Ударит ли Большая сделка США и ЕС по возможностям Пекина и что поменяется для России
Одной из главных целей США при «обновленном» Д. Трампе уже традиционно заявляется борьба с Китаем. Действительно, что на первом сроке американского президента, что во время срока нынешнего, Пекин провозглашается противником номер один. В многостраничном документе под названием «Мандат на лидерство 2025», ставшим предвыборной программой Д. Трампа, «коммунистическому Китаю» (основная цитата-характеристика применительно к нашему восточному соседу) уделено больше половины от объема текста.
Европейское звено
США и Китай весной обменялись довольно громкими в плане медиа-сферы торговыми угрозами. Часть из них была реализована на практике, и в итоге торговые пошлины зафиксировались на уровне 30% (США для Китая) и 10% (Китай для США). До 12-го августа между ними действует режим «переговорной паузы».
Китай в своем стиле и вполне, надо сказать, рационально и эффективно работает «от обороны», однако за чередой экономических и политических накатов и откатов назад нельзя не заметить, что США, в свою очередь, небезуспешно обкладывают китайцев по всему периметру.
Наиболее важной опорной «точкой» для Китая в этом плане является Евросоюз и его экономические контуры, и как раз по ней-то США давят с завидным упорством. Для Москвы результат этой борьбы имеет почти фундаментальное значение — от итоговой конфигурации зависят возможности уже самой европейской бюрократии в ее экзистенциальном походе против России.
Популярно мнение, что европейские элитные бюрократы злобны, примитивны и вообще эталонно низкоэффективны, однако в реальности далеко не всё, что делает евробюрократия, можно и нужно наделять подобными характеристиками. В изворотливости, а также своеобразной принципиальности «брюссельским» не откажешь, и последняя (очень важная для России) сделка Европы и США как раз и является тому свидетельством.
К концу нынешнего июля Вашингтон сделал несколько подходов к снаряду под названием «большая сделка» в отношениях с ЕС, Китаем, Россией, Мексикой, Канадой, Бразилией, аравийскими странами. Через «сирийский кейс» велась и ведется работа с Турцией. При этом страны ЮВА и Индия до последнего времени оставались на периферии медийного прицела американской тарифной кампании, хотя сами дополнительные тарифы им со стороны США были введены.
Это выглядит странно, с учетом главной задачи (Китай) и теснейшей взаимосвязи экономик Китая и ЮВА. На изначальный план это не похоже — здесь мы видим, что, не имея ресурса бить сразу по всем направлениям, США по итогам полугодовых торгов и стресс-тестов решили выламывать только конкретные важные звенья из цепи китайских проектов.
Связка «ЕС — Китай», на которую покушаются трамписты, на первый взгляд кажется очевидной. Более того, мы уже привыкли, что основные китайские континентальные и даже морские проекты в популярной экспертизе рассматриваются через призму поставок именно на европейский рынок.
Связь, может, и очевидна, но здесь, скорее, важно не констатировать (в очередной раз) эту связь, а определить ее качественные параметры. Есть такой уже почти общепринятый термин как «башни Кремля», вот в ЕС тоже имеются свои проектные башни, и в отношении работы с Китаем они далеко не всегда действуют синергично. Пекин же, в свою очередь, очень тонко играет на их противоречиях, наращивая или защищая свою долю на европейском рынке.
Эти «башни» хорошо себя проявляют в отношении Украины, более того, украинская трагедия как раз и стала той водой отлива, которая обнажила у этих башен стены и даже часть фундамента.
Башни Евросоюза и их позиция
Из наиболее крупных игроков такого рода можно выделить «брюссельскую бюрократию» — левых неолибералов разного толка и цвета, которые годами и даже десятилетиями выращивались в одном инкубаторе с аналогичными элитами в США. Их проще назвать глобалистами, хотя их коллеги по цеху имеют не менее глобальные цели и устремления. Корнями этот политический феномен уходит в европейское социалистическое движение и его чрезвычайно многочисленные «побеги», которые уже давно являются прямой обслугой банковского капитала. Эта башня не имеет выраженной национальной специфики, исключая Францию.
Два других игрока — это Великобритания и упомянутая Франция. Последняя уже на протяжении многих лет является ареной социально-политических экспериментов французской ветви одиозной фамилии «де Ротшильд». Ее (фамилии) представители занимают очень серьезные позиции и в Великобритании, но не как доминирующая сила, а как часть общей проектной конструкции. По сути, весь политический публичный процесс во Франции — это прямая режиссура и постановка, а то, что кажется неожиданностью, — режиссерская «изюминка» в очередной части сериала.
Разница между двумя этими игроками очень существенна. Если Великобритания строит свою новую «Ост-Индскую кампанию» на основе концепций, зачастую просто евгенического толка, выстраивая натуральную Вавилонскую башню народов и создавая что-то вроде нового внерасового гибрида, то Франция делает свою экономическую ось между Центральной Азией и Африкой, но без подобной концептуальной основы.
То, что делают британцы, периодически называют в Великобритании «Новая Александрия» или «Новый Акрополь» — что-то похожее начал и не достроил в древности Александр Македонский, создавая на подконтрольных территориях унифицированные общности с синкретической религией. Итогом стали достаточно известные впоследствии государственные, социальные и религиозные гибриды, существовавшие некоторое время на обломках его империи.
Подобные идеи де-факто получают развитие через совершенно терминальный на первый взгляд «британский мультикультурализм». Пакистанская, вернее и точнее кашмирская, «новая Британия» кажется чистым и беспримесным безумием с ее запретами на прогулки с английским флагом по Лондону и т. п. Но нельзя не отметить, что логика тут имеется — такая новая «нация» в теории выглядит как цемент для империи нового типа и нового же времени. Собственно, в России тот самый проект «Новой Александрии» на всех парах реализуется через замещающую миграцию. Причин и конкретных частных интересов тут много, но предпосылки лежат в недрах построений островных «мозговедов» и сети их влияния. Собственно, и наши отечественные «башни» есть лишь отражение и выражение башен европейских, пусть и с рядом нюансов.
Французы здесь скорее выступают как ведомые и идущие по течению леволиберальной европейской повестки. «Новая Александрия», наоборот, не просто органично ложится на европейское и американское левое идейное поле, хотя британцы с их кашмирской Великобританией вообще очень близки к неолибералам, в прошлом европейским левым социалистам. Это заявка на лидерство в повестке ЕС, но без формального участия в том же ЕС.
Франция никаких новых народностей и гибридных этносов создавать не собирается, хотя плоды мультикультурализма потребляет полными ложками. Более того, миграция из французской Африки как раз и явилась человеческим топливом для этих идей, политическая философия Франции — топливом идеологическим. Но Франция в борьбе за лидерство в левацком ЕС, за торговую и сырьевую континентальную ось и остатки французской сети влияния в эти идеи заигралась. Великобритания же в них не играет, а ими действительно живет, через них выстраивает сеть влияния. Лондон зарабатывает на концепции и строит через концепцию, Франция пытается просто делать деньги, но в итоге оказывается не ведущей, а двигающейся по течению.
Франция не является экзистенциальным антагонистом Израиля. В отличие от Великобритании, у нее нет задачи убрать эту ближневосточную «занозу», которой Израиль через тандем США-СССР стал для Британской империи. Франция имеет очень конкретные интересы в Ливане, Сирии, Ираке и Иране, без всякой идеологии и концепций. При этом зачастую все выглядит на поверхности ровно наоборот. Так сейчас Великобритания «мнется» по вопросу признания Палестины, а Франция ее по сути признала. Но у Парижа это вопрос конкретного торга с США, а у Лондона — часть чуть ли не экзистенциальной игры, где Великобритания не может допустить разрыва с США, при этом ставя США же подножки при каждом удобном случае.
Великобритания с ее особой философией не может установить по-настоящему прагматичное партнерство с Пекином, а Париж может и делает это. Для брюссельской бюрократии Китай — это буквально фабрика в рамках базовой идеи мирового разделения труда, где он промышленный лидер, но не игрок номер один в политике и уж точно не генератор своих проектных идей. Для Брюсселя позиция Парижа более близка, чем Великобритании, хотя работа французского бизнеса в Китае — это предмет пристального наблюдения, а с Э. Макроном всегда пытаются послать в Китай брюссельского надзирателя.
Рамки проекта Великобритании заставляют Лондон делать на внешнем контуре шаги, которые близки даже трампистам. У Франции таких рамок нет, и всё это непосредственно отражается на объемах инвестиций и контрактов.
Четвертую башню Европы в экспертизе на постсоветском пространстве стало принято называть «Ватикан». «Старые деньги», земельная рента, фамильные капиталы и фонды, доли в промышленности и политике в виде разных форм и течений национального консерватизма. Если с этим капиталом неолибералы сделать пока могут не очень много, то в борьбе на политическом поле они добились просто впечатляющих успехов. По сути, у того, что именуют «Ватикан» в Европе, почти выбита электоральная, шире, социальная база. Дожмут европейских фермеров (а их-таки дожмут), и эта база вообще сократится до минимума. Опорные точки в виде Италии и Польши тут не играют принципиальной роли, просто против этой башни работают остальные три. В том числе и поэтому Рим то рядится в одежды латиноамериканского социализма, то потакает либералам, но прежде всего руками и ногами ухватился за Украину, поощряя украинскую миграцию в ЕС в целом, а также Чехию, Польшу, Францию и Италию в частности. Но и тут у них конкуренция с неолибералами ЕС.
Снова стоит отметить, что российский общественный «дискурс», формируемый здесь нашими башнями, аналогичен общеевропейскому. А всё потому, что башни там и здесь — это одно и то же явление. Вот китайской башни в России нет, но ее нет и в Европе. Даже российский «трампизм» — явление, отражающее конкуренцию этих четырех блоков, просто с поправкой на отечественные реалии.
Вообще, отечественный «трампизм» — это очередной симулякр, просто еще раз наглядно отражающий реалии — российская «башенная элита» это настолько органическая часть именно европейской политической и экономической матрицы, что она ни теоретически, ни практически не понимает, как вообще работать что с Китаем, что с именно трампистскими кругами в США. Нас отрезали от этой европейской модели, но мы продолжаем в ней существовать.
Казалось бы, все приведенные выше характеристики — это своего рода беллетристика, где тут экономика и Китай? А, собственно, везде. Если Европу представить упрощенно в виде модели из этих четырех блоков, а лучше «пазлов», то взаимодействие игроков с Китаем, как и Китая с ними, станет прозрачным и понятным. Политика США на этом направлении станет не менее прозрачной.
О том как под медийную какофонию не поменялось совсем ничего
На чем Китай годами крепил свое влияние на просторах Европы? На римской модели глобализации («Римский клуб» образца конца 1980-х), то есть концепции глобального разделения труда, где макрокластеры не совокупность региональных экономик с общей стоимостью, но вместо общей стоимости главным признаком является функционал. БРИКС — это как раз часть этой модели.
Кто автор исходных идей — те, кого сегодня называют «Ватикан». Кто забрал их (идеи) себе — неолибералы и левые, которые сейчас составляют «брюссельскую бюрократию». Кто самый беспринципный выгодоприобретатель от этой схемы? Франция. Кто главный потерпевший? Германия. Насколько модель подобного разделения труда вписывается в построения Великобритании? Ни на сколько.
Условный «Ватикан» ничего не может предложить из существенного Пекину за исключением лояльности в Африке и Латинской Америке, но это не вопрос континентальной и уж тем более европейской экономики. Великобритания с ее идеями евгеники, борьбой с США и Израилем на Ближнем Востоке и уж тем более пакистанскими «Александриями» не является для Пекина даже попутчиком. Они вынуждены взаимодействовать, но никакой стыковки «пазлов» у них нет. Неолибералы Брюсселя, которые выросли в рамках «римской модели», будут выступать и выступают против того, чтобы Китай вышел за ее границы. Не суть уже в том, что этот выход за границы произошел давно, важна не реальность в данном случае, а ее восприятие с той стороны. И только Франция будет делать всё, что может дать прагматичные финансовые очки в работе с Китаем. Наложим показатели странового экспорта-импорта и взаимные инвестиции (в ряде прошлых статей они неоднократно приводились), и они просто продублируют эту описательную часть.
Теперь возьмем параметры большой сделки по линии «Европа — США». На первый взгляд, они уникально невыгодны для ЕС, уникально выгодны США, а брюссельская бюрократия выстрелила себе в ногу и прогнулась под трампистов. Однако накладываем их на схему из блоков-башен, описанную выше, и видим, что ЕС не только ничего особо не уступал, но просто зафиксировал этот блоковый расклад, сложившийся вполне естественным путем.
Энергетические инвестиции ЕС в американские углеводороды — это декларация о намерениях, отражающая готовность к смене продавца и, аналогично аравийским «инвестициям» на триллион долларов, — декларация об отказе от борьбы с Белым домом. Заработок на европейском рынке уйдет от индусов и перетечет к американским операторам. Сырье для США будет стоить дешевле, а ЕС выгоднее перерабатывать базовый продукт, а не получать из Индии продукцию высокого передела. Да, мы не можем сейчас назвать конкретный уровень цены, если сделка США-ЕС подойдет к реализации, но можно констатировать то, что рост цен для европейского потребителя тут совершенно не предопределен. А ведь на это как раз и рассчитывают многие эксперты.
Покупка американского оружия для Украины — это процесс, который не прекращался, а сейчас для трех из четырех башен ЕС скорее облегчает бремя борьбы с Москвой, чем утяжеляет его. Это банально дешевле и эффективнее, чем давать старт инвестициям в военную промышленность в полноценном объеме, просто (как и многое другое) внешне выглядит иначе.
Китай как часть изначального БРИКС принимается ЕС, как часть БРИКС+ в виде нового самостоятельного игрока не принимается совсем. В этом плане накат и даже медийный навал Д. Трампа на нынешний БРИКС+ удивительным образом работает на интересы и видение Брюсселя, а не наоборот.
Европейская политика тарифов, которая продолжит колебаться в сторону ужесточения в отношении Китая и которую подадут как «победу Д. Трампа», на самом деле идет почти независимо от США. Она определяется разницей между Китаем «старым» и Китаем «новым». А в актив к себе Вашингтон тарифную борьбу ЕС-Китай, которая продолжится и дальше, записать сможет, только отношение к США она имеет опосредованное. Она бы и так продолжалась. Великобритания и Франция не теряют и не приобретают ничего нового, а Рим как не имел ничего на продажу для Китая в Европе, так не будет иметь и дальше.
Разложив целое на части-башни, их проекты и мотивацию, можно увидеть, что великая сделка Д. Трампа с Европой в отношении позиций ЕС в целом и башен в частности в плане работы с Китаем не поменяла ничего. Более того, она не ухудшает потенциально даже ситуацию на внутреннем рынке ЕС, если основные игроки сами не совершат каких-то критических ошибок. Радость некоторых, что ЕС от сделки сильно «поплохеет», как и опасения того, что ЕС, который «лег под США», создаст дополнительные проблемы для Китая, очевидно иллюзорны и уж как минимум преждевременны. Это своего рода «статус-кво», но возникает вопрос, а это состояние, оно-то чем выгодно для России? Мы сами (как тот же Китай) можем играть каждый новый кон с разными пазлами-башнями. Нет, и такое ощущение, что даже не пытаемся.
Информация