Победа как национальный архетип и стержень русской культуры
Победить в войне — это естественная задача любого государства, которое считает себя суверенным. Для России это ещё и безусловная историческая миссия, лежащая в основе нашего культурного кода. Недаром две Отечественные войны так похожи друг на друга.
Феномен национального единства, проявленный Отечественной войной 1812 года, безусловно, является нашим культурным архетипом. За двести лет до этого, в 1612 году, судьбу страны решило народное ополчение гражданина Минина и князя Пожарского, и нашим предкам в 1812 году было уже хорошо известно, как надо себя вести, когда в твой дом приходят непрошеными польские короли или французские императоры. Когда ещё через 120 лет к нам пожаловал германский фюрер, этот феномен подлинно Отечественной войны и подлинного народного единства воспроизвёлся и стал основным идеологическим и нравственным механизмом Победы в 1945 году.
Миссия России: на пути наполеоновских комплексов
Со времён обучения Аристотелем первого европейского (евразийского) императора Александра Македонского проект мирового господства является единственным проектом европейской политической мысли, достойным того, чтобы ему отдать буквально всё, сделать его сверхцелью и смыслом существования самой этой цивилизации. Идея единой Европы по сути своей существует со времён этого самого Аристотеля, и нельзя сказать, чтобы она как-то там особенно видоизменилась или, не дай бог, развилась. К воплощению этой идеи стремились все западноевропейские страны и народы практически без исключения, уже тем самым демонстрируя свою общеевропейскость и фактическую культурную целостность (единообразие). Единственным предметом споров и расхождений в европейской истории был вопрос не о самом европейском единстве, а о том, кто будет «объединителем» и, так сказать, «управителем» этого единого европейского пространства.
Претендентами на эту почётную миссию выступали за последние двести лет поочерёдно то французы, то немцы, то англо-американцы. Был наполеоновский план, был план Гитлера, но также были и план Маршалла и речь Черчилля в Фултоне. Кстати, почему-то принято считать, что главным содержанием фултоновской речи является объявление холодной войны Советскому Союзу. Однако это не так. Главным её содержанием является провозглашение единого союза свободных европейских народов, лидерство в котором Британская империя передаёт США, признаёт это лидерство и призывает Америку возглавить борьбу с СССР.
Проект единой Европы под единым управлением всегда был и сегодня остаётся на самом деле проектом мирового господства. Во второй половине ХХ века в результате реализации плана Маршалла и создания блока НАТО был реализован проект европейского единства под управлением США, важнейший шаг на пути к мировому господству англосаксами был сделан. Объединённая, а фактически покорённая Европа на карте сегодня выглядит так же, как во времена Наполеона или Гитлера перед нападением на Россию-СССР.
В связи с этим удивительна историческая судьба нашей страны. Геополитически каждый раз мы оказываемся последним и непреодолимым препятствием на пути реализации проектов мирового господства. Россия разрушила и план Наполеона, и план Гитлера. Кстати, любопытно заметить, что в европейской цивилизации остаются никем не завоёванными и не покорёнными только Россия и Британо-Америка.
Исторически неслучайно, что сегодня, как и в 1812-м, как и в 1941-м, снова мы стоим на пути теперь уже американского (англосаксонского) плана мирового господства. Мы проиграли холодную войну (как и сдали Москву французам в 1812 году), но, как говорил великий русский полководец М.И. Кутузов, «с потерей Москвы не потеряна Россия». Так и нам сегодня следует помнить, что с падением СССР не пала Россия.
1812–1945. Перекличка двух Побед
22 июня (по действующему григорианскому, так называемому новому стилю) Наполеон объявил своим войскам о походе на Россию, назвав эту кампанию «второй польской войной». Да-да, именно в этот день. Его нам стоило бы отмечать как день национального испытания и мужества.
Несмотря на ровно 129 лет разницы, несмотря на промышленную и политическую революцию в мире, разделяющую эти две одинаковые даты, между двумя войнами очень много схожего — до буквального морфологического повтора. Даже технически подход к покорению России почти за полтора века не изменился ни на йоту. Неслучайно обе войны мы называем Отечественными. Обе они врезались в нашу историческую память, приобрели священное значение. И совершенно точно память о первом нашествии помогла преодолеть второе.
Узурпатор объединяет Европу против России. И Наполеон, и Гитлер стремительно, примерно за десятилетие, с помощью новомодной идеологии и революционной социальной технологии пришли к вершине власти и завоевали континентальную Европу. Которая оба раза не очень-то и возражала. Оба узурпатора признавались в качестве европейских цивилизационных героев, получивших своё место по праву сильного и достойного. Оба раза Англия выступала союзником России, которого Россия защитила в конечном счёте от вторжения. И оба раза Англия пожинала лавры главного победителя, объявляя исход европейских событий именно своей политической и военной победой.
Блицкриг капут. Известно, что Гитлер рассчитывал на победу за один-два месяца, как во всех своих предыдущих военных кампаниях в Европе. Но придумал это не он. Основной метод Наполеона состоял в навязывании противнику генерального сражения, которое узурпатор и выигрывал. Что, собственно, и представляет собой блицкриг. Русские уклонялись от генерального сражения все лето 1812-го, потом согласились принять его при Бородино и не были разгромлены. После чего снова уклонялись. Война приобрела затяжной характер. Блицкриг провалился.
Отступление. Пришлось отступать до Москвы — оба раза. Да, Наполеон вошёл, а Гитлер нет. Тут есть разница эпохи. Но «точка невозврата» одна. Как и для поляков — за два столетия до Наполеона. Не надо ходить на Москву, доходить до Москвы, заходить в Москву. Такое уж это место. Его ещё Долгорукий выбирал. А он в этом разбирался. Неслучайно всевозможная русофобия и по сей день персонифицирует свою ненависть к России как ненависть прежде всего к Москве.
Выжженная земля. И как раз Москва горела более четырёх суток, с 14 по 18 сентября 1812-го. Сгорело более 5/6 города. Узурпатор был вынужден съехать из Кремля — из вполне европейской резиденции, выстроенной итальянцами. В Великую Отечественную мы сами сжигали и взрывали свои города перед приходом немцев — как и Москву в 1812-м. К великой немецкой досаде и недоумению, не вмещавшимся в рамки немецкого рационализма. Что поделать — русские варвары.
Партизаны, сиречь террористы. Крестьяне и вообще народ, но в первую очередь именно крестьяне, под новую «власть» не легли. Что захватчикам казалось нонсенсом. Ведь вроде бы, по европейскому разумению, какая вам, ребята, разница, кто хозяин? Оказалось, есть разница. Наполеона оставили без фуража. Хлеб просто не убирали, а уже убранный... уничтожали. Французов (а потом немцев) убивали без долгих разговоров. Собирались в лесах и оттуда бесконечно нападали на коммуникации.
В 1812-м захватывали обозы, а в 1941-м «пускали под откос». Новая «власть» понять этого явления так и не смогла — ни тогда, ни потом. Гитлер считал, что к нему кинутся в ноги подальше от Сталина, а Наполеон пришёл тоже — освободить от рабства. «Рабы», правда, поступили по-своему — как подлинно свободные люди. Без комплексов и оглядок на «цивилизацию».
Маршал победы. В начале войны оба раза у русских было плохо с управлением армией, с командованием. Кутузов принял армию 29 августа, Жуков — 10 октября. То есть уже осенью, в тяжелейшей ситуации. Оба существенным образом лично определяли именно стратегию Победы. Есть такое дело — русские долго запрягают. То, что выглядит как кризис и сопровождается жертвами, на самом деле есть уникальный процесс коллективной русской самоорганизации, когда армия и народ вместе с руководством становятся одним целым. И интеллектуально, и нравственно. И тогда они побеждают там, где это кажется всем остальным европейцам просто невозможным.
Жандарм Европы. Оба раза дело кончалось оккупацией столицы агрессора. И русским контролем над общеевропейскими процессами и странами — контролем законным и заслуженным. Идеология контроля отличалась, но суть была та же: не надо к нам с войной ходить, а то придётся потом под нами жить.
«Белые ленточки», то есть флаги. Предатели оба раза мечтали, чтобы нас наконец-то завоевал европейский «цивилизатор», который только и может научить нас, неразумных, грубых и диких, жить по-человечески. А ради этого пусть и выпорет, и накажет. Они и сейчас об этом мечтают.
Герои. Не щадили живота своего, отдали жизнь за други своя. Теперь состоят в небесном воинстве. Оба раза война была народная. Священная война. Первым воздвигнут уже храм — восстановленный собор Христа Спасителя. Память вторых ждёт ещё своего зримого православного почитания.
Наверное, есть и другие сходства. Но для вывода достаточно и этих, приведённых выше. Память наша, сберёгшая события 1812 года как священные, прочно, скелетом вошла в народное сознание в 1941-м.
Это пусть осмыслят те, кто считает, что ради грядущих успехов по построению «комфортной европейской страны» (видимо, в пределах Москвы и Московской области) нужно поскорее забыть нашу историю. Ну действительно, чего её помнить — ведь это было не с нами. То есть давайте решим сразу, что мы так не можем — как они. И если кто на нас пойдёт, то мы сдадимся сразу, без глупостей. А всё остальное — это «путинская пропаганда». Однако же в течение 129 лет эта «пропаганда» (тогда «николаевская», наверное) была, как оказалось, очень даже актуальной.
Победа — ещё не финал. Продолжение всегда следует
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром...» Однозначно не даром. Не даром дана была Победа — оба раза. И дело не только в павших, в разрухе, в истощении народных сил — и сил власти, кстати, тоже.
Ничего в 1812-м не кончилось. Как и в 1941-м. Бои, бои... А потом...
Вот магия цифр:
1812+13=1825
Помните? Конец эпохи. И временный конец импортированного либерализма. Царь пришёл авторитарный. Тот самый, что положил начало российским железным дорогам.
И ещё:
1941+12=1953
Тоже конец эпохи, только на этот раз либерализация победила — вместе со сменой царя с великого на смешного. Если в 1825-м «модернизаторов» поставили на место, то в 1953-м начался уже другой процесс — отказа от того, что нас реально «утомило». И пошла писать губерния. «Оттепель» и поношения царя предыдущего.
Обе войны оставили после себя усталость и желание зажить, «как у них там» — у тех, кого победили. Захотели этого уже реально новые поколения. В общем итоге — победа военная стала превращаться понемногу в поражение политическое. В 1825-м, конечно, оно не было таким глубоким, как в 1960-х, хотя итоги Крымской войны — собственно, и обнаружившие наше тогдашнее отставание, — блестящими не назовёшь. Значит, выход из ситуации 1825-го тоже далеко не был идеальным — при всём его реальном гуманизме на фоне века ХХ. Как говорится, мы не из тех Муравьёвых, которых вешали, а из тех Муравьёвых, которые вешали.
Это говорит вовсе не о том, что побеждать не надо, к чему нас склоняют многочисленные интеллигентные либеральные голоса, а о том говорит, что с Победой надо ещё потом правильно работать в исторической перспективе. Поскольку Победа — отнюдь не финал исторического процесса. И никуда не денешь её диалектику — после Победы нельзя почивать на лаврах, а необходимо планировать действительное историческое развитие. В противном случае отдача процесса истории может серьёзно повредить государству. Победу необходимо суметь продолжить во внутренней жизни государства и во внешней политике, а не только «заморозить» в мемориалах и вечной славе.
Феномен Отечества в культуре победителей: непререкаемая ценность
То, что мы называем «золотым веком русской культуры», выросло из победы в Отечественной войне 1812 года. Стержень этой культуры — феномен Отечества как непререкаемой ценности и способность рассматривать русскую жизнь сколь угодно критично, но без оглядки на поучения и образцы «просвещённой» и разгромленной Европы.
Первая Отечественная война 1812 года достаточно хорошо проанализирована российской историографией и, что самое главное, довольно мощно отрефлексирована в российской культуре — чего стоит одна только «Война и мир». Пушкин и Лермонтов как культурные феномены тоже есть такая рефлексия, и во многом их творчество — это ещё и результат этой рефлексии. То, что Пушкин родил современный русский язык именно в это время, — не случайность и не совпадение. Массовый отказ от «государственного» в кругах дворянства на момент войны французского языка — мощнейший стимул для пушкинского гения.
Культурный феномен Отечества рождён войной 1812 года, и культурная фигура Пушкина, взращённая на этом феномене, удивительным образом сочетает в себе более поздний бессмысленный и беспощадный спор западников и славянофилов, до сих пор стоящий на пути подлинной отечественной философской мысли, подменяя её социальным псевдополитическим противостоянием.
Будучи беспощадным критиком российской действительности, не зарекаясь учиться чему-то (тому, что нам действительно нужно) у Запада, как это делал Пётр I (образец государя для Пушкина), поэт полностью свободен от комплексов перед Европой, от слепого подражания или от слепой зависти. Эту свободу самоопределения и рефлексии даёт чувство победителя. Победителя той самой Европы, которая настойчиво лезет к нам на протяжении всей нашей тысячелетней истории в учителя и цивилизаторы.
Вот что пишет Пушкин, отвечая Чаадаеву, искреннему поклоннику западничества и того, что лишь Запад имеет историю, а значит, и право нас учить и воспитывать: «Что касается нашего исторического ничтожества, то я положительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные войны — ведь это та же жизнь кипучей отваги и бесцельной и недозрелой деятельности, которая характеризует молодость всех народов. Вторжение татар есть печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие её могущества, ход к единству (к Русскому единству, конечно), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и окончившаяся в Ипатьевском монастыре, — как, неужели это не история, а только бледный, полузабытый сон? А Пётр Великий, который один — целая всемирная история? А Екатерина II, поместившая Россию на порог Европы? А Александр, который привёл нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве вы не находите чего-то величественного в настоящем положении России, чего-то такого, что должно поразить будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы?»
Подлинное историческое значение фигуры Пушкина, невозможной без победы над «объединённой» Наполеоном Европой, рефлексивно ассимилировавшей культурный смысл 1812 года, замечательно раскрыл в своей статье «Пушкин об отношениях между Россией и Европой» выдающийся российский философ С.Л. Франк. Вот что он пишет в завершение своей статьи: «Достоевский в своей известной предсмертной речи о Пушкине, в своей форме, на языке своих убеждений, пытался выразить этот подлинный универсализм гения Пушкина, примиряющий славянофильство с западничеством. В это толкование он вложил много своего, но, по существу, в том, что он уловил этот универсализм Пушкина, он был совершенно прав. Когда настанет день возрождения русской культуры и государственности, старый вопрос о культурном отношении между Россией и Западом вновь станет перед русским обществом. Надо надеяться, что оно вспомнит тогда о мудрых и широких заветах своего величайшего гения».
Победа над уже объединённой Европой давала нашим предкам свободу подлинно патриотического самоопределения, то есть свободу необходимой критики своего Отечества без предательства его и очернительства — критики наших трудностей и проблем без ожидания похвалы и покровительства от уже побеждённого нами Запада. Особую цену и ценность этой победы для становления российской идентичности понимает другой наш поэтический гений — М.Ю. Лермонтов: «Скажи-ка, дядя, ведь не даром?» и «Недаром помнит вся Россия про день Бородина».
Без победы 1812 года у нашей страны не было бы ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Толстого, таких, какими мы их знаем, а значит, не было бы и великой русской литературы, во многом заменившей нам философию, ставшей действительным стержнем русской культуры и российской идентичности.
Удивительно, но именно победа над объединённой Европой «виновата» в провале «восстания декабристов», точнее в провале попытки очередного дворцового переворота и завершении целой эпохи таких дворцовых переворотов. Практически 100 лет таким образом регулировалось участие национальной элиты во власти. Последняя декабрьская попытка очередного переворота провалилась во многом благодаря стремлению заговорщиков сделать в России, «как там». Выяснилось, что Россия в подавляющем большинстве своём не очень хочет, «как там».
Благодаря победе 1812 года многим в России стало понятно, что стремление сделать у нас, «как там», на самом деле оказывается лишь прикрытием для захвата власти и реализации у отдельных революционных персон «комплекса Наполеона». Именно под влиянием воспитательного и культурного значения победы 1812 года вдруг оказался, как писал Ленин, «узок круг этих революционеров и страшно далеки они от народа», ибо ни широким кругам дворянства, ни тем более народу, защитившим Отечество от европейских цивилизаторов, не нужно было никакое «как там».
* * *
Лет шесть-семь тому назад какой-то один из наших телеканалов показал сюжет, в котором президент России Путин и канцлер Германии Шрёдер дружески беседовали за кружкой пива. Очень любопытными показались тогда слова Путина, которые процитируем по памяти близко к тексту: «Знаешь, Герхард, почему нам, русским, так легко работается с немцами? Легче и лучше, чем с любыми другими европейцами?» — спросил Путин и тут же сам ответил: «Потому что мы, русские, не испытываем перед вами, немцами, комплекса неполноценности».
Действительной нашей национальной проблемой являются множественные комплексы и «родовые травмы» нашей отечественной интеллигенции, плохо выполняющей функции правящего класса. И поистине печально, что избавляться от них (комплексов и травм) приходится исключительно путём победы в очередной Отечественной войне — каждый раз, когда Россия и российский народ встают перед очередными «цивилизованными и культурными» европейцами на их пути к мировому господству.
Информация