Латиноамериканские саммиты. Китай и США готовятся к новому раунду конкуренции. России надо не ошибиться в оценке их реальных намерений
Тему гиперзвука развивают все крупные игроки. Много было за последние годы сообщений и о якобы ударах гиперзвуковым оружием. Одним из последних актов стал ответ Ирана на диверсии Израиля.
После 21 ноября мир имеет своего рода эталон в гиперзвуковой палате мер и весов. Кто теперь желает продемонстрировать свои достижения в этой области, может сравнивать с ночными кадрами из Днепропетровска. Заодно теперь уже и с реальными характеристиками скорости — минимум в 9 Мах.
Сравнить в мире есть кому, например, иранцам, которые гиперзвук вроде как запускали, а также израильтянам, которые его вроде как сбивали. США могут поразмыслить над вариантом, если аналог «Орешника» появится в КНДР. Могут сравнить и китайцы с их DF-27.
Эффект этого шага серьёзный, и китайцы анализировать новый военный эталон будут обязательно, тем не менее сейчас Пекин явно поглощён задачами подготовки к конкуренции с новой администрацией США. Для России новая гиперзвуковая система может оказаться недостаточным фактором перед лицом тех комбинаций, которые могут сложиться по поводу этой конкуренции.
Сторонники Д. Трампа давно грозят Китаю карами и потрясениями. Это даже не столько часть личного «модус вивенди» самого Д. Трампа, сколько творчество мозгового центра трампистов — фонда «Наследие». До начала своего первого президентства Д. Трамп в качестве главного врага рассматривал ОПЕК («преступный картель).
В 920-страничном программном сборнике «Мандат на лидерство — 2025», который рекламировали как «план Трампа», борьбе с «коммунистическим Китаем» посвящена добрая треть материалов. России, кстати, там уделено всего пара абзацев.
Логично, что Пекин готовится к полноценной борьбе. Впрочем, тут уже не в Д. Трампе дело. При Дж. Байдене ограничений для Китая выпустили больше, чем за всё время его руководства. Зато именно Д. Трамп разрушил идею Транстихоокеанского партнёрства, чем Пекину прилично облегчил решение задачи конкуренции в той самой Юго-Восточной Азии, которую сегодня многие аналитики почему-то считают безусловной целью для США.
В ноябре прошлого года лидеры США и Китая пришли если не к общим правилам конкуренции, то, по крайней мере, договорились о тех рамках, в которых эти правила можно было бы обсуждать.
С октября-ноября прошлого же года (форум в Пекине «Один пояс — один путь» и саммит АТЭС) как раз можно было фиксировать переход в российско-китайских отношениях от неявного союза к отношениям добрососедства и позиции взаимного спокойного тыла. Это, кстати, отразилось и в тональности освещения у центральных медиа-площадок.
Спокойный тыл на принципах добрососедства означает отказ каждой стороны от целенаправленной работы против интересов одной из сторон и отказ от политизации экономических связей.
Специально в Китае работе с нами никто не препятствует, но как только речь заходит о том, чтобы провести сделки сверхлимита, определяемого прямой коммерческой целесообразностью, то от таких «дружеских шагов» Пекин воздерживается.
Китай, с одной стороны, не использует политические рычаги для давления на финансовый сектор, в плане обхода антироссийских санкций, но одновременно Пекин не препятствует и тем финансистам, которые целенаправленно такие пути обхода создают.
Также Китай покупает углеводороды столько, сколько необходимо, но когда Москва просит что-то сделать «впрок», сверх конкретной потребности, из Пекина приходит корректный и вежливый отказ.
Такая позиция — это цена разворота на т. н. «Глобальный Юг». Устав проситься на Запад, российские элиты повернулись на Восток, но статус правой руки Китая в его видении глобализации сочли в итоге некомфортным. Повернули на Юг, попутно зацепив в рамки влияния КНДР.
В Пекине Россию рассматривают как серьёзный политический фактор в целом (спокойный тыл), но не как союзника по будущей конкуренции с США. То есть в определённой комбинации Москва может для Пекина сыграть в этой конкуренции в плюс, а может быть нейтральной. Аргументы, чтобы сподвигнуть нас на нужные шаги, у Пекина имеются.
Если сделать выжимку из китайских программных документов, то практически весь нынешний год там потратили на выработку оптимальной модели реакции на возможное сокращение доли на рынках ЕС и США.
Одной рукой моделировали, другой вели весьма плотные переговоры как в самом Китае, так и в рамках поездок Си Цзиньпина. За российский рынок в Пекине, очевидно, не испытывают особого беспокойства. Даже не столько в силу его доли в общей внешней торговле, сколько по причине банального контроля нашего импорта и даже во многом экспорта.
С рынками же ЕС и США для Китая всё куда как сложнее, поскольку их сокращение автоматически перенасыщает внутренний рынок Китая. Вот эти «стресс-тесты» китайцы и отрабатывали в первую очередь.
Политику сокращения китайского присутствия вели бы и при К. Харрис, и будут вести при Д. Трампе. Вопрос в том, что при первой можно было бы конкуренцию перевести в рамки правил, а что будет делать команда второго — непонятно. Тезисы Сан-Франциско Д. Трамп не обсуждал.
Саммит БРИКС+ в Казани с точки зрения тезисов о возврате роли «Большой двадцатки», реформах глобальных институтов, конечно, для Пекина новостей не принёс. Текст Декларации просто не мог появиться на свет без предварительного согласования с китайской стороной. Тем не менее проявилась одна проблема.
Саммит набрал слишком много очков для России, фактически сделав её своего рода объединителем всех, кто желает реформ глобальной модели. Ведь теперь «Большая двадцатка» — это не только крупнейшие экономики, туда входит и Африканский союз как 21-й участник (впрочем, Евросоюз как отдельный участник туда тоже входит).
Недавно в Рио-де-Жанейро как раз завершился саммит Большой двадцатки. Если российский читатель попробует вспомнить, как у нас его освещали, то сделает он это с определённым трудом. Но примерно в том же положении находился и китайский потребитель информации по теме БРИКС+ в Казани. Почему так? Ответ довольно прост.
В Казани Москва собрала весь урожай в плане объединения во имя глобальных реформ. Тезисы Пекин сам согласовал, а вот к такому эффекту от мероприятия явно готов не был.
Всё-таки Китай — это мировой экономический лидер, который имеет своё китайское видение внутри большой глобальной модели «Сообщество единой судьбы человечества». То есть и лидер экономический, и своя концепция внутри общей модели есть. А переходящее знамя объединителя реформаторов ушло в Казань.
Дело тут вовсе не в какой-то ревности, просто у Китая остаётся не так много времени до вступления в новый раунд конкуренции с США. Здесь каждый элемент повестки важен, поскольку даёт вес на переговорах не только с Вашингтоном, но и с остальными странами — Юга, Африки, Латинской Америки.
В Рио-де-Жанейро Китай полностью забрал всю повестку саммита «Большой двадцатки» под себя. По сути дела, это было чуть не сольным выступлением Пекина. Оно и началось с его программного документа с пятью принципами.
Это был однозначный успех, но тем более важный успех для Китая, что декларация саммита БРИКС+ как раз и говорит о возврате формата «Большой двадцатки» как одного из главных элементов модели глобализации. По возврату статуса этого объединения возражений нет, а кто лидер в дальнейшем движении? Пекин. Теперь пришла пора нам снизить градус информационного освещения (и немного интерпретировать, как без этого). Таковы политические метаморфозы.
Помимо того, что Пекин получил очевидные политические очки, надо отметить то, как проходил саммит АТЭС в Перу. Он прошёл прямо перед «Большой двадцаткой», и получилось так, что Китай в Лиме делал акценты на работе в Латинской Америке, а в Рио-де-Жанейро расширил китайское влияние до обсуждения реформы глобальной модели. Вообще АТЭС — это не совсем про Латинскую Америку, поскольку туда входят страны ЮВА, но в целом повестка конца ноября вышла с латиноамериканским акцентом.
Понятно, что Пекин использовал это время, чтобы примерно понять соображения уходящего с поста Дж. Байдена. Но в целом и Большая двадцатка, и саммит в Лиме лидерство Китая отразили даже в протокольных фото и видеосъёмках. На саммите в Перу Дж. Байден стоял крайним слева, еле попадая в кадр, лидер Китая был в центре. В Рио-де-Жанейро Дж. Байден вообще протокольную съёмку пропустил.
АТЭС в Лиме показывает, что Китай будет не так просто сместить в ЮВА, а вместе с «Большой двадцаткой» мероприятия дают понять, что у Китая имеются интересы в Латинской Америке. Пока это символизм, но политические символы всегда предметны.
Если США постоянно грозятся вытеснить Китай из ЮВА, то Китай со своей стороны «как бы намекает» на свои возможности в Латинской Америке. Обмен кажется довольно интересным — США пытаются (декларируют) играть в китайском «подбрюшье», Китай — в американском.
На бумаге всё выглядит довольно логично, но конкуренция США и Китая конкретно на этих рынках продемонстрировала бы некоторую степень неадекватности соперников — качество, которым ни один из них всё-таки не страдает. Это означает, что обе стороны в плане политических сигналов если не блефуют, то преследуют иные цели, чем заявляют или символически демонстрируют.
С ЮВА всё довольно просто, поскольку Китай и ЮВА (как макрорегион) уже стабильно вышли там на долю во взаимной внешней торговле выше 50 %. Этот порог преодолела уже Япония — вроде бы верный союзник США. Это означает, что Китай и ЮВА прочно встроены в цепочки формирования стоимости, и расшатать такую конструкцию — дело утопическое. По крайней мере, в рамках быстрых решений. Санкции или рестрикции фактически будут шатать весь регион вместе со странами-сателлитами США. Доля ЮВА во внешней торговле США — 13 %, доля США во внешней торговле ЮВА — 12 %.
С Латинской Америкой история интереснее. Во-первых, регион сделал за последние семь лет огромный скачок по наращиванию внешнеторговых связей. Внешняя торговля росла на 10 % в год и достигла 3,3 трлн долл. против 1,9 трлн.
При этом Китай вырос с 260 млрд долл. до 326 млрд долл., а США — с 750 млрд долл. до 1,23 трлн долл. Доля США в регионе была 38 % и практически сохранилась как 37 %, а доля Китая с 13 %, наоборот, упала до 10 % от региональной внешней торговли.
ЕС занимал 12 % семь лет назад, а сейчас вообще в доле упал до 7 %. Цифры почти те же — 24 0млрд долл. семь лет назад и 220 сейчас, но регион-то вырос почти на 70 %, а доля ЕС сократилась.
США традиционно работают в связке с Мексикой. Вообще, Канада и Мексика — это их торговая база. Но стоит отметить, что вместе Китай и США семь лет назад в Латинской Америке занимали 52 % внешней торговли, а теперь уже 47 %. В Мексике США приросли, в Бразилии упали, в мелких странах доли в целом удержали. А кто же вырос? Вырос оборот между самими странами в регионе и доля Бразилии.
Всё это означает то, что истории о том, как Китай бодро может продвинуть себя в Латинской Америке и потеснить там США, а США себя в ЮВА и потеснить там Китай, на самом деле относятся к разряду популярной мифологии.
Расшатать стоимостные кластеры — задача не самая тривиальная, в ЮВА он сложился, а в Латинской Америке уже вполне себе складывается. Мексика остаётся пристыкована к США, но Бразилия теперь сама идёт очень плотно в Южной Америке, и страны региона наращивают обороты в работе друг с другом. Китай же экономически там не прирастает. Не так просто стоимостные связки переделать — это время.
Вот поэтому Д. Трампа, который разрушил Транстихоокеанское партнёрство в США, прямо называли «stuped guy». За семь-восемь лет США что-то могли бы ещё поменять в ЮВА с идеей создания второго контура торговых партнёров США (над ВТО). Для Китая же рост торгового влияния в Латинской Америке теперь сталкивается не только с США, а с Бразилией, которая при такой экспансии просто вынуждена будет как-то (пусть и мягко) блокировать Пекин.
По сути дела, сигналы США насчёт ЮВА и Китая насчёт Латинской Америки означают точку приложения именно политических усилий — Вашингтон будет идти против течения в экономике, заставляя страны ЮВА поддерживать его политические декларации, а Пекин будет работать аналогично в Латинской Америке. Речь идёт тут скорее о покупке элит, чем о реальной возможности влиять на стоимость. А элиты надо покупать, чтобы формировать коалиции на международных площадках, голосовать, принимать резолюции, протестовать против санкций или поддерживать их.
За рынок Евросоюза развернут настоящую борьбу Китай и США. При этом медийное сопровождение будет, с одной стороны, вокруг ЮВА, с другой — вокруг Латинской Америки. Там, может, и авианосцы будут ходить кругами, боевые корабли двигаться флотилиями, а всё настоящее и серьёзное будет происходить вокруг Евросоюза.
Для России самое важное в этих комбинациях — влияние на результаты военной кампании. Задачи у главных международных игроков тут различны. Интересам Китая отвечает скорее её заморозка, интересам США — её продолжение в любом виде, кроме «терминального».
Завершение военной кампании потребует от ЕС экономической ревизии. Она связана с дискуссией о восстановлении экономики и переходе к росту — ни для США, ни для Китая это не оптимальный вариант.
Пауза — это ревизия конкретно военных расходов, где свободные, но ограниченные средства смогут работать скорее на Китай. Этот вариант не устраивает США.
Продолжение кампании будет означать бросание ресурсов Европы в топку и продолжение гипноза политических элит ЕС — это не устраивает категорически Китай.
Тем не менее, ни в китайском варианте, ни американском борьба за этот рынок не предполагает усиления ЕС как субъекта за счёт новой кооперации с Россией, в том числе и просто даже снятия санкций.
В этой ситуации есть ненулевая вероятность того, что в случае нашего упорства по украинскому вопросу Россию будут подталкивать либо к активной позиции в Латинской Америке, либо в ЮВА, в числе и через участие в форматах БРИКС+ и «Большой двадцатки». При этом любая комбинация на весах между США и Китаем для нас по сути является чужой. Опасность в том, что мы можем подумать, что от наших позиций в ЮВА или Латинской Америке что-то зависит в рамках противостояния Китая и США, попытаться на этом как-то сыграть. А это чисто политические комбинации, которые на главное поле боя не окажут влияния, как и на взгляды сторон относительно этого поля боя и нас самих. Очень хочется надеяться, что разговоры о том, что сейчас США все силы бросят на ЮВА и уйдут из Европы, это всё-таки только элемент нашей внутренней медиапрограммы.
Международные форматы вроде как будут от нас требовать «активной роли», а на самом деле эта роль будет отвлечением ресурсов. Как сыграть в такой игре строго за себя и для себя — вопрос на нобелевскую премию.
Сложность ситуации ещё и в том, что Китай не собирается ничего ломать в плане системы международных расчётов. Это как раз отодвигает его от основной цели в плане борьбы за европейский рынок. А раз так и отношения у нас «доброго нейтрального соседства», то и платежи по экспорту-импорту опираются на почву не очень твёрдую. Здесь главные рычаги у Китая и у США одновременно, хотя мы больше смотрим на соотношение сил на поле боя и позиции именно в рамках логики военной эскалации.
После 21 ноября мир имеет своего рода эталон в гиперзвуковой палате мер и весов. Кто теперь желает продемонстрировать свои достижения в этой области, может сравнивать с ночными кадрами из Днепропетровска. Заодно теперь уже и с реальными характеристиками скорости — минимум в 9 Мах.
Сравнить в мире есть кому, например, иранцам, которые гиперзвук вроде как запускали, а также израильтянам, которые его вроде как сбивали. США могут поразмыслить над вариантом, если аналог «Орешника» появится в КНДР. Могут сравнить и китайцы с их DF-27.
Эффект этого шага серьёзный, и китайцы анализировать новый военный эталон будут обязательно, тем не менее сейчас Пекин явно поглощён задачами подготовки к конкуренции с новой администрацией США. Для России новая гиперзвуковая система может оказаться недостаточным фактором перед лицом тех комбинаций, которые могут сложиться по поводу этой конкуренции.
Китай, Россия и трамписты — общее положение
Сторонники Д. Трампа давно грозят Китаю карами и потрясениями. Это даже не столько часть личного «модус вивенди» самого Д. Трампа, сколько творчество мозгового центра трампистов — фонда «Наследие». До начала своего первого президентства Д. Трамп в качестве главного врага рассматривал ОПЕК («преступный картель).
В 920-страничном программном сборнике «Мандат на лидерство — 2025», который рекламировали как «план Трампа», борьбе с «коммунистическим Китаем» посвящена добрая треть материалов. России, кстати, там уделено всего пара абзацев.
Логично, что Пекин готовится к полноценной борьбе. Впрочем, тут уже не в Д. Трампе дело. При Дж. Байдене ограничений для Китая выпустили больше, чем за всё время его руководства. Зато именно Д. Трамп разрушил идею Транстихоокеанского партнёрства, чем Пекину прилично облегчил решение задачи конкуренции в той самой Юго-Восточной Азии, которую сегодня многие аналитики почему-то считают безусловной целью для США.
В ноябре прошлого года лидеры США и Китая пришли если не к общим правилам конкуренции, то, по крайней мере, договорились о тех рамках, в которых эти правила можно было бы обсуждать.
С октября-ноября прошлого же года (форум в Пекине «Один пояс — один путь» и саммит АТЭС) как раз можно было фиксировать переход в российско-китайских отношениях от неявного союза к отношениям добрососедства и позиции взаимного спокойного тыла. Это, кстати, отразилось и в тональности освещения у центральных медиа-площадок.
Спокойный тыл на принципах добрососедства означает отказ каждой стороны от целенаправленной работы против интересов одной из сторон и отказ от политизации экономических связей.
Специально в Китае работе с нами никто не препятствует, но как только речь заходит о том, чтобы провести сделки сверхлимита, определяемого прямой коммерческой целесообразностью, то от таких «дружеских шагов» Пекин воздерживается.
Китай, с одной стороны, не использует политические рычаги для давления на финансовый сектор, в плане обхода антироссийских санкций, но одновременно Пекин не препятствует и тем финансистам, которые целенаправленно такие пути обхода создают.
Также Китай покупает углеводороды столько, сколько необходимо, но когда Москва просит что-то сделать «впрок», сверх конкретной потребности, из Пекина приходит корректный и вежливый отказ.
Такая позиция — это цена разворота на т. н. «Глобальный Юг». Устав проситься на Запад, российские элиты повернулись на Восток, но статус правой руки Китая в его видении глобализации сочли в итоге некомфортным. Повернули на Юг, попутно зацепив в рамки влияния КНДР.
В Пекине Россию рассматривают как серьёзный политический фактор в целом (спокойный тыл), но не как союзника по будущей конкуренции с США. То есть в определённой комбинации Москва может для Пекина сыграть в этой конкуренции в плюс, а может быть нейтральной. Аргументы, чтобы сподвигнуть нас на нужные шаги, у Пекина имеются.
БРИКС+, АТЭС в Лиме и Джи-20 в Рио-де-Жанейро
Если сделать выжимку из китайских программных документов, то практически весь нынешний год там потратили на выработку оптимальной модели реакции на возможное сокращение доли на рынках ЕС и США.
Одной рукой моделировали, другой вели весьма плотные переговоры как в самом Китае, так и в рамках поездок Си Цзиньпина. За российский рынок в Пекине, очевидно, не испытывают особого беспокойства. Даже не столько в силу его доли в общей внешней торговле, сколько по причине банального контроля нашего импорта и даже во многом экспорта.
С рынками же ЕС и США для Китая всё куда как сложнее, поскольку их сокращение автоматически перенасыщает внутренний рынок Китая. Вот эти «стресс-тесты» китайцы и отрабатывали в первую очередь.
Политику сокращения китайского присутствия вели бы и при К. Харрис, и будут вести при Д. Трампе. Вопрос в том, что при первой можно было бы конкуренцию перевести в рамки правил, а что будет делать команда второго — непонятно. Тезисы Сан-Франциско Д. Трамп не обсуждал.
Саммит БРИКС+ в Казани с точки зрения тезисов о возврате роли «Большой двадцатки», реформах глобальных институтов, конечно, для Пекина новостей не принёс. Текст Декларации просто не мог появиться на свет без предварительного согласования с китайской стороной. Тем не менее проявилась одна проблема.
Саммит набрал слишком много очков для России, фактически сделав её своего рода объединителем всех, кто желает реформ глобальной модели. Ведь теперь «Большая двадцатка» — это не только крупнейшие экономики, туда входит и Африканский союз как 21-й участник (впрочем, Евросоюз как отдельный участник туда тоже входит).
Недавно в Рио-де-Жанейро как раз завершился саммит Большой двадцатки. Если российский читатель попробует вспомнить, как у нас его освещали, то сделает он это с определённым трудом. Но примерно в том же положении находился и китайский потребитель информации по теме БРИКС+ в Казани. Почему так? Ответ довольно прост.
В Казани Москва собрала весь урожай в плане объединения во имя глобальных реформ. Тезисы Пекин сам согласовал, а вот к такому эффекту от мероприятия явно готов не был.
Всё-таки Китай — это мировой экономический лидер, который имеет своё китайское видение внутри большой глобальной модели «Сообщество единой судьбы человечества». То есть и лидер экономический, и своя концепция внутри общей модели есть. А переходящее знамя объединителя реформаторов ушло в Казань.
Дело тут вовсе не в какой-то ревности, просто у Китая остаётся не так много времени до вступления в новый раунд конкуренции с США. Здесь каждый элемент повестки важен, поскольку даёт вес на переговорах не только с Вашингтоном, но и с остальными странами — Юга, Африки, Латинской Америки.
В Рио-де-Жанейро Китай полностью забрал всю повестку саммита «Большой двадцатки» под себя. По сути дела, это было чуть не сольным выступлением Пекина. Оно и началось с его программного документа с пятью принципами.
Это был однозначный успех, но тем более важный успех для Китая, что декларация саммита БРИКС+ как раз и говорит о возврате формата «Большой двадцатки» как одного из главных элементов модели глобализации. По возврату статуса этого объединения возражений нет, а кто лидер в дальнейшем движении? Пекин. Теперь пришла пора нам снизить градус информационного освещения (и немного интерпретировать, как без этого). Таковы политические метаморфозы.
Китайский акцент на Латинской Америке
Помимо того, что Пекин получил очевидные политические очки, надо отметить то, как проходил саммит АТЭС в Перу. Он прошёл прямо перед «Большой двадцаткой», и получилось так, что Китай в Лиме делал акценты на работе в Латинской Америке, а в Рио-де-Жанейро расширил китайское влияние до обсуждения реформы глобальной модели. Вообще АТЭС — это не совсем про Латинскую Америку, поскольку туда входят страны ЮВА, но в целом повестка конца ноября вышла с латиноамериканским акцентом.
Понятно, что Пекин использовал это время, чтобы примерно понять соображения уходящего с поста Дж. Байдена. Но в целом и Большая двадцатка, и саммит в Лиме лидерство Китая отразили даже в протокольных фото и видеосъёмках. На саммите в Перу Дж. Байден стоял крайним слева, еле попадая в кадр, лидер Китая был в центре. В Рио-де-Жанейро Дж. Байден вообще протокольную съёмку пропустил.
АТЭС в Лиме показывает, что Китай будет не так просто сместить в ЮВА, а вместе с «Большой двадцаткой» мероприятия дают понять, что у Китая имеются интересы в Латинской Америке. Пока это символизм, но политические символы всегда предметны.
Если США постоянно грозятся вытеснить Китай из ЮВА, то Китай со своей стороны «как бы намекает» на свои возможности в Латинской Америке. Обмен кажется довольно интересным — США пытаются (декларируют) играть в китайском «подбрюшье», Китай — в американском.
На бумаге всё выглядит довольно логично, но конкуренция США и Китая конкретно на этих рынках продемонстрировала бы некоторую степень неадекватности соперников — качество, которым ни один из них всё-таки не страдает. Это означает, что обе стороны в плане политических сигналов если не блефуют, то преследуют иные цели, чем заявляют или символически демонстрируют.
Ни Китай, ни США не могут полноценно конкурировать в Латинской Америке и ЮВА
С ЮВА всё довольно просто, поскольку Китай и ЮВА (как макрорегион) уже стабильно вышли там на долю во взаимной внешней торговле выше 50 %. Этот порог преодолела уже Япония — вроде бы верный союзник США. Это означает, что Китай и ЮВА прочно встроены в цепочки формирования стоимости, и расшатать такую конструкцию — дело утопическое. По крайней мере, в рамках быстрых решений. Санкции или рестрикции фактически будут шатать весь регион вместе со странами-сателлитами США. Доля ЮВА во внешней торговле США — 13 %, доля США во внешней торговле ЮВА — 12 %.
С Латинской Америкой история интереснее. Во-первых, регион сделал за последние семь лет огромный скачок по наращиванию внешнеторговых связей. Внешняя торговля росла на 10 % в год и достигла 3,3 трлн долл. против 1,9 трлн.
При этом Китай вырос с 260 млрд долл. до 326 млрд долл., а США — с 750 млрд долл. до 1,23 трлн долл. Доля США в регионе была 38 % и практически сохранилась как 37 %, а доля Китая с 13 %, наоборот, упала до 10 % от региональной внешней торговли.
ЕС занимал 12 % семь лет назад, а сейчас вообще в доле упал до 7 %. Цифры почти те же — 24 0млрд долл. семь лет назад и 220 сейчас, но регион-то вырос почти на 70 %, а доля ЕС сократилась.
США традиционно работают в связке с Мексикой. Вообще, Канада и Мексика — это их торговая база. Но стоит отметить, что вместе Китай и США семь лет назад в Латинской Америке занимали 52 % внешней торговли, а теперь уже 47 %. В Мексике США приросли, в Бразилии упали, в мелких странах доли в целом удержали. А кто же вырос? Вырос оборот между самими странами в регионе и доля Бразилии.
Всё это означает то, что истории о том, как Китай бодро может продвинуть себя в Латинской Америке и потеснить там США, а США себя в ЮВА и потеснить там Китай, на самом деле относятся к разряду популярной мифологии.
Расшатать стоимостные кластеры — задача не самая тривиальная, в ЮВА он сложился, а в Латинской Америке уже вполне себе складывается. Мексика остаётся пристыкована к США, но Бразилия теперь сама идёт очень плотно в Южной Америке, и страны региона наращивают обороты в работе друг с другом. Китай же экономически там не прирастает. Не так просто стоимостные связки переделать — это время.
Вот поэтому Д. Трампа, который разрушил Транстихоокеанское партнёрство в США, прямо называли «stuped guy». За семь-восемь лет США что-то могли бы ещё поменять в ЮВА с идеей создания второго контура торговых партнёров США (над ВТО). Для Китая же рост торгового влияния в Латинской Америке теперь сталкивается не только с США, а с Бразилией, которая при такой экспансии просто вынуждена будет как-то (пусть и мягко) блокировать Пекин.
По сути дела, сигналы США насчёт ЮВА и Китая насчёт Латинской Америки означают точку приложения именно политических усилий — Вашингтон будет идти против течения в экономике, заставляя страны ЮВА поддерживать его политические декларации, а Пекин будет работать аналогично в Латинской Америке. Речь идёт тут скорее о покупке элит, чем о реальной возможности влиять на стоимость. А элиты надо покупать, чтобы формировать коалиции на международных площадках, голосовать, принимать резолюции, протестовать против санкций или поддерживать их.
За рынок Евросоюза развернут настоящую борьбу Китай и США. При этом медийное сопровождение будет, с одной стороны, вокруг ЮВА, с другой — вокруг Латинской Америки. Там, может, и авианосцы будут ходить кругами, боевые корабли двигаться флотилиями, а всё настоящее и серьёзное будет происходить вокруг Евросоюза.
Об интересах игроков вокруг нас и Украины
Для России самое важное в этих комбинациях — влияние на результаты военной кампании. Задачи у главных международных игроков тут различны. Интересам Китая отвечает скорее её заморозка, интересам США — её продолжение в любом виде, кроме «терминального».
Завершение военной кампании потребует от ЕС экономической ревизии. Она связана с дискуссией о восстановлении экономики и переходе к росту — ни для США, ни для Китая это не оптимальный вариант.
Пауза — это ревизия конкретно военных расходов, где свободные, но ограниченные средства смогут работать скорее на Китай. Этот вариант не устраивает США.
Продолжение кампании будет означать бросание ресурсов Европы в топку и продолжение гипноза политических элит ЕС — это не устраивает категорически Китай.
Тем не менее, ни в китайском варианте, ни американском борьба за этот рынок не предполагает усиления ЕС как субъекта за счёт новой кооперации с Россией, в том числе и просто даже снятия санкций.
В этой ситуации есть ненулевая вероятность того, что в случае нашего упорства по украинскому вопросу Россию будут подталкивать либо к активной позиции в Латинской Америке, либо в ЮВА, в числе и через участие в форматах БРИКС+ и «Большой двадцатки». При этом любая комбинация на весах между США и Китаем для нас по сути является чужой. Опасность в том, что мы можем подумать, что от наших позиций в ЮВА или Латинской Америке что-то зависит в рамках противостояния Китая и США, попытаться на этом как-то сыграть. А это чисто политические комбинации, которые на главное поле боя не окажут влияния, как и на взгляды сторон относительно этого поля боя и нас самих. Очень хочется надеяться, что разговоры о том, что сейчас США все силы бросят на ЮВА и уйдут из Европы, это всё-таки только элемент нашей внутренней медиапрограммы.
Международные форматы вроде как будут от нас требовать «активной роли», а на самом деле эта роль будет отвлечением ресурсов. Как сыграть в такой игре строго за себя и для себя — вопрос на нобелевскую премию.
Сложность ситуации ещё и в том, что Китай не собирается ничего ломать в плане системы международных расчётов. Это как раз отодвигает его от основной цели в плане борьбы за европейский рынок. А раз так и отношения у нас «доброго нейтрального соседства», то и платежи по экспорту-импорту опираются на почву не очень твёрдую. Здесь главные рычаги у Китая и у США одновременно, хотя мы больше смотрим на соотношение сил на поле боя и позиции именно в рамках логики военной эскалации.
Информация