Гуманисты и реформаторы Западной Европы: архитекторы цивилизации Запада
Жан Кальвин, Джон Уиклиф, Эразм Роттердамский, Мартин Лютер
В конце XV – начале XVI века размеренное и «неторопливое» развитие европейской цивилизации вдруг резко ускорилось. На протяжении жизни всего одного поколения устарели казавшиеся незыблемыми фундаментальные труды по астрономии, геометрии, географии и медицине. В 1486 году Бартоломеу Диас открыл мыс Доброй надежды и вышел в Индийский океан. В 1492 году Колумб «открыл Америку», но достиг лишь некоторых островов. Через 5 лет – в 1497 году Себастьян Кабот доплыл до Лабрадора – и это была уже земля Американского континента.
Затем Васко да Гама открыл путь в настоящую Индию. 20 сентября 1519 года в путешествие отправились пять кораблей Магеллана, 6 сентября 1521 года, совершив первое в мире кругосветное плавание, вернулся лишь один из них, однако груз в его трюмах полностью окупил все расходы.
В это же время Коперник, разработав гелиоцентрическую систему, заставил Землю вращаться вокруг Солнца. В Италии творили такие мастера, как Рафаэль Санти, Микеланджело и Леонардо да Винчи. И во все слои общества в это время проникает и стремительно распространяется новая система взглядов, признающая ценность человека как личности – гуманизм.
Первые гуманисты появились в Италии, точнее – во Флоренции, которая была отдельным государством. Таковыми традиционно называют Франческо Петрарку, его друзей и учеников.
Петрарка на портрете работы Андреа дель Кастаньо, фреска виллы Кардуччо
Другим видным флорентийским гуманистом того времени был небезызвестный Джованни Боккаччо.
Бокаччо на портрете Андреа дель Кастаньо, фреска виллы Кардуччо
Надо сразу отметить, что понятия «гуманист» и «гуманный человек» – не тождественны и не являются синонимами. И потому герой романа Валерия Брюсова «Огненный ангел» нисколько не доверяет гуманисту графу Веллену:
«Подчиняясь прихоти жизненного течения, влекшего меня извилистой рекой мимо островов и мелей, вдруг превратился из спутника сомнительного чародея в писца у сомнительного гуманиста».
И его недоверие вполне понятно и объяснимо, ведь гуманист в те времена – это просто человек, придерживающийся особой системы взглядов, как, например, кальвинист, катар или агностик. Католики, протестанты, гуманисты или атеисты с одинаковой степенью вероятностью могли оказаться людьми добрыми либо жестокими, честными либо нечистыми на руку, склонными выслушивать чужую точку зрения или нетерпимыми фанатиками.
Реальная жизнь при этом полностью отрицает знаменитый тезис Достоевского (на самом деле – Лактанция, римского богослова III–IV вв.), согласно которому «если Бога нет, всё позволено». Безбожники и атеисты, как мы знаем, даже и не думают превращаться в стадо каких-то неуправляемых зверей, а немедленно создают собственные этические системы, например, тот же «Моральный кодекс строителя коммунизма».
Сторонники объявленного антисистемным и деструктивным учения катаров не только не разорили и не довели до упадка контролируемый ими юг Франции (Лангедок, Прованс, Аквитанию и Тулузу), а напротив, превратили его в самую передовую, богатую и культурную область Европы. Всевозможные зверства характерны порой как раз для фанатичных сторонников традиционных религий, а также групп людей, решивших, что именно они поклоняются Господу Богу единственно верным способом.
Победившие христиане в своих гонениях на язычников и иноверцев значительно превзошли римских императоров – достаточно вспомнить геноцид катаров, жестокие репрессии против вальденсов, крестовые походы в Прибалтику и Палестину. Протестанты в своих гонениях на еретиков и «ведьм» оказались гораздо более жестокими, нежели итальянские или испанские инквизиторы. Что касается превращения людей в животных, здесь никто не смог превзойти анабаптистов Мюнстерской коммуны, где
«лица христиан расцвели. Все на базаре пророчествовали – даже дети 7 лет. Женщины делали удивительные прыжки».
После массовых убийств инакомыслящих (внутренние органы которых порой съедались фанатиками), женщин в Мюнстере оказалось примерно в три раза больше, чем мужчин, и был издан закон, согласно которому все женщины детородного возраста были обязаны иметь мужа. После этого начался дележ незамужних женщин, сопровождавшийся многочисленными изнасилованиями и самоубийствами несчастных девушек и женщин. Непокорных дам публично казнили на городской площади.
На этой гравюре мы видим Иоганна Лейденского – «апостола», «пророка» и вождя анабаптистов Мюнстера, который казнит женщину, отказавшуюся стать его 17-й женой. Остальные жены Иоганна в это время стояли рядом и пели церковные гимны:
Отметим, что в общей сложности у Иоганна Лейденского оказалось 18 жен.
Но вернемся к первым гуманистам Европы и увидим, что они вовсе не желали блага для всего человечества или отдельных людей. Они хотели лишь возможности безнаказанного вольнодумства – свободы мысли и чувств.
Об упоминавшемся выше гуманисте графе Веллене Брюсов в своем романе пишет, что тот «любил похваляться крайним своим неверием».
Гуманизм Петрарки и его последователей в разных странах – не защита прав человека, а фронда, борьба с официозной религиозной философией, желание изучать не всемогущего, всеведущего и, в общем-то, принципиально непостижимого Бога, а человека. Причем человека умозрительного и идеального – такого, каким он не является, а должен быть. В этом отношении они шли в другом направлении, чем, например, кальвинисты.
Католики и православные христиане открыто называют себя Божьими рабами, но при этом оставляют человеку свободу выбора света или тьмы, и заявляют, что грехи можно искупить добрыми делами.
Лютеране решили, что спасение человека достигается его верой в искупительную жертву Христа (оправдание верой) без посредничества церкви. А кальвинисты лишили себя возможности выбора. Они объявили, что Всеведущий и Всемогущий Бог предопределил судьбу каждого человека с самого момента его рождения, и ее нельзя изменить, но можно получить свидетельство собственной богоизбранности. Если честным путем человек добился успеха в какой-то сфере – он от рождения благословлен Господом. Если же, несмотря на все старания, человек остается бедным – значит, он неугоден Богу и от рождения проклят им. На этом положении основана знаменитая протестантская трудовая этика.
А вот гуманисты качнулись в другую сторону – не отрицая существования Бога, они в центре мира поставили именно человека. И потому гуманизм в исконном значении этого слово близок к понятию антропоцентризма – в отличие от теоцентризма традиционных религий – не только христианства, но также ислама, иудаизма.
Таким образом, гуманисты стали верить не только в Бога, но и в человека, который сам способен вершить свою судьбу, а главным смыслом его существования было объявлено стремление к реализации способностей, которыми каждого наделяет Бог. Эразм Роттердамский утверждал:
«Нет ничего, на что не был бы способен человек».
И Лютер упрекал «князя гуманистов» в том, что «человеческие дела значат для него больше, чем божеские».
Гуманисты объявили и о значимости красоты человека – физической и духовной. Появилось стремление к реалистичному изображению людей и природы, а затем – и желание внести обыденные реалистические детали в религиозные сюжеты. Были заново открыты многие приемы (например, законы перспективы), тщательно изучались произведения античных авторов, стало обязательным и модным подражание классическим канонам.
Так появилось искусство Ренессанса. Считается, что первые изображения людей с трехмерными формами принадлежат кисти Джотто (это еще мастер Проторенессанса). Речь идет о фресках открывшейся в 1305 году Капеллы Скровеньи в Падуе (Капелла дель Арена). Самая известная из них – «Поцелуй Иуды». А ниже вы видите фреску Джотто «Представление (младенца Христа) в храме»:
Сравните ее, например, с фреской неизвестного итальянского художника XIII века «Пожертвование Константина», которую можно увидеть в римском монастыре Санти Кватро Коронати:
В Англии, а затем и по всей Европе очень популярны стали идеи профессора семинарии Оксфордского университета Джона Уиклифа (годы жизни: 1320 либо 1324 – 1384), выступавшего за возврат к исконным христианским добродетелям. Об этом можно прочитать даже в фэнтезийном романе А. Сапковского «Башня шутов»:
«Ляхи, немцы, весь народ –
Коль сомненье вас берет,
Знайте: как волну прилив,
Правду вам несет Виклиф».
Коль сомненье вас берет,
Знайте: как волну прилив,
Правду вам несет Виклиф».
Уиклифа часто называют «Вечерней звездой схоластики» и «Утренней звездой Реформации».
Wycliffe by Thomas Kirkby
Именно гуманисты посеяли семена, из которых взросло потом движение Реформации. Среди гуманистов конца XV – начала и середины XVI столетия особенно выделялся голландец Герхард Герхардс, более известный как Эразм Роттердамский (годы жизни: 1466–1536) – его даже называли «князем гуманистов».
Эразм Роттердамский на портрете Гольбейна
Внебрачный сын священника, казалось, был обречён на пожизненное прозябание в каком-нибудь монастыре. Однако способности этого голландца оказались столь велики, что на какое-то время он стал духовным лидером образованных людей всей Европы, и к его мнению прислушивались даже короли и принцы крови. По словам Стефана Цвейга, Эразм Роттердамский:
«подавая свои мысли... в «безобидной» литературно-гуманистической «упаковке»... смог контрабандой внести в монастыри и дворцы владетельных особ всю взрывчатку Реформации».
При этом Эразм Роттердамский вовсе не был борцом и трибуном, а на упреки в отсутствии смелости заявлял:
«Если бы я был швейцарцем-ландскнехтом, это был бы тяжёлый упрёк. Но я – учёный, и мне для моей работы нужен покой».
Он писал:
«По мере моих сил я стараюсь остаться нейтральным, чтобы иметь возможность лучше способствовать расцветающим наукам, и думаю, что, разумно пользуясь сдержанностью, можно достичь большего, чем горячим вмешательством».
А также:
«Не у каждого достанет сил быть мучеником, и у меня есть основания опасаться, что в случае бунта я поступлю, как апостол Пётр».
В результате Эразма обвиняли и в предательстве дела Реформации, и в пропаганде «протестантской заразы». Лувен он вынужден был покинуть потому, что тот оказался «слишком католическим», а из Базеля ему пришлось бежать, потому что им заинтересовались протестантские власти этого города.
Со стороны протестантов главным противником и критиком Эразма Роттердамского стал Мартин Лютер. Кстати, именно Эразм сказал, что
«Лютер ухватил Папу за тиару, а монахов – за брюхо».
Современники называли Лютера «отцом исступлений», и даже его друг Буцер говорил о нем:
«Трудно описать, какое ужасное отвращение я испытываю, когда я думаю о бешенстве, закипающем в этом человеке, едва ему приходится иметь дело с противником».
А сам Лютер говорил, что, поскольку «Бог – воитель», то и «человек, а особенно христианин, должен быть воином». Более того, он утверждал, что
«ради лучшего, ради церкви не следует бояться доброй крепкой лжи».
Лукас Кранах Старший. Портрет Мартина Лютера
Эразм Роттердамский в свою очередь писал о Лютере лидеру швейцарских протестантов Ульриху Цвингли:
«Всему, что он требует, я учил сам, но не в тех предельно крайних выражениях и, не требуя столь горячих, стремительных действий... Он многое и прекрасно и убедительно осуждал, но как хорошо было бы, если б делал он это более сдержанно… Мне кажется, что умеренностью можно достичь большего, чем неистовством. Именно так Христос покорил мир».
Кстати, Цвингли сравнивал Лютера с Аяксом, не желавшим ничего знать, кроме битв, а Эразма Роттердамского – с Одиссеем, лишь случайно оказавшимся на поле боя.
Ульрих Цвингли, швейцарский гуманист и реформатор, на портрете работы Г. Аспера, 1531 г.
Иерархи Католической церкви сами подыгрывали гуманистам и лидерам Реформации, поскольку отнюдь не отличались благочестием. Ещё в XIV веке Петрарка писал: «Достаточно увидеть Рим, чтобы потерять веру», а Лоренцо Медичи (Великолепный) в XV веке называл этот город «отхожим местом, объединяющим все пороки».
Мощный импульс Реформации дало изобретение книгопечатания в 1445 году. До той поры книги были чрезвычайно дороги, иметь хоть несколько могли позволить себе лишь аристократы и богатые монастыри. Даже грамотные миряне должны были узнавать о божественных заповедях или жизни и деяниях Христа лишь от служителей Церкви и только в их трактовке.
Теперь же стали не просто массово издавать Библию, но и переводить ее на местные языки. И уже нельзя было, подобно римскому папе Бонифацию VIII (понтификат 1294–1303 гг.), утверждать, что «половая связь с мальчиками не более греховна, чем потирание ладоней». Любой желающий мог теперь прочитать:
«Если кто ляжет с мужчиной, как с женщиной, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них».
(Библия, Левит 20:13).
«Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники».
(Первое Послание апостола Павла к коринфянам 6:9–10).
Пришлось папе римскому Павлу IV в 1559 году издавать «Индекс запрещенных книг», в который вошли 30 переводов Библии и 11 переводов Нового Завета.
Виктор Гюго с полным правом писал:
«До книгопечатания реформация была лишь расколом, книгопечатание превратило её в революцию».
Требование дешёвой церкви находило широкий отклик в среде небогатых дворян, горожан и крестьян, а призывы к изъятию церковных земель и ограничению власти римского папы пришлись по душе монархам Европы.
Однако скоро и Лютер перестал успевать за движением народной Реформации. Одним из ее вождей был немецкий рыцарь Ульрих фон Гуттен, которому Эразм Роттердамский предрекал славу нового Лукиана. Римского папу Юлия II Ульрих называл «мелочным торговцем, продающим небо в розницу» (указание на индульгенции) и писал:
«Я жалуюсь и обвиняю,
Я правду говорить желаю
И обнаружить тот недуг,
Под коим страждем мы от мук
И вся немецкая страна
Жестоко отягощена...
Кому же правда дорога,
Тот в церкви наживёт врага.
Коль ей он станет докучать,
Его заставят замолчать.
Попы вмешаются – и вмиг
Он станет злейший еретик.
И всем урок в его судьбе.
Господь, я призову к тебе!
Открой же нации – зачем
Так слишком милостив
Ты к тем,
Кто о Божественности пишет,
А сам лишь страстью к деньгам дышит,
Клянётся именем Твоим,
А сам лишь дьяволом храним.
Ко всем, кто под покровом ряс
В безмерном плутовстве погряз,
Себя священником зовёт,
А сам мошенником слывёт».
Я правду говорить желаю
И обнаружить тот недуг,
Под коим страждем мы от мук
И вся немецкая страна
Жестоко отягощена...
Кому же правда дорога,
Тот в церкви наживёт врага.
Коль ей он станет докучать,
Его заставят замолчать.
Попы вмешаются – и вмиг
Он станет злейший еретик.
И всем урок в его судьбе.
Господь, я призову к тебе!
Открой же нации – зачем
Так слишком милостив
Ты к тем,
Кто о Божественности пишет,
А сам лишь страстью к деньгам дышит,
Клянётся именем Твоим,
А сам лишь дьяволом храним.
Ко всем, кто под покровом ряс
В безмерном плутовстве погряз,
Себя священником зовёт,
А сам мошенником слывёт».
Ulrich von Hutten by Erhard Schön, около 1552 г.
Кстати, по поводу мошенничества священников: ещё Ян Гус задолго до Гуттена говорил в своих проповедях:
«Даже последний грошик, который прячет бедная старуха, умеет вытянуть недостойный церковнослужитель. Как же не сказать, что он хитрее и злее вора».
Ульрих фон Гуттен стал одним из руководителей рыцарского восстания («восстания офицеров без солдат») в Германии в 1522–1523 гг., был изгнан из страны и умер в Цюрихе в возрасте 35 лет.
А затем восстали немецкие крестьяне, ещё помнившие времена «Башмака» и желавшие кроме свободы совести ещё и личной свободы: они называли Лютера «новым папским софистом, архиязычником и отпетым негодяем», «другом Антихриста» и «надменным куском мяса из Виттенберга». Немецкий проповедник Томас Мюнцер записал:
«Смотрите, главная причина ростовщичества, воровства и разбоя – наши господа и князья. Они захватывают себе что вздумается: рыбу в воде, птицу в воздухе, растения на земле – всё должно принадлежать им. И после этого они распространяют среди бедняков заповеди Божьи и говорят: Бог повелел – не укради! Но для себя они этот запрет не считают обязательным. Господа сами виноваты, что бедный человек становится их врагом».
Thomas Müntzer by Christoph van Sichem
Стефан Цвейг, кстати, сравнивал данную ситуацию с революцией во Франции: Эразма Роттердамского, его друзей и сторонников он уподоблял жирондистам, Лютера – Робеспьеру, а Томаса Мюнцера и его последователей – маратистам.
Лютер без колебаний встал на сторону аристократов, заявив:
«Кто погибнет на стороне князя – будет блаженным мучеником, кто погибнет на другой стороне – попадёт к чёрту в лапы. Поэтому всякий, кто может, должен их (крестьян) бить, душить, колоть тайно и явно...»
Позже он не раз говорил:
«Я, Мартин Лютер, перебил всех восставших крестьян, ибо я приказал всех их убить: вся их кровь на мне».
Лидером протестантской Женевы оказался Жан Кальвин – выпускник Парижской коллегии Монтегю, в которой учились Эразм Роттердамский и основатель ордена иезуитов Игнатий Лойола. Власть он получил достаточно случайно и неожиданно для себя. Однако использовал её он с эффективностью, которую от кабинетного учёного никто даже и не ожидал.
Жан (Гуго) Кальвин на портрете неизвестного художника XVII века
В Швейцарию Кальвину пришлось бежать из Франции. В Женеве, куда он прибыл, как раз победили реформаторы во главе с проповедником Фарелем, о котором Эразм Роттердамский сказал:
«Никогда не приходилось мне встречаться с более надменным и бессовестным человеком».
Скромный и аскетичный эмигрант Кальвин, который спал 3–4 часа в сутки, а пищу принимал всего один раз в день, понравился Фарелю. Он решил дать ему официальную должность толкователя Священного Писания – Кальвин рьяно взялся за работу, утверждая:
«Их (проповедников) предназначение быть управляющими душ человеческих... они могут всё... они вправе приказывать всем – от самых высших до самых низших... обвинять и уничтожать противящихся».
Составив собственный катехизис Евангелического учения, он под угрозой изгнания заставил граждан присягнуть в том, что в своей жизни они будут неукоснительно следовать 120 пунктам, изложенным в нём. Так демократическая Женева превратилась в теократическую республику, где любой несогласный с официальной догмой человек немедленно объявлялся государственным преступником и бунтовщиком.
В Женеве были запрещены театр, рисование картин, музыка, танцы и любые игры, отменены все религиозные праздники (в том числе Рождество и Пасха), не признавались христианские таинства, был введён запрет на выезд за границу без разрешения властей. Недостижимый и непостижимый Бог требовал от своего народа не любви, а послушания, приказывал трудиться (чтобы стать участником исполнения своего, понятного ему одному замысла) и запрещал тратить заработанные деньги.
В любой дом и в любое время теперь мог придти пастор, чтобы проверить, знают ли хозяева содержание последней проповеди Кальвина, не слишком ли короткие юбки у женщин и нет ли в доме сладостей. А дети регулярно и с большим удовольствием доносили на недостаточно благочестивых родителей.
Кстати, еще до рождения Жана Кальвина (в 1494–1498 гг.) в веселой итальянской Флоренции – на родине гуманизма (!), очень похожие порядки установил убежденный католик – доминиканец Джироламо Савонарола.
Джироламо Савонарола на портрете работы Моретто да Брешиа
Королем и синьором Флоренции был объявлен Иисус Христос, отряды фанатиков, называющих себя священной полицией, и экзальтированных детей («невинных агнцев») врывались в дома, чтобы проследить, как их обитатели соблюдают Господни Заповеди. С собой они забирали суетные предметы – игральные карты, кости, шахматы, светские книги, духи, румяна, парики, музыкальные инструменты, которые потом сжигалось на кострах тщеславия. Несколько своих картин на такой костер отнес Сандро Ботичелли.
Можно сделать заключение, что религиозные и политические убеждения харизматичных лидеров не имеют никакого значения: при достаточном заряде пассионарности, оказавшись в нужное время в нужном месте, они одинаково легко берут под контроль обывателей, будучи при этом хоть католиками, хоть протестантами, хоть атеистами.
Но вернемся к Жану Кальвину.
Жестоко ограничивая индивидуальную свободу, он объявил о праве на борьбу с «нечестивой властью» – и тем самым породил идею свободы политической.
Со временем протестантские страны стали самыми терпимыми государствами мира, но вначале Европа свалилась в бесконечную череду религиозных войн – и внутренних, и внешних. При этом лидеры протестантов прекрасно понимали, на что толкают своих сторонников. Тот же Ульрих фон Гуттен сообщал:
«Да, знаю я, сомнений нет,
Что причинит и боль и вред
Лекарство от жестоких бед.
Но пусть свершится, как должно,
А медлить далее грешно.
Чтоб тело сохранить нетленным,
Пора отсечь больные члены!»
Что причинит и боль и вред
Лекарство от жестоких бед.
Но пусть свершится, как должно,
А медлить далее грешно.
Чтоб тело сохранить нетленным,
Пора отсечь больные члены!»
Однако мы отвлеклись, давайте снова обратимся к Кальвину. Оценивая влияние его учения на историю человечества, католик Стефан Цвейг писал:
«Всюду, где хотя бы на короткий отрезок времени женевская церковь смогла осуществить свой нравственно-религиозный диктат, у нации выработался особый тип человека... безупречно выполняющего свой долг, жизнь сведена к холодному трезвому образцу...
Великолепное, суровое, жестокое, не боящееся никаких лишений поколение мореплавателей и колонистов, захватившее и населившее новые континенты сначала для Голландии, потом для Англии – это поколение в основном пуританского происхождения; и это же духовное начало определило американский характер...
Но каким бы это было кошмаром, если б и Кальвин, и де Без (преемник протестантского диктатора Женевы), и Джон Нокс (лидер протестантов Шотландии, противник Марии Стюарт) завоевали бы для своего вероучения весь мир!..
Как выкорчевывали бы они, уничтожали бы ради сухого единообразия все социальные и национальные контрасты, создавшие в истории культуры империю Запада именно своей чувственной пестротой, как подавляли бы они на великое опьянение творчеством своим ужасным, скрупулезным порядком!»
Великолепное, суровое, жестокое, не боящееся никаких лишений поколение мореплавателей и колонистов, захватившее и населившее новые континенты сначала для Голландии, потом для Англии – это поколение в основном пуританского происхождения; и это же духовное начало определило американский характер...
Но каким бы это было кошмаром, если б и Кальвин, и де Без (преемник протестантского диктатора Женевы), и Джон Нокс (лидер протестантов Шотландии, противник Марии Стюарт) завоевали бы для своего вероучения весь мир!..
Как выкорчевывали бы они, уничтожали бы ради сухого единообразия все социальные и национальные контрасты, создавшие в истории культуры империю Запада именно своей чувственной пестротой, как подавляли бы они на великое опьянение творчеством своим ужасным, скрупулезным порядком!»
Преемник Кальвина – упоминавшийся выше Теодор де Без, превзошёл своего учителя, он считал:
«Лучше иметь тирана, пусть даже самого свирепого, чем разрешить каждому действовать по своему разумению».
И вот именно последователи и ученики гуманистов – реформаторы Церкви – люди жестокие и одинаково суровые к себе и другим, оказали огромное влияние на развитие великой цивилизации Запада.
Увы, сейчас все их усилия пошли прахом. Потомки и непримиримых протестантов, и фанатичных в своей вере католиков отвергают основные принципы христианства, гордятся прямо осуждаемыми в Библии пороками и стесняются неполиткорректных строк своих священных книг.
Информация