Погружение в Афган
Как мы под Переяславом в Афганистане повоевали: здесь прошла масштабная реконструкция боев.
Свой 44-й день рождения я встретил на «войне». Если точнее, на реконструкции боевых действий 40-й армии в Афганистане. Она проходила в прошлую субботу на военном полигоне под Переяславом. Утром вылез из-под брезента (ночевать пришлось на песке, подстелив одеяло), солнце поднимается над лагерем на сопке, на бруствере стоит могучая фигура в форме песчаного цвета и «отливает», как положено, в сторону «врага».
Один край брезента зацеплен за выступ на БТР-70. Два других — за деревья. И еще один конец — за колышек, вбитый в песчаный холм, поросший лишайником. Между этими четырьмя точками с вечера мы вкопали сосновый штырь. Получился импровизированный шатер. Ночью шел дождь. Но мы даже не намокли. Капли стекали по брезенту.
Нас пятеро. Сева Воловик — бывший спецназовец, а теперь начальник службы безопасности одной из фирм. Андрей Яремич — бизнесмен-строитель, когда-то курсант Советской Армии. Леша Вишняков — отслуживший срочную уже в украинские времена, а теперь работающий секьюрити. Водитель БТР в чине полковника — настоящий полковник-танкист Дмитрий Зелинский. И я — рядовой запаса СА. У всех не угас боевой пыл. Мы реконструируем группу спецназа ГРУ. Говоря по-простому — играем в войну. Но очень серьезно. БТР-70 — настоящий. И минометы — настоящие. И имитационной гранатой может морду обжечь, если замешкаться. И автоматы внешне ничем не отличаются от тех, которые были у нас в армии, — только стреляют стрейкбольными шариками.
За спиной у нас тихо без храпа спит лагерь десантников. На соседней сопке в километре — мотострелки. А где-то впереди еще на одной высоте — душманы. В общем, как шутит Андрей: «Красивые парни в элегантной советской форме против страшных парней в уродливых халатах с полотенцами на головах». Всего в реконструкции участвуют чуть больше ста человек, и «воюем» мы уже с вечера пятницы, добравшись сюда из Киева после работы.
Ребята заваривают чай на огне. «Поздравьте меня, — говорю, — у меня сегодня день рождения». «Наверняка, такой день рождения ты не забудешь», — слышу в ответ. Мы начинаем устанавливать 82-миллиметровый миномет, вытащив его из бронетранспортера. Кто-то тянет тяжеленную плиту. Кто-то несет «трубу» (то есть ствол). Еще один — треногу. Точно такой же использовался и в Афганистане. Образца 1937 года. Волочь его в горы было тяжело. Зато стрелял он точно — куда лучше, чем более поздние модели. Как раз благодаря этой самой тяжелой плите, облегчавшей пристрелку.
Когда-то еще в 1989 году я лежал в госпитале в Одессе вместе с сержантом-минометчиком. Их как раз вывели из Афганистана. Сержант рассказывал: «Три выстрела. Недолет. Перелет. И берешь посерединке — вилка!» Не хотел бы я попасть на такую «вилку» в реальности. Ведь минометы были не только у наших, но и у «духов».
Перед началом игры было построение. Каждому вручили точную копию памятки воину-интернационалисту «о правилах поведения на территории ДРА». Пункт 14-й: «Строго соблюдай все предписания и советы врачей. Не употребляй воду из арыков, каналов и других водоемов — они могут быть рассадником инфекционных заболеваний». И сразу вспомнил — сержант, с которым мы лежали в госпитале, болел малярией. Его трясло еще через несколько месяцев после вывода войск. Кроме того, за время службы он два раза переболел желтухой. Инфекционные болезни были бичом ограниченного контингента Советской Армии в Афганистане. Редко, кому удавалось вернуться домой, не познакомившись лихорадкой или гепатитом.
Нам-то легче. У подножия сопки стоит железная бочка с чистой водой. И хотя комары жрали нас всю ночь немилосердно, вряд ли, среди них есть малярийные.
И еще пункт из памятки: «ЗАПРЕЩАЕТСЯ… заходить во дворы и другие дома местных жителей, заглядывать в их окна и двери, в лица женщин, вступать в разговоры с ними; посещать афганские государственные и частные магазины, лавки, рынки, приобретать там, а также у частных лиц, различного рода вещи, продовольственные товары, спиртные напитки и наркотики».
Если в дома и лица женщин не заглядывали, то магазины и рынки в реальности, конечно же, посещали тайком от командиров вопреки всем запретам. Тот же сержант признался мне, как они меняли прямо с брони на улицах стоптанные армейские ботинки на арбузы у афганцев и как он продал бинокль. Бинокли сержантам выдавали только на боевые. Но так получилось, что во время выхода моджахеды сожгли склад на базе, где служил мой собеседник. Причем со всей документацией. «Я так обрадовался! — рассказывал он. — Вернулся и тут же бинокль загнал!». Памятки памятками, а нашего человека исправить трудно. Уж не помню, на что точно поменял тот мой знакомый бинокль, но обычно мечтой советского дембеля было привезти из Афгана японский двухкассетник или десяток штампованных гонконговских часов. Смешно поверить, что именно этого барахла не хватало в Союзе, который умел летать в космос, побеждать на чемпионатах мира по хоккею и строить своим гражданам БЕСПЛАТНЫЕ квартиры!
В пятницу, как только стемнело, мы спустились с сопки, чтобы поохотиться на «духов». С нашей стороны по ложбине шныряли две группы спецназа. И где-то тут же во тьме блуждали невидимые «враги». В армии я служил в ПВО. А на военной кафедре в университете нас готовили на командиров мотострелковых взводов. Все это совершенно не похоже на то, чем занимается спецназ. Мы — в разведке. Наша задача — захватить пленного, а самим не попасть туда же. На мне ботинки, штаны от «эксперименталки» защитного цвета, пятнистый верх от КЗС (костюм защитный сетчатый) и кепка без звездочки — ее часто не носили. Вообще-то КЗС служил для защиты от последствий ядерного взрыва — его пропитывали для этого каким-то специальным дерьмом. Но советские спецназовцы стирали его (если одеть нестиранным, может быть раздражение на коже) и использовали в качестве маскировочного. В жарких условиях Афганистана сеточка обеспечивала отличную вентиляцию. Ремень — матерчатый. Пряжка — алюминиевая, а не латунная, чтобы не блестела.
Время от времени по равнине рыщет наш прожектор с высотки. От него тоже приходится прятаться. Местность отвратительная — холмик на холмике. Тебя могут обойти с любой стороны. И ты можешь обойти кого угодно. Ступаем бесшумно. Главное — не звякнуть даже металлическим креплением ремня автомата. Я иду в паре с Андреем. Широченную спину его в темноте не видно уже в нескольких шагах — мабута (так называли форму спецназа особого покроя) обеспечивает хорошую маскировку. Люди лучше всего понимают друг друга в паре. Этого принципа придерживались и в спецназе. Пары, четверки, шестерки — количество человек в группе было кратным двум.
Вдруг Андрей учуял какой-то шум в зарослях. Мы решили залечь. Он у подножия холмика. Я — чуть ниже гребня. Это игра. Но чувства очень похожи на настоящие. Главная мысль, которая время от времени проносится в моей голове: «Тебя ни в коем случае не должны убить. А ты — должен». «Смерть» — всего лишь порция шариков из автомата. Но как же не хочется ее получить!
Вдруг во тьме начинает проступать какое-то вытянутое пятно. На холмик поднимается фигура в характерной афганской шапке-пуштунке. Всаживаю в нее очередь: «Все, ты убит!». Фигура послушно падает и минут 15 лежит, время от времени шевелясь. На ней что-то светится — то ли циферблат часов, то ли мобильный телефон. Потом «душман» поднимается. «Куда ты? — говорю я ему. — Ты же мертвец!». Бедный «дух» стонет: «Комары заедают»… Я предлагаю ему сделку: «Хорошо. Будем считать, что ты легко ранен. И мы тебя взяли в плен. Идет?». Оживший «моджахед» соглашается: «Только не бейте!». Во время игры бывают случаи, когда, войдя в образ и потеряв чувство реальности, некоторые начинают воевать чуть ли не по-настоящему. «Бить не будем, — обещаю я ему. — Давай винтовку».
Мы отводим пленного в штаб (на вопрос, как его зовут, он называется Мустафой), а потом снова спускаемся в ложбину уже втроем — вместе с Севой, который переоделся в длинную черную афганскую одежду. Еще часа два блуждания в темноте. Но на этот раз нам не везет — враги больше не попадаются. На сон остается часа полтора. Комары страшнее наших игровых «духов». Они настоящие и голодные. Чтобы спастись от кровососов, приходится, не разуваясь, завернуться в одеяло с головой. Но и это не очень спасает. К утру все покрыты боевыми укусами.
По условиям игры мы должны обеспечить на следующий день проводку нескольких караванов, состоящих из грузовиков и МТ-ЛБ — это такой гусеничный тягач, который использовала Советская Армия в Афгане. Укрепленные лагеря брать нельзя. Но «духи», плюнув на сценарий, неожиданно решают поиграть в «хозяина горы» и захватывают высоту наших мотострелков.
Андрей предлагает атаковать ее на БТРе. Он вмещает десять человек. Берем с собой еще пять десантников в бронежилетах и несемся по кочкам к холму. «Духи» ждут, что мы спешимся и полезем в лобовую атаку. Но мы носимся вокруг холма, поливая его автоматным огнем из бойниц и открытых верхних люков. Фигурки в халатах начинают разбегаться. Шарики, вылетающие из их автоматов, щелкают по броне, но ничего не могут сделать.
В реальности такая атака тоже могла состояться. БТР-70 не брали ни автоматные, ни даже винтовочные пули. Да и попасть из ручного гранатомета в него было достаточно сложно. По меркам 1980 годов, это была хорошо сбалансированная машина с крупнокалиберным башенным пулеметом. Она выживала даже на минах. Одно из восьми полноприводных колес отваливалось, но остальные крутились!
Залезать в этот бронетранспортер, десантироваться из него — одно удовольствие. Везде ты находишь какую-то подножку или захват, с помощью которых легко взбираться. На БТР-70 приятно ездить даже верхом на броне — одну ногу засовываешь в люк, а другая как-то сама собой находит опору. Единственным недостатком этих машин был перегрев мотора. Поэтому нашим солдатам приходилось ездить с поднятыми бронекрышками силового отделения. Точно так же ездили и мы в день игры — ведь жара перевалила за 30.
Не скрою, был момент часа в четыре дня — в самый солнцепек, — когда я спросил себя: что ты здесь делаешь? Неужели не наслужился? Пот заливает. Ноги гудят. Ботинки — не кроссовки. Да и песчаные холмы, в которых вязнешь — не беговая дорожка. Но я тут же отогнал сомнения. Удовольствие пересиливало усталость.
Я не могу описать все, что происходило в тот день. У каждого из нас он был свой. Но пусть у вас не складывается впечатление, что эта реконструкция — легкое дело. Полгода с помощью Севы и Андрея я подбирал обмундирование. Все, в чем мы играли, подлинное.
Труднее всего было найти штаны. В отличие от курток, эта часть армейской одежды быстрее всего изнашивается. Штаны обошлись мне в 300 гривен. Мы нашли их на рыбном базаре возле станции метро «Днепр». Ботинки обнаружились на «Петровке» — там по выходным хорошая барахолка. И стоили недорого — всего 200 гривен. Зимний бушлат я нашел на «Куреневке» за 160 гривен. Автомат — подарок на день рождения. Иногда в процессе поисков вам может повезти. Грязная затертая куртка формы-афганки стоила всего 20 гривен. Отстирав ее, я получил отличную вещь абсолютно винтажного вида. Никто бы и не сказал, что на базаре она пахла мышами.
Главное в реконструкции — полная достоверность. Все должно быть, как в жизни. Никакие пластиковые бутылки от колы, целлофановые пакеты и даже современные продукты в зону игры не допускаются. Часы — командирские. Одеяла — советские солдатские выпуска 1980 годов. Одежда — настоящая. Еда — сгущенное молоко, тушенка и сухари. Здорово восстанавливает силы шоколад, входивший в состав спецназовского сухпая. Этикетки с консервов перед игрой сдираются для эффекта достоверности.
В военной реконструкции есть две самые популярные темы — Наполеонистика и Великая Отечественная война. Теперь к ним присоединилась третья — Афган. Он был лебединой песней Советской Армии. И, надо признать, хорошо спетой.
Увидев красный флаг над нашей позицией, я вдруг почувствовал себя на своем месте, вспомнил слова присяги и неожиданно испытал чувство гордости за то, что служил в Советской Армии — в настоящей армии, офицеры и рядовые которой знали, за что воюют, и не представляли, как можно не выполнить приказ.
Пять утра, 13 июля 2013 г. Украина. Если бы не знал этого наверняка, то подумал бы, что действительно перенесся на машине времени в лето 1987 года где-нибудь в Нангархаре.
Свой 44-й день рождения я встретил на «войне». Если точнее, на реконструкции боевых действий 40-й армии в Афганистане. Она проходила в прошлую субботу на военном полигоне под Переяславом. Утром вылез из-под брезента (ночевать пришлось на песке, подстелив одеяло), солнце поднимается над лагерем на сопке, на бруствере стоит могучая фигура в форме песчаного цвета и «отливает», как положено, в сторону «врага».
Один край брезента зацеплен за выступ на БТР-70. Два других — за деревья. И еще один конец — за колышек, вбитый в песчаный холм, поросший лишайником. Между этими четырьмя точками с вечера мы вкопали сосновый штырь. Получился импровизированный шатер. Ночью шел дождь. Но мы даже не намокли. Капли стекали по брезенту.
«Запрещается устраивать привалы вблизи мечетей и других религиозных мест»
Нас пятеро. Сева Воловик — бывший спецназовец, а теперь начальник службы безопасности одной из фирм. Андрей Яремич — бизнесмен-строитель, когда-то курсант Советской Армии. Леша Вишняков — отслуживший срочную уже в украинские времена, а теперь работающий секьюрити. Водитель БТР в чине полковника — настоящий полковник-танкист Дмитрий Зелинский. И я — рядовой запаса СА. У всех не угас боевой пыл. Мы реконструируем группу спецназа ГРУ. Говоря по-простому — играем в войну. Но очень серьезно. БТР-70 — настоящий. И минометы — настоящие. И имитационной гранатой может морду обжечь, если замешкаться. И автоматы внешне ничем не отличаются от тех, которые были у нас в армии, — только стреляют стрейкбольными шариками.
За спиной у нас тихо без храпа спит лагерь десантников. На соседней сопке в километре — мотострелки. А где-то впереди еще на одной высоте — душманы. В общем, как шутит Андрей: «Красивые парни в элегантной советской форме против страшных парней в уродливых халатах с полотенцами на головах». Всего в реконструкции участвуют чуть больше ста человек, и «воюем» мы уже с вечера пятницы, добравшись сюда из Киева после работы.
Смекалка. Тент поставили, зацепив угол брезента за БТР-70.
Ребята заваривают чай на огне. «Поздравьте меня, — говорю, — у меня сегодня день рождения». «Наверняка, такой день рождения ты не забудешь», — слышу в ответ. Мы начинаем устанавливать 82-миллиметровый миномет, вытащив его из бронетранспортера. Кто-то тянет тяжеленную плиту. Кто-то несет «трубу» (то есть ствол). Еще один — треногу. Точно такой же использовался и в Афганистане. Образца 1937 года. Волочь его в горы было тяжело. Зато стрелял он точно — куда лучше, чем более поздние модели. Как раз благодаря этой самой тяжелой плите, облегчавшей пристрелку.
Когда-то еще в 1989 году я лежал в госпитале в Одессе вместе с сержантом-минометчиком. Их как раз вывели из Афганистана. Сержант рассказывал: «Три выстрела. Недолет. Перелет. И берешь посерединке — вилка!» Не хотел бы я попасть на такую «вилку» в реальности. Ведь минометы были не только у наших, но и у «духов».
Перед началом игры было построение. Каждому вручили точную копию памятки воину-интернационалисту «о правилах поведения на территории ДРА». Пункт 14-й: «Строго соблюдай все предписания и советы врачей. Не употребляй воду из арыков, каналов и других водоемов — они могут быть рассадником инфекционных заболеваний». И сразу вспомнил — сержант, с которым мы лежали в госпитале, болел малярией. Его трясло еще через несколько месяцев после вывода войск. Кроме того, за время службы он два раза переболел желтухой. Инфекционные болезни были бичом ограниченного контингента Советской Армии в Афганистане. Редко, кому удавалось вернуться домой, не познакомившись лихорадкой или гепатитом.
Миномет. Страшная штука в умелых руках. Хоть и придумана в 1937 г.
Нам-то легче. У подножия сопки стоит железная бочка с чистой водой. И хотя комары жрали нас всю ночь немилосердно, вряд ли, среди них есть малярийные.
И еще пункт из памятки: «ЗАПРЕЩАЕТСЯ… заходить во дворы и другие дома местных жителей, заглядывать в их окна и двери, в лица женщин, вступать в разговоры с ними; посещать афганские государственные и частные магазины, лавки, рынки, приобретать там, а также у частных лиц, различного рода вещи, продовольственные товары, спиртные напитки и наркотики».
Если в дома и лица женщин не заглядывали, то магазины и рынки в реальности, конечно же, посещали тайком от командиров вопреки всем запретам. Тот же сержант признался мне, как они меняли прямо с брони на улицах стоптанные армейские ботинки на арбузы у афганцев и как он продал бинокль. Бинокли сержантам выдавали только на боевые. Но так получилось, что во время выхода моджахеды сожгли склад на базе, где служил мой собеседник. Причем со всей документацией. «Я так обрадовался! — рассказывал он. — Вернулся и тут же бинокль загнал!». Памятки памятками, а нашего человека исправить трудно. Уж не помню, на что точно поменял тот мой знакомый бинокль, но обычно мечтой советского дембеля было привезти из Афгана японский двухкассетник или десяток штампованных гонконговских часов. Смешно поверить, что именно этого барахла не хватало в Союзе, который умел летать в космос, побеждать на чемпионатах мира по хоккею и строить своим гражданам БЕСПЛАТНЫЕ квартиры!
Под красным флагом. В реальности снайпер не сидел бы так смело.
В пятницу, как только стемнело, мы спустились с сопки, чтобы поохотиться на «духов». С нашей стороны по ложбине шныряли две группы спецназа. И где-то тут же во тьме блуждали невидимые «враги». В армии я служил в ПВО. А на военной кафедре в университете нас готовили на командиров мотострелковых взводов. Все это совершенно не похоже на то, чем занимается спецназ. Мы — в разведке. Наша задача — захватить пленного, а самим не попасть туда же. На мне ботинки, штаны от «эксперименталки» защитного цвета, пятнистый верх от КЗС (костюм защитный сетчатый) и кепка без звездочки — ее часто не носили. Вообще-то КЗС служил для защиты от последствий ядерного взрыва — его пропитывали для этого каким-то специальным дерьмом. Но советские спецназовцы стирали его (если одеть нестиранным, может быть раздражение на коже) и использовали в качестве маскировочного. В жарких условиях Афганистана сеточка обеспечивала отличную вентиляцию. Ремень — матерчатый. Пряжка — алюминиевая, а не латунная, чтобы не блестела.
Время от времени по равнине рыщет наш прожектор с высотки. От него тоже приходится прятаться. Местность отвратительная — холмик на холмике. Тебя могут обойти с любой стороны. И ты можешь обойти кого угодно. Ступаем бесшумно. Главное — не звякнуть даже металлическим креплением ремня автомата. Я иду в паре с Андреем. Широченную спину его в темноте не видно уже в нескольких шагах — мабута (так называли форму спецназа особого покроя) обеспечивает хорошую маскировку. Люди лучше всего понимают друг друга в паре. Этого принципа придерживались и в спецназе. Пары, четверки, шестерки — количество человек в группе было кратным двум.
Вот оно, счастье. Андрей и Сева заряжают пулемет.
Вдруг Андрей учуял какой-то шум в зарослях. Мы решили залечь. Он у подножия холмика. Я — чуть ниже гребня. Это игра. Но чувства очень похожи на настоящие. Главная мысль, которая время от времени проносится в моей голове: «Тебя ни в коем случае не должны убить. А ты — должен». «Смерть» — всего лишь порция шариков из автомата. Но как же не хочется ее получить!
Вдруг во тьме начинает проступать какое-то вытянутое пятно. На холмик поднимается фигура в характерной афганской шапке-пуштунке. Всаживаю в нее очередь: «Все, ты убит!». Фигура послушно падает и минут 15 лежит, время от времени шевелясь. На ней что-то светится — то ли циферблат часов, то ли мобильный телефон. Потом «душман» поднимается. «Куда ты? — говорю я ему. — Ты же мертвец!». Бедный «дух» стонет: «Комары заедают»… Я предлагаю ему сделку: «Хорошо. Будем считать, что ты легко ранен. И мы тебя взяли в плен. Идет?». Оживший «моджахед» соглашается: «Только не бейте!». Во время игры бывают случаи, когда, войдя в образ и потеряв чувство реальности, некоторые начинают воевать чуть ли не по-настоящему. «Бить не будем, — обещаю я ему. — Давай винтовку».
Мы отводим пленного в штаб (на вопрос, как его зовут, он называется Мустафой), а потом снова спускаемся в ложбину уже втроем — вместе с Севой, который переоделся в длинную черную афганскую одежду. Еще часа два блуждания в темноте. Но на этот раз нам не везет — враги больше не попадаются. На сон остается часа полтора. Комары страшнее наших игровых «духов». Они настоящие и голодные. Чтобы спастись от кровососов, приходится, не разуваясь, завернуться в одеяло с головой. Но и это не очень спасает. К утру все покрыты боевыми укусами.
Нынешние мальчишки. А ведь тем тоже было всего по 18—20 лет.
По условиям игры мы должны обеспечить на следующий день проводку нескольких караванов, состоящих из грузовиков и МТ-ЛБ — это такой гусеничный тягач, который использовала Советская Армия в Афгане. Укрепленные лагеря брать нельзя. Но «духи», плюнув на сценарий, неожиданно решают поиграть в «хозяина горы» и захватывают высоту наших мотострелков.
Андрей предлагает атаковать ее на БТРе. Он вмещает десять человек. Берем с собой еще пять десантников в бронежилетах и несемся по кочкам к холму. «Духи» ждут, что мы спешимся и полезем в лобовую атаку. Но мы носимся вокруг холма, поливая его автоматным огнем из бойниц и открытых верхних люков. Фигурки в халатах начинают разбегаться. Шарики, вылетающие из их автоматов, щелкают по броне, но ничего не могут сделать.
В реальности такая атака тоже могла состояться. БТР-70 не брали ни автоматные, ни даже винтовочные пули. Да и попасть из ручного гранатомета в него было достаточно сложно. По меркам 1980 годов, это была хорошо сбалансированная машина с крупнокалиберным башенным пулеметом. Она выживала даже на минах. Одно из восьми полноприводных колес отваливалось, но остальные крутились!
Без полковника Зелинского за рулем БТР-70 игра явно не удалась бы. Техника принесла победу.
Залезать в этот бронетранспортер, десантироваться из него — одно удовольствие. Везде ты находишь какую-то подножку или захват, с помощью которых легко взбираться. На БТР-70 приятно ездить даже верхом на броне — одну ногу засовываешь в люк, а другая как-то сама собой находит опору. Единственным недостатком этих машин был перегрев мотора. Поэтому нашим солдатам приходилось ездить с поднятыми бронекрышками силового отделения. Точно так же ездили и мы в день игры — ведь жара перевалила за 30.
Не скрою, был момент часа в четыре дня — в самый солнцепек, — когда я спросил себя: что ты здесь делаешь? Неужели не наслужился? Пот заливает. Ноги гудят. Ботинки — не кроссовки. Да и песчаные холмы, в которых вязнешь — не беговая дорожка. Но я тут же отогнал сомнения. Удовольствие пересиливало усталость.
Я не могу описать все, что происходило в тот день. У каждого из нас он был свой. Но пусть у вас не складывается впечатление, что эта реконструкция — легкое дело. Полгода с помощью Севы и Андрея я подбирал обмундирование. Все, в чем мы играли, подлинное.
Труднее всего было найти штаны. В отличие от курток, эта часть армейской одежды быстрее всего изнашивается. Штаны обошлись мне в 300 гривен. Мы нашли их на рыбном базаре возле станции метро «Днепр». Ботинки обнаружились на «Петровке» — там по выходным хорошая барахолка. И стоили недорого — всего 200 гривен. Зимний бушлат я нашел на «Куреневке» за 160 гривен. Автомат — подарок на день рождения. Иногда в процессе поисков вам может повезти. Грязная затертая куртка формы-афганки стоила всего 20 гривен. Отстирав ее, я получил отличную вещь абсолютно винтажного вида. Никто бы и не сказал, что на базаре она пахла мышами.
Тягач МТ-ЛБ. Задача — провести колонну без потерь
Главное в реконструкции — полная достоверность. Все должно быть, как в жизни. Никакие пластиковые бутылки от колы, целлофановые пакеты и даже современные продукты в зону игры не допускаются. Часы — командирские. Одеяла — советские солдатские выпуска 1980 годов. Одежда — настоящая. Еда — сгущенное молоко, тушенка и сухари. Здорово восстанавливает силы шоколад, входивший в состав спецназовского сухпая. Этикетки с консервов перед игрой сдираются для эффекта достоверности.
В военной реконструкции есть две самые популярные темы — Наполеонистика и Великая Отечественная война. Теперь к ним присоединилась третья — Афган. Он был лебединой песней Советской Армии. И, надо признать, хорошо спетой.
Увидев красный флаг над нашей позицией, я вдруг почувствовал себя на своем месте, вспомнил слова присяги и неожиданно испытал чувство гордости за то, что служил в Советской Армии — в настоящей армии, офицеры и рядовые которой знали, за что воюют, и не представляли, как можно не выполнить приказ.
Информация