Русский характер: чёрное и белое
Окончание. Начало здесь.
Доктор психологических наук, профессор, заведующая отделом этносоциологии и этнопсихологии Института этнологии и антропологии РАН Надежда Лебедева в статье «Русский национальный характер», построенной на материалах книги «Эмиграция и репатриация в России» (В. А. Ионцев, Н. М. Лебедева, М. В. Назаров, А. В. Окороков. М.: Попечительство о нуждах Российских репатриантов, 2001), замечая, что понятие «национальный характер» в психологии не считается «научным», видимо, потому, что с трудом поддаётся измерению, ведёт речь о том, что смысловая ячейка для указанного понятия присутствует в сознании каждого народа. В своей статье Н. Лебедева рассматривает некоторые проблемы русского характера, опираясь как на мнения писателей и философов, так и на современные данные этнической и кросс-культурной психологии. Как существенные отмечены автором те важнейшие черты характера, что выявили Л. П. Карсавин и А. И. Солженицын.
Историк и философ Л. П. Карсавин отмечал, что важнейший аспект русского духа — его религиозность, причём у русского православия выделяется серьёзный недостаток — пассивность, бездейственность: «Уверенность в будущем обожении обеспложивает настоящее». Причём ежели «русский усомнится в абсолютном идеале, то он может дойти до крайнего скотоподобия или равнодушия ко всему».
Писатель А. И. Солженицын обнаружил в чертах русского характера следующее: долготерпение, поддерживаемое телесной и духовной выносливостью; неразвитое правосознание («хоть бы все законы пропали, лишь бы люди правдой жили») и отчуждение народа от политики; отсутствие стремлений к власти вплоть до презрения последней, отношения к ней как к чему-то грязному и греховному; постоянная жажда чуда, из которого проистекает ничтожная способность к объединению сил и к самоорганизации, и порождается покорность судьбе.
За XX столетие, считает Н. Лебедева, русский национальный характер в своих основах мало изменился: в нём «всё та же жажда чуда и страстная готовность послужить идее всеобщего блага». Сохранилось и главное: чем наполнить эту потребность в великой, мессианской идее. Русский человек на малое не согласен, пишет без иронии автор.
«…Именно на этой идее — жертвенного служения миру, спасения мира, — ярче всего раскрывался русский национальный характер, поднимаясь до высот духовного подвига и самоотречения. На этой черте национального характера страшно и почти органично паразитировал великий соблазн ХХ века — коммунистический тоталитаризм, унесший не только жизни лучших русских (и всех российских) людей, но и запутавший умы и опустошивший души на многие десятилетия. Так, что и сейчас многие в России мечтают о его реставрации».
Однако сегодня уже нет времени на ошибки, считает Н. Лебедева, быть или не быть — вот новый русский вопрос.
«Для нас сейчас главное — быть или не быть? Познать свои этнокультурные особенности во всей их гамме и полноте, принять, полюбить и заставить работать на важные и долговременные цели, или шарахаться от показанного в кривом чужом зеркале искажённого собственного облика в страхе и презрении, завидовать другим, богатым и успешным странам, отправлять своих детей на Запад, доживая свои годы в нищете и унынии, да в бесконечных сепаратистских войнах с пассионарными иноэтничными областями, бегущими от дряхлого и бессильного русского центра?»
Из иностранных авторов Н. Лебедева приводит полярные мнения англичанина С. Грэхема и немца В. Гена. Первый писал: «Я люблю Россию. Она для меня в некотором смысле есть нечто большее, чем моя родная страна. Иногда мне кажется, что я счастливый принц, нашедший Спящую Красавицу».
А вот второй в книге «De moribus Ruthenorum» утверждает, что русские — народ без совести, чести и самодеятельности. Лирика Пушкина — бездушное подражание. Русские не способны охватывать целое — как в практической жизни, так и в художественном творчестве; оттого их литература — бездарна.
Д. Ланкур-Лаферьер в работе «Рабская душа России» пишет: «Я готов аргументировать утверждение, что традиционное смирение и саморазрушение, конституирующее рабский менталитет русских, является формой мазохизма. Сказать, что русская душа — рабская значит сказать, что русские имеют склонность к нанесению вреда самим себе, к разрушению и унижению себя, принесению бессмысленных жертв, то есть к такому поведению, которое на Западе характеризуется как мазохизм в клиническом смысле этого слова». Исследователь утверждает, что соответственно и русская культура — культура нравственного мазохизма, в центре которого находится личность, которая действует (сознательно или бессознательно) против собственных интересов. Это определение «патологии» русского характера Н. Лебедева находит главным, определяющим с точки зрения западного человека. Наряду с этим отмечается и «бессмысленная жертвенность». Здесь, пишет исследовательница, — корневое несходство и непонимание Западом русской культуры.
Западный учёный может ощущать красоту этого «нравственного мазохизма», но понять её он не в состоянии.
Тут нужно добавить, что сама эта невозможность понять вызывает раздражение и озлобление. Отсюда и русская водка, и пресловутые балалайка с гармошкой, и медведи, и коммунистическая военная угроза, и мифы о свинстве и жестокости русской нации, и сочинения о бесконечном тоталитаризме, присущим в России что царям, что Ленину, что Сталину, что Ельцину, что Путину — западные люди разницы не делают, потому что не видят её и видеть не желают.
Понять другую цивилизацию очень сложно. Ошибка может быть даже на уровне жеста. За тот взмах руки, что в Европе считается дружелюбным приветствием, в Африке могут отрубить голову. (За исследованием обычаев я отсылаю читателя к Фрэзеру).
Несколько лет назад интервью «Аргументам и фактам» дал Родион Нахапетов, на тот момент проживший в США 15 лет. На вопрос корреспондентки о причине малопривлекательности русских персонажей в американских фильмах он ответил очень точно:
«Американцы не пытаются точно передать русский характер потому, что они его просто не знают. Однажды сложившийся стереотип так и кочует из фильма в фильм. Для американцев русский кто? Мафиози, жестокий и без моральных принципов. Хотя сейчас они изображают так же и арабов, и китайцев. Им главное — построить действие, и чем проще при этом будут характеры, тем меньше придётся объяснять зрителю, меньше нюансов придумывать в сюжете, а больше упирать на зрелищность — машины бьются, дома в воздух взлетают…»
Таким образом, во-первых, ставка в Голливуде делается на тех зрителей, кто не испытывает горя от ума; во-вторых, американцы объективно признают, что глубин русского характера им не постичь — и посему на эту высокую цель и не замахиваются. Это слишком долго и не рентабельно.
Но одно дело — киношное «упрощение» русского характера и духовных ценностей, и совсем иное — их сознательное низведение и растаптывание. Здесь не только прямое нежелание понимать русского человека, но и агрессия, которая в некоторых случаях подбирается очень близко к построению очередной человеконенавистнической или расистской теории. Ведь «завести» нынешнего обитателя мира очень просто: есть Интернет.
Андрей Борцов приводит такой пример «наглого передёргивания»:
«Правда России — это ложь. Русские склонны ко лжи и лицемерию. Вся жизнь в России от начала и до конца пропитана ложью, и ложь воспринимается русскими как нечто само собой разумеющееся. Некоторые виды лжи таковой даже не считаются».
Надо полностью согласиться с критиком: это передёргивание. Можно и добавить: как раз эти слова и есть полная ложь. Чистая, абсолютная ложь, не имеющая под собой ни грамма знаний о русском характере.
То, что чёрное может стать для русского человека белым, — это факт. То, что русские могут вести себя подобно персонажам Оруэлла (и вели себя так до появления в 1948 году романа «1984»), — правда. Но, во-первых, «ложь» тут совершенно иного толка, о чём автор злобного высказывания (происходящий, судя по гиперссылке, из Канады) понятия не имеет. Во-вторых, автор упускает из виду тяжёлую, труднейшую историю России и СССР.
В книге А. А. Ивина «Введение в философию истории» приводятся высказывания большевика Г. Л. Пятакова (взятые из статьи Н. Валентинова «Разговор с Пятаковым в Париже», «Слово», 1989, №1), исключённого в 1927 году из партии и просящего восстановить его в ней. Причина просьбы была в том, что Пятаков, которого можно без натяжки назвать ортодоксальным большевиком, видел в партии правду — такую правду, которая правда несмотря на неправду. Старый большевик Пятаков вернулся в СССР — и в 1937 г. был расстрелян.
«Я согласен, — говорит Пятаков, — что небольшевики и вообще категория обыкновенных людей не могут сделать мгновенного измерения, переворота, ампутации своих убеждений. Но настоящие большевики-коммунисты — люди особого закала, особой породы, не имеющей себе исторических подобий. Мы ни на кого не похожи. Мы партия, состоящая из людей, делающих невозможное возможным; проникаясь мыслью о насилии, мы направляем его на самих себя, и, если партия того требует, если для нее это нужно или важно, актом воли сумеем в 24 часа выкинуть из мозга идеи, с которыми носились годами. Вам это абсолютно непонятно, вы не в состоянии выйти из вашего узенького «я» и подчиниться суровой дисциплине коллектива. А настоящий большевик это может сделать. Личность его не замкнута пределами «я», а расплывается в коллективе, именуемом партией».
Пятаков утверждает, пишет Ивин, что он изменил взгляды, он не лжёт, а говорит правду.
«Согласие с партией не должно выражаться только во внешнем проявлении. Подавляя свои убеждения, выбрасывая их, нужно в кратчайший срок перестроиться так, чтобы внутренне, всем мозгом, всем существом быть согласным с тем или иным решением, постановлением партии. Легко ли насильственное выкидывание из головы того, что вчера ещё считал правым, а сегодня, чтобы быть в полном согласии с партией, считаю ложным? Разумеется, нет. Тем не менее, насилием над самим собою нужный результат достигается».
На приводимое тут же возражение, что партия может ошибаться и что нельзя, чтобы быть в согласии с нею, считать белое чёрным, Пятаков отвечает:
«Да, я буду считать чёрным то, что считал и что могло мне казаться белым, так как для меня нет жизни вне партии, вне согласия с нею… Чтобы быть в партии, участвовать в её рядах в грядущих мировых событиях — я должен отдать ей без остатка самого себя, слиться с нею, чтобы во мне не было ни одной частицы, не принадлежащей партии, с нею не согласованной. И еще раз скажу, если партия для её побед, для осуществления ее целей потребует белое считать чёрным, я это приму и сделаю это моим убеждением» (Ивин А. А. Введение в философию истории. М.: ВЛАДОС, 1997. С. 65-66. См. этот же материал в книге И. Шафаревича «Социализм как явление мировой истории» (в сб.: Шафаревич И. Р. Есть ли у России будущее? М.: Советский писатель, 1991. С. 278-279).
«…за год до… расстрела, — пишет далее Ивин, — (Пятаков просит) …предоставить ему «любую форму реабилитации» и, в частности, внесённое им от себя предложение «разрешить ему лично расстрелять всех приговорённых к расстрелу по процессу, в том числе и свою бывшую жену».
Этот пример очень точно — и страшно — иллюстрирует русского человека, попавшего в тиски не системы, но собственных убеждений. Не прав будет тот «аналитик» или «исследователь», что заявит здесь о неизлечимой русской лжи. Лжи нет и в помине. Мы наблюдаем явление чистой правды. Дошедшей до абсурда, почти до отрицания личности, — но рождённой всё же от убеждения, от идеи (скорее, от субъективного идеализма), а не от желания солгать или спасти свою жизнь. Тот, кто возвращался из-за границы в Советский Союз, знал, на что шёл. Кстати, Оруэлл, создавая свой антиутопический роман, изображал в нём будущее не СССР, а США.
Хотя, конечно, иностранцы, знакомые с народной культурой, могут судить о национальном характере по анекдотам. Канадец может объявить весь народ лживым, услышав анекдот про Петьку и Василия Ивановича (которые, разумеется, в его понимании предстанут в образах тех национальных героев, кому русские бросятся истово подражать).
Перескажу один анекдот.
Как-то встретил Петька Чапаева на вокзале. Тот вышел из лондонского поезда — в смокинге, при саквояже из крокодиловой кожи, с тросточкой слоновой кости. Кебмен привёз обоих в роскошный отель. Петька начинает распаковывать вещи Василия Ивановича, глянь — а в саквояже фунты стерлингов: много, целые пачки.
«Откуда столько денег, Василий Иванович?» — «В карты выиграл, — говорит в ответ Чапай. — Прихожу в казино, сел в «очко» играть. Господин напротив с тремя картами вдруг говорит: «Двадцать одно!» — Что делать?.. Я — ему: «Ну-ка, покажи карты!» — Он отвечает: «Мы тут все джентльмены, верим на слово!» — Понял я его. А раз такое дело, мне масть и пошла…»
Или вот анекдот про отношение русского мужчины к женщине — точнее, к жене.
Встретились однажды американка, француженка и русская. Американка говорит: «Я своему мужу после свадьбы заявила: «Я тебе готовить не буду!» День мужа нет, второй. На третий приносит он домой микроволновку — и сам готовит. Красота!»
Француженка рассказывает свою историю: «Я тоже своему сказала, что стирать ему не стану. День его нет, второй. Наконец, на третий день притаскивает он домой стиральную машину — и стирать начинает. Здорово, а?»
Тут вступает в разговор русская: «И я своему сказала, что ни готовить, ни стирать, ни убирать — не буду. День его не вижу, второй, третий… На четвёртый правый глаз стал немного видеть…»
По подобным анекдотам, а также пословицам и сказкам, можно сделать вывод не только о русской лживости и жестокости, но и о природной лени. Об этом писали и говорили со сцены столько раз, что рассматривать этот подвид русофобии смысла нет. Достаточно привести одну поговорку: «Дурака работа любит». И ответить ей другой поговоркой: «Терпение и труд всё перетрут».
Беда западного «аналитика», зациклившегося на русофобии, в том, что одну часть поговорок он знает, а вторую — нет. Вопрос тут лишь в том, желает он судить однобоко, или всё же готов принять цельную картину. Которая к тому же вырисовывается отнюдь не только из пословиц и тем паче анекдотов.
Из сетевого дневника русской эмигрантки становится вполне понятно, что, к примеру, рядовые американцы вовсе не брызжут злобой в адрес русских. Lola Getty, бывшая россиянка, а ныне жительница Калифорнии, пишет, что американцы думают о русских женщинах как о красавицах, вынужденных быть «невестами по каталогу».
Русский характер в Америке считается воинственным и несколько угрюмым: «…чуть что, сразу в драку». Также американцы находят, что русские люди всегда ждут подвоха и оттого никак не могут расслабиться. Наконец, русские пьют водку, иногда заедая её икрой.
Это, пожалуй, квинтэссенция бытового, довольно нейтрального, мнения американцев о русском характере.
«…впечатление о русских у американцев не то чтобы положительное, но какое-то нейтральное и даже старомодное, как будто «железный занавес» упал не 20 лет назад, а два года, — пишет Лола. — И знают они по-прежнему очень и очень мало…»
Вот это «очень мало» — ключевое. Лишь бы эту малость признавали!
В заключение надо заметить, что многие иностранцы, знакомые с русскими людьми, знающие русский язык, изучавшие русскую культуру, не позволяют себе выпадов о «лжи», «вечном беспробудном пьянстве» или «исторической жестокости».
Китаец Сун Яньвэй (Даляньский политехнический университет), изучивший работы Соловьёва, Верещагина, Даля и других авторов, в том числе современных, выделил типичные положительные черты характера русского народа.
На первое место он поставил трудолюбие и одарённость. По мнению китайца, русский народ — это большой труженик, он обогатил мир великими достижениями культуры. Пословицы и поговорки на эту тему? Пожалуйста: «Счастье и труд рядом живут», «Без труда не вытащишь и рыбку из пруда» и другие. Причём русский народ очень ценит труд: «Золото познаётся в огне, а человек в труде», «Талант без труда не стоит и гроша». Русские доходят до трудоголизма: «Скучен день до вечера, коли делать нечего», «Без дела жить — только небо коптить». Зависть русским труженикам чужда: «Не пеняй на соседа, когда спишь до обеда».
На втором месте среди глубинных свойств русского народа — свободолюбие. История России есть летопись борьбы народа за свободу и независимость. Русскому сердцу ближе слово «воля», говорит китайский автор. Оно понимается как независимость, свобода в проявлении чувств и в совершении поступков. Это не свобода как осознанная необходимость, т. е. возможность проявления человеком своей воли на основе осознания закона.
Русскому народу присущи сила воли, мужество и смелость. Обладая свободолюбивым характером, этот народ одерживал победы над захватчиками. Добивался он и больших успехов в мирном строительстве.
Останавливается товарищ Сун Яньвэй и на таком качестве, как доброта. Он приводит целый список: гуманность, склонность к покаянию, сердечность, душевная мягкость.
За добротой следуют терпение и стойкость. Русские, по мнению автора, обладают безграничным терпением, удивительной способностью переносить трудности и лишения. Это одна из самых характерных особенностей русского народа, ставшая «легендарной».
Иностранец не мог пройти мимо таких черт, как гостеприимство, щедрость и широта натуры русских людей. «Хоть не богат, а гостям рад», «Коли есть что в печи, всё на стол мечи!»
Наконец, в отличие от многих запальчивых критиков русского сердца, как с Востока, так и с Запада, китаец рассказывает о русской отзывчивости. Он говорит, что отзывчивость и умение понимать другого человека, способность интегрироваться с культурой других народов — одна из отличительных черт русских людей. Именно этническая терпимость наряду с исключительной способностью к сопереживанию и пониманию других народов позволили русской нации создать невиданную империю. Сун Яньвэй повторяет за Соловьёвым: «…истинное единство народов есть не однородность, а всенародность…»
Вероятно, последнее много легче понять восточному человеку, нежели западному. Запад, особенно США, нивелирует человека до ограниченного потребительского механизма, одновременно переваривая его в плавильном котле наций. Распространяя огнём и мечом так называемую демократию по всей планете, жители Запада гребут всех под одну гребёнку, добиваясь той самой «однородности», Соловьёву не симпатичной. Вместо народа — электорат, вместо воли и характера — конституция и декларация, вместо правды — закон, вместо дружбы — «партнёрство». Нет, мы не говорим, что это в корне плохо и что на Западе все сплошь лжецы и носители двойных стандартов. Мы говорим: мы это не очень понимаем. И нам это не очень нравится. Более того, мы заявляем: оно ваше, и нам оно не нужно. Оставьте его себе.
Нельзя научить одну цивилизацию стать другой, основываясь на принципе: эти люди не такие, как мы, и нужно их переделать, внушить им наши, «истинные» ценности, невзирая на то, что они эти ценности не приемлют — то ли в силу отсталости, то ли в силу природной глупости или лени. Ибо то, что философ Фукуяма объявил в 1992 году «концом истории», сегодня больше похоже на начало новой эры, в которой западной демократии с её агрессивным геополитическим тезисом «начальник всегда прав» места попросту не найдётся.
Информация