Андрей Шкуро до начала гражданской войны
Сегодня мы поговорим об Андрее Григорьевиче Шкуро – сыне полковника Кубанского казачьего войска, который стал одним из видных командиров белогвардейской Добровольческой армии, а затем – группенфюрером СС и был вполне заслуженно казнён в Москве 16 января 1947 года.
После распада СССР на мутной волне ельцинской декоммунизации (которая, хоть и в меньших масштабах, продолжалась и после отставки этого ничтожного политического авантюриста) были предприняты попытки обеления и даже героизации целого ряда весьма сомнительных персонажей, вроде кровавого адмирала Колчака или печально знаменитого генерала Власова. И о Шкуро некоторые авторы стали писать в панегирическом тоне и даже называть его «отцом русского спецназа». Но, во-первых, нам кровавых психопатов, дослужившихся до звания группенфюрера СС, в «отцы» спецназа даром не надо (тем более, что это неправда). Во-вторых, и весьма авторитетные современники оценивали деятельность Шкуро более чем скептически. Вот мнение царского генерала и атамана Всевеликого войска Донского Петра Краснова, соратника Шкуро (повешенного вместе с ним во дворе Лефортовской тюрьмы в январе 1947 года):
Как и все партизаны в эту войну, он (Шкуро) ничем особенно не отличался. Во время войны с большевиками он выдвинулся быстрым освобождением и такою же быстрой сдачей Кисловодска.
Генерал А. Мильковский пишет:
Шкуро – имя его, как человека без всяких нравственных устоев, достаточно известно каждому.
С ним согласен и полковник М. В. Мезерницкий:
Шкуро – вор, грабитель, трус.
Уничижительную характеристику Шкуро и казакам его «Волчьей сотни» даёт барон Петр Врангель:
Полковника Шкуро я знал по работе его в Лесистых Карпатах во главе «партизанского отряда»… За немногими исключениями туда шли главным образом худшие элементы офицерства, тяготившиеся почему-то службой в родных частях. Отряд полковника Шкуро во главе со своим начальником, действуя в районе XVIII корпуса, в состав которого входила и моя Уссурийская дивизия, большей частью болтался в тылу, пьянствовал и грабил, пока, наконец, по настоянию командира корпуса Крымова не был отозван с участка корпуса.
А вот обращение Врангеля к Деникину с требованием разобраться с вконец обнаглевшим Шкуро – просто «крик души» настоящего, болеющего за дело генерала:
Армия разваливается от пьянства и грабежей. Взыскивать с младших не могу, когда старшие начальники подают пример, оставаясь безнаказанными. Прошу отчисления от командования корпусом генерала Шкуро, вконец развратившего свои войска.
«Боевые заслуги» Шкуро в период гражданской войны Врангель оценивал столь «высоко», что, став во главе Вооруженных сил Юга России (переименованных им в «Русскую армию»), чуть ли не первым приказом уволил его с воинской службы. Кстати, он называл его исключительно «Шкурой» – вкладывая в это слово исключительно негативный смысл – хотя такова была настоящая фамилия этого антигероя гражданской войны и всей российской истории (Шкуро тот стал, по его собственному утверждению, осенью 1914 года, но, скорее всего, в 1919 году).
А Деникин, согласно свидетельству адъютанта генерала Май-Маевского Павла Макарова, собирался, как только займет Москву, сразу же отдать Шкуро под суд «за самоуправство и разорение занятых территорий». Шкуро знал о намерениях командующего и говорил своим подчиненным:
Прорвём фронт, войдём в Москву — а дальше я три дня попью, повешу кого надо и пулю в лоб.
Начало военной службы будущего группенфюрера СС
Родившийся в 1886 году в Екатеринодаре (современный Краснодар) сын казачьего полковника Андрей Шкура с детства отличался дерзостью и малоуправляемым поведением. В 3-м Московском кадетском корпусе однажды стал зачинщиком серьезных беспорядков. Сам он так вспоминал об этом:
Мы переломали парты и скамейки, побили лампы, разгромили квартиру директора корпуса, а причиной наших недовольств было неудовлетворительное качество подаваемых котлет.
В дальнейшем психопатические черты характера у него лишь прогрессировали, и в царской армии он был известен тем, что постоянно игнорировал либо прямо нарушал приказы начальства, из-за чего, собственно, во время войны он и «ушел в партизаны» – иначе дело могло бы дойти и до трибунала. В белогвардейских Вооруженных силах Юга России Шкуро вел себя не лучше. Так, например, в 1919 году в Харькове, желая получить чин генерал-лейтенанта, он заявился к Май-Маевскому и потребовал повышения, угрожая повернуть корпус к Екатеринодару и повесить там «кого надо» – намекая на командующего и его штаб. А когда Деникин однажды заявил Шкуро о необходимости навести порядок среди его подчиненных, тот, стегая сапоги хлыстом, заявил:
Хотите — завтра не будет ни Ленина, ни Деникина, ни Троцкого. Только батько Махно и батько Шкуро.
Но вернёмся в дореволюционную Россию.
Благодаря заступничеству отца, из кадетского корпуса Андрея Шкуру после погрома из-за котлет не отчислили. А затем он поступил в Николаевское кавалерийское училище, по окончании которого, в мае 1907 года, был направлен в 1-й Уманский казачий полк Кубанского казачьего войска, находившийся тогда в крепости Карс. Принял участие в походе отряда генерала Баратова в Персию, где русские солдаты сражались против проосманских банд. Смелости Андрею Шкуре было не занимать, и за эту кампанию он был награждён орденом Святого Станислава 3-й степени. А в 1908 году Андрея Шкуру перевели в 1-й Екатеринодарский казачий полк кошевого атамана Захара Чепеги.
Татьяна Шкуро
В том же 1908 году он женился на Татьяне Сергеевне Потаповой, дочери директора народных училищ в Ставропольской губернии, которую он знал с детских лет.
Шкуро и его жена в Харькове, 1919 г.
Не будучи аристократкой, Татьяна Шкуро имела большой вкус к «красивой» жизни, которую во время гражданской войны она, наконец, смогла позволить себе благодаря «трофеям», добываемым ее мужем. О методах сбора «трофеев» пишет полковник генерального штаба Б. Штейфон:
Бесчисленное количество расстрелянных и повешенных падает на генералов Покровского и Шкуро. Оба они, будучи пьяницами и грабителями по натуре, наводили ужас на население завоеванных местностей.
Однако свои «трофеи» Шкуро ухитрялся безнаказанно собирать даже и на контролируемой белогвардейцами территории. Вот лишь один эпизод, о котором можно узнать из книги Александра Трушновича «Воспоминания корниловца»:
Несомненно, Шкуро был великим кавалерийским командиром, но также был немного бандитом, и однажды в сопровождении трех или четырех своих офицеров он вошёл в бальный зал какой-то большой гостиницы в Ростове, где танцы были в самом разгаре, и попросил всех гостей пожертвовать драгоценности или наличные на поддержание его «волков». Столкнувшись с сверкающими из-под косматого волчьего меха глазами и помня дурную славу «волков», отличившихся жестокими грабежами и отсутствием пощады, никто не стал возражать. И ему достался очень успешный улов.
В результате в Екатеринодаре Татьяна Шкуро жила в большом особняке с мебелью в стиле ампир. Ей прислуживали лакеи в нитяных перчатках, а управляющей стала настоящая аристократка – графиня Воронцова-Дашкова, которая отвечала за сервировку стола, кухню и подачу подходящих к каждому подаваемому блюду дорогих марочных вин. Печально знаменитая балерина Матильда Кшесинская, гордо называвшая себя «любовницей Дома Романовых», вспоминала, что при отступлении деникинской армии в Новороссийск Татьяна Шкуро ехала с ней в одном поезде, но в отдельном «шикарном салоне-вагоне», который «был ярко освещен, и можно было видеть богато убранный закусками стол».
Сам Шкуро, кстати, во время Гражданской войны тоже разъезжал на особом поезде с комфортными вагонами в сопровождении доступных девиц и музыкантов двух оркестров – симфонического и духового.
Татьяна Шкуро умерла в Париже в 1933 году. Андрей Шкуро пережил ее на 14 лет и окончательно изгадился сотрудничеством с германскими нацистами. И, как мы помним, был повешен во дворе Лефортовской тюрьмы 16 января 1947 года. Детей у этой пары, к счастью, не было.
Продолжение военной карьеры Андрея Шкуро
Снова вернемся в дореволюционную Россию.
В 1910 г. Андрей Шкура оказался в Чите, где занимался охраной золотых приисков и караванов с золотом, а также борьбой с контрабандистами. Затем на некоторое время ушел из армии, но вернулся на службу незадолго до начала I мировой войны – стал хорунжим 3-го Хоперского казачьего полка. Осенью 1914 года под Варшавой возглавляемый им разъезд из 17 казаков неожиданно атаковал неприятельский гусарский эскадрон, захватив в плен двух офицеров и сорок восемь рядовых кавалеристов. Именно тогда Андрей Шкура и сменил фамилию на Шкуро, и «крёстным отцом», якобы, стал сам император. По версии самого Андрея Григорьевича, Николай II при утверждении списка представленных к награждению почетным Георгиевским оружием «высочайше повелел» изменить неблагозвучную фамилию. Впрочем, некоторые исследователи утверждают, что фамилия Шкуро в документах впервые зафиксирована лишь в 1919 году.
Об этом награждении Шкуро позже писал:
За это дело я и получил заветную «клюкву» – Святую Анну 4-й степени на шашку с красным темляком.
В декабре Шкуро был ранен в ногу и два месяца лечился в госпитале. Вернувшись в строй, получил ещё одну рану – в живот, но пуля потеряла силу, ударившись в рукоять кинжала, подаренного ему отцом. Сам Шкуро писал:
Если бы не отцовский кинжал, я, конечно, был бы ранен смертельно.
«Волчья сотня» Шкуро
В 1915 году уже ставший есаулом Шкуро обратился к командованию с предложением «отрядить его с партией казаков терзать тылы и коммуникации противника». Некоторые утверждают, что начальство этой инициативе малоуправляемого кубанца очень обрадовалось, поскольку постоянно находилось перед дилеммой: наградить его за храбрость или разжаловать и отдать под суд за неподчинение приказам. Это подразделение получило официальное название «Кубанский конный отряд особого назначения», однако Шкуро предпочитал называть его «Волчьей сотней» – и был совсем не оригинален: это давнее название казачьих отрядов, действующих в тылу врага. А именно в регулярной российской армии первые (сформированные из забайкальских казаков) «волчьи сотни» появились во время Русско-японской войны 1904-1905 гг., когда Андрей Шкура ещё учился в кавалерийском училище. Так что никакого права называться «отцом русского спецназа» он не имеет.
На знамени своего отряда Шкуро приказал нарисовать оскаленную волчью пасть, а казаки этой части стали украшать свою форму волчьим мехом или даже хвостами и даже подражали волчьему вою.
Казаки «Волчьей сотни» Шкуро
Довольно часто приходится читать о многочисленных подвигах «Волчьей сотни» Шкуро, которая якобы наводила на немецких солдат ужас. Однако мы ведь помним свидетельства Краснова и Врангеля, которые оценивают успехи Шкуро более чем скептически. Да и многие другие белогвардейцы относились к Шкуро и его подчинённым с брезгливым отвращением, и даже казаки «Волчьей сотни» говорили, что их командира когда-нибудь непременно повесят. Что и произошло в январе 1947 года.
После Февральской революции Шкуро был переведен на Кавказский фронт. Здесь он снова командовал отдельным «партизанским» отрядом из трех конных сотен, которым были приданы 2 орудия и 6 пулемётов. При этом начальником штаба у него некоторое время был знаменитый Яков Слащев, который с этого времени стал носить мундир без погон, заявляя:
Добрармия живет грабежом, не следует позорить наши старые погоны грабежами и насилиями.
Впрочем, очень скоро Слащёв перешел к Сергею Улагаю.
В октябре 1917 года Шкуро был избран в Кубанскую краевую Раду (как делегат от фронтовиков) и в Екатеринодаре заявил, что его «полки стоят и будут биться за конституционную монархию». Это вызвало резкое неудовольствие всех других депутатов, потому что к тому времени идеи монархизма были полностью дискредитированы бездарным правлением Николая II.
В это время Шкуро заболел тифом и на фронт вернулся лишь в декабре – незадолго до заключения Эрзинджанского перемирия с Турцией. Его отряд был распущен, сам он отправился на Северный Кавказ и получил ранение: какой-то «туземец» выстрелил в него с крыши дома. Выздоровев, в мае 1918 года вновь попытался собрать отряд в Кисловодске, но был арестован и направлен во Владикавказ, где председатель Совета народных комиссаров Терской Народной Республики Самуил Буачидзе отпустил его на свободу «под честное слово» не выступать против новых властей. Свое слово Шкуро тут же нарушил и во главе небольшого отряда из 80 человек бежал на Кубань. Врангель так описывает его прибытие в Екатеринодар:
Особенно непозволительно вёл себя полковник Шкуро. Он привёл с собой в Екатеринодар дивизион своих партизан, носивший название «волчий». В волчьих папахах с волчьими хвостами на бунчуках партизаны полковника Шкуро представляли собой не воинскую часть, а типичную вольницу Стеньки Разина. Ночью после попойки партизан Шкуро со своими «волками» нёсся по улицам города с песнями, гиком и выстрелами.
В следующей статье мы продолжим наш рассказ и поговорим об участии Шкуро в гражданской войне.
Информация