Своих не сдавал… Памяти генерала армии Иосифа Родионовича Апанасенко
Одна из самых сложных и противоречивых фигур
Причудлива всё-таки военная история России. Многие её страницы, казавшиеся изученными вдоль и поперёк, порою приходится открывать заново, равно как и заново знакомиться с прежними героями, воспринимаемыми на уровне массового сознания сквозь толщу различных мифов, а то и вовсе позабытыми.
К таковым, бесспорно, относится генерал армии Апанасенко. Вот уж действительно – человек своего времени: и чуть ли не бандитом был, а погиб в 1943-м героем, защищая Родину. Неслучайно исследователь Сергей Лазарев называет Апанасенко.
«одной из наиболее сложных и противоречивых фигур советской военной истории.»
Знаменитым же он стал ещё в Гражданскую. В этом его уникальность; ведь много ли у нас полководцев, сумевших проявить себя на полях двух войн? На память сразу приходит маршал Будённый. Да, на его счету нет громких побед над армиями вермахта, но отмеченная ведущим отечественным специалистом по ВОВ Алексеем Исаевым интуиция не раз выручала «Красного Мюрата».
Так, будучи командующим войсками Юго-Западного направления, в сентябре 1941-го, Семён Михайлович ещё раньше начальника Генштаба, маршала Шапошникова и собственно Сталина, скорее, по словам Исаева, интуицией понял, что нужно оставить Киев и отступить на следующий оборонительный рубеж.
Будённого не послушали, заменили на маршала Тимошенко. Результат известен – окружение целого фронта, крупнейшее в Великую Отечественную. «Красного Мюрата» я упомянул не только в связи со свойственной ему интуицией, но также и потому, что именно под его началом Апанасенко учился воевать.
Батрачил, пастушествовал и помнил несправедливую обиду
Родился он на Ставропольщине, в 1890-м, в крестьянской семье. Бедной. И начало его жизненного пути типично для самого многочисленного сословия Российской империи: два класса церковно-приходской школы, где будущий генерал кое-как выучился читать и писать, хотя в молодости находил себя человеком совершенно «безграмотным» и потом упорно навёрстывал недостающие знания самостоятельно; затем батрачил, пастушествовал у помещика.
XX век уже стоял на дворе, полстолетия почти прошло, как крепостное право отменили, но социальный расизм уходил в прошлое слишком медленно. И молодой человек испытал это на себе. Лазарев приводит в своей работе воспоминание Апанасенко о том, как однажды бык сломал ярмо, причём вовсе не по вине пастуха, который, придя за расчётом, вместо оного получил удар по лицу. Крепко запомнил молодой человек это унижение.
Перешагнув же двадцатиоднолетний рубеж, Иосиф Родионович сменил лапти на солдатские сапоги. Не по своей воле, конечно – призвали. Ведал ли не особо грамотный парень, что армия станет его судьбой? Вряд ли. Через пару лет грянула Первая мировая. Её Апанасенко встретил старшим унтер-офицером и взводным в славном своей историей 208-м Лорийском пехотном полку 3-го Кавказского корпуса, под командованием генерал-лейтенанта Ирманова.
Пролетит всего-то каких-то пять лет, и судьба разведёт комкора и, по всей вероятности, неизвестного ему подчинённого по разные стороны баррикад – как и многих в России, включая близких родственников, вроде братьев Свердловых или Игнатьевых.
Только Иосиф Родионович к тому времени станет комдивом. Понимал ли Апанасенко, за что сражается? Не думаю; впрочем – как и миллионы вчерашних крестьян в шинелях.
Собственно, об этом и писал в своих воспоминаниях командовавший Юго-Западным фронтом в Первую мировую генерал от инфантерии Брусилов:
«Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потом австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы – не знал почти никто, что такое славяне – было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать – было совершенно неизвестно.»
Из царского унтера в красного комдива
Революция дала молодому унтер-офицеру шанс, который он не упустил. В 1917-м Временное правительство произвело его в прапорщики. Поздно. Ибо награждённый «Георгиями» новоиспечённый офицер, может, и не понимал, за что кормит вшей в окопах, но вот про нанесённые ему барами обиды не забыл и, по собственному признанию, приведённому в работе Лазарева, «стал убивать офицеров». Трагедия в том, что среди них кадровых офицеров-то было немного, а к 1917-м погоны надели сугубо штатские, призванные в армию интеллигенты: врачи, учителя, инженеры.
Но нижние чины в такие подробности не вдавались. В числе многих Апанасенко домой подался, прошёл ведь слух – в деревнях землю помещичью уже делят вовсю. Да и должок у него остался к обидчику.
Вернувшись на малую родину, вчерашний солдат назначил себя председателем сельсовета, быстро сколотил конный партизанский отряд и стал воевать против противников новой власти. Вряд ли за идею, тем более марксистскую, в которой полуграмотный парень ничего не понимал, хотя уже в 1917-м вступил в партию большевиков, полагая:
«Потому что они против всего старого.»
Ведь совсем рядом жили богатые коннозаводчики, да и некогда унизивший его помещик никуда не делся – ему-то первым делом и отомстил бывший пастух.
Мало что известно о боевой деятельности созданного Апанасенко отряда, но косвенные выводы мы сделать можем. В период развала империи, хаоса и смуты повести за собой вооружённых людей и, главное, заставить их подчиняться могла только личность харизматичная, когда надо жестокая, ну и талантливая, разумеется. Причём контингент в подчинении оказывался тоже своеобразный – своего рода «демоны войны» – те, кто не устал от четырёхлетней бойни, кто, не зная ещё куда склонится чаша весов в разгоравшейся смуте, готов был рискнуть и своей жизнью, и чужой.
Апанасенко не только держал своих людей под контролем, что называется – в железных рукавицах, но и дрался талантливо, сумев развернуть свой отряд в целую дивизию, а когда в 1919-м белые начали очередное наступление на Царицын, повёл её на соединение с 10-й армией, в составе которой весьма успешно действовала 4-я кавалерийская дивизия Будённого. Вот как сам Семён Михайлович спустя годы вспоминал о встрече со своим будущим подчинённым и боевым соратником:
«6 мая (1919 года – И. Х.) утром я вышел из домика, занятого штабом дивизии, с намерением поехать в полк, расположенный в хуторе Курмоярском. На улице я увидел скачущую группу всадников во главе с командиром в форме кубанского казака. То, что это командир, видно было и по его отличной лошади, и по осанке, с какой он держался в седле, и по тому, как почтительно следовали за ним остальные всадники, очевидно, ординарцы.
Подъехав к штабу дивизии, командир лихо осадил лошадь и, красиво подбоченясь, спросил:
– Где тут помещается начдив?
Я не сразу ответил, потому что заинтересовался широкой красной лентой, облегавшей его грудь через правое плечо. На ленте крупными белыми буквами были нашиты белой тесьмой слова: «Депутату Ставропольского Губернского Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов тов. Апанасенко».
Пока я разбирался в надписи и соображал, что она означает, всадник, украшенный лентой, нетерпеливо и более строго повторил свой вопрос:
– Где тут начдив?
Я ответил, что он здесь.
– Можно ли мне его видеть?
– Можно. Слезайте с лошади и поговорим.
Апанасенко подозрительно посмотрел на меня и спросил:
– А вы кто будете?
– Начдив четыре.
– Так вот что, – Сказал Апанасенко, – с сегодняшнего дня вы подчиняетесь в оперативном отношении мне и все распоряжения будете получать от меня лично.
Я пригласил Апанасенко в Штаб дивизии и, когда мы сели за стол, спросил:
– А вы кто будете?
Апанасенко с достоинством ответил, что он является начальником 1-й Ставропольской рабоче-крестьянской кавалерийской дивизии.
– Хорошо, – сказал я. – Если вы, товарищ Апанасенко, человек военный и притом начдив, то, очевидно, должны знать, что подчинение частей или соединений производится старшим начальником. На станции Двойная находится командующий 10-й Красной армией, которому я подчиняюсь непосредственно. Если командарм прикажет мне подчиниться вам в оперативном или в любом отношении, это приказание будет выполнено. А теперь прошу вас информировать меня о вашей дивизии.
Апанасенко сказал мне, что его дивизия состоит из шести кавалерийских полков, объединенных в три бригады, и артдивизиона из трех пушек. Общая численность дивизии, включая обозы, составляет две тысячи человек.
– Маловато и слабовато, – с улыбкой заметил я.
– Ну что вы, маловато... – обиженно сказал Апанасенко.
– Пожалуй, любая наша бригада будет покрепче всей вашей дивизии.
Я сообщил Апанасенко о составе 4-й дивизии, и после этого он заметно притих, видимо, поняв, что такое соединение ему не подчинить себе.»
Подъехав к штабу дивизии, командир лихо осадил лошадь и, красиво подбоченясь, спросил:
– Где тут помещается начдив?
Я не сразу ответил, потому что заинтересовался широкой красной лентой, облегавшей его грудь через правое плечо. На ленте крупными белыми буквами были нашиты белой тесьмой слова: «Депутату Ставропольского Губернского Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов тов. Апанасенко».
Пока я разбирался в надписи и соображал, что она означает, всадник, украшенный лентой, нетерпеливо и более строго повторил свой вопрос:
– Где тут начдив?
Я ответил, что он здесь.
– Можно ли мне его видеть?
– Можно. Слезайте с лошади и поговорим.
Апанасенко подозрительно посмотрел на меня и спросил:
– А вы кто будете?
– Начдив четыре.
– Так вот что, – Сказал Апанасенко, – с сегодняшнего дня вы подчиняетесь в оперативном отношении мне и все распоряжения будете получать от меня лично.
Я пригласил Апанасенко в Штаб дивизии и, когда мы сели за стол, спросил:
– А вы кто будете?
Апанасенко с достоинством ответил, что он является начальником 1-й Ставропольской рабоче-крестьянской кавалерийской дивизии.
– Хорошо, – сказал я. – Если вы, товарищ Апанасенко, человек военный и притом начдив, то, очевидно, должны знать, что подчинение частей или соединений производится старшим начальником. На станции Двойная находится командующий 10-й Красной армией, которому я подчиняюсь непосредственно. Если командарм прикажет мне подчиниться вам в оперативном или в любом отношении, это приказание будет выполнено. А теперь прошу вас информировать меня о вашей дивизии.
Апанасенко сказал мне, что его дивизия состоит из шести кавалерийских полков, объединенных в три бригады, и артдивизиона из трех пушек. Общая численность дивизии, включая обозы, составляет две тысячи человек.
– Маловато и слабовато, – с улыбкой заметил я.
– Ну что вы, маловато... – обиженно сказал Апанасенко.
– Пожалуй, любая наша бригада будет покрепче всей вашей дивизии.
Я сообщил Апанасенко о составе 4-й дивизии, и после этого он заметно притих, видимо, поняв, что такое соединение ему не подчинить себе.»
Иосиф Родионович привёл своих бойцов вовремя – под «Красным Верденом» как раз формировался Конный корпус. 4-ю дивизию возглавил Ока Городовиков, 1-я Ставропольская переименовалась в 6-ю кавалерийскую. Ну а Конный корпус принял Будённый. Как раз тогда, когда Кавказская армия под командованием генерал-лейтенанта барона Врангеля развернула наступление на Царицын.
А тут ещё в мае 1919-го получил ранение командарм 10-й, бывший полковник и будущий маршал РККА Егоров, который лично принял участие в конной атаке дивизии Апанасенко. Вместо Егорова оборону города возглавил нерешительный бывший подполковник и будущей генерал-лейтенант РККА Клюев.
Это назначение стало роковым для обороны Царицына. Клюев был неплохим генштабистом, но вот назначение его на должность командарма оказалось явной ошибкой, позже командование красных это поймёт, и Леонид Лаврович спустя год станет начальником штаба 1-й Конной армии.
Тогда же, в июне 1919-го, он не сумел отстоять «Красный Верден». Хотя возможности для этого были. Корпус следовало бы, как и предлагал его командир, расположить за боевыми порядками стрелковых дивизий в качестве резерва и действовать во фланг прорвавшихся конных частей противника. Однако Клюев развернул дивизии Будённого непосредственно на линии обороны, причём на слишком широком фронте, заставляя кавалеристов действовать как стрелковые части.
За всё время боёв, как при отходе к Царицыну, так и у самого города, Апанасенко проявил и тактическую грамотность, и личную храбрость, не раз отмечаемую «Красным Мюратом». Вообще, на рубеже весны-лета 1919-го в степях западнее Волги сошлись достойные противники.
Я уже называл красных кавалерийских командиров, им противостояли одни из лучших белых военачальников – уровня комкоров и комдивов, не считая, разумеется, командарма Врангеля. Это генерал-лейтенанты Шатилов, Сергей Улагай (не путать с командиром 1-го Черкесского конного полка Кавказской армии полковником Касполетом Улагаем – И. Х.), генерал-майор Мамонов. Возможно, кто-то из читателей назовёт имя генерал-лейтенанта Покровского, но он, на мой взгляд, был более жесток, нежели талантлив.
В июне, вследствие того, что Клюев не сумел грамотно применить Конный корпус в обороне Царицына, город пал. 10-я армия не потеряла боеспособность только благодаря действиям как самого Будённого, так и его подчинённых, в том числе и Апанасенко, причём комкор впервые в РККА применил заградотряды.
Мера эта была необходимой, ибо в противном случае 10-я армия попросту бы развалилась, и, полагаю, здесь жёсткость комдива 6-й оказалась вполне оправданна, а его смелые действия против пытавшихся развить успех и рвавшихся к Камышину конных частей Врангеля не раз отмечались Будённым.
В октябре 1919-го корпус «Красного Мюрата» принял участие во встречном сражении между Вооруженными силами Юга России и большевистским Южным фронтом. Жаркие бои разгорелись за Воронеж, где Будённому противостоял 3-й Кубанский корпус генерал-лейтенанта Шкуро.
Город был взят в том числе и частями Апанасенко. Действовал он решительно и, как обычно, всегда был впереди. Уже тогда подчинённые обратили внимание на характерную черту своего начальника: за их спинами он никогда не прятался, за их проступки вышестоящему руководству не докладывал, что называется – своих не сдавал, наказывал сам.
В стиле батьки Махно
Названные черты имели, впрочем, и отрицательную сторону. Напомню, что Апанасенко создал свой отряд в 1918-м как партизанский. И был, попросту говоря, в нём для бойцов батькой-командиром в стиле Махно. Даже действуя в составе регулярных войск, всё равно от партизанщины никак не мог избавиться – то приказ нарушит, то донесение невнятное по малограмотности составит.
Словом, не ладилось в Гражданскую у Иосифа Родионовича с субординацией. И после невыполненного приказа в боях под Касторной Будённый понизил его с комдива до комбрига. Им Иосиф Родионович отправился Польский поход.
Регулярная армия Второй Речи Посполитой оказалась более серьёзным противником, нежели белогвардейцы. Апанасенко опять впереди, но только действовал не всегда грамотно, из-за чего бригада несла серьёзные потери, поскольку её командир порою вместо фланговых ударов предпринимал лобовые атаки, иной раз в пешем строю, когда конница теряет свою эффективность как маневренное соединение.
Однако комбриг быстро учился – сказался природный ум, отмечаемый позже всеми, кто работал вместе с ним. И Иосиф Родионович вновь принял 6-ю дивизию. Но, как оказалось, от партизанщины он-таки полностью не избавился. Да и неудачи сделали своё дело вкупе с плохим снабжением. В результате – еврейские погромы.
Сейчас трудно сказать, санкционировал ли их лично комдив или просто смотрел на них сквозь пальцы, но когда урезонить бойцов попытался комиссар дивизии Шепелев, то получил пулю в лоб. Кстати, служивший под началом Апанасенко известный писатель Бабель – автор знаменитой «Первой Конной», испытывал к комдиву, пишет Лазарев:
«Сложные чувства: и восхищение его организаторскими талантами, и отторжение его грубости и безразличия к чужой жизни.»
Замечу, что полководцы, не заботившиеся на поле боя о собственной жизни, не особенно ценили и чужие. Таков психологический тип подобных людей.
После неудачи в Замостье, Главное командование РККА в лице бывшего полковника Каменева перебросило Конную армию против войск Врангеля, но дивизию Апанасенко оставило на Польском фронте. Иосиф Родионович расстроился. Ибо воевать хотел. А может, и понимал, останься дивизия в Польше, еврейские погромы остановить не удастся и разложения не миновать, а с ним – Ревтрибунала; в боях же и походах его кавалеристам будет не до грабежей.
Нет, сражения в Польше ещё продолжались, но последний кровавый аккорд Гражданской уже начинал звучать на подходе к Крыму, где донцы и корниловцы успели разгромить конную группу Жлобы. Будённый также оказался не в восторге от того, что 6-я дивизия не сразу прибудет на Южный фронт, и поэтому направил телеграмму на имя главкома с просьбой «отправить дивизию вместе с армией». Каменев просьбу удовлетворил.
После войны бывший комдив, не особо-то порою препятствовавший бандитизму во вверенных ему частях, как раз с бандитами и боролся, возглавив ставропольскую губернскую милицию. Но работа, даже руководящая, в органах внутренних дел не радовала боевого командира. Он хотел вернуться в армию, на командную должность и плюс стремился учиться, навёрстывая упущенные знания, для чего закончил Военную академию РККА имени Фрунзе.
А учиться Апанасенко – равно как и всем героям Гражданской войны «из народа», было непросто. Будённый вспоминал с самоиронией и свойственным ему юмором:
«При поступлении в академию преподаватель русского языка М. П. Протасов нанес нам, образно говоря, жесткое поражение. В диктанте, который писали я, Д. Ф. Сердич, И. Р. Апанасенко, О. И. Городовиков, Г. И. Бондарь, Я. П. Гайлит, обнаружилось столько ошибок, что все мы были просто обескуражены, сможем ли мы одолевать науку, не имея серьезной общеобразовательной подготовки?»
Страсть как хотел учиться
Кто-то из читателей, пожалуй, усмехнётся при чтении этого признания Семёна Михайловича – мол, неучи в военной элите РККА, что от неё можно было ожидать в грядущей войне, от того же Апанасенко? Однако замечу, что названные командиры хотели учиться и учились, навёрстывая упущенное. А вот такие деятели, как Якир, Уборевич, Дыбенко и Блюхер, возглавлявшие в 1930-е важнейшие военные округа, получать военное академическое образование не собирались вообще. Дыбенко закончил академию экстерном, то есть чисто формально. А замнаркома Тухачевский академического образования вообще не имел, но некоторое время Военную академию возглавлял. Вот бы они навоевали в 1941-м…
Иосиф Родионович, повторю, учился. По-настоящему. Ибо на Дальнем Востоке будет действовать как профессионал, соответствующий занимаемой должности, в отличие от помянутых выше сидевших на округах дилетантов. Но это в будущем.
В 1934-м Апанасенко вошёл в состав военной элиты РККА, став членом Военного совета при наркоме обороны, а спустя год получил звание комкора. Вступил в должность зам. командующего по кавалерии Белорусского военного округа. Отношения с непосредственным начальником – Уборевичем, у него не ладились. Мягко говоря.
Лазарев приводит слова Апанасенко:
«Зачем меня только выдвинули к этой сволочи? Разве я думал когда-нибудь, что буду работать с Уборевичем? Причем все командиры говорили мне, что Уборевич меня слопает.»
Причин для подобной неприязни могло быть множество, но допускаю, что одна из них в следующем. К середине 1930-х ставший подлинным профессионалом Апанасенко видел дилетантизм своего начальника, смешанный с высокомерием.
В 1938-м Иосиф Родионович – во главе Среднеазиатского военного округа, а спустя три года возглавил Дальневосточный фронт, где его предшественниками были последовательно упомянутый Блюхер и генерал-полковник Штерн. Оба не имели не то что академического – военного образования вообще.
Боеготовность в кратчайшие сроки
Штерн всю Гражданскую войну, как и Якир, прокомиссарил. Про то, как запустил Дальневосточный фронт Блюхер, на современном этапе написано более чем достаточно, и повторяться нет смысла; равно как и достаточно хорошо известен, без всякого преувеличения, подвиг Апанасенко, сумевшего в кратчайшие сроки, когда уже гремела Великая Отечественная и враг рвался к Москве, не только повысить боевую готовность вверенных ему немногочисленных войск, но и создать новую инфраструктуру в непосредственной близости от границы с Китаем – грунтовые дороги, прежде всего.
Это позволяло в случае вторжения Квантунской армии оперативно перебрасывать резервы на угрожаемые участки. Но разве мог спокойно такой человек, как Апанасенко, находиться вдалеке от боевых действий, хотя и занимая при этом ответственейшую должность. Разумеется, нет.
Он буквально заваливал руководство рапортами с просьбой отправить его на фронт. Его просьба была удовлетворена только после того, как угроза японского вторжения окончательно миновала – в июне 1943-го. Генерал вступил в должность заместителя командующего Воронежским фронтом.
Не сомневаюсь, что войну бы Апанасенко закончил командующим фронтом, став единственным военачальником, проявившим в полной мере военный талант как в Гражданской, так и в Великой Отечественной. Если бы не осколок, оборвавший его жизнь 5 августа 1943 года. Похоронили генерала в Белгороде, неподалёку от которого он и погиб. Позже прах Иосифа Родионовича перезахоронили в Ставрополе.
Информация