стали погружаться в воду! Это стало видно по появившейся на их поверхности воде, стремительно несущейся вбок под гусеницами впереди идущего танка. Бросился в глаза солдат-сапер, героически стоящий с флажком справа на понтоне рядом со спасательным кругом, которому вода уже доходила почти до колен.
Сердце ушло в пятки. И так нервы были на пределе перед первой переправой по наплавному мосту, и тут такое! Оглянулся назад и не своим голосом заорал подходившему к мосту танку: «Тридцать пятый – стой!» Остальным машинам, уже зашедшим на мост, дал команду увеличить дистанцию до тридцати метров.
Так, немного разрулив ситуацию, благополучно вышли на другой берег. Адреналина добавляло ожидание разборок, но их, как ни странно, не было, ни тогда, ни потом. Видимо, это было совсем маленькое ЧП из всего того, что натворили на тех учениях.
Покатили дальше.
В какой-то момент увидели свой тыл батальона. Мы шли по полевой дороге, а наши колесные машины шли по параллельной асфальтированной дороге в обратном направлении! В голове на этот счет особых мыслей не возникло. Зампотылом батальона у нас был бывший командир инженерно-саперной роты, один из опытнейших офицеров бригады, так что сомнений в том, что в нужной точке мы встретимся, пообедаем и заправимся, у нас не возникло. А зря, своих батальонных «колес» мы уже за все учение так больше и не увидели…
Ближе к вечеру вышли в район дозаправки. Думали увидеть своих, но стояли совсем незнакомые топливозаправщики, которые уже раскинули свои рукава. Взяли примерно по половине тонны горючего на танк, хотя и не до полной заправки. Специально посмотрел, сколько взяла машина без бочек, попросил залить ее под пробки. Кто нас заправил, так и осталось для меня загадкой. Вроде как на высоком уровне было принято решение: в кутерьме действий маневренной группы не заморачиваться поиском именно своих тылов и «кормиться» у всех, кто окажется рядом.
Тогда впервые услышал термин «чек-требование на ГСМ». Это наш НШ батальона с прапорщиком – начальником заправщиков оформлял документы возле моего танка.
В очередном лесочке встали на привал.
Лес был на пригорке, над довольно большой деревней. Было видно людей, играющих детей. Ждали обед или уже ужин, но вместо ПАКов приехали грузовики, с которых нам раздали большие дымовые шашки – БДШ. Такие я видел впервые. Слегка было знакомо название, да и то по книгам о торпедных катерах на войне. Получили по две на танк. Вертели и так и сяк – как эти довольно большие бочонки приторочить на броню, но так ничего и не придумали.
Благо тут же от них и избавились. После короткого инструктажа получили команду их одновременно поджечь. Дым был такой густой, что превратил ясный день в ночь, в деревне по соседству заревели десятки бедных коров. Прилетел вертолет, видимо, поснимать маскировку с воздуха, но мы его так и не увидели, догадываясь о его присутствии только по звуку работающего двигателя.
Урывками переночевали прямо в машинах, о развертывании палаток, или как их по казенному называли «пунктов обогрева», никто даже и не думал, ожидая каждую минуту команды «Вперед». Утром перекусили боевым рационом и слегка привели себя в порядок, умывшись водой из танковых бачков.
Наконец-то нам объявили задачу: найти в определенном районе и уничтожить батарею ракет «Першинг», а затем какой-то командный пункт. Прошло это как-то буднично, по радио. Не было красивого: «Равняйсь, смирно! Слушай боевой приказ…» Если честно, этого я за всю службу в танковых войсках, даже во время боевых действий, ни разу не слышал.
Посмотреть на карту времени уже не было. Кое-как прикинув в голове местную географию, примерно определил, что этот район где-то в пятидесяти километрах от нас.
С картами тоже была своя история
За всю свою предшествующую офицерскую службу работал с ними, может, всего несколько раз. Они особо и не нужны были, свои полигоны мы и так знали как свои пять пальцев. Да и масштаб тех карт, что нам давали, был всегда двадцатьпяткой. Ну а здесь в исходном районе нам выдали кучу листов пятидесятки с огромным районом от Полоцка до Минска. Пришлось помучаться изрядно, такое количество листов в одной карте я вообще видел впервые, да и разложить их в правильном порядке оказалось по неопытности еще той задачей.
Вся карта на трансмиссии танка даже не поместилась, пришлось использовать площадку перед танковым окопом. Склеенную простыню попытался и так и этак сложить, но получалась какая-то ерунда. В конце концов, кое-как даже не сложил, а скрутил ее, но вышла огромная подушка, которая едва уместилась в полевой сумке.
Если честно, за все учение я потом достал ее всего один раз, потому что практически все время нас вел комбат. Возможно, если бы батальон разделялся на рейдовые группы, то карты бы и понадобились, а так – главное было слушать радио и стараться не выпускать из виду комбатовский танк.
Поехали! Теперь наше движение приобрело совсем иное содержание. Если раньше оно воспринималось как обычный марш, то сейчас появился определенный азарт. Комбат, как всегда, «для поддержания тонуса» сообщил, что мы на территории условного противника: нужно ждать любого противодействия и что нужно в любой момент быть в готовности к бою.
«Противник» обнаружился довольно быстро. На одной из развилок полевых дорог нам встретился офицер с белой повязкой на рукаве, который запретил нам ехать по выбранной дороге и завернул нас в другую сторону. Видимо, эти трудности создавались намеренно, чтобы «служба медом не казалась», принуждали нас более активно вести разведку в назначенной полосе. Потом, как рассказывал командир разведвзвода, шедшего впереди, еще пару раз нас останавливали перед небольшими мостами и заворачивали в сторону от них.
Вот уже и перемахнули дорогу Минск – Витебск, указанный район с объектами противника должен быть где-то рядом. Насторожились по полной. Разрешил командирам взводов наблюдать из открытых люков. Башни следующих за ними танков развернули назад. Больше всего, наверно, этому обрадовался командир первого взвода, который с самого начала ехал за мной с развернутой башней. Естественно, езда задом наперед была изнурительной и дискомфортной.
Как ни старались, но к объекту вышли сумбурно, даже не развернувшись в боевые порядки. Но, видимо, уничтожение батареи «Першингов» нам зачли, хотя комбат долго ругался – те странные сооружения из фанеры и досок могли быть похожими на что угодно, но уж точно не на пусковые установки ракет.
Покатили дальше. Очередной привал сделали прямо посреди маленькой деревушки. Подоставали банки боевого рациона, комбат разрешил снова использовать НЗ, все равно ничего другого уже вторые сутки не было.
Возле моего танка к калитке подошла пожилая женщина, поздоровалась и некоторое время смотрела на нас, скрестив руки на груди. Глядя, как мы ковыряемся в банках, спросила, сколько мы еще будем стоять. Узнав, что еще с полчаса, тихонько исчезла и минут через десять появилась с пучками редиски и зеленого лука, а в тряпице принесла большой кусок сала. Все это она молча отдала моему механику-водителю. Мы, конечно, с благодарностью это приняли.
Пока командир танка аккуратно раскладывал на протертом топливном баке лук и редиску, механик пробежался вдоль колонны и собрал несколько банок консервов, которые насыпал женщине в подол фартука.
Настал черед поделить между экипажами сало. Я не вмешивался, тем более в это время комбат ставил по радио задачу разведвзводу, и я боялся пропустить команду на начало движения. Тем не менее наблюдал за спором моих командира танка и механика-водителя.
Сало делил мой старший механик-водитель роты, это, кстати, была его почти штатная обязанность – в отсутствии старшины роты делить «пайку» и кормить офицеров роты. Предметом спора было количество человек, на которых нужно было поделить этот ценный продукт. Мехвод настаивал, что на солдат с мусульманской верой сало нарезать не нужно, а командир танка настаивал, чтобы всем было поровну. Победила справедливость, от каждого экипажа прибежало по человеку, и забрали полевые деликатесы.
Кстати, после этого учения бойцы, уже сами соображая, подумали о своем житии-бытии на учениях. Как-то проверяя в боксе танки, я с удивлением обнаружил в каждой машине под пушкой по стандартному мешку армейских сухарей. Где и как они их раздобыли, можно было только догадываться…
Пошли дальше. Уже по темному подъехали к какой-то маленькой речушке с деревенькой на другом берегу. Перед небольшим мостиком стоял обычный дорожный знак, что движение запрещено. Было как-то необычно – раньше нас от мостов заворачивали посредники, а сейчас какой-то знак! Осветили мост прожектором. Действительно, на нем посередине был разобран настил и не было перил с одной стороны.
Стояли недолго. Решили перейти речушку вброд, чуть левее моста. Разведвзвод на своих БМП перебрался на другой берег буквально за пару минут. Танк комбата и три танка из головного дозора (он был уже от моей роты) тоже, хоть и с трудом, но вылезли на сушу. А вот последний танк дозора, как ни пытался, выкарабкаться на развороченный берег никак не мог. Мой танк уже зашел в воду и я, глядя на такую картину, дал команду своим танкам сдать назад и в воду не входить. Мой механик начал потихоньку сдавать назад, но машина кормой уперлось в крутой бережок и никак не могла выехать.
Дал команду стоять и выскочил за башню на крышу двигателя посмотреть, что можно сделать. Картина была безрадостная. Корма, чуть приподнявшись, уперлась в черное месиво, а нос машины опустился в воду, которая почти подошла к люку механика-водителя. Впереди в свете фары антрацитом отсвечивался торф, кучей вздыбившийся перед носом застрявшей машины.
Ну что, нужно вытаскивать. Решили начинать с впереди застрявшей машины. Подогнали задом танк, кое-как через вал торфа подцепили тросы к буксирным крюкам. Натужно ревя танк протянул буквально полметра и начал глохнуть – ему одному это было не под силу. Попытавшись еще несколько раз, поняли, что это было бесполезно.
Подогнали еще один танк, зацепили цугом, начали тянуть. Поначалу дело вроде пошло, но протащив застрявшую машину пару метров, опять все встали. Буксируемый танк вместо того, чтобы подняться на торфяной вал, начал носом закапываться вниз. Перед ним образовалась гора высотой почти четыре или даже пять метров, из которой сиротливо торчала пушка, облепленная грязью. Появилась идея подцепить еще один танк для буксировки, уже веером, но трезво подумав, что в темноте, да на таком маленьком пятачке перед деревней это вряд ли можно будет сделать – от идеи отказались.
Комбат, явно нервничая о потере времени, принял, как я понимаю, сложное для себя решение, дал команду нашим двум танкам оставаться и ждать тягача, а остальному батальону продолжать выполнять задачу. Делать нечего, пересадил в застрявший танк командира взвода, а командиру третьего взвода дал приказ принять командование ротой.
С грустью стал смотреть и слушать, как батальон, натужно ревя двигателями, покатил дальше влево по двум берегам речушки.
Проводив батальон, решил еще раз поглядеть, как застрял мой танк. За кормой, хотя и не такой высоты, как у соседнего танка, тоже образовался немалый вал, в который машина зарылась по самые топливные бочки, а весь берег на входе в реку был изрядно разворочен.
В голову лезли самые тяжелые мысли: снимут меня с роты, как пить дать снимут, в лучшем случае передвинут на кадрированную роту в соседний батальон… И почему все неприятности валятся на мою голову?
Перешел по мостику к переднему танку, еще раз осмотрели место застревания. Потом подошли к моей машине. Показалось, что здесь обстановка не такая трагическая и, если бы комбат не поторопился, машину можно было бы вытащить без труда. Начинало светать, и на глаза попалась жердь от перил моста. Решили потыкать ею дно вокруг машины. Жердь погружалась в придонный ил, но буквально сантиметров на двадцать, а чуть в стороне ближе к мосту так вообще оказался твердый песок.
Идею подал мой механик-водитель. Он предложил проехать чуть вперед, а потом довернуть и выехать задом немного в стороне от развороченного места. Видя наши скептические лица, боец начал горячиться и собрался было уже раздеваться, чтобы ногами прощупать дно.
Ладно, хуже не будет
Речка вроде неглубокая, вода даже ниже надгусеничных полок, так что попытка не пытка. Потихоньку подали машину вперед, затем на задней передаче чуток довернули вправо и попробовали двигаться. Пока все шло нормально, но прикинули, что выезжать придется одной гусеницей на развороченный берег, а это могло спровоцировать очередное застревание.
Потихоньку стали челноком сдавать вперед-назад и вышли к целому берегу. Боясь спугнуть удачу, потихоньку, на минимальных оборотах стали карабкаться на подъем. Ура! Получилось!
Совсем рассвело, и когда танк уже встал на дорогу, по которой ушел батальон, я оглянулся на место своего приключения. Зрелище было тоскливое. Оба берега были разворочены, а перед оставшимся танком высилась огромная гора земли. Еще раз проинструктировав взводного и пожелав ему удачи, помчались догонять батальон.
…Что было дальше с этим танком и как развивались события, рассказал догнавший нас через полдня командир взвода.
Утром возле танка собралась вся деревня. Начались сыпаться предложения, то вызвать трактор, то выкопать танк лопатами. А одна бабуля предложила привести… коней. Вставила свои пять копеек и некая девица, которая начала причитать – что это тут натворили, что сделали с лужком, где они всегда прыгали через костры на Купалу, ну и все такое прочее. Ее грубо остановил старый дед:
– Молчи Ганка! Пусть лучше сейчас учатся, чем опять будет сорок первый!
Эвакогруппа с тягачом подошла на удивление быстро и без особого труда с помощью развернутого полиспаста выдернула танк из грязи.
Подошел какой-то мужик, спросил, не нужно ли танку топливо. По стечению обстоятельств именно на этом танке в начале учений разбили бочки, и сейчас топливо было бы совсем не лишним. На вопрос, сколько нужно топлива и сколько в танк вообще вмещается, мужик озадаченно присвистнул.
– Да у нас на всю посевную уходит столько, сколько в ваш один танк помещается!
Тем не менее двести литров налили, даже не взяв предлагаемой расписки. Ну а остальное местное население притащило кучу всякой снеди. Когда танк нас догнал, командир с наводчиком сидели сверху на башне, так как поместиться внутри из-за подаренных продуктов было уже негде.
Ну а мне вперед – догонять батальон. По радио иногда слышал команды комбата и переговоры ротных, но чаще они пропадали, и радио молчало. Видимо, батальон уже ушел за пределы дальности связи.
Пока догонял батальон, ко мне пристроились несколько наших отставших машин. Сформировалось даже небольшое подразделение из трех танков и двух БМП. Когда восстановилась связь, доложился комбату и получил команду привести всех на Борисовский полигон.
Оставалось уже совсем немного, было совершенно отчетливо слышно по радио как комбат расставлял подразделения в исходном районе для наступления. А у меня впереди была река Березина, а там уже и до полигона – рукой подать.
Догнали колонну какого-то батальона из нашей бригады, попытались ее обогнать, но безуспешно. Вроде как увидел знакомого ротного, пытался жестами попросить его пропустить нас, но тот только непонимающе разводил руками. По радио тоже связаться с ними не представлялось возможным, потому как наши радиостанции стояли на разных частотах.
Дорога, по которой шел соседний батальон, проходила вдоль линии электропередач, и мне пришла мысль рвануть прямо по просеке рядом с мачтами.
Просека была заросшая кустами и небольшими деревцами, но меня это нисколько не смутило. Сначала потихоньку, а потом уже и на пятой передаче понеслись вперед. Увидев, что поломанные деревца падают на люк механика-водителя, периодически на ходу аккуратно перелезал вперед и, держась рукою за ствол, ногами сбрасывал растительность на сторону.
В очередной раз проделав эту очистительную процедуру, залез в свой люк. Подсоединив гарнитуру, глянул вперед. Мой крик «Стой!» повис в воздухе. Машина на полном ходу неслась к обрыву, но механик из-за кустов со своего места этого не видел. Последнее, что я сумел сделать, так это покрепче вцепиться в крышку люка и закрыть глаза.
Полет, удар, заглохший двигатель
На удивление, удар грудью о крышку люка был совсем несильным. Первым делом нырнул вниз, посмотреть на командира танка. Увидев фигуру, уткнувшуюся в налобник прицела, по-настоящему перетрусил. Перегнувшись через пушку, начал трясти его за плечо. Сержант не отзывался! Проклиная все и вся, вылез наружу и открыл башенным ключом люк наводчика.
На меня смотрели ничего не понимающие сонные глаза. Вот это да! Живой земеля, даже не проснулся!
Вызвал по ТПУ механика. Тот четко откликнулся.
– Заводи! – двигатель завелся с пол-оборота.
Оглянулся назад. Обрыв, с которого мы так лихо спланировали, был, как мне показалось, высотой не менее пяти-шести метров (это потом, уже через много лет, будучи на охоте, я нашел это место, и оказалось, что высота была от силы метра три).
Наверху на краю обрыва стояла БМП, из которой во все глаза смотрел ее экипаж. Показал им рукой в сторону для объезда и махнул, чтобы они шли за мной.
Еще раз обернулся посмотреть на обрыв. Прикинул, что, если бы скорость была чуть меньше или механик начал тормозить, аккуратно полетели бы вниз носом и воткнулись бы стволом в землю. А так приземлились на всю поверхность гусениц без особых последствий.
Ну вот уже и связь стала устойчивой. Было слышно, как комбат нарезал ротам задачи, определял маршруты выхода на рубеж перехода в атаку. Посмотрел на карту, где это. До батальона оставалось километров 5–7. Приказал увеличить скорость.
Снова нарисовалась очередная проблема. По следам многочисленных гусениц вышли к реке Березина, напротив «Французской» вышки, откуда с этого места еще в 1812 году генералы наблюдали переправу своей недобитой армии через реку, ставшей их проклятием.
Впереди был понтонный мост, вроде все нормально, но саперы, пропустив войска, как раз решили его поправить, подтащить тросами к месту входа, а то он из-за течения сдвинулся метров на пять. Перед мостом встал офицер и красноречиво показал мне скрещенные над головой руки. Мое размахивание руками и устрашающее выражение лица на него не произвело никакого впечатления.
Пришлось спрыгнуть с машины, подойти и попросить пропустить нас. Особо напирал на то, что получил боевую задачу и через тридцать минут уже должен быть на рубеже перехода в атаку. Благо офицер был знакомым, из инженерно-саперного батальона, с которым мы познакомились, еще будучи лейтенантами. Договорились, что его тягач будет держать тросом зацепленный мост, а мои машины по одной аккуратно, слегка наискосок, будут на него заезжать. Если вдруг мост поплывет, немедленно все остановить.
Потихоньку, помня свой печальный опыт, перебрались на другой берег. Уже выйдя на полигон, связался с комбатом, доложил о своем прибытии, получил указание, где искать свою роту.
Рота стояла в колонне, вроде все были на месте, кроме танка с заклиненным двигателем и застрявшей в речке машины. Подошел единственный оставшийся командир взвода, рассказал о прошедших за мое отсутствие событиях. В это время вызвал комбат.
Доложился ему о прибытии и как выбирался из реки. Комбат, казалось, смотрел на меня с жалостью – ну что с тебя взять, чепэшный ротный?
Сообщил, что сейчас подвезут холостые снаряды и патроны, втулки для холостой стрельбы на пулеметы. Приказал проверить все лично, если опять что-либо будет не так, то я сам знаю, что со мною будет…
Привезли снаряды, штук по пять-шесть на танк. Такие снаряды мы видели впервые. Пороховой заряд был обычный, а вот снаряд представлял собой бумажный цилиндр с пластмассовыми заглушками торцов. Разобрались, какой стороной вкладывать его в кассету автомата заряжания, начали загрузку. Прошлись со взводным, проверили загрузку снарядов, лент с холостыми патронами. Я уже даже и не удивился, когда обнаружил на одной машине оборванный шнур электроспуска пулемета. Оборвали, когда доставали пулемет для замены пламегасителя на втулку для холостой стрельбы.
Сил возмущаться уже совсем не осталось… Показал, как стрелять из пулемета вручную нажимая спуск, благо целиться холостыми никуда не было нужно.
Пользуясь паузой, собрал к себе все экипажи. Потребовал от каждого командира доклада о готовности, еще раз рассказал о предстоящей задаче – уничтожить крупный пункт управления с сильной охраной. Один из командиров танков спросил, что за чуднЫе снаряды мы получили и как они работают. И хотя я ничего подобного раньше не видел, вспомнил рассказы бывалых танкистов, как на пятьдесятпятках зимой они засовывали буханку мерзлого хлеба в ствол перед холостым снарядом, и тогда при выстреле проходил откат орудия, из него стреляная гильза вылетала сама, и не нужно было открывать затвор вручную. Здесь, по всей видимости, роль буханки выполнял бумажный снарядик, который давал пушке откат, но сам после выхода из канала ствола разрушался. Это, кстати, мы и увидели потом при стрельбе: вместе с облаком пороховых газов из пушки вылетала куча бумажных хлопьев, опускавшихся на землю в виде больших снежинок.
Но вот долгожданная команда: «Вперед»!
Это уже потом эту местность мы исползали вдоль и поперек, а тогда Борисовский полигон я видел впервые. Противник был очень учебно-условный. Не было даже фанерных мишеней, так что постреляли холостыми из пушек и пулеметов по команде комбата в «белый свет как в копейку». Вышли на назначенный рубеж, доложили о разряжании оружия. Перед этим несколько машин в батальоне разрядили пушки выстрелами.
Прошло все как-то буднично, без эмоционального подъема, видимо, сказывалась усталость. Свернулись в ротные колонны, затем втянулись в батальонную. Наступили сумерки, а затем и темная летняя ночь. Радио молчало, и мы погрузились в тревожную дрему. Сказывался накопившийся дефицит сна – все же уже трое суток практически не спали. Вовремя проснулся, глянул вперед, а там красные башенные фонари начали потихоньку двигаться вперед. Немного проехали, снова остановка. Оглянулся назад, вроде все на месте. Снова вперед, снова остановка, и так несколько раз.
Раскрыв глаза в очередной раз, обомлел от ужаса, – впереди никого не было, а позади за мной стояло всего несколько танков! Вот так, в полудреме мы растеряли всю колонну, оставляя после каждой остановки по несколько машин.
Через некоторое время, когда уже изрядно рассвело и на безоблачном небе начала разгораться заря, в эфире начался переполох, бесконечные вызовы командиров своих подчиненных. Благо все проснулись и теперь торопились доложиться. Комбат послушал, послушал и наконец, дождавшись небольшой паузы, рявкнул в эфир, чтобы все замолчали. Несколько минут ушло на его вызовы по радио командиров всех машин.
Откликнулись все, даже мой танк, застрявший в реке, но уже догнавший нас и пристроившийся в хвост колонны.
– 30-й доложи, где находишься? – голос комбата ударил по ушам.
Беспомощно оглядываясь вокруг, я ничего толком не мог сообразить. Местность была незнакома, поэтому брать карту и пытаться определить свое местоположение я и не пытался. Помнил только, что заходили на полигон сбоку, где-то посредине тактического поля, а вот потом куда мы скачками ехали ночью, вообще не понимал.
– 30-й доложи, что наблюдаешь вокруг? – комбат прервал затянувшуюся паузу.
– Стою на поле, впереди лес, примерно в километре. Справа отдельное дерево, примерно в полутора километрах…
Запросив других ротных, комбат понял, что батальон кусками стоит в разных местах полигона, и никто толком не может правильно определить свое местоположение.
– Броня, я 01-й, даю красную ракету, наблюдать! – комбат обратился циркулярно ко всему батальону.
Я усиленно начал крутить головой во все стороны, но ничего не увидел. Командир первого взвода, который тоже сидел на броне, на мой немой вопрос пожал плечами и красноречиво развел руками.
На запрос комбата все ротные доложили, что никто ракету не видел. Может, помешало яркое солнце, которое слепило глаза, а может, и далеко было. Немудрено: если я, как командир первой роты, шедший почти сразу за управлением батальона, ничего не видел, то остальные роты, отставшие еще раньше, не увидели ракету и подавно.
Нужно отдать должное нашему комбату. Он придумал ход, до которого мало бы кто додумался.
– Броня! Наблюдать дым! Всем выдвигаться на него!
Оказалось, что комбат не использовал свои БДШ, и сейчас поджег одну из них. Огромный столб дыма, в безветрии поднимавшийся вертикально вверх, мы увидел почти в пяти километрах.
Ура, нашлись!
Завелись, поехали к месту сбора. Через полкилометра увидели еще пару колонн, которые ползли откуда-то справа. В небольшой лощинке разглядели комбатовскую машину и еще несколько танков и БМП возле нее. Заметив нас, они отъехали в сторону, а я пристроился за БМП КШ нашего начальника штаба батальона, благо рота к этому времени вся собралась, и уже по ходу все танки заняли свои места в походном порядке.
Когда собрался весь батальон, построились у комбатовского танка. На удивление никаких разносов и накачек не было. Видимо, наш командир и сам чувствовал свою вину за то, что растерял ночью батальон по всему полигону.
Получили новую задачу. Оказалось, что по игре мы прошли через зону радиоактивного заражения, и сейчас нас будут дезактивировать. Узнали, что пойдем под обдув ТМС. Раньше я их никогда не видел, не считая учебного фильма, который показывали еще в танковом училище. Поэтому никаких особых мыслей на этот счет не возникло.
Единственно, что приказал всем экипажам ехать по-боевому, с закрытыми люками.
Все было как в учебном фильме. С двух сторон от дороги стояли две машины с реактивными турбинами, которые дули на проходящие танки сначала спереди, а потом сзади. Каких-либо «дуновений ветра» в танке, конечно, не почувствовалось, но пройдя через зону обработки, развернул командирскую башенку и посмотрел на танки роты. На одном из танков первого взвода брезентовый тент, видимо, не плотно свернутый и плохо притянутый ремнями на свое место на башне, раздуло в огромный воздушный шар, концы которого бешено мотались под струями воды и воздуха. С другого танка вдруг сорвало и понесло по воздуху штыковую лопату, которую, как потом выяснилось, экипаж засунул под ремни брезента, поленившись положить ее в ящик ЗИП.
Уже на привале осмотрел танки роты. В принципе, все было на месте, если не считать «летающей лопаты». Танки сверкали чистотой, как будто только вышли с завода. Мелькнула мысль, вот так бы нас помыли перед заходом в боксы после учений!
Собрались в районе, встали в линию ротных колонн, немного потренировавшись перед этим. Тренировка была довольно занятной – шли общей колонной и потом ротами одновременно поворачивали налево, и уже в ротных колоннах выкатывались в назначенное место для полевого смотра войск. Конечно, показуха, но слаженность батальона выглядела впечатляюще. Даже захотелось процитировать плакат со строевого плаца: «Силен в строю – силен в бою».
Но смотреть на нас-красавцев никто не приехал. Немного отдохнули, доели остатки НЗ и всякое-разное из даров, что привез застрявший в деревне экипаж. Учения вроде уже и закончились.
Комбат собрал командиров рот и отдельных взводов, довел, что он на своем танке, как и другие комбаты бригады, идет дальше на полигон под Барановичами, а нам предстоит марш в пункт постоянной дислокации. За командира батальона остается начальник штаба.
НШ батальона с замполитом пафосно напомнили, что учения заканчиваются только тогда, когда машины будут обслужены, заправлены, загружены боеприпасами и поставлены в боксы, так что не расслабляться и соблюдать меры безопасности!
Снова вперед!
То, что учения с нашей вольницей по выбору маршрута уже закончились, мы почувствовали при переезде дороги возле Борисова. Нам под гусеницы подложили старые автомобильные покрышки, и мы потихоньку аккуратно переехали магистраль не попортив асфальт.
Дальше вышли на дорогу, окаймленную огромными деревьями. Это была «Старая Смоленская дорога», по которой из Москвы до реки Березины гнали наполеоновскую армию, а уже по этой части, где сейчас шли наши машины, брели ее жалкие остатки.
В какой-то небольшой деревеньке нас слева начал обгонять «Москвич» с несколькими пассажирами. Подивились их безбашенности, тем более что колонна из машин практически всей бригады растянулась на десятки километров, и объехать ее было в принципе невозможно. Рассчитывая, что кто-либо из пассажиров смотрит на меня в окно, покрутил пальцем у виска.
Развязка наступила примерно через полчаса. Пришлось объезжать раздавленную машину. В машине никого не было, двери открыты, а вдоль всего кузова от багажника до капота через крышу были видны следы гусеницы. Но машина стояла на колесах, крыша была смята наполовину. Видно было, что ширина гусениц небольшая, явно не от танка, и даже не от БМП. Уже после учений узнали, что машину переехала самоходка «Гвоздика», а все люди чудом остались живы.
Когда до нашего пункта постоянной дислокации оставалось километров десять, ведущий батальон начальник штаба решил снизить скорость колонны до минимума во избежание аварий. Но, хотя вроде все правильно было сделано, да только не учли, что на маленькой скорости вести тяжелую машину еще трудней, чем на нормальной скорости, да еще в условиях дикой усталости экипажей. И уже почти перед самым парком одна БМП-2 из мотострелковой роты ударила во впереди идущую машину. Как обычно бывает в этих случаях, были разбиты задние двери – топливные баки, да еще и со своего погона соскочила башня.
Зайдя в парк, танки поставили перед боксами. Решили не рисковать, не загонять машины, и так валились с ног, и не хватало еще завалить бокс.
Так, можно сказать, и закончилось то учение. Танки помыли, выколотили и покрасили гудроном гусеницы, загрузили боеприпасы. На машине, которую потеряли в начале учения, заменили двигатель. Челябинский завод признал, что это был заводской дефект – плохо затянутый дюрит, и никаких финансовых последствий для офицеров роты не наступило.
На разбор учения я, конечно, не попал, слишком мала была должность, да и проводился он в другой бригаде, в которую мы были приданы на учение. Уж не знаю, какую мы получили оценку, но в своей бригаде никто на эту тему практически и не высказывался, будто учение такого масштаба было абсолютно обычным делом.
В повседневной деятельности у меня получалось как-то не очень. Это сейчас, после многих лет службы, я понимаю, что рота была вполне нормальной, но не было в ней «блеска и шика», которых так хотелось комбату. Грызли меня то за не выровненные кровати, то за беспорядок в солдатских тумбочках, то за то, что рота плохо вставала на подъеме. Как-то получилось, что единственным человеком, который меня защищал, был начПО бригады, прошедший Афганистан и знавший толк в людях.
Комбриг, слушая все это и задержавший даже нам с командиром батальонной мотострелковой роты капитанские звания на несколько месяцев – в конце концов поставил жирную точку.
– Ну вы. Это. Перестаньте ротного долбить! У нас что, есть более подготовленные ротные? Да ему на учении досталось столько, сколько другие за всю службу не видели!
Тем временем в роту пришли новые взводные, стало ощутимо легче работать с личным составом. Потихоньку пошли в гору показатели в боевой подготовке. Постепенно появился авторитет лучшей роты по боевой подготовке. Итоговая проверка за год прошла вполне успешно. На отличную роту не потянули, поэтому изощренный ум политработников придумал для нас новый термин «передовая».
А ранней весной попали еще под одну серьезную проверку. Округ решил проверить боевую готовность и поднял по тревоге по одной роте с каждой из четырех бригад нашего армейского корпуса. Получилось две танковые и две мотострелковые роты, все из первых батальонов.
…Сигнал тревоги получили после обеда, когда часть роты находилась в расположении, часть на танковой директрисе, а механики-водители с зампотехом занимались в парке своим рутинным времяпрепровождением. Как всегда, когда вводные и ограничения были нестандартными, началась небольшая чехарда и путаница: учебные машины выводить – не выводить, боеприпасы выгружать – не выгружать, ну и так далее. Четким и понятным было только место района сосредоточения – окраина тактического поля на нашем полигоне.
Выехали из боксов, а потом и из парка более-менее организованно и быстро, но через пару километров за воротами командир второго взвода, который сам сидел за рычагами, доложил, что у него греется двигатель. Остановились, побежал к машине, где уже подняли крышу над радиаторами. Как оказалось, механик что-то проверял в трансмиссии и отключил вентилятор, а вот включить его в суматохе тревоги – забыли.
В это время мимо нас проскочили одна мотострелковая и одна танковая роты. По тактическим знакам было видно, что это машины из соседних бригад, причем находящихся гораздо дальше от этого места, чем мы. Опять сердце недобро заныло, опять учение, и опять свалилась на меня очередная невезуха.
Поехали дальше в ожидании новых неприятностей, настроение было испорчено. Вспомнил, что у командира первого взвода на танке нет радиостанции, которую уже неделю как забрали в ремонт. Оставалось надеяться, что офицер сообразит при необходимости, что нужно будет делать.
Дошли до полигона, и тут я поймал себя на мысли, что у меня ни с кем из руководства нет связи. Уже на тактическом поле увидел каких-то солдат в пятнистой форме, которые цепью бежали к нашей движущейся колонне и стреляли из автоматов.
Тридцатые, противник слева. – К бою!
Командиру первого взвода рукой показал, куда нужно ехать. Рота очень четко повернулась все-вдруг-налево, и тут командир третьего взвода задал вопрос: оружие заряжать? Ума хватило, дал команду не заряжать, автоматы защиты цепей электроспусков выключить. Не знаю, кто и как готовил эту проверку, но, видимо, вопрос по заряжанию оружия против обозначенного противника был упущен из вида, а ведь в танках был полный боекомплект!
Уже подъехав ближе к цепи наступающего условного противника, увидели, что это десантники. Догадались об этом по виду полевой формы – их куртки были заправлены в брюки, ну а обычная пехота носила их навыпуск.
Пройдя жидкую цепочку противника, снова свернулись в колонну и почти сразу зашли в назначенный район. Радио молчало. Попробовал вызвать комбата или начальника штаба, но в наушниках был слышен лишь шум от помех.
Не зная, что делать дальше, загнали танки задом в кусты, чтобы не сильно бросались в глаза, но и была возможность быстрого выхода. Тягостно тянулось время. Радио молчало, никто к нам не приезжал.
От нечего делать решил пощелкать переключателем частот на радиостанции. Неделю назад мы по графику поменяли рабочие частоты с основных на запасные, что делали с определенной регулярностью по команде начальника штаба батальона. Провели тогда и небольшую радиотренировку прямо в боксе для проверки настройки станций на всех машинах.
И вот на ставшей запасной частоте, услышал: «Тридцатый, тридцатый, я – ноль первый, почему не отвечаешь?»
– Я тридцатый, стоял на основной частоте, вас не слышал.
По голосу определил, что со мной разговаривает начальник штаба батальона.
– Слушай задачу. Подготовить танки к боевому применению. К семи утра прибыть на директрису, выгрузить боекомплект, быть в готовности к выполнению упражнения учебных стрельб!
Мысли в голове помчались с огромной быстротой. В принципе, не считая одной учебной машины, все танки были боеготовы и исправны. Нужно было только расконсервировать пушки. Конечно, нужно бы по уму сделать выверку, но уже смеркалось, да и найти удаленную точку для пушки не представлялось возможным.
Вдруг откуда ни возьмись появились офицеры из округа. Судя по задаваемым вопросам и деловитостью, с которой они осматривали машины, сразу было видно, что они из управления боевой подготовки. Задав ряд вопросов и поинтересовавшись особенностями «боя с десантом противника», они демонстративно присели на бугорок и без всяких комментариев стали смотреть, что мы будем делать дальше.
Уже почти стемнело, когда после получения от меня задачи, экипажи начали чистить пушки от обильной смазки. Пришлось вызвериться на своего зампотеха. Оказалось, что на половине машин нет ветоши. Выяснилось, что последний раз получали какую-то канитель из ниток, да и то месяц назад. Но бойцы мои оказались на высоте. Поснимали с ног портянки и обернули ими банники, стали чистить стволы. С пулеметами было попроще, там просто протянули стволы ершиками.
Присутствовавшие окружные офицеры, глядя на такое «представление», только качали головой и иронично улыбались, но ничего не говорили.
Ну а мы со взводными пролезли по всем машинам, еще раз проверили оружие, электроспуски, уровень избыточного давления от нагнетателя.
Уже ночью, когда все закончили, доложился по радио комбату. От него узнал, что командованию батальона запретили приезжать и вмешиваться в наши дела, так сказать «для чистоты эксперимента». Но на всякий случай, комбат напомнил про высокие и не очень материи и что со мной будет, если «завалю все дело».
Посовещавшись с офицерами роты, решили на танковую директрису выехать ночью, не дожидаясь рассвета, благо до нее было не больше пяти-семи километров.
На директрисе нас встретил начальник полигона и сказал, чтобы мы сразу ставили машины на дорожки, что будет всего один заезд, всей роты сразу. Мы стреляем первыми, за нами стреляет такая же рота соседней бригады, которую поставили пока в полевой парк.
Встали на дорожки, но не ясен был вопрос с боекомплектом, а спросить было не у кого. Ближе к утру появилось управление батальона, так как в любом случае нужен был руководитель стрельбы. Посовещались с комбатом, решили было выгрузить снаряды и коробки с лентами на брезенты, но тут позвонили из бригады и дали команду выгрузить только по три снаряда из автоматов заряжания для высвобождения места под практические выстрелы и достать все пулеметные коробки из боевых отделений.
Утром подвезли боеприпасы на стрельбу для выполнения третьего упражнения учебных стрельб. Снаряды, как обычно, выложили на стеллажи у исходного положения, приготовили пулеметные ленты. А вот как сделать, чтобы заряжались именно полученные снаряды, а не боевые из транспортера, сразу и не придумали.
В конце концов, решили прогнать весь транспортер и отметить лотки как заряженные бронебойными снарядами, ну а полученные учебные болванки, как и положено, записать как кумулятивные.
Учитывая, что таких «финтов» мы раньше не делали, поручил эти операции проделать командирам взводов самим на машинах своих взводов, ну а я потом пролез по всем танкам и проверил результат. На учебной машине делать было нечего. Она и так была без боеприпасов.
Ну вот и начало стрельбы. Меня вызвали на центральную вышку, где уже находился начальник управления боевой подготовки округа. Этого генерала, однофамильца недавно ушедшего командующего войсками округа, я хорошо знал, так как он был у меня на выпускных экзаменах в училище председателем Госкомиссии.
Заслушав мой доклад о выполненных мероприятиях и готовности к стрельбе, предупредил, впрочем, вполне дружелюбно, чтобы не мухлевали и не пытались каким-либо образом обмануть.
Вот и заезд
Мой командир танка, он же наводчик орудия, отстрелялся вполне прилично, положил два снаряда в танковую мишень и поразил обе пулеметные цели. Во время стрельбы поймал себя на мысли, что приходится работать за командира экипажа, а вот посмотреть результаты стрельбы других танков никак не получается. А как в бою?
После заезда, пока экипажи собирались к вышке на среднем участке, комбат сказал, что оценка между двойкой и четверкой. Кто сталкивался с причудами Курса стрельб, знает, что оценку подразделению может дать один стреляющий.
Доклады о результатах стрельбы от командиров танков принимал сам генерал. Все шло как обычно.
– Экипаж танка номер такой-то выполнял упражнение учебных стрельб. Цель номер один – танк, поражена, цель номер два – пулемет, поражена, цель номер три – БЗО, поражена. Боеприпасы израсходованы полностью.
Когда очередь дошла до командира учебной машины, я понял, что тут мы и приплыли.
– Экипаж танка номер пятьсот тридцать шесть выполнял упражнение учебных стрельб. Первая цель – танк, поражена, цель номер два – пулемет, не поражена, цель номер три – БЗО, не поражена. Не использовано боеприпасов: к пушке – два выстрела, к пулемету – тридцать пять.
– А что ж ты сынок сделал один выстрел из пушки и больше не стрелял? Первый снаряд ты очень четко положил прямо по центру.
Командир танка молчал, опустив глаза.
– Ну говори, говори!
– Автомат заряжания не работал.
– А из пулемета чего не стреляли?
– Электроспуск не работал…
И тут генералу открылась совершенно фантастическая картина. Оказалось, что машина учебная, скоро идет в капремонт. Использовалась она только на вождении, так как ранее была утоплена на подводном вождении и на ней, кроме радиостанции, вообще ничего не работало – ни автомат заряжания, ни стабилизатор вооружения, ни электроспуски…
– А как же вы стреляли?
Оказалось, что экипаж умудрился на исходном рубеже зарядить пушку одним снарядом вручную, затем без стабилизатора прицелиться, выстрелить, да еще и попасть! Ну а из пулемета, естественно, стрелять даже не пытались.
Заслушав остальные доклады, генерал снова подошел к этому экипажу. Я же уже прикинул, что с этим двояком и всей роте двойка. Но у генерала было свое видение.
– Я первый раз вижу такое. Конечно, иметь небоеготовую машину в строю – это преступление, будем еще разбираться. Но экипаж – молодцы. Подготовка на уровне, не растерялись. Ставлю экипажу «четверку»! – Что там у нас получается за роту? – спросил он, оборачиваясь к одному из своих помощников.
– Если этому экипажу четверка, то и всей роте – четверка, товарищ генерал.
На этом и закончилась та проверка. Немного позже удалось узнать, что из четырех проверяемых рот у нас была единственная положительная оценка. Кроме того, как выяснилось, только мы обнаружили и «уничтожили» на полигоне условного противника, а остальные роты промчались мимо, не обращая на него никакого внимания.
А после этой проверки как будто тумблер из положения «ругать» переключили в положение «хвалить». За ротой твердо закрепилась репутация полигонных асов. А на совещании молодых офицеров, которое проходило в нашем гарнизонном Доме офицеров «Гвардеец», мне в числе других вручили командирские наручные часы с надписью «От Командующего войсками КБВО».
Ну а потом через месяц приехал корреспондент окружной газеты. Состоялось первое в моей жизни интервью.
…Вот так старая газета, выпавшая из альбома, напомнила о событиях и ставших уже такими далекими временах. Конечно, газетный рассказ, да еще в передовице, в принципе не мог быть таким. Ну что ж, пришлось подработать за тогдашнего корреспондента, ну и, конечно, добавить того, чего он не знал и чего не было в нашем с ним разговоре…
Минск, 2022 год
Информация