На пути к технократическому тоталитаризму
Зачастую слово «тоталитаризм» ассоциируется с тремя политическими режимами XX века – гитлеровской Германией, сталинским СССР и Италией Муссолини. При этом сама концепция тоталитаризма до сих пор вызывает споры среди историков, поскольку существует несколько определений данного понятия. В самых общих чертах под тоталитаризмом понимается тотальный контроль государства над всеми сферами жизни, т. е. одностороннее регламентирование всей политической, общественной и духовной сферы, наличие единственной массовой партии с фундаменталистской политической концепцией и во главе с харизматичным лидером.
Итальянский историк Эмилио Джентиле писал, что «тоталитарный режим – это лаборатория, в которой ведется эксперимент по осуществлению антропологической революции с целью создания нового типа человека» [3]. То есть основополагающей чертой тоталитаризма была политическая идеология, которая ставила своей целью воспитание «нового человека».
Некоторые считают, что тоталитаризм как политический феномен исчез с гибелью тоталитарных государств, потому что тоталитаризм всегда был связан с какой-то идеологией. В современном же мире постмодерна, для которого характера деидеологизация, релятивизация ценностей, «прогрессивное» переосмысление истории и т. д. не то что отсутствует какая-то идеология, но в принципе стоит проблема с идейным наполнением политического.
В условиях доминирования материализма (выраженного в том числе в сугубо экономическом мышлении), механистической картины мира, рационализации сознания, убежденности в том, что не существует абсолютных ценностей, при атомизации общества, любая идейность воспринимается с подозрением.
Возможно ли в таких условиях установление тоталитаризма?
Да, возможно. И этот тоталитаризм, претерпевший существенные трансформации, будет лишь в некоторых чертах похож на тоталитаризм прошлого. Этот новый тоталитаризм напрямую связан с научно-техническим прогрессом.
Научно-технический прогресс и тотальный контроль
Научно-технический прогресс существенно повлиял на взаимоотношения индивида, общества и государства, поскольку с развитием цифровых технологий у государства появились новые масштабные возможности по идеологическому воздействию на население для реализации своей политики.
Тоталитаризм как попытка установления тотального контроля за населением, стал возможен лишь в результате научно-технического прогресса, и прежде всего с распространением средств массовых коммуникаций: прессы, телеграфа, радио и телевидения. С развитием этих технологий возможности для контроля над сознанием и поведением граждан увеличились. Сейчас технические возможности позволяют установить более тотальный контроль над населением, чем в «эпоху тоталитаризма».
Как отмечают исследователи, «глобальная информатизация и компьютеризация общества делают технически возможными не только систематическую идеологическую индоктринацию, тотальное «промывание мозгов», но и управление индивидуальным и групповым, массовым сознанием и поведением» [4].
Первопроходцем по части установления современной «цифровой диктатуры» или «цифрового тоталитаризма» можно назвать Китай, который создал систему социального доверия или систему социального кредита (ССК) (в англ. варианте Social Credit Score или SCS), определяющую лояльность каждого китайца к существующей власти и проводимому курсу правящей партии, реализовав оруэлловскую антиутопию на практике.
Задача платформы ССК-SCS заключается в создании персональной электронной папки на каждого китайца с многочисленными файлами, содержащими всю информацию о человеке с самого рождения по всем этапам и событиям его жизненного пути, увлечениям и видам деловой и иной активности. Сбор тотальной повседневной информации о человеке ведет к установлению всеохватывающего абсолютного контроля над населением, потере свободы и невозможности независимых действий [2].
Основные принципы и правила системы ССК были сформулированы идеологами правящей партии, и за их соблюдение или нарушение человека соответственно поощряют, начисляя баллы, или наказывают, снимая баллы [2]. Таким образом общество разделяется на благонадежных (тех, у кого высокий рейтинг), получающих привилегии, и неблагонадежных (тех, у кого низкий рейтинг), которые обречены на маргинальное существование.
В последнее время Европа движется в том же направлении, поскольку там политкорректность наряду с мультикультурализмом не только стала активным инструментом политики, но и приобрела явные тоталитарные черты – те, кто не поддерживает леволиберальную повестку, немедленно объявляются маргиналами и подвергаются травле и политическому преследованию.
Однако, несмотря на удушение свобод, какое-то время казалось, что до Китая Западу еще далеко. Мало кто мог поверить, что Европа способна быстро трансформироваться в диктатуру, но именно это и произошло в период пандемии коронавируса. Она отчетливо продемонстрировала, какую форму могут приобретать варианты массового контроля за населением.
Это хорошо описал профессор психологии Маттиас Десмет в своей книге «Психология тоталитаризма»:
«Мы стали свидетелями того, как почти каждая страна на земле внезапно последовала примеру Китая и фактически отправила большое количество людей под домашний арест. Эта ситуация была описана термином «карантин». Наступила жуткая тишина. Небо без самолетов, транспортные магистрали без машин… На этом все не закончилось.
Вместо политиков на экранах появились вирусологи, которые заявили, что обладают точной «научной информацией». При этом в своем статистическом анализе и графических представлениях они допускали ошибки, которые было бы нелегко совершить даже «обычным» людям. Дошло до того, что они включили в свою статистику смертей от COVID-19 даже людей, которые умерли от сердечных приступов» [1].
Вместо политиков на экранах появились вирусологи, которые заявили, что обладают точной «научной информацией». При этом в своем статистическом анализе и графических представлениях они допускали ошибки, которые было бы нелегко совершить даже «обычным» людям. Дошло до того, что они включили в свою статистику смертей от COVID-19 даже людей, которые умерли от сердечных приступов» [1].
Действительно то, как быстро преобразились общества во многих государствах – тотальный контроль за перемещением населения, введение комендантского часа и т. д. – демонстрирует как легко любое государство (даже формально демократическое) может трансформироваться в диктатуру, чему в значительной степени способствовали современные технологии.
По мнению Маттиаса Десмета, вера во всевластие механистической науки, которая сводит человека к биологическому организму и игнорирует психологические и этические аспекты человека, заставляет людей терять связь с окружающим миром и приводит к атомизации индивидуумов.
Эти доводы Десмета стоит рассмотреть подробнее.
Наука, технический прогресс и диктатура
«Тоталитаризм нельзя рассматривать просто как историческую аномалию. В конечном счете, он является логическим следствием механистического мышления и веры во всемогущество человеческой рациональности. Как таковой, тоталитаризм является характерной чертой традиции Просвещения» [1],
– пишет Десмет.
Вера во всесилие науки и научно-технического прогресса, которые должны были преобразовать человека, сыграла с людьми злую шутку, поскольку если изначальная научная практика была лишена предубеждений, направлена на понимание окружающего нас мира и была открыта для новых идей, предположений и гипотез, то впоследствии она все больше политизировалась и утрачивала присущую ей способность искать истину.
О том, как политика влияла на естественные науки, мы можем наблюдать по судьбе расоведения (во многих странах оно запрещено из-за политкорректности), споры об антропогенном характере глобального потепления и т. д. Если правящей элите государства нужно «переписать» результаты научных исследований в политических целях – оно это с радостью сделает.
Таким образом, если изначально наука была синонимом непредубежденности, образа мышления, который ставил под сомнение убеждения, то по мере своего развития она также превратилась в идеологию, систему верований и источник предрассудков. Теперь сомневаться можно только в отношении «правильных» вещей.
«В ходе этой трансформации наука стала стремиться к целям, которые отличались от ее первоначальных. Это позволяло манипулировать массами, рекламировать нужные продукты («Исследования показывают, что наше мыло лучше всего отстирывает»), распространять обман («Я верю только в статистику, которую подделал сам», Уинстон Черчилль) и клеймить позором других. Более того, «наука» стала использоваться даже для оправдания сегрегации и изоляции (запрет доступа в общественные места, если у вас нет маски и вакцинного паспорта)» [1].
По словам Маттиаса Десмета, с научно-материалистической точки зрения человеческая субъективность рассматривается как незначительный побочный продукт механических процессов.
«С этой точки зрения человечность не важна, она не существенна. Все существование человека, его стремления и вожделения, его романтические чувства, его радость и печаль, его сомнения и решения, его гнев, его удовольствие и боль, его антипатия – короче говоря, вся драма его жизни – в конечном счете может быть объяснена взаимодействием элементарных частиц в соответствии с законами механики» [1].
С этой же точки зрения следует оценивать и веру во всемогущество техники и технологий.
Например, немецкий писатель и философ Эрнст Юнгер, в отличие от Маркса и марксистов, усматривал источник отчуждения человека не в формах собственности на средства производства, но в самой технической организации, в которую человек оказывается функционально вовлеченным. В этом смысле социализм и капитализм принципиально ничем друг от друга не отличаются. В вопросе о технике сторонники социализма и капитализма придерживаются одних и тех же исходных предпосылок: техника рассматривается как простое орудие человеческой деятельности [5].
Однако спор о том, в чьем распоряжении должны находиться технические орудия и какой должна быть собственность на средства производства, является, с точки зрения Юнгера, несущественным и уводящим от сути дела. Гораздо более важным представляется вопрос о том, какие изменения происходят в самом человеке, в его самопонимании, в характере его существования под влиянием процессов технизации [5].
Труд рабочего в эпоху господства машинной техники приобретает, согласно Юнгеру, всё более механический, а следовательно и отчужденный характер. Такого работника, чей труд уже не связан с его личностью, легче подчинить организации; его можно использовать в любом пункте рабочего плана.
Кроме того, не стоит забывать о том, что научно-технический прогресс ведет к автоматизации производства и к его роботизации. Автоматизация производства давно подорвала возможности рабочих отстаивать свои интересы, а с ростом роботизации экономики способности рабочей силы отстаивать свои интересы резко падают.
Технократический тоталитаризм
К концу 80-х годов теоретик контркультуры, американский социолог Теодор Роззак пришел к выводу, что, «усиливая господство элиты, новая информационная техника ставит под угрозу нашу свободу и само наше выживание» [6]. Он даже ввел термин «технократический тоталитаризм».
Действительно, технический прогресс, роботизация и тотальная цифровизация существенно повлияли на взаимоотношения индивида, общества и государства. Как уже говорилось выше, сейчас государства имеют куда большие возможности для контроля за населением, чем в эпоху тоталитарных диктатур XX века.
Это хорошо иллюстрирует пример современного Китая, где человек с пониженным рейтингом лишается возможности учиться в старших классах, продолжить обучение, получить высшее образование. Более того, по системе социального кредита (CCK) человек, попавший в черный список, не только в настоящем сам лишается многих возможностей, но лишается их и в будущем, поскольку блокирует своим детям доступ к качественному образованию, обрекая их на мизерный доход [2].
К тому же с развитием цифровых технологий человек все больше погружается в виртуальный мир и уходит от реальности, из-за чего им становится легче манипулировать. В частности, психолог Анджей Лобачжевский писал:
«Эта фаза характеризуется периодом духовного кризиса в обществе, который историческая философия связывает с исчерпанием идеологических, моральных и религиозных ценностей, которые ранее питали данное общество. Усиливается индивидуальный и социальный эгоизм».
Ныне материальное благосостояние сделалось самоцелью, а планетарное «всеобщее счастье» сведено к росту потребления, «уровня жизни» на языке калькуляторов. В нынешнем материалистическом мире нет ничего трансцендентного (в этом, кстати, нынешние капиталисты и неомарксисты очень похожи).
В этом отношении западные «демократии», выродившиеся в леволиберальную диктатуру с базовым набором идеологических установок (главные – политкорректность, мультикультурализм, защита прав различных меньшинств), и китайская технократическая диктатура практически ничем не отличаются друг от друга.
Нынешний механистическо-материалистический путь развития ведет нас к технократическому тоталитаризму, в котором, по всей видимости, будет отсутствовать какая-то яркая четкая идеология, как в тоталитаризмах прошлого.
Использованная литература:
[1]. Mattias Desmet. The Psychology of Totalitarianism. Chelsea Green Publishing, 2022.
[2]. Петров А. А. В Китае создается цифровая диктатура или общество всеобщего благоденствия. Большая Евразия: Развитие, безопасность, сотрудничество, № 4-1, 2021, С. 504–523.
[3]. Эмилио Джентиле Политические религии. Между демократией и тоталитаризмом. – СПб., Владимир Даль, 2019. С. 157.
[4]. Пугачев В. П. Информационно-финансовый тоталитаризм: российский эксперимент по американскому сценарию // Вестник МГУ. Сер. 12. Политические науки. 1999. № 4. С. 3–32.
[5]. Дёмин И. В. Человек техники: М. Хайдеггер и Ф. Г. Юнгер об экзистенциальном смысле техники // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Гуманитарные и общественные науки. 2017. Т. 8, № 1.
[6]. См. Roszak Theodore. The Making of a Counter Culture. Reflections on the Technocratic Society and Its Youthful Opposition. University of California Press, 1995.
Информация