Неистовый Гапон. Несостоявшийся вождь Первой Русской революции
В предыдущих статьях мы говорили о Евно Азефе – главе Боевой организации эсеров и агенте Охранного отделения, который явно переиграл своих «кураторов». Он даже утверждал, что только разоблачение помешало ему организовать убийство императора – Николая II. Упоминался в этих статьях и знаменитый Георгий Аполлонович Гапон. Этот священник едва не стал одним из вождей русской революции, но был убит по настоянию Азефа и его заместителя Савинкова. В настоящее время слово «гапоновщина» используется как синоним грязной и кровавой провокации. Абсолютное большинство людей на вопрос «кто такой Гапон?» дадут ответ: человек, который сознательно подставил под пули поверивших ему людей. В «Кратком курсе ВКП(б)» утверждалось:
«Гапон взялся помочь царской охранке: вызвать расстрел рабочих и в крови потопить рабочее движение.»
А вот характерная карикатура 1955 г. из серии «Враги революции» (рисунок Кукрыниксов, стихи А. Безыменского):
«Он толпы рабочих повёл на расстрел,
Он царскую милость воспел для приманки,
Поднявши хоругви, он бога сумел
Зачислить в сотрудники царской охранки!»
Он царскую милость воспел для приманки,
Поднявши хоругви, он бога сумел
Зачислить в сотрудники царской охранки!»
А это – карикатура на выдворение из СССР Солженицына, 1974 г.: Гапон сидит рядом с Азефом, стоят Каин, Кассий, Брут и Иуда:
Прямо скажем, автор последней карикатуры Солженицыну очень польстил: слишком мелок и ничтожен этот бездарный графоман по сравнению с другими персонажами рисунка.
Но вернёмся к Георгию Гапону и его предполагаемой провокации. Совершенно непонятно, как и чем мог быть выгоден правительству расстрел безоружных демонстрантов, шедших на встречу с царём с его же портретами, а также иконами и хоругвями в руках. Ведь именно после 9 января 1905 года народ, ещё помнивший трагедию коронационных торжеств на Ходынском поле, окончательно разочаровался в Николае II. Отныне и навсегда этот император получил презрительное прозвище «Кровавый», и лицемеры, посмевшие канонизировать Николая II, совершили один из величайших подлогов в мировой истории. Именно события Кровавого воскресенья послужили непосредственной причиной Первой Русской революции. Она была жестоко подавлена, но пламя народного гнева не погасло и вспыхнуло вновь в 1917 году. Февральской революции ведь никто не ждал, но она была неизбежной в стране, которую О. Б. Рихтер в разговоре с Александром III сравнил с огромным кипящим котлом, в котором непрерывно приходится заделывать возникающие дыры:
«Но когда-нибудь газы вырвут такой кусок, что заклепать его будет невозможно.»
Гапон 9 января 1905 года шёл в первых рядах одной из колонн мирной демонстрации, был ранен и спасён своим будущим убийцей Петром Рутенбергом. Первое, что он сделал тогда, оказавшись в квартире Горького – начал писать прокламацию, в которой были такие слова:
«Так отомстим же проклятому народом царю!»
Но не будем забывать вперёд и начнём рассказ о Гапоне по порядку.
Молодость Георгия Гапона
Герой сегодняшней статьи родился 5 (17) февраля 1870 года в Кобеляцком уезде Полтавской губернии. Его предки были крестьянами, но отец «выбился в люди», став волостным писарем. Семья была очень религиозной, и потому Георгий был отдан на учёбу в Полтавское духовное училище, а затем – и в семинарию. На последнем курсе этого заведения он увлёкся идеями Льва Толстого, которые произвели на него огромное впечатление. Георгий Гапон вспоминал:
«В первый раз мне стало ясно, что суть религии не во внешних формах, а в духе, не в обрядностях, а в любви к ближнему.»
Он не был первым «бунтарём» против лицемерия официальной Церкви. Семинаристами, как мы помним, были Чернышевский, Добролюбов и Сталин.
В результате Георгий Гапон был обвинён в ереси. Начальство угрожало лишить его стипендии – и тогда он сам отказался от неё, а на жизнь стал зарабатывать репетиторством. Дело дошло до Полтавского и Переяславского епископа Иллариона, который отнёсся к «толстовству» Гапона снисходительно и позволил ему продолжить обучение.
Молодой Георгий Гапон
Епископ Илларион (Юшенов)
В 1893 году Гапон вышел из стен семинарии с дипломом второй степени и неудовлетворительной оценкой за поведение. Он всерьёз подумывал об отказе от сана и даже устроился на работу земским статистиком, однако его убедила стать священником невеста – набожная девушка из местной купеческой семьи. Упоминавшийся выше епископ Илларион дал Гапону достаточно богатый приход, но после внезапной смерти молодой жены он решил уехать в Петербург для учёбы в Духовной академии. Параллельно с разрешения обер-прокурора Синода В. К. Саблера он начинает проповедовать в Скорбященской церкви Галерной Гавани, среди прихожан которой было много рабочих окрестных предприятий. Позже Борис Савинков вспоминал, что у Гапона было
«большое, природное, бьющее в глаза ораторское дарование.»
К тому же он имел «магнетический взгляд» и яркую эффектную внешность не обрюзгшего официозного попа, а пламенного «истинно народного» проповедника, которого современники сравнивали с Савонаролой.
Член РСДРП Лев Дейч приводит слова самого Гапона:
«Послушали бы, когда выступаю перед массами. Могу сильно экзальтировать народ и повести его, куда захочу: он меня понимает лучше, чем всякого партийного, а потому верит и любит меня.»
То, что его речи и обращения имели большой успех, не вызывает сомнения.
Но тот же Савинков утверждает:
«Георгий (Гапон) в своих желаниях был приземленным человеком – любил роскошь, деньги, женщин.»
Гапон стал также священником приюта Синего креста и учителем Закона Божьего в Ольгинском приюте для бедных. А в начале 1904 года он получил место священника церкви Святого Князя Михаила Черниговского при Петербургской пересыльной тюрьме (с неплохим окладом 2000 рублей в год).
Гапон не гнушался посещать известные злачные места, трактиры, ночлежки. Его проект реабилитационных «рабочих» домов для «босяков» и бродяг понравился даже императрице Александре Федоровне. Гапон полагал, что, «попав в лучшие условия», эти опустившиеся люди, «обретут веру в себя».
Идеи Гапона явственно перекликались с начинаниями Иоанна Кронштадтского, который добился открытия Дома трудолюбия. Однако единомышленниками и союзниками они не были: Гапон не верил в искренность Иоанна, считал его ханжой и лицемером, «повёрнутым» на внешней обрядности, молитвах и религиозной мистике.
Начало сотрудничества с Охранным отделением
Летом 1902 года произошёл скандал – Гапон стал сожительствовать с несовершеннолетней воспитанницей приюта Синего креста Александрой Уздалевой, которую он объявил своей гражданской женой.
Георгий Гапон в молодости
Александра Уздалева
Гапона лишили должности преподавателя в этом приюте, более того, он формально уже не имел права носить сан священника. Но Петербургский митрополит Антоний (Вадковский) разрешил ему продолжить служение. Позже выяснилось, что именно тогда Гапону и была предложена «помощь» со стороны всесильного Министерства внутренних дел – в обмен на «плодотворное сотрудничество». Нет, Гапону не предлагали стать банальным доносителем либо провокатором. Просто тогда стали популярны идеи главы Особого отдела Департамента полиции (бывшего начальника Московского охранного отделения) С. Зубатова о создании «ручных», подконтрольных полиции, рабочих организаций. Они должны были бороться за повышение зарплаты или улучшение условий труда, но не выдвигать никаких политических требований. Подобные организации новый министр внутренних дел В. К. Плеве хотел создать и в Петербурге. Популярный проповедник Гапон должен был стать одним из руководителей такого рабочего движения – легального и лояльного правительству. Гапон, который не был непримиримым противником царского режима, в этом предложении увидел возможность помогать и рабочим в их противостоянии с фабрикантами, и просто нуждающимся. И потому он легко согласился на сотрудничество с Охранкой.
«Профсоюзный лидер»
Итак, в ноябре 1902 г. на Выборгской стороне было создано «Общество взаимопомощи рабочих механического производства г. Санкт-Петербурга», в деятельности которого Гапону было рекомендовано принять участие. Тот нисколько не возражал и стал тесно сотрудничать с этой организацией – уже в декабре того года. А в августе 1903 г. на средства департамента полиции он арендовал чайную-читальню на Оренбургской улице, где стали собираться рабочие петербургских заводов. Скоро он предложил преобразовать «Общество взаимопомощи» в «Собрание русских фабрично-заводских рабочих в Санкт-Петербурге». Это удалось сделать в феврале 1904 года. При этом из новой организации были удалены все сотрудники и агенты ушедшего в августе 1903 года в отставку С. Зубатова, и теперь Гапон стал её фактическим руководителем. Уже к концу 1904 года членами «Собрания» стали до 8 тысяч человек, состоявших в 11 филиалах: Выборгский, Нарвский, Василеостровский, Коломенский, Рождественский, Петербургский, Невский, Московский, Гаваньский, Колпинский и Обводного канала.
Г. А. Гапон и петербургский градоначальник И. А. Фуллон на открытии Коломенского отдела «Собрания Русских фабрично-заводских рабочих». Осень 1904 г.
По инициативе Гапона организовывались библиотеки, открывались недорогие магазины и «чайные», где не продавался алкоголь. Появились мысли о создании рабочих сберегательных касс. Руководители «Собрания» оспаривали штрафы и увольнения его членов. Поднимались вопросы о 8-часовом рабочем дне и бесплатной передаче земли крестьянам. Однако, вопреки замыслу Плеве, разрабатывалась и политическая программа, звучали требования свободы слова, печати и собраний, предложения о формировании правительства, ответственного не перед царём, а перед избранными народными представителями. Одновременно росло недовольство существующими порядками в либеральной интеллигентской и даже в буржуазной среде. Эти «фрондёры» устраивали собрания не в дешёвых чайных, а в ресторанах – под видом банкетов: так называемая «банкетная кампания» 1904 года. Разумеется, либеральные буржуа союзниками рабочих были весьма сомнительными и вовсе не собирались делиться с ними ни властью, ни получаемой прибылью. Да и что мешало им просто улучшить условия труда и его оплату на принадлежавших им предприятиях? Точно так же не торопились освобождать принадлежавших им крестьян помещики-декабристы. И те, и другие желали ограничить власть императора в интересах своего сословия, а вовсе не для того, чтобы передать её народу. Однако на какой-то короткий миг этот странный тактический союз угнетаемых классов, либеральной интеллигенции и буржуазии вдруг стал возможным. Николай II оказался в фактической изоляции, круг его сторонников стремительно сужался, а те, что ещё оставались, имели репутацию «дремучих» ретроградов либо «черносотенцев». К. П. Победоносцев тогда открыто говорил об опасности
«резни на улицах Петербурга, так же как и в провинции.»
В этих условиях у рабочих Петербурга возникла идея подачи царю петиции о народных нуждах с просьбой о защите от произвола капиталистов и чиновников на местах. В данной петиции были такие строки:
«Государь, нас здесь многие тысячи, и всё это люди только по виду, по наружности, а в действительности же за нами, равно как и за всем русским народом, не признают ни одного человеческого права... Всё, по мнению наших хозяев, противозаконно, всякая наша просьба – преступление... Нас поработили под покровительством твоих чиновников, с их помощью, при их содействии... Государь, не откажи в помощи твоему народу... разрушь стену между тобой и твоим народом... Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье чиновники вырывают у нас из рук, к нам оно не доходит, мы получаем только горе и унижение. Россия слишком велика, нужды её слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, чтобы народ помогал тебе и управлял собой. Не отталкивай его помощи.»
Количество подписей под этим текстом, по разным оценкам, составляло от 40 до 100 тысяч. В книге «Истории моей жизни» Гапон потом напишет:
«Это была первая из всех процессий, когда-либо шедших по улицам Петербурга, которая имела целью просить государя признать права народа.»
Петиция рабочих и жителей Санкт-Петербурга
Воззвание Гапона к крестьянам
Французский историк Марк Ферро так писал об этом:
«В петиции к царю, рабочие обращались к нему за защитой и просили провести ожидаемые от него справедливые реформы. В этом обращении... перемешивались такие понятия, как служение народу, православие, Святая Русь, любовь к царю и восстание-революция, которая спасла бы общество от социализма. 100 миллионов мужиков говорили её голосом.»
И царю, и правительству было прекрасно известно, что шествие будет мирным и даже промонархическим. Однако Николай II и его окружение не желали идти на уступки, напротив, было решено проявить жёсткость. Показательная расправа над рабочими и крестьянами, которые хотели 9 января 1905 года обратиться к царю с «дерзкими» требованиями о проведении социальных реформ, должна была стать «уроком» для всех недовольных.
Вопреки распространённому мнению, Гапон не был инициатором создания петиции, и тем более массового марша к царскому дворцу. Он не верил в успех и вполне обоснованно опасался, что правительство воспользуется этим шествием как поводом ограничить права «Собрания русских фабрично-заводских рабочих» либо даже распустит его. Но другие лидеры рабочих были настроены гораздо более радикально, и Гапон должен был считаться с ними. А идея обращения напрямую к царю, который якобы не знал о положении простых людей, просто витала в воздухе. И потому Гапону пришлось действовать по принципу «если не можешь предотвратить какую-то акцию, попытайся возглавить её».
Ситуация особенно накалилась в конце 1904 года после незаконного увольнения четырёх рабочих Путиловского завода. Администрация отказалась вернуть их на рабочие места, и 3 января 1905 г. путиловцы забастовали. Их поддержали на всех других заводах и фабриках: 4 января 1905 года в Петербурге бастовали уже 15 тысяч человек, а 7 января – 105 тысяч. Не хотели бастовать работники Императорского фарфорового завода, но Гапон приказал передать им:
«Если завтра к полудню все не бросят работу, я пришлю тысячу человек, которые заставят их сделать это.»
Этого оказалось достаточно: завод присоединился к забастовке.
8 января Николай II пишет в своём дневнике:
«Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики… Во главе рабочего союза – какой-то священник-социалист Гапон.»
На фоне всеобщей забастовки предполагаемое народное шествие могло вылиться в бойню на улицах города. Но Гапон надеялся, что ему удастся предотвратить насилие с обеих сторон. С этой целью он постарался придать шествию вид патриархального семейного праздника. Рабочие, по его настоянию, пошли на встречу с царём с домашними иконами и пением религиозных гимнов, взяв с собой жён и детей. Эсерам и социал-демократам он объявил:
«Пойдём под одним знаменем, общим и мирным, к нашей святой цели.»
Один из мемуаристов вспоминал, что Гапон:
«Грозно, подобно Савонароле, требовал и заклинал – и весь народ громогласно повторял вслед за ним в собраниях эту клятву – не прикасаться к спиртным напиткам, не иметь при себе оружия, даже перочинных ножей, и не применять грубой силы при столкновении с властями.»
И заявлял:
«Если что-либо случится с царём, я первый покончу с собой на ваших глазах. Вы знаете, что я умею держать слово, а в этом я клянусь вам.»
Были созданы дружины, которые должны были следить за порядком и охранять вышедшего к толпе императора.
Правительство было проинформировано о том, что участники шествия будут безоружными, и организаторами будут предприняты все меры к обеспечению порядка. Гапону, вероятно, казалось, что он всё предусмотрел и принял меры для предотвращения любых нежелательных эксцессов с обеих сторон. Он полагал, что люди с иконами и хоругвями в руках, рядом с которыми идут их жёны и дети, будут вести себя спокойно и адекватно. И надеялся, что даже в случае какого-то инцидента полицейские, жандармы, казаки не будут действовать излишне жёстко, видя перед собой рабочих с иконами в руках, детей и женщин – они ведь такие же православные русские люди, а не чужеземные захватчики в оккупированном ими городе.
Гапон был известен своими монархическими убеждениями, и не кто иной, как начальник дворцовой охраны А. Спиридович говорил, что этот рабочий лидер
«любил царя безотчётно и считал, что через него можно достигнуть всего, что только нужно народу.»
Сам Гапон убеждал рабочих:
«Вас давят хозяева, и не защищает власть. Но у нас есть царь! Он наш отец, он нас поймёт!»
То есть у Николая II и его окружения были все основания доверять Гапону и не опасаться быть обманутыми им. И даже министр внутренних дел П. Д. Святополк-Мирский сообщил царю о нецелесообразности введения в столице военного положения (на чём настаивал Великий князь Владимир Александрович).
7 января Гапон говорит министру юстиции Н. В. Муравьёву:
«Падите ему (Николаю II) в ноги и умоляйте его, ради него самого, принять депутацию, и тогда благодарная Россия занесёт ваше имя в летописи страны.»
8 января он обращается с письмом уже к Николаю II:
«Государь, боюсь, что Твои министры не сказали Тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что рабочие и жители г. Петербурга, веря в Тебя, бесповоротно решили явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить Тебе свои нужды и нужды всего русского народа. Если Ты, колеблясь душой, не покажешься народу и если прольётся неповинная кровь, то порвётся та нравственная связь, которая до сих пор ещё существует между Тобой и Твоим народом. Доверие, которое он питает к Тебе, навсегда исчезнет. Явись же завтра с мужественным сердцем пред Твоим народом и прими с открытой душой нашу смиренную петицию. Я, представитель рабочих, и мои мужественные товарищи ценой своей собственной жизни гарантируем неприкосновенность Твоей особы.»
Письмо Гапона Николаю II
Каков же был ответ? В тот же день товарищ (заместитель) министра внутренних дел К. Н. Рыдзевский подписал ордер на арест Гапона, однако арестовать окружённого толпой неистового священника не было никакой возможности.
Гапон говорил:
«Мы идём со 150 тысячами человек на площадь подавать петицию верховной власти и будем ждать приёма депутации, будем ждать день и ночь; будем ждать ответа; будем ждать с жёнами и детьми, и не разойдёмся, пока наша цель не будет достигнута.»
Предполагалось всё же, что Николай II выйдет к народу (который непременно станет перед ним на колени), примет во дворце избранных депутатов (быть может, даже угостит их чаем) и пообещает издать два указа – об амнистии политических заключённых и созыве Земского собора. После этого рабочие хором спели бы гимн «Боже царя храни» и очень довольные разошлись по домам. То есть шествие должно было стать актом величайшего единения императора и народа. Николаю II бы в тот день простили всё – даже Ходынку. А разумные (и давно назревшие) уступки в социальной сфере могли значительно разрядить обстановку в стране. Однако всё пошло совсем по другому сценарию – кровавому и малообъяснимому. И противники плана Гапона находились с обеих сторон. Лица из ближайшего окружения Николая II¸ как мы помним, желали «дать урок» слишком много возомнившему о себе «быдлу» и «загнать его в стойла». Одним из ярых сторонников силового разгона мирного шествия рабочих был дядя императора – Великий князь Владимир Александрович, главнокомандующий войсками гвардии и Петербургского военного округа. Он утверждал, что
«смуту успокоит публичное повешение нескольких сот недовольных.»
Великий князь Владимир Александрович. По свидетельству генерала А. Мосолова, Николай II испытывал перед ним «чувство исключительной робости, граничащей с боязнью». Фото 1890 г.
С другой стороны, радикально настроенные вожди рабочих не верили в благополучный исход шествия. А. Карелин, например, вспоминал:
«У руководящей группы не было веры в то, что царь примет рабочих и что даже их пустят дойти до площади. Все хорошо знали, что рабочих расстреляют.»
Но Гапон ещё надеялся на благоразумие императора.
Надо, кстати, понимать, что один Георгий Гапон имел тогда влияние на рабочих Петербурга больше, чем все эсеры и социал-демократы. Большевик Д. Д. Гиммер вспоминал:
«Видно было, и в этом надо сознаться, что Гапон дал нам мат.»
Он же сообщает, что большевистские агитаторы тогда подражали Гапону до такой степени, что старались говорить с малороссийским акцентом.
А вот инженер Путиловского завода – эсер П. Рутенберг (уроженец Полтавской губернии, то есть земляк героя статьи, партийная кличка Мартын Иванович), в своём докладе руководству партии, выдавая желаемое за действительное, называет Гапона «пешкой» – и тут же признаёт, что всё будет зависеть от того, кто сумеет использовать этого священника и его влияние на рабочих для своих целей.
Пётр (Пинхас) Моисеевич Рутенберг, фотография начала 1900-х гг. Человек, спасший Гапона 9 января 1905 г., а потом убивший его по приказу Центрального комитета партии эсеров
Петербургский комитет большевиков накануне шествия выпустил прокламацию, в которой содержался призыв:
«Не просить царя и даже не требовать от него, не унижаться пред нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку – только таким путём можно завоевать свободу.»
Но Гапон заявил, что силовыми методами действовать следует только после отказа царя принять петицию:
«Тогда выбрасывайте красные флаги и делайте всё, что найдёте разумным.»
7 января он подтверждает серьёзность намерений:
«Если нас будут бить, мы ответим тем же, будут жертвы... Устроим баррикады, разгромим оружейные магазины, разобьем тюрьму, займем телефон и телеграф, – словом, устроим революцию.»
Уже накануне шествия другие его организаторы (среди которых был и уже упоминавшийся эсер Рутенберг) внесли в петицию требование о созыве народного представительства и отделении Церкви от государства. Надеяться на положительный ответ императора по данным вопросам было невозможно. Но радикалы были готовы жертвовать мирными людьми, поскольку жестокая расправа над мирными участниками шествия должна была вызвать всеобщее возмущение и приблизить революцию. Н. М. Варнашёв, например, писал:
«Все ясно осознавали нравственную ответственность за предстоящие жертвы, ибо ни у кого не было сомнений в предстоящей кровавой расправе правительства с народом.»
Таким образом, Гапон оказался между радикалами и реакционерами, и каждая из этих сторон хотела крови. Однако, если революционеры хорошо знали реальную обстановку в столице и имели основания надеяться на социальный взрыв, то их противники пребывали в трагическом неведении и фактически сами «копали себе могилу».
Наконец, сыграл свою роль фактор толпы, когда люди в задних рядах не знают, что происходит в передних, и любой, даже нелепый слух может привести к самым неожиданным последствиям. Да и трудно было управлять 11 отдельно идущими колоннами демонстрантов, которые в два часа дня должны были соединиться у Зимнего дворца, чтобы «всем миром» передать народную петицию Государю императору.
О трагических событиях, произошедших в Петербурге 9 января 1905 года и дальнейшей судьбе Георгия Гапона мы поговорим в следующей статье.
Информация