Казахский секрет выживания. Исторические уроки
В представлениях о собственной истории у всех народов присутствуют определенные и общие для всех стереотипы, с которыми не часто берутся спорить даже ученые-историки. Напротив, основная часть тех же историков, равно как писателей или режиссеров, старательно продолжает разрабатывать привычные штампы, как бы они не противоречили источникам и здравому смыслу.Так было всегда, поскольку историография с самого своего возникновения использовалась государством в целях идеологической пропаганды. Как заметил по этому поводу Джером К. Джером, "на войне солдаты каждой страны – всегда самые храбрые в мире. Солдаты враждебной страны всегда вероломны и коварны – вот почему они иногда побеждают".
У каждого народа существуют и свои специфические темы, вращающиеся вокруг идеи собственной исключительности по поводу былых успехов нации либо, наоборот, по поводу ее бед.
Для казахов в большей степени присуще отношение к собственной истории как к величайшей трагедии в планетарном масштабе. "Мен – қазақпын мың өліп, мың тірілген" ("Я казах, умиравший и воскресавший тысячу раз") и "Тозақтың өзінен аман-сау қалыппыз" ("Мы выжили в самом аду") – вот гвозди, на которых висит казахская историография.
Но вся беда заключается в том, что эта горестная картина не слишком сильно увязана с известными историческими сведениями. На самом деле те же джунгары или калмыки, которые в отечественной историографии изображаются вечными беспощадными и кровожадными обидчиками казахов никогда не устраивали таких побоищ, которые им приписываются. А вот в том, что разбросанные по территории различных стран потомки грозных ойратов ныне столь малочисленны и фактически лишены собственной государственности, казахи сыграли огромную, можно даже сказать, решающую роль.
Подобное необходимо сравнивать с подобным, и следует отметить, что, к примеру, в начале XVIII века казахи как народ были сопоставимы с такими же соседними кочевыми народами, как джунгары, башкиры, калмыки, каракалпаки, кыргызы. Численность всех этих народов находилась в диапазоне от от 50 до 500 тысяч человек. Так, по российским документам (разумеется, очень приблизительно), численность кыргызов составляла от 80 до 120 тысяч человек, башкир – 80-100 тысяч, каракалпаков – 60-80 тысяч, калмыков – 120-160 тысяч человек, казахов – 300-400 тысяч, джунгар – 400-500 тысяч. По современным меркам, эти этносы бы внесли в группу вымирающих, но для того времени это были неплохие цифры, позволявшие народу надеяться на продолжение своей истории.
Однако к концу XIX века картина изменилась очень существенным образом. Численность кыргызов в России составила около 200 тысяч человек, калмыков – 190 тысяч, каракалпаков – 100 тысяч. Несколько десятков тысяч потомков джунгар, смешавшихся с халха-монголами и потомками калмыцких беглецов 1771 года, проживали на территории Цинской империи. Зато казахов в это время только в пределах Российской империи насчитывалось около 4 миллионов человек. То есть численность казахов за неполных два века увеличилась как минимум в 10 раз!
В этом плане их можно сравнить только с башкирами, численность которых росла такими же темпами и в 1897 г. составила около 1 миллиона 300 тысяч человек. Но, увы, башкирам не удалось сохранить эти темпы в дальнейшем. В данное время их численность в России составляет всего около полутора миллиона человек и в последние годы сокращается.
А еще надо учесть колоссальные территориальные приобретения, сделанные казахами в XVIII веке! Территория, контролируемая казахскими племенами в начале того же столетия, с запада на восток ограничивалась пространством от Эмбы до Сарысу (причем часть Сырдарьи занимали каракалпаки). В Жетысу и Сары-Арке кочевали джунгары, а на территории современных западных областей полновластными хозяевами себя считали башкиры и калмыки. Но казахи, сумев переломить ситуацию в свою пользу, в течение того же XVIII века сумели отбить земли и заняли колоссальную территорию. Причем даже российские власти, впоследствии заняв часть северных казахских кочевий, в ответ выделили казахам территорию на правобережье Урала и правобережье Иртыша. А еще не мешает вспоминать о том, что цинским властям просто элементарно не хватило сил для поглощения северо-восточных джунгарских земель, которые казахи заняли явочным порядком, на основании чего впоследствии права на них были заявлены российским престолом.
Вообще соприкосновение с абсолютно доминировавшей на тот момент на планете европейской цивилизацией очень печально сказывалось на народах, находившихся, что называется, в стадии родоплеменного строя. И дело не всегда было в военном превосходстве регулярных европейских войск. Разнообразные сообщества туземцев и аборигенов распадались, прежде всего, от внутренних потрясений, вызванных культурным влиянием "бледнолицых". Прежние институты с треском ломались и уходили в небытие по причине своей неактуальности, а ничего нового на их месте не возникало. В итоге начинались процессы деградации и вымирания целых этносов.
Некоторые исследователи пророчили подобное будущее и казахам. Так, к примеру, А. Харузин писал: "Как бы ни было грустно, но приходится сказать, что и киргизы (т. е. казахи – Р. Т.) пойдут вероятно по общему пути вымирания инородцев… Вымрут не по какому-нибудь слепому "закону вымирания инородцев", но в силу жизненных условий, которые их сначала оторвали от старого строя и сблизили с иным им чуждым, затем поставили их в конкуренцию с другими народностями, имеющими за собою более древние культурные традиции – вымрут все, кто вовремя не сольется с элементом или русским или татарским".
Однако, как известно, казахи не только не вымерли, но и сумели приспособиться к новым обстоятельствам. В связи с этим авторы этнографических работ практически единодушно отмечали резкое отличие казахов от других кочевых этносов. К примеру, В. В. Радлов указывал: "Киргизы резко отличаются от тюрков-кочевников Алтая, и по образу жизни и мышления они находятся на более высоком уровне". В свою очередь, Л. Мейер, рассказывая о казахах, отмечал, что "с умственной стороны они выгодно отличаются от других азиятцев; науки им довольно доступны, особенно легко им понятен аналитический способ изложения; однако между ними очень часто встречаются достаточно обширные умственные способности, чтобы понять такие синтетические умозаключения, которые никак нельзя было предполагать доступными малоразвитым людям".
Конечно, замечания эти были довольно неполиткорректны с точки зрения дня сегодняшнего, и, кстати, выводы из этого делались соответствующие. Так, К. К. Крафт, замечая, что в прежние времена казахи в своих набегах уводили в плен множество русских, задавался такими вопросами: "Не в этом ли смешении крови высшей расы с кровью туземцев следует видеть одну из причин того, что киргизская народность не подвергается участи многих инородческих племен, находящихся даже в лучших условиях – вымиранию, а обнаруживает живучесть, жизнеспособность и стремление к высшей культуре? Не в этом ли освежении крови кроется одна из причин того, что киргизы свободно и умело переходят к земледельческому быту, становясь на один уровень, а иногда и опережая исконных земледельцев – русских колонизаторов?".
Разумеется, не стоит строго судить исследователя, оставившего нам много важной и ценной информации об истории и культуре казахского народа. Тем более что он хотя бы задался вопросом о природе казахского успеха, о чем даже помыслить не могут многие наши историки, философы или писатели, продолжающие оплакивать страдания предков.
Между тем исторические источники таят еще массу в должной степени не осмысленной информации о прошлом казахов. Именно эти не афишируемые факты объясняют, каким образом, к примеру, казахам удалось добиться гегемонии на территории современного Казахстана. Первым и главным секретом казахских военных побед (вопреки привычным представлениям, кочующим от одного автора к другому) стало то обстоятельство, что казахи освоили огнестрельное оружие первыми из кочевников региона. Именно с использованием огнестрельного оружия была связана самая громкая победа над джунгарами в 1643 г., когда всего 600 воинов-казахов сумели в горном проходе остановить 50-тысячное джунгарское войско.
Впоследствии джунгары также стали широко использовать "огненный бой" и даже вырвались вперед за счет освоения технологии производства артиллерии, но остальные кочевые народы, являвшиеся противниками казахов, не могли тягаться с ними в этом компоненте. Так, в ходе участившихся в 20-е гг. XVIII в. казахо-калмыцких столкновений астраханский губернатор А.П.Волынский отмечал, что "калмыки, конечно, могут пропасть, ежели так сильно оные касаки на них идут, понеже они так перед касаками робки, например, где оных сот 5 или 6, а калмыки пятью или шестью тысячами не могут противу их устоять, понеже касаки имеют больше пищалей, нежели луков". В свою очередь, А. И. Тевкелев отмечал, что казахи "сайдаков употребляют мало, а войне имеют большую часть огненного ружья без замков с фитилями. Башкирцы в военный случай употребляют токмо одне сайдаки с луками, а огненного ружья никакова нет".
Но победа народа куется, конечно, не только и не столько на полях сражений. Другим чрезвычайно важным фактором в условиях резко-континентального климата и регулярных, как нынешние финансовые кризисы, джутов (случавшихся, кстати, в соответствии с народной приметой чаще всего в год зайца) стала уникальная система казахской взаимоподдержки. Как писал Ч. Ч. Валиханов, "кроме врожденной чувствительности, кайсака заставляет быть сострадательным еще то понятное всякому опасение сегодня или завтра обнищать самому через баранту или падеж, столь частые в степи. Взаимная друг другу помощь, оказываемая кайсаками в последнем случае, достойна подражанию и просвещенному европейцу".
Вообще для кочевников взаимопомощь всегда была характерна, можно вспомнить законы того же Чингисхана, где этому вопросу уделялось огромное внимание, однако казахи более ревностно хранили эти принципы до перехода на полусоедлый и оседлый образ жизни. Кстати, одним из сильно раздутых мифов являются представления о необычайной раздробленности казахов. Конечно чингизидские кланы перманентно оспаривали власть друг у друга, а племена соперничали между собой за кочевья, но в основном дело ограничивалось лишь барымтой, и даже отдельные убийства вызывали огромный резонанс. А уж до ожесточенного взаимоистребления, как у джунгар или ногайцев, дело и вовсе не доходило. Так, А. И. Тевкелев, комментируя возможность использования при необходимости военных сил казахов Младшего жуза против Среднего жуза, отмечал, что "киргизец с киргисцом рубиться не будут, и тако оная Киргиская орда вся останется безполезна".
Еще одним очень важным обстоятельством, оказавшим воздействие на ход истории, была сама система общественного устройства, где главной ценностью считалась свобода. Обычно историки упоминают об этом в негативном контексте, считая, что отсутствие сильного централизованного государства и нескончаемые распри племенной знати и чингизидов между собой препятствовали выработке единого курса для этноса. Так, еще П. С. Паллас говорил: "Многочисленный киргизский народ живет в неограниченной вольности в сравнении калмыков, которые так много малых властителей над собой имеют. Каждый киргизец живет так, как вольный господин, и потому киргизцы не так страшны, как другие неприятели".
Однако, железная дисциплина и безукоснительное подчинение начальству, часто приносившие успех ойратам на полях сражений, в конце концов привели к национальной катастрофе в 1771 году, когда калмыки единодушно поддержали авантюру своих правителей по перекочевке в Китай. И к примеру, Ю. Костенко, посвятивший работу исследованию этой откочевки, отзывался об этих кардинальных отличиях следующим образом: "У калмыков невежество, бедность и отсутствие всякой свободы в жизни народа вынуждало его естественным образом к полной зависимости и безусловному повиновению своим владельцам. Такого пассивного повиновения не замечается у других кочевых народов, как например, у киргизов, отличающихся свободолюбием; у калмыков эта черта характеристическая, почему и обращаем на нее внимание".
Вообще среди казахских правителей такие авантюристические планы тоже возникали нередко. Так, например, вожди Младшего жуза в том же XVIII веке долго вынашивали возможность переселения на Кубань и объединения с ногайцами. Но реализовать такие проекты было невозможно в силу сопротивления народных масс.
Очень своеобразные отношения сложились у казахов с российскими властями. Другие народы, оказавшиеся на пути беспрестанно расширявшейся империи, обычно выбирали либо путь борьбы и подобно черкесам несли огромные потери, либо полностью подчинялись и принимали новые правила игры, что также действовало разрушительно на этнос. Однако казахи, добровольно признав себя российскими подданными, еще почти сто лет сохраняли фактическую самостоятельность. И после ликвидации ханской власти вплоть до конца 60-х гг. XIX века, в степи продолжал сохраняться очень высокий уровень самоуправления.
Во-первых, конечно, тому способствовали чисто экономические обстоятельства. Уже с середины XVIII казахи стали самыми крупными поставщиками скота на российские рынки, и эта торговля была чрезвычайно выгодна для российского купечества. При этом казахи стали потребителями огромного количества русских товаров, не представлявших интереса для той же Европы. Поэтому отдельные представители российских властей всеми силами мешали переходу казахов на оседлый образ жизни, считая, что они лишь в качестве скотоводов представляют ценность для империи. А. И. Левшин в связи с этим восклицал: "Подлежит ли сомнению польза, получаемая Россиею от установления связей с казачьими ордами? Какой другой народ доставил бы нам в таком же большом количестве произведения, вымениваемые нами теперь у них? И кто взял бы от нас все те товары, которые мы ныне им отпускаем?".
Во-вторых, маловодные казахские степи, полупустыни и пустыни не давали российским военным особенно развернуться даже тогда, когда из Санкт-Петербурга приходило высочайшее дозволение "достойно наказать киргизцев за их дерзости". Стоило войскам только выступить с Линии, как степной телеграф начинал свою работу, и аулы кочевников, снимаясь с места, уходили вглубь степей, куда отряды идти не рисковали, поскольку это закачивалось очень плохо, что нагляднее всего продемонстрировал поход генерал-майора М. М. Траубенберга в 1771 г. и поход графа В. А. Перовского в 1839 г.
В-третьих, эта же самая территория по большей части не подходила для земледелия. Правда, после отмены крепостного права в России переселение крестьян в Казахстан приобрело достаточно широкий размах, но эти мигранты в основном ограничивались лишь несколькими регионами, а на большей части остальной территории продолжали кочевать казахи.
Огромную роль в казахском подъеме сыграл и ислам. Народы, исповедовавшие "языческие" религии, как правило, очень быстро сдавались перед проповедями христианских миссионеров и предавали забвению старые культы, после чего начиналась ассимиляция. Мусульманская идеология, несмотря на общий кризис в странах ислама, оказалась вполне в состоянии противостоять культурному давлению православия.
Необходимо упомянуть также и о чисто практической пользе ислама для казахов. В этом плане особое значение имели гигиенические требования, содержащиеся в исламе. Конечно, кочевое животноводство сам по себе не способствует поддержанию особенной чистоты в быту, но в сравнении с другими кочевниками, жившими в чудовищно антисанитарных условиях, казахи смотрелись в более выигрышном свете. Так, описывая казахский быт, П. С. Паллас отмечал: "Киргизцы, по обыкновению других степных азиатских народов, живут в войлочных кибитках, которые от калмыцких разнятся только тем, что обыкновенно бывают гораздо больше и чище, так что в их кибитке больше 20 человек сидеть могут. Вообще киргизцы во всем наблюдают чистоту гораздо больше, нежели калмыки".
Может быть, еще большее значение имел запрет Корана потреблять спиртные напитки. Как известно, "огненная вода" была причиной деградации множества народов и племен Сибири и Северной Америки, к которым казахи очень близки в генетическом плане.
В то же время гибкость и восприимчивость казахов (которую многие считают бесхребетностью и показателем отсутствия национальной гордости) позволила им в кратчайшие сроки освоить торговлю, ремесла, земледелие, рыболовство, рабочие профессии. Уже в конце XIX века образовалась пусть немногочисленная, но совершенно блестящая прослойка национальной интеллигенции.
Эти успехи народа, совсем еще недавно ничем не отличавшегося в глазах европейцев от других "кочевых татар", вызывали огромный интерес у многих исследователей, иногда дававших, пожалуй, даже слишком уж преувеличенную положительную оценку данному процессу. Особенно это касается таких крупных ученых, как В. В. Радлов и В. В. Григорьев, описавших казахское общество во многом с идеалистических позиций. Но таково было влияние впечатления от реально происходившего на их глазах перерождения казахского народа.
Нет, конечно, никакого смысла рисовать историю казахов только в радужных красках. Первая половина XX века действительно стала эпохой ужаса. Восстание 1916 г., Гражданская война, голод 1919-1920 гг, раскулачивание, коллективизация, репрессии, Великая Отечественная вкупе нанесли сильнейший удар по генофонду нации. Свою лепту также внесла протекавшая как естественным образом, так и сознательно проводимая русификация, в ходе которой часть казахов была ассимилирована "старшим братом".
Но ведь казахам удалось преодолеть эту череду испытаний и не просто выжить и уцелеть, а стать одним из больших этносов на постсоветском пространстве и обрести государственность. Соответственно, и в этом плане акцент можно ставить не только на трагических аспектах, но и понимать, что в данный период казахский этнос как система успешно прошел испытание на прочность, и это тоже победа, которой можно гордиться. Этим казахи еще раз подтвердили свое право на место под солнцем в этом жестоком мире.
Поэтому для понимания своего пути совсем не обязательно ездить за моря и изучать историю народов, развивавшихся совсем в другом времени и пространстве, когда опыт собственных отцов, дедов и прадедов еще не вполне понят и оценен. Ведь перед казахами и сейчас стоят очень серьезные вызовы, ответить на которые нужно не хуже предков.
Информация