Китайские маршруты, русский интерес и… персидский перекрёсток
Интеграция – кто, где, куда
Незадолго до 12-дневной войны казалось, что пришло время принимать как данность успехи Тегерана в антизападной интеграции. Китай и Россия, и в несколько меньшей степени Индия, при не самой активной поддержке Бразилии и ЮАР, сделали почти всё возможное для присоединения Исламской Республики к БРИКС.
Но БРИКС всё же больше не политическое и экономическое, а скорее декларативное, если вообще не декоративное объединение. В то же время ни в коем случае нельзя недооценивать оперативное продвижение Ирана навстречу ШОС, хотя вступление страны в организацию случилось только два года назад.
ШОС – не военный блок и даже не постоянная публичная площадка по безопасности, но главными задачами организации провозглашены как раз укрепление стабильности и безопасности. Поэтому в дни жёсткого противостояния Ирана с Израилем и США наблюдатели вообще-то ждали от ШОС более отчётливых шагов в целях добиться мира.
Впрочем, нельзя исключать, что что-то в этом плане вообще не афишировалось, с чем многие и связывают неожиданно быстрое завершение американских бомбардировок. Как себя теперь чувствуют иранские атомные объекты, вряд ли знают в Вашингтоне, и вряд ли честно скажут в Тегеране.
Более того, показательно, что триумфальные реляции Дональда Трампа не получили практически никакого последующего конкретного подтверждения, и это уже говорит о многом. Несколько странное «молчание» Москвы и Пекина, которое не без сарказма отмечали в те дни западные, а особенно израильские СМИ, так таким и осталось.
Но это вовсе не означает, что Иран сколько-нибудь откорректирует свой курс на интеграцию, в том числе и в сторону ЕАЭС, тем более что действие соглашения о свободной торговле с этим объединением никто не отменял. Другое дело, что теперь стало намного больше сложностей с его реализацией.
Где сейчас Север-Юг, «Один путь», Восток и Запад…
На Западе партнёрство России, Китая и Ирана, отнюдь не равноправное, чтобы ни твердили в трёх столицах, давно принято называть «осью нестабильности». Напоминая при этом, что всё в этой «тройке» делается крайне медленно, но в то же время признавая, что верно. Кстати, то, что трио уже стало важным противовесом влиянию Запада, особенно США, тоже признают.
И отбомбили самое слабое звено в «Оси» неспроста — потом, может, уже и не получится вот так — почти без ответа. Хотя в Тегеране и не устают повторять, что распиаренная пресловутая мощь Израиля подорвана ответными ударами сильно и, возможно, навсегда. Причём в плане информации — прежде всего.
Теперь никто или почти никто в неё, в информацию, даже из компетентных источников, не верит. Однако так уже бывало, и не раз, но Израиль неизменно ту самую свою мощь подтверждал, что, согласитесь, не так сложно, имея за спиной Вашингтон. Но надо учитывать тот факт, что только в 20-е годы третьего тысячелетия Иран стал по-настоящему нужен и России, и Китаю.
Первой — для расширения сферы влияния и экономического интереса, второму — как то самое звено, даже перекрёсток в глобальных маршрутах. Встречным курсом три страны пошли под обязательную пропаганду идеи «общих целей»: противостоять американской однополярности, защищать национальный суверенитет и расширять влияние в стратегических регионах.
У Ирана главное преимущество, конечно, в географии, которая, как принято считать на Востоке, да и не только, – родная сестра стратегии. Стратегически уникальное расположение Исламская республика подкрепляет обширными энергетическими ресурсами и экономическим развитием, особенно в передовых отраслях.
Китай нуждается в торговой экспансии и не может просто так миновать Иран как ключевой энергетический и транзитный узел. Позволив втянуть Иран в военный конфликт или столкновение с усилением внешних угроз, Москва и Пекин потеряют значительную часть уже накопленного потенциала антизападной интеграции.
Дверь приоткрыта. А ворота?
Иран давно открыт для Китая и торгует с ним весьма активно — на 32,3 млрд долларов в 2024 году, если не учитывать нефть. Это уже сопоставимо с американо-китайскими торговыми оборотами, особенно если учитывать процентный вклад в ВВП того же Ирана.
Но Исламская республика — это всё же пока для Китая ещё не ворота в Европу или хотя бы в ЕАЭС. Впрочем, если альянс Ирана с постсоветской Евразией всё же состоится, эти ворота уже точно будут открыты.
А из инициативы «Один пояс, один путь», которая призвана обеспечить китайским компаниям связь с рынками Европы и Западной Азии, наконец-то вырастет нечто конкретное. Ориентированная на этот вектор китайская логистика вряд ли будет подставлена Пекином под военную угрозу, наподобие маршрута к северу от Чёрного моря, скорее всего, надолго похороненного из-за СВО.
Однако нахрапистость Израиля, плохо контролируемая из Вашингтона, способна свести на нет надежды как на иранские ворота, так и на пакистанский коридор. Последний в итоге всё равно выводит на Россию, так почему бы тогда Китаю не вернуться к торгу за казахстанский маршрут или за проект действительно существенного расширения возможностей БАМа.
Обсуждать можно вообще всё что угодно, вплоть до китайского Северного морского пути. Тема уже поднималась, и противопоставить идее Россия в настоящее время может тоже только идеи. В таком небесспорном контексте кто-то может вспомнить и так называемый «Средний коридор».
В Пекине так обозначается Транскаспийский международный транспортный маршрут. Это не совсем альтернатива прямым сухопутным путям через Иран или Россию, и она откровенно плоха как по инфраструктуре, так и по пропускной способности.
Непримиримое партнёрство
Тегеран непримирим в отношениях с очень многими, но в первую очередь с Израилем, но, поддерживая разного рода структуры, опасные для него и для всего Запада тоже, сильно рискует. И рискует в том числе в отношении перспективы сближения с Китаем, как, впрочем, и с Россией, которая, как известно, сохраняет вполне приемлемые отношения с тем же Израилем.
Китай же регулярно подтверждает, что для него предпочтительнее не военная, а дипломатическая и политическая поддержка Ирана. И это при том, что именно этот партнёр вышел сейчас на первые роли в обеспечении энергетической безопасности Китая, поставляя в КНР около 90% своей экспортируемой сырой нефти.
Так, в нынешнем году ожидается рост среднего объёма поставок до 1,4–1,7 млн баррелей в сутки (б/с). Перед 12-дневной войной он достиг пика в 1,8 млн б/с. Поставки осуществляются по сниженным «санкционным» ценам, то есть были фактически спровоцированы Западом, в точности как случилось с поставками из России в Индию.
И если Индию сумели вынудить отказаться от иранской нефти, которую тут же сменила российская, то с Китаем такое вряд ли пройдёт, несмотря на все «тарифные потуги» Дональда Трампа. Однако причиной разрыва цепочки поставок могут стать любые сколько-нибудь серьёзные проблемы у Ирана.
Китаю в таком случае придётся искать альтернативу, и вроде бы российская в таком случае, конечно, возможна. Но станет ли Москва ещё раз рисковать всем только ради поддержания отношений с Пекином, и без того превращающим северного соседа в сырьевой придаток?
Любой серьёзный кризис в Центральной Азии для Китая как нож к горлу — с точки зрения стратегических перспектив. И это крайне неприятно для Пекина после превращения КНР, страны почти без ислама, в одного из главных посредников для стран региона — посредника, который ухитрился свести почти к нулю вечные противоречия Ирана и Саудовской Аравии.
Информация