Борис Александрович Тураев: жизнь, отданная истории Египта
Тураев, Борис Александрович, приват-доцент. Иллюстрация из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона
«[…] Сейчас, на исходе XX века, тысячи людей в нашей стране вновь разуверились в том, что история — это наука. Превращение в одночасье бывших твердокаменных марксистов в яростных демократов, публикация писаний Фоменко и Постникова, Суворова (Резуна) и Бушкова вновь заставили наших соотечественников считать историю политикой, опрокинутой в прошлое. […]»
— д.ф.н., к.и.н., профессор Вассоевич А. Л.
— д.ф.н., к.и.н., профессор Вассоевич А. Л.
Люди и история. Одним из тех людей, кто заложил прочный фундамент российской египтологии, был и Б.А. Тураев, оставивший после себя и множество учеников-последователей, и труды, ценность которых со временем практически не уменьшилась. Родился он в 1868 году в дворянской семье, проживавшей в Минской губернии. Учился, понятно, в гимназии города Вильно, но вот забавно, успехами в учебе по большей степени не блистал, хотя в приготовительном классе и во втором успел пожать лавры первого ученика. Но тут же у него интерес к учебе так сильно упал, что он даже двойки стал получать на экзаменах. Правда, по истории, географии и Закону божьему у него всегда было «5». Как жаль, что когда я учился в школе, то этого не знал, а то бы ткнул в нос его биографию своему математику и сказал бы, что имею жизнь этого человека за образец. Ха, вот бы его от этого скорежило, ей-богу! В общем, как это здорово, что великие люди далеко не всегда учились в школе на одни пятерки! По-моему, это вдохновляет, не так ли?
То, что Тураев начал интересоваться древностью в гимназии, это важно. Это опять-таки к тому, как важно к чему-то приохотить ребенка с детства. А еще было так, что бабушка как-то раз повела его в Берлинский музей, и там он увидел древние египетские памятники. И… случилось с ним всё то же самое, что и с Ж.-Ф. Шампольоном, который мальчиком увидел коллекцию древностей Фуко, которые тот привез из египетского похода Наполеона. А еще он, конечно же, видел и египетскую коллекцию Музея древностей при Вильневской Публичной библиотеке.
И нет ничего удивительного в том, что после гимназии Тураев, закончив Историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, был оставлен при нем для подготовки к профессорскому званию. И не просто оставлен, а за казенный счет отправлен за границу слушать лекции Адольфа Эрмана, Эберхарда Шрадера и Гастона Масперо – ведущих историков того времени. А еще он занимался изучением коллекций в музеях Берлина, Парижа, Лондона и ряда городов Италии (1893—1895). В общем, злокозненный царский режим ну никак не давал возможности выдвигаться талантливым людям России и никуда их не выпускал.
Хотя сам Тураев отношением царского правительства к истории был очень даже недоволен и писал по этому поводу следующее:
«Следует признать, что для поднятия интереса к великим культурам древности у нас не делалось почти ничего. В то время как англичане, французы, а за ними немцы, итальянцы и американцы не останавливались ни пред какими затратами сил, энергии и материальных средств для археологического исследования стран, где создались древнейшие человеческие цивилизации, [...] в то время как западные и заатлантические музеи наполнялись памятниками Египта и Передней Азии, давая материал ученым и образовательные средства для общества, когда и правительства, и частные организации поняли важность изучения Востока и всячески ему содействовали, а обширная научная и популярная литература шла навстречу как этим начинаниям, так и вызванному ими интересу общества, у нас, ближе всех лежащих к Востоку и территориально, и исторически, и культурно, об изучении Востока, особенно древнего, думали меньше всего — не было ни кафедр, ни оригинальной литературы, а потому долгое время не замечалось интереса к этой области знаний».
С 1896 Б. А. Тураев начал читать курс египтологии на историко-филологическом факультете Петербургского университета. А затем для него была даже создана первая в России кафедра истории древнего Востока. Так и оставшаяся, кстати говоря, единственной, потому как кроме него других ученых такого уровня в России тогда просто не было.
Впрочем, основа его знаний была и впрямь очень глубокой. Сохранились его конспекты прослушанных в Берлине лекций: «Ассиро-вавилонские древности» и «Пояснения ассиро-вавилонских надписей» Шрадера, «История Вавилонии и Ассирии» Лемана, «Введение в мексиканскую археологию» Зелера, «Новоегипетская грамматика» Эрмана, «Древнеегипетская археология» и «Коптская фонетика и диалекты» Штейндорфа. То есть читали их специалисты, которые глубоко проникли в эти темы, сами копали и изучали эти древности, переводили найденные тексты, одним словом, учился он у людей исключительно знающих, «ученых с Большой Буквы».
Главный труд Тураева — монументальная «История древнего Востока» — был также связан с его деятельностью как преподавателя и «вырос» из прочитанного им курса лекций по истории древнего Востока (он начал их читать в 1896 г. в статусе приват-доцента). Впервые эту работу опубликовал студенческий издательский комитет (вот чего было при клятом царизме!) в 1911 г., а затем её переиздали в расширенном виде и с иллюстрациями уже в 1913 г. Последнее издание этой книги, вышедшее в 1916 г., удостоилось золотой медали Русского археологического общества.
Очень быстро вокруг Тураева образовался и круг учеников. Причем многие из них — скорее всего, по его же совету и оказанной протекции — едут стажироваться в Берлин. Интересно, что первой среди них, первой была Н. Д. Флиттнер (1879–1957), окончившая Высшие женские курсы в Москве, а затем в 1905–1909 гг. учившаяся у Тураева в Петербурге. После чего она прослушала и несколько летних семестров в Берлине у А. Эрмана, Э. Мейера и Г. Шефера (1909, 1912–1914). И оказалось, что она стала первой женщиной в России, которая стала изучать древний Восток, стала профессором и с 1919 г. до конца жизни работала в Отделе древнего Востока Эрмитажа. Затем в Германию отправился еще один москвич, Владимир Михайлович Викентьев (1882–1960), с 1915 г. хранитель Восточной коллекции Исторического музея. В 1922 г. он был командирован за границу, переехал в Египет и умер уже там профессором Каирского университета.
При советской власти Тураев не стал запрещенным автором, хотя и подвергался острой критике, прежде всего за свою религиозность, а был он глубоко верующим человеком (был псаломщиком Петропавловского храма!) и активно участвовал в жизни нашей православной церкви. О нем писали, что он «последовательный идеалист по своему мировоззрению и глубоко религиозный человек по убеждениям — был весьма далек от исторического материализма. Более того, многое представлялось ему в революции неприемлемым». Писали, но… не могли не считаться с его авторитетом.
Он первым в России стал заниматься систематическим изучением и публикацией древнеегипетских памятников из отечественных музейных коллекций в музеях Российской империи (в Таллине, Риге, Вильнюсе, Казани и Одессе). В 1912 году он стал хранителем собрания египетских древностей Музея изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина) в Москве. Собрал превосходную коллекцию египетских древностей, которая сегодня находится в Государственном Эрмитаже.
Ну а после революции с 1918 г. он являлся академиком РАН по Отделению исторических наук и филологии (литература и история азиатских народов), профессором по кафедре литургики Петроградского богословского института, членом правления Церковного общества объединенных православных приходов Петрограда и Братства Святой Софии, и с 1919 г. возглавил кафедру египтологии Петроградского университета. Умер Тураев от саркомы и был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Перу Тураева принадлежат также вышедшие уже после его смерти книга «Египетская литература» (1920) и научно-популярный очерк «Древний Египет» (1922). Оставил после себя продолжателей своего дела, что не всегда удается и ученым, и политикам, и, в частности, стал воспитателем целого ряда востоковедов, включая Василия Васильевича Струве, творца принятого в советской марксистской историографии «пятичленного» формационного подхода.
А ещё он был удивительно многогранным исследователем. Кроме египтологии изучал историю Нубии и Аксума, средневековой Эфиопии и Эфиопской православной церкви, а также семитологией, ассириологией, шумерологией, коптологией, хеттологией и урартоведением. Недаром Тураева в силу широты его анализа и глубины энциклопедических познаний часто сравнивали с Джеймсом Генри Брэстедом — американским археологом и историком, также занимавшимся вопросами египтологии, а и влияния цивилизаций Древнего Ближнего Востока на становление западной и православной цивилизации.
В его трудах рассматривались многие важные аспекты истории Древнего Востока (так, например, он предложил общепринятый сегодня термин «Плодородный полумесяц»). Так вот, сравнивая их обоих, можно сказать, что наш Тураев, имея меньше возможностей, чем американский египтолог, внес в науку ничуть не меньший, а даже больший вклад, чем он.
Информация