Плохой коммунист, но хороший командующий
Гибель маршала Александра Егорова стала действительной потерей для РККА
Из пяти первых советских маршалов Александр Егоров – единственный, кто дослужился до чина полковника Императорской армии, имел реальный командный опыт, приобретенный на полях Первой мировой. Но в отличие от других увлекательных книг о нем не писали, Наполеона в нем не видели, всенародно любимых песен не слагали, о том, что с его гибелью Красная армия понесла невосполнимую потерю, не говорили. Не вызвало его имя особого интереса и после реабилитации врагов народа. Так являлся ли Александр Ильич настоящим военным профессионалом? И почему был подвергнут репрессиям?
Тема репрессий среди высшего комсостава РККА не нова, за последнее двадцатилетие написано об этом немало и книг, и статей – как научных, так и публицистических. Спорили и спорят о подлинном уровне военной подготовки «демонов революции» Тухачевского, Якира, Уборевича, Блюхера, ломают копья в дискуссиях: «Что было бы, встреть Красная армия 1941-й с не уничтоженной тремя-четырьмя годами ранее военной элитой?».
В последние годы эти диспуты стали более содержательными. Уже непопулярны опусы с безапелляционным: «Уничтожение «гениального» Тухачевского и его соратников – тоже «гениальных» – привело к победе внутри РККА «тупых» первоконников».
Представление о военном профессионализме Уборевича не более чем миф. И как можно серьезно рассуждать о Тухачевском как о талантливом военачальнике после знакомства с его тяжеловесными с точки зрения стилистики русского языка сочинениями про классовую стратегию и ненужность резервов? Про Якира, полагаем, вообще нет смысла говорить подробно: военного образования не имел, в Гражданскую ничем не командовал, только с воодушевлением палачествовал.
Особняком в этом неславном ряду стоит один из пяти первых маршалов РККА Александр Ильич Егоров. Принадлежал к группировке первоконников, большинство которых во главе с Буденным избежали репрессий. Единственная дочь, воспитанная после ареста отца приемными родителями, не стала известным диссидентом и историком подобно сыновьям Якира или Антонова-Овсеенко, усердно разоблачавших сталинщину, но при этом позаботившихся о возвращении «доброй» памяти пап – таких же палачей, только в меньших масштабах.
И наконец, Егоров не был сильной личностью. Он не обладал ни харизмой Тухачевского, ни кажущейся интеллигентностью Уборевича.
Русская военная эмиграция пристально следила за деятельностью Тухачевского и видела в нем «российского Бонапарта». Мотивы здесь были скорее психологические: как и многие белые генералы, красный командарм был в прошлом гвардейским офицером. Это позволило видному деятелю русской военной эмиграции генералу Алексею фон Лампе еще в годы Гражданской войны с некоторым даже восторгом написать: «Наш семеновец-гвардеец бьет армейца-либерала Деникина».
Справедливости ради отметим, что Тухачевский не бил Деникина, но это тема другого разговора. Опять же, именно Тухачевскому эмигрантский писатель Роман Гуль посвятил книгу. Да и талантливые советские писатели потрудились над созданием положительных образов перечисленных большевистских военачальников – Илья Дубинский прежде всего.
Польский вопрос
Путь Егорова как полководца-стратега начался в Гражданскую на Южном фронте. Дождливым октябрем 1919-го корниловцы взяли Орел. Как писали в советских учебниках, над большевистской столицей нависла смертельная опасность. Все это россказни для несведущей аудитории и идеологические штампы. Измотанные и малочисленные полки Добровольческой армии были на последнем издыхании. Войска красного Южного фронта к осени 1919-го имели колоссальное численное преимущество. Исходя из этого Егоров принял решение окружить и разгромить противника. Ни того, ни другого не получилось. Белые не были ни окружены, ни разбиты, а оказались вытесненными огромной массой красных, победивших числом, а не искусством.
Более успешно Егоров командовал войсками Юго-Западного фронта в польской кампании 1920-го, и поражение Красной армии под Варшавой – не его вина.
Быть может, именно поэтому после войны он возглавил Киевский военный округ, потом – Петроградский, затем командовал Западным фронтом, наконец, руководил последовательно Украинским и Белорусским военными округами. В тот период единственным серьезным противником России была Польша с амбициозными планами диктатора Пилсудского возродить Речь Посполитую «от моря и до моря», что неизбежно вызывало территориальные претензии к СССР.
Западное направление для Кремля стало тогда важнейшим. Именно там находился в 20-е Егоров. Войны не случилось, и Александр Ильич пошел на повышение, возглавив в 1931-м Штаб РККА. Возглавил в переломное для мировой истории время, когда японцы начали вторжение в Китай. Надвигалась туча и на Европу: в 1932 году на Конференции по разоружению немцы потребовали отменить ограничения прав Германии на перевооружение. Гитлер уже рвался к власти.
Но главным врагом СССР к 1931-му по-прежнему оставалась Польша, ведомая стареющей, но все еще твердой рукой Пилсудского. По словам Михаила Мельтюхова, автора фундаментального труда «Советско-польские войны», в 1932 году вторая Речь Посполитая готова была выставить против СССР 60 дивизий. Ее военная доктрина, опиравшаяся на опыт маневренной и победоносной войны с Советами в 1920-м, строилась на наступлении и скептически относилась к перспективам позиционной войны.
В Варшаве отдавали себе отчет в том, что кавалерия сыграет важную, но не определяющую роль в будущей войне. Вопреки расхожему мнению польские кавбригады должны были передвигаться в конном строю, а атаковать в пешем. Понимали в Варшаве и то, что будущая война – это война моторов. В 1935 году поляки приступили к осуществлению программы моторизации армии, для реализации которой был образован Комитет национальной обороны, ведавший поставками военной техники. Двумя годами ранее польские конструкторы разработали один из лучших для своего времени танков – 7ТР, получивший высокую оценку немцев в сентябре 1939 года.
Поляки много сил отдали и на развитие ВВС. Уже в 1936-м поднялся в воздух один из самых современных бомбардировщиков начального периода Второй мировой войны – Р-37 «Лось».
Таким образом, вопреки всем разговорам о военно-технической отсталости Польши страна была весьма серьезным противником и недооценивать ее мощь мог только недальновидный человек. Егоров к таковым не принадлежал.
За модернизацию армии
К началу 30-х Германия была слабой, униженной и разоруженной страной. Однако военная мысль в ней работала весьма напряженно. На германскую военную доктрину существенным образом повлияли взгляды генерала Хансафона Секта, в основе стратегических концепций которого лежал принцип «Солдат знает только одну цель войны: разгром вражеской армии». Основные средства ее достижения – наступление и маневр. Причем победа достигалась, по мысли германского стратега, не численностью, а мобильностью.
Пришедший к власти Гитлер взял на вооружение стратегические взгляды фон Секта, а генералы вермахта воплотили их в теории блицкрига. Наши вероятные противники по мере своих сил делали ставку на модернизацию и моторизацию вооруженных сил.
Какой точки зрения в этом вопросе придерживался Егоров? Каково было его подлинное отношение к модернизации РККА? По мнению некогда популярных авторов Раппопорта и Геллера, Егоров, как Буденный и Ворошилов, собирался воевать шашкой и винтовкой. С этим ничем не обоснованным взглядом полемизирует крупнейший отечественный специалист по истории военной элиты РККА в межвоенный период Сергей Минаков. В работе «Советская военная элита 20-х годов. Состав, социокультурные особенности, политическая роль» он пишет: «Егоров совсем не являлся апологетом конницы. Он активно выступал за внедрение бронетанковой техники в войска». Эти слова находят подтверждение в фактах. В 1931 году заместитель начальника Штаба РККА Владимир Триандафилов представил Егорову на рассмотрение разработанную им теорию «глубокой операции» и получил «добро». И уже в следующем году Александр Ильич представил в Реввоенсовет тезисы относительно новых оперативно-технических проблем, возникших в связи с технической реконструкцией Вооруженных Сил. Эти тезисы послужили основой для изданных затем «Временных указаний по организации глубокого боя».
В своих работах Егоров подчеркивал: современное сражение представляет собой развертывание боевых действий на большую глубину, а для этого необходима моторизованная армия. Сторонником модернизации РККА был и соратник Егорова Семен Буденный, о котором выдумали в свое время столько небылиц.
В 1933 году на базе Приволжского военного округа под руководством Егорова были проведены опытные учения по практической отработке вопросов, связанных с организацией и проведением глубокого общевойскового боя, то есть «глубокой операции».
В бытность Александра Ильича начальником Штаба РККА (а с 1935-го – Генерального штаба) происходило активное перевооружение и переформирование Красной армии. Несколько примеров: в 1932 году созданы два первых в СССР мехкорпуса, на вооружение которых поступили танки Т-28 – сильнейшие на тот период в мире. Шло развитие ВВС, оснащенных скоростными бомбардировщиками СБ. Егоров подходил к модернизации РККА вполне профессионально и как начальник штаба был на своем месте.
На пороге войны
Каковы были взгляды этого военачальника на будущую войну? Главным противником СССР он обоснованно видел Польшу, считая, что Латвия, Литва и Эстония сохранят нейтралитет. При этом Александр Ильич полагал, что Берлин в конфликте с Польшей займет благожелательную позицию по отношению к СССР и враждебную – к полякам. В самом деле, у Советской России и Веймарской Германии развивалось тесное торгово-экономическое и даже военное сотрудничество. При этом у обеих стран были напряженные отношения с Польшей, которой после Первой мировой войны немцы вынуждены были отдать часть своей территории. Кроме того, Данцигский коридор лишил Германию прямой связи с Восточной Пруссией.
Егоров допускал выступление на стороне Польши Румынии, но, вероятно, не придавал этому серьезного значения в силу того, что она не могла образовать единый фронт с Польшей. Изолированные же действия слабой румынской армии не могли привести к серьезному успеху.
После прихода Гитлера к власти обстановка изменилась и Германия стала одним из врагов СССР. По мнению Егорова, разделяемому военной элитой РККА в целом, немцы могли выступить против Советов совместно с Польшей. Александр Ильич полагал, что вермахт оккупирует Прибалтику, открывая себе дорогу на Ленинград. Однако пока он будет осуществлять движение через так называемые лимитрофные государства, Красная армия успеет развернуться у границы и отразить вторжение противника.
Вероятно, Егоров и недооценивал возможности скрытого сосредоточения немцев и стремительности действий их танковых клиньев, поддержанных люфтваффе. Но ведь того, что произошло на фронтах Европы в 1939–1941 годах, не ожидал никто: ни поляки, ни французы, ни британцы, ни даже немцы. Достаточно почитать Гудериана с его критикой коллег-генералов, по меньшей мере скептически относившихся к молниеносным танковым прорывам «Быстрого Гейнца».
Так почему Сталин решил избавиться от Егорова – своего боевого соратника по Южному фронту? Да, у вождя были основания не доверять Тухачевскому и его окружению. Фундаментальную причину уничтожения маршала и его окружения назвал Серей Минаков: «Наличие живых «бывших» политических «вождей» в СССР (включая Троцкого за его пределами), сохранявших в общественном мнении репутацию потенциальных лидеров альтернативной политической элиты, представляло для правящего слоя опасность превращения их в реальных претендентов на политическое руководство вместо Сталина и «сталинцев». Поэтому репрессии носили превентивный характер. В сложившейся системе любой «вождь», выросший из Русской революции, становился «знаменем» и «лозунгом». В такой системе не могло быть «бывших вождей» или «вождей в отставке». Всякий оппозиционный, тем более альтернативный Сталину «вождь» не мог быть посажен в тюрьму, отправлен в лагерь в качестве осужденного, но оставленного в живых. «Храм оставленный – все храм, кумир поверженный – все бог». У него была единственная альтернатива власти – это смерть, забвение и «табуирование» его имени. Для этого недостаточно было обвинить его во всех смертных грехах и осудить в средствах массовой информации, пропаганды и агитации, запретить его упоминание, в том числе в устных, даже приватных и доверительных разговорах, недостаточно было его физически уничтожить, следовало полностью «вычистить» все социальное пространство вокруг него, реальное, предполагаемое и подозреваемое, как потенциальную оппозиционную информационную среду. В противном случае даже физически уничтоженный, информационно запрещенный и информационно уничтоженный «вождь» сохранял потенциал своей оппозиционной идеологической «гальванизации» и тайного «воскрешения» в сознании и мировоззрении молчащих, но еще живых его сторонников или подозреваемых в этом. Вот что, в частности, было одной из причин превращения политических репрессий в массовые».
Эти оригинальные рассуждения ни с какой стороны не применимы к Егорову, ибо никаким вождем он не был.
Вычеркнутый из мифологии
Минаков отмечает, что на посетившего в 1936 году маневры РККА британского генерала Уэйвелла Егоров не произвел впечатления «сильной личности». С точки зрения англичанина, Егоров – «вполне удовлетворителен в качестве номинального руководителя, если за ним стоит действительно хороший штаб, но не человек, могущий ввести и осуществить что-либо значительное, исходящее от него самого». Далее Уэйвелл добавляет: «Следует отметить, что такое мнение о Егорове сложилось тогда практически у всех зарубежных наблюдателей, в том числе и в русском военном зарубежье, и в высшем комсоставе самой Красной армии».
После маневров 1936 года Егоров организовал стратегическую игру, в которой командующий Белорусским военным округом Уборевич не хотел участвовать. «Учитывая несомненные преувеличения в описании поведения Уборевича, – пишет Минаков, – можно тем не менее констатировать, что Уборевич не хотел принимать участия в стратегической игре. Мотивация была указана единственная: «Кто нас будет учить там?». Имелся ли в виду в данном случае Тухачевский? Очевидно, в первую очередь речь шла о Егорове и Ворошилове, поскольку и разработку игры, и руководство игрой осуществлял маршал Егоров, а его авторитет у значительной части тогдашней советской военной элиты был весьма низкий».
Подобное поведение Уборевича подчеркивает в нем спесь малознакомого с военной субординацией дилетанта, но главное – мы еще раз убеждаемся: Егоров не пользовался авторитетом в военной элите РККА и потому не мог участвовать ни в каком заговоре.
Еще одну вероятную причину расправы над маршалом назвал Николай Черушев в своей книге «1937 год. Элита Красной армии на Голгофе»: «Здесь было к чему прицепиться: офицер старой армии; активный член партии эсеров; жена, обвиненная в шпионаже в пользу итальянской и польской разведок; показания на него со стороны арестованных военачальников как на участника заговора».
Трудно назвать эти аргументы исчерпывающе убедительными. Ведь и Борис Шапошников в прошлом офицер Императорской армии, но он не то что не был репрессирован – Сталин относился к нему с большим уважением. Жена? Так и супругу, скажем, Буденного арестовали, но самого маршала не тронули. Эсеровское прошлое? Сталин отличался практичностью и у кого какое прошлое его в сущности меньше всего интересовало. Так, в 1921-м он вступился за Александра Ильича на IX Всероссийском съезде Советов, когда некоторые делегаты были против того, чтобы бывший полковник, «чуждый классовый элемент» стал членом ВЦИК.
Сталин тогда благоразумно ответил: «Говорят, что Егоров – плохой коммунист. Ну и что же? Уборевич тоже плохой коммунист, однако мы выдвинули его в члены ВЦИК. Егоров – плохой коммунист, но хороший командующий, и как хорошего командующего его надо избрать». Быть может, в последних словах вождя и кроется ответ о причинах расстрела маршала? Перестал он в глазах Сталина быть хорошим командующим.
Сталин себе приписывал успешную оборону Царицына и разгром Деникина на Южном фронте, где командующим был Егоров. Говорили, что в частных беседах с коллегами Александр Ильич выразил свое неудовольствие подобными заявлениями, за что и поплатился жизнью. Но мог ли Егоров, бывший человеком умным и понимающим, к чему может привести подобная болтливость, позволить себе критику в адрес Сталина? Вряд ли.
Вероятно, создавая миф о собственном революционном прошлом, Сталин понимал, что Егоров не вписывается в него. И потому избавился от маршала. Впрочем, об истинных мотивах, заставивших Сталина расстрелять своего бывшего соратника, вероятно, мы не узнаем никогда. Но одно можно утверждать однозначно – гибель маршала Александра Егорова стала действительной потерей для РККА.
Из пяти первых советских маршалов Александр Егоров – единственный, кто дослужился до чина полковника Императорской армии, имел реальный командный опыт, приобретенный на полях Первой мировой. Но в отличие от других увлекательных книг о нем не писали, Наполеона в нем не видели, всенародно любимых песен не слагали, о том, что с его гибелью Красная армия понесла невосполнимую потерю, не говорили. Не вызвало его имя особого интереса и после реабилитации врагов народа. Так являлся ли Александр Ильич настоящим военным профессионалом? И почему был подвергнут репрессиям?
Тема репрессий среди высшего комсостава РККА не нова, за последнее двадцатилетие написано об этом немало и книг, и статей – как научных, так и публицистических. Спорили и спорят о подлинном уровне военной подготовки «демонов революции» Тухачевского, Якира, Уборевича, Блюхера, ломают копья в дискуссиях: «Что было бы, встреть Красная армия 1941-й с не уничтоженной тремя-четырьмя годами ранее военной элитой?».
В последние годы эти диспуты стали более содержательными. Уже непопулярны опусы с безапелляционным: «Уничтожение «гениального» Тухачевского и его соратников – тоже «гениальных» – привело к победе внутри РККА «тупых» первоконников».
Представление о военном профессионализме Уборевича не более чем миф. И как можно серьезно рассуждать о Тухачевском как о талантливом военачальнике после знакомства с его тяжеловесными с точки зрения стилистики русского языка сочинениями про классовую стратегию и ненужность резервов? Про Якира, полагаем, вообще нет смысла говорить подробно: военного образования не имел, в Гражданскую ничем не командовал, только с воодушевлением палачествовал.Особняком в этом неславном ряду стоит один из пяти первых маршалов РККА Александр Ильич Егоров. Принадлежал к группировке первоконников, большинство которых во главе с Буденным избежали репрессий. Единственная дочь, воспитанная после ареста отца приемными родителями, не стала известным диссидентом и историком подобно сыновьям Якира или Антонова-Овсеенко, усердно разоблачавших сталинщину, но при этом позаботившихся о возвращении «доброй» памяти пап – таких же палачей, только в меньших масштабах.
И наконец, Егоров не был сильной личностью. Он не обладал ни харизмой Тухачевского, ни кажущейся интеллигентностью Уборевича.
Русская военная эмиграция пристально следила за деятельностью Тухачевского и видела в нем «российского Бонапарта». Мотивы здесь были скорее психологические: как и многие белые генералы, красный командарм был в прошлом гвардейским офицером. Это позволило видному деятелю русской военной эмиграции генералу Алексею фон Лампе еще в годы Гражданской войны с некоторым даже восторгом написать: «Наш семеновец-гвардеец бьет армейца-либерала Деникина».
Справедливости ради отметим, что Тухачевский не бил Деникина, но это тема другого разговора. Опять же, именно Тухачевскому эмигрантский писатель Роман Гуль посвятил книгу. Да и талантливые советские писатели потрудились над созданием положительных образов перечисленных большевистских военачальников – Илья Дубинский прежде всего.
Польский вопрос
Путь Егорова как полководца-стратега начался в Гражданскую на Южном фронте. Дождливым октябрем 1919-го корниловцы взяли Орел. Как писали в советских учебниках, над большевистской столицей нависла смертельная опасность. Все это россказни для несведущей аудитории и идеологические штампы. Измотанные и малочисленные полки Добровольческой армии были на последнем издыхании. Войска красного Южного фронта к осени 1919-го имели колоссальное численное преимущество. Исходя из этого Егоров принял решение окружить и разгромить противника. Ни того, ни другого не получилось. Белые не были ни окружены, ни разбиты, а оказались вытесненными огромной массой красных, победивших числом, а не искусством.
Более успешно Егоров командовал войсками Юго-Западного фронта в польской кампании 1920-го, и поражение Красной армии под Варшавой – не его вина.
Быть может, именно поэтому после войны он возглавил Киевский военный округ, потом – Петроградский, затем командовал Западным фронтом, наконец, руководил последовательно Украинским и Белорусским военными округами. В тот период единственным серьезным противником России была Польша с амбициозными планами диктатора Пилсудского возродить Речь Посполитую «от моря и до моря», что неизбежно вызывало территориальные претензии к СССР.
Западное направление для Кремля стало тогда важнейшим. Именно там находился в 20-е Егоров. Войны не случилось, и Александр Ильич пошел на повышение, возглавив в 1931-м Штаб РККА. Возглавил в переломное для мировой истории время, когда японцы начали вторжение в Китай. Надвигалась туча и на Европу: в 1932 году на Конференции по разоружению немцы потребовали отменить ограничения прав Германии на перевооружение. Гитлер уже рвался к власти.
Но главным врагом СССР к 1931-му по-прежнему оставалась Польша, ведомая стареющей, но все еще твердой рукой Пилсудского. По словам Михаила Мельтюхова, автора фундаментального труда «Советско-польские войны», в 1932 году вторая Речь Посполитая готова была выставить против СССР 60 дивизий. Ее военная доктрина, опиравшаяся на опыт маневренной и победоносной войны с Советами в 1920-м, строилась на наступлении и скептически относилась к перспективам позиционной войны.
В Варшаве отдавали себе отчет в том, что кавалерия сыграет важную, но не определяющую роль в будущей войне. Вопреки расхожему мнению польские кавбригады должны были передвигаться в конном строю, а атаковать в пешем. Понимали в Варшаве и то, что будущая война – это война моторов. В 1935 году поляки приступили к осуществлению программы моторизации армии, для реализации которой был образован Комитет национальной обороны, ведавший поставками военной техники. Двумя годами ранее польские конструкторы разработали один из лучших для своего времени танков – 7ТР, получивший высокую оценку немцев в сентябре 1939 года.
Поляки много сил отдали и на развитие ВВС. Уже в 1936-м поднялся в воздух один из самых современных бомбардировщиков начального периода Второй мировой войны – Р-37 «Лось».
Таким образом, вопреки всем разговорам о военно-технической отсталости Польши страна была весьма серьезным противником и недооценивать ее мощь мог только недальновидный человек. Егоров к таковым не принадлежал.
За модернизацию армии
К началу 30-х Германия была слабой, униженной и разоруженной страной. Однако военная мысль в ней работала весьма напряженно. На германскую военную доктрину существенным образом повлияли взгляды генерала Хансафона Секта, в основе стратегических концепций которого лежал принцип «Солдат знает только одну цель войны: разгром вражеской армии». Основные средства ее достижения – наступление и маневр. Причем победа достигалась, по мысли германского стратега, не численностью, а мобильностью.
Пришедший к власти Гитлер взял на вооружение стратегические взгляды фон Секта, а генералы вермахта воплотили их в теории блицкрига. Наши вероятные противники по мере своих сил делали ставку на модернизацию и моторизацию вооруженных сил.
Какой точки зрения в этом вопросе придерживался Егоров? Каково было его подлинное отношение к модернизации РККА? По мнению некогда популярных авторов Раппопорта и Геллера, Егоров, как Буденный и Ворошилов, собирался воевать шашкой и винтовкой. С этим ничем не обоснованным взглядом полемизирует крупнейший отечественный специалист по истории военной элиты РККА в межвоенный период Сергей Минаков. В работе «Советская военная элита 20-х годов. Состав, социокультурные особенности, политическая роль» он пишет: «Егоров совсем не являлся апологетом конницы. Он активно выступал за внедрение бронетанковой техники в войска». Эти слова находят подтверждение в фактах. В 1931 году заместитель начальника Штаба РККА Владимир Триандафилов представил Егорову на рассмотрение разработанную им теорию «глубокой операции» и получил «добро». И уже в следующем году Александр Ильич представил в Реввоенсовет тезисы относительно новых оперативно-технических проблем, возникших в связи с технической реконструкцией Вооруженных Сил. Эти тезисы послужили основой для изданных затем «Временных указаний по организации глубокого боя».
В своих работах Егоров подчеркивал: современное сражение представляет собой развертывание боевых действий на большую глубину, а для этого необходима моторизованная армия. Сторонником модернизации РККА был и соратник Егорова Семен Буденный, о котором выдумали в свое время столько небылиц.
В 1933 году на базе Приволжского военного округа под руководством Егорова были проведены опытные учения по практической отработке вопросов, связанных с организацией и проведением глубокого общевойскового боя, то есть «глубокой операции».
В бытность Александра Ильича начальником Штаба РККА (а с 1935-го – Генерального штаба) происходило активное перевооружение и переформирование Красной армии. Несколько примеров: в 1932 году созданы два первых в СССР мехкорпуса, на вооружение которых поступили танки Т-28 – сильнейшие на тот период в мире. Шло развитие ВВС, оснащенных скоростными бомбардировщиками СБ. Егоров подходил к модернизации РККА вполне профессионально и как начальник штаба был на своем месте.
На пороге войны
Каковы были взгляды этого военачальника на будущую войну? Главным противником СССР он обоснованно видел Польшу, считая, что Латвия, Литва и Эстония сохранят нейтралитет. При этом Александр Ильич полагал, что Берлин в конфликте с Польшей займет благожелательную позицию по отношению к СССР и враждебную – к полякам. В самом деле, у Советской России и Веймарской Германии развивалось тесное торгово-экономическое и даже военное сотрудничество. При этом у обеих стран были напряженные отношения с Польшей, которой после Первой мировой войны немцы вынуждены были отдать часть своей территории. Кроме того, Данцигский коридор лишил Германию прямой связи с Восточной Пруссией.
Егоров допускал выступление на стороне Польши Румынии, но, вероятно, не придавал этому серьезного значения в силу того, что она не могла образовать единый фронт с Польшей. Изолированные же действия слабой румынской армии не могли привести к серьезному успеху.
После прихода Гитлера к власти обстановка изменилась и Германия стала одним из врагов СССР. По мнению Егорова, разделяемому военной элитой РККА в целом, немцы могли выступить против Советов совместно с Польшей. Александр Ильич полагал, что вермахт оккупирует Прибалтику, открывая себе дорогу на Ленинград. Однако пока он будет осуществлять движение через так называемые лимитрофные государства, Красная армия успеет развернуться у границы и отразить вторжение противника.
Вероятно, Егоров и недооценивал возможности скрытого сосредоточения немцев и стремительности действий их танковых клиньев, поддержанных люфтваффе. Но ведь того, что произошло на фронтах Европы в 1939–1941 годах, не ожидал никто: ни поляки, ни французы, ни британцы, ни даже немцы. Достаточно почитать Гудериана с его критикой коллег-генералов, по меньшей мере скептически относившихся к молниеносным танковым прорывам «Быстрого Гейнца».
Так почему Сталин решил избавиться от Егорова – своего боевого соратника по Южному фронту? Да, у вождя были основания не доверять Тухачевскому и его окружению. Фундаментальную причину уничтожения маршала и его окружения назвал Серей Минаков: «Наличие живых «бывших» политических «вождей» в СССР (включая Троцкого за его пределами), сохранявших в общественном мнении репутацию потенциальных лидеров альтернативной политической элиты, представляло для правящего слоя опасность превращения их в реальных претендентов на политическое руководство вместо Сталина и «сталинцев». Поэтому репрессии носили превентивный характер. В сложившейся системе любой «вождь», выросший из Русской революции, становился «знаменем» и «лозунгом». В такой системе не могло быть «бывших вождей» или «вождей в отставке». Всякий оппозиционный, тем более альтернативный Сталину «вождь» не мог быть посажен в тюрьму, отправлен в лагерь в качестве осужденного, но оставленного в живых. «Храм оставленный – все храм, кумир поверженный – все бог». У него была единственная альтернатива власти – это смерть, забвение и «табуирование» его имени. Для этого недостаточно было обвинить его во всех смертных грехах и осудить в средствах массовой информации, пропаганды и агитации, запретить его упоминание, в том числе в устных, даже приватных и доверительных разговорах, недостаточно было его физически уничтожить, следовало полностью «вычистить» все социальное пространство вокруг него, реальное, предполагаемое и подозреваемое, как потенциальную оппозиционную информационную среду. В противном случае даже физически уничтоженный, информационно запрещенный и информационно уничтоженный «вождь» сохранял потенциал своей оппозиционной идеологической «гальванизации» и тайного «воскрешения» в сознании и мировоззрении молчащих, но еще живых его сторонников или подозреваемых в этом. Вот что, в частности, было одной из причин превращения политических репрессий в массовые».
Эти оригинальные рассуждения ни с какой стороны не применимы к Егорову, ибо никаким вождем он не был.
Вычеркнутый из мифологии
Минаков отмечает, что на посетившего в 1936 году маневры РККА британского генерала Уэйвелла Егоров не произвел впечатления «сильной личности». С точки зрения англичанина, Егоров – «вполне удовлетворителен в качестве номинального руководителя, если за ним стоит действительно хороший штаб, но не человек, могущий ввести и осуществить что-либо значительное, исходящее от него самого». Далее Уэйвелл добавляет: «Следует отметить, что такое мнение о Егорове сложилось тогда практически у всех зарубежных наблюдателей, в том числе и в русском военном зарубежье, и в высшем комсоставе самой Красной армии».
После маневров 1936 года Егоров организовал стратегическую игру, в которой командующий Белорусским военным округом Уборевич не хотел участвовать. «Учитывая несомненные преувеличения в описании поведения Уборевича, – пишет Минаков, – можно тем не менее констатировать, что Уборевич не хотел принимать участия в стратегической игре. Мотивация была указана единственная: «Кто нас будет учить там?». Имелся ли в виду в данном случае Тухачевский? Очевидно, в первую очередь речь шла о Егорове и Ворошилове, поскольку и разработку игры, и руководство игрой осуществлял маршал Егоров, а его авторитет у значительной части тогдашней советской военной элиты был весьма низкий».
Подобное поведение Уборевича подчеркивает в нем спесь малознакомого с военной субординацией дилетанта, но главное – мы еще раз убеждаемся: Егоров не пользовался авторитетом в военной элите РККА и потому не мог участвовать ни в каком заговоре.
Еще одну вероятную причину расправы над маршалом назвал Николай Черушев в своей книге «1937 год. Элита Красной армии на Голгофе»: «Здесь было к чему прицепиться: офицер старой армии; активный член партии эсеров; жена, обвиненная в шпионаже в пользу итальянской и польской разведок; показания на него со стороны арестованных военачальников как на участника заговора».
Трудно назвать эти аргументы исчерпывающе убедительными. Ведь и Борис Шапошников в прошлом офицер Императорской армии, но он не то что не был репрессирован – Сталин относился к нему с большим уважением. Жена? Так и супругу, скажем, Буденного арестовали, но самого маршала не тронули. Эсеровское прошлое? Сталин отличался практичностью и у кого какое прошлое его в сущности меньше всего интересовало. Так, в 1921-м он вступился за Александра Ильича на IX Всероссийском съезде Советов, когда некоторые делегаты были против того, чтобы бывший полковник, «чуждый классовый элемент» стал членом ВЦИК.
Сталин тогда благоразумно ответил: «Говорят, что Егоров – плохой коммунист. Ну и что же? Уборевич тоже плохой коммунист, однако мы выдвинули его в члены ВЦИК. Егоров – плохой коммунист, но хороший командующий, и как хорошего командующего его надо избрать». Быть может, в последних словах вождя и кроется ответ о причинах расстрела маршала? Перестал он в глазах Сталина быть хорошим командующим.
Сталин себе приписывал успешную оборону Царицына и разгром Деникина на Южном фронте, где командующим был Егоров. Говорили, что в частных беседах с коллегами Александр Ильич выразил свое неудовольствие подобными заявлениями, за что и поплатился жизнью. Но мог ли Егоров, бывший человеком умным и понимающим, к чему может привести подобная болтливость, позволить себе критику в адрес Сталина? Вряд ли.
Вероятно, создавая миф о собственном революционном прошлом, Сталин понимал, что Егоров не вписывается в него. И потому избавился от маршала. Впрочем, об истинных мотивах, заставивших Сталина расстрелять своего бывшего соратника, вероятно, мы не узнаем никогда. Но одно можно утверждать однозначно – гибель маршала Александра Егорова стала действительной потерей для РККА.
Информация