Абхазская командировка ч.4
Дня через два к нам в часть пожаловали нежданные гости. Утром с КПП сообщили, что пришла группа вооруженных людей. Я, нацепив пилотку и взяв свой АКМ, отправился на переговоры.
Перед КПП стояло человек 15 бойцов. Все собранные, настороженные, оружие на изготовку. На головах – зелёные и черные повязки с арабскими письменами. Вооружены хорошо – у двоих были РПК, трое – с РПГ, две снайперские винтовки, у остальных – автоматы разных модификаций. Стояли россыпью, не толпой. Ни шуточек, ни сигарет в зубах, ни расслабленных поз… Чувствовалась железная дисциплина и опыт поведения обстрелянных бойцов.
Я представился и спросил, кто из них старший. Подошёл высокий стройный мужчина лет 45, в импортном камуфляже. Представился. (Его чеченскую фамилию моя память, к сожалению, не сохранила).
- Я начальник гвардии генерала Дудаева. Вы знаете, что чеченцы воюют на стороне Абхазии?
- Знаю, конечно. Цель Вашего визита? - спрашиваю у него в свою очередь.
- Я бы хотел переговорить с командиром части полковником Мысоевым. Это – моя охрана.
Переговорив по телефону с Василием, и получив его «добро» на допуск «гостей», сопровождаю отряд до штаба. На его крыльце уже стоит Мысоев. В честь такого случая он даже нацепил портупею с ПМ.
Два командира представились друг другу. После этого Василий пригласил начальника чеченской гвардии в штаб. Однако потребовал, чтобы его охрана осталась на плацу. Чеченец что-то коротко бросил на своём языке своим бойцам и зашел в штаб. Я последовал за ним и Василием в кабинет командира части, где и состоялась беседа. Там уже сидел полковник Андруянов, старший нашей опергруппы.
Мы все расселись вокруг стола. Чеченец ещё раз представился, отрекомендовав себя «начальником гвардии Дудаева». Мы – тоже все ещё раз представились.
- Я бы хотел переговорить с командиром части с глазу на глаз! - довольно надменно сказал чеченец. (Надо отдать ему должное – на протяжении всей беседы внешне он держался безукоризненно. Гордо поднятая голова, прямая спина, минимум эмоций и хладнокровный взгляд человека, привыкшего командовать, внушали невольное уважение к нему. Это был воин, знавший себе цену).
- У меня от моих товарищей – секретов нет! - жестко ответил ему Мысоев. «Говорите при всех, зачем пришли».
- Ты же осетин?! - неожиданно спросил чеченец у Васи.
- Да, осетин, и что? - напрягся Василий.
- Ты же знаешь, что все народы Кавказа сейчас поднялись на защиту своих абхазских братьев от грузинской агрессии?! С нами воюют отряды кабардинцев, чеченцев, ингушей, балкарцев, осетин! А ты здесь отсиживаешься! - очень резко выдал чеченец.
- Я, молодой человек, не отсиживаюсь, а выполняю поставленные мне боевые задачи, за которые отчитываться перед тобой не обязан!!! - горячая кровь Василия мгновенно вскипела от такого непочтительного обращения к нему.
Мы с Андруяновым вмешались в разговор, грозивший перейти в «горячую» фазу.
После того, как эмоции остыли, выяснилось, зачем приходил чеченец со своим отрядом.
- Нам оружие нужно. Сдай то, что есть в твоей части. Перейдешь на сторону абхазских вооружённых сил. Получишь дом, землю, деньги. Командир гудаутского полка ПВО так и сделал. Всё теперь имеет! Дом – отличный ему дали. А он – русский. А ты же – осетин!!!
В общем, чтобы не пересказывать всю беседу, скажу, что Василий его деликатно, но твёрдо «послал», заявив, что присягой он не торгует и совестью – тоже.
Я невольно залюбовался в этот момент толстым, грузным полковником Мысоевым.
После окончания беседы чеченский командир вышел на крыльцо. Его «войско» ждало на плацу в полной боевой готовности. Пулемётчики и гранатомётчики даже держали свои грозные «игрушки» на плече. Стволом вверх, но всё же… Наверное и патрон был у всех в патроннике.
Наши охламоны, пользуясь затишьем в стрельбе, расслабленно грелись на солнышке с самым беззаботным видом. Почему-то подумалось, что дай чеченец команду - и покрошили бы его бойцы наше воинство в «мелкую крошку» за минуту.
Но ничего этого, на счастье, не произошло. Я проводил небольшой чеченский отряд до КПП, и они ушли в сторону гор.
Эвакуация
Мы пришли к выводу, что единственный возможный путь эвакуации части – морской. Нужно было автотранспортом довезти имущество, оружие, людей и личные вещи семей военнослужащих до аэродрома Бомборы.
Там к берегу должны были подойти десантные суда нашего Черноморского флота и перевезти всё это в Россию. Предварительная договорённость об этом (через Генштаб, естественно) была достигнута. Абхазы пообещали помочь с грузовиками, предоставив несколько КАМАЗов для эвакуации части. С первым «конвоем» грузовиков старшим поехал я. Мне поручили организацию взаимодействия на месте с летчиками, десантниками и в перспективе – с героическими моряками - черноморцами.
Как показали дальнейшие события, это было вовсе не простым делом. Выехала из части наша первая колонна часов в 12 дня. Пока мы преодолели все многочисленные блок-посты с бородатыми ополченцами, пока заехали на территорию аэродрома, пока договаривались с местными начальниками о порядке своих действий, стемнело.
Нам выделили под хранение имущества и вещей пару больших пустых самолётных укрытий, недалеко от берега моря. Это были большие обвалованные бетонные ангары, и места в них было много. Туда мы и сгружали всё привозимое нам из части имущество – от оружия и аппаратуры, до личных вещей офицеров и прапорщиков. Надо подчеркнуть, что нам удалось вывести всё, вплоть до шкафов, холодильников и кроватей. Одних пианин с фортепианами - штук 5 было.
Со мной был наш майор из части и пара солдат для охраны имущества. Кроме всего прочего, мы охраняли всё своё барахло и от десантников, тоже стоявших на этом аэродроме лагерем. Наши ангары оказались на территории дислокации миномётной батареи полка. На вооружении у миномётчиков были самоходные «Ноны» и БМДшки. Командир батареи, старший лейтенант, был хорошим парнем. Он выделил нам несколько спальников из своего резерва. Первые дни мы в них и спали, прямо под открытым небом.
На аэродроме тогда располагался знаменитый 345 гвардейский десантный полк. Он был переброшен туда, как подчёркивали десантники в разговорах с ними, по личному приказанию Паши Грачёва. Чтобы предотвратить захват аэродрома и самолётов. Как показали дальнейшие события, мера это была правильной. Полк этот и был костяком российской группировки в Абхазии. Кроме десантников, на аэродроме базировались пара истребителей СУ-27, четвёрка СУ-25 (штурмовиков, «Грачей») и несколько вертолётов МИ-8. Это и было всё наше войско там. Плюс наша легендарная лаборатория, естественно. Очень впечатляющ был взлёт СУ-27 вблизи. Если «Грачи» (СУ-25) взлетали по обычной пологой траектории, без особого шума, то первый (да и многие последующие – тоже) взлёты СУ-27 произвели большой эффект на нас. СУ-27 после короткого разбега «врубал» форсаж и круто, почти вертикально, уходил в небо. Звук при этом был очень громкий и резкий, как близкий удар грома. Не вздрогнуть, с непривычки, было невозможно.
Дисциплинка у десантников мне не очень понравилась. «Невооружённым глазом» был виден «неуставняк», случались у них пьянки и самоволки, о которых становилось известно даже нам. На второй день нашего пребывания на аэродроме, группа «дедушек» ночью нажралась, угнала санитарную «таблетку» (УАЗ-452), протаранила на ней шлагбаум и рванула в самоволку. Пьяный водитель на большой скорости не справился с управлением, машина слетела с дороги, перевернулась и загорелась. Сгоревшую «таблетку» приволокли в часть и поставили у штаба полка. Она стояла, как памятник нашей российской дури, пьянству, «пофигизму» и разгильдяйству…
Видимо оставленная там для устрашения будущих самовольщиков.
Не намного лучше дисциплина была и среди наших миномётчиков. Своего командира они признавали и слушались, а вот – «сторонних» офицеров старались «не замечать». Никакого отдания чести, соблюдения формы одежды и прочих уставных положений никто не выполнял. Да никто, особенно и не требовал, насколько можно было судить. Командир миномётчиков на второй день нашего знакомства ввёл меня в курс практики воспитательной работы:
«Товарищ подполковник! У нас тут свои правила. Если хотите, чтобы Вас бойцы признали за офицера – возьмите и набейте морду любому из них. Лучше – самому здоровому, хоть вон – Буратине. Он даже не дёрнется, гарантирую. Тогда – начнут уважать». Я отказался от такого способа «приобретения авторитета» наотрез. (За все годы службы я не ударил ни одного бойца, ни разу – и горжусь этим).
- «Ты уж сам командуй своим войском, как у вас заведено. Я в чужой монастырь со своим уставом не полезу. Учить вас служить не собираюсь, но и сам бить никого просто так не буду!»- сказал я миномётчику.
На том и порешили.
Правда, один раз мне всё - же пришлось вмешаться в их проблемы. По вечерам командиров десантных подразделений командование группировки собирало на совещания, которые порой затягивались на 1,5 – 2 часа. Бойцы их в это время были предоставлены сами себе и «убивали» время, как умели. Однажды Буратино (а это был здоровенный десантник с широченным носом) со своими дружками нажрался чачи и стал пытаться устраивать «разборки» с молодыми воинами своей батареи. Поскольку жили мы неподалёку от них – нам это безобразие было слышно. Пришлось вмешаться. Не без труда мы с моим майором успокоили это войско, и я предупредил Буратину с его дружками, что не позволю в своём присутствии кого-либо унижать. Они не очень в это поверили, однако я дождался прихода их комбата, рассказал об инциденте и потребовал принять меры к «дедушкам», угрожая в противном случае, наутро доложить Сибудкину.
Старлей комбат прибыл с совещания слегка поддатым, поэтому запах от своих воинов не чувствовал. Этому он и посвятил львиную долю своих воспитательных усилий.
Построив своих «дедушек», он произнёс короткую речь по разъяснению вреда пьянства и недопустимости издевательств над своими боевыми товарищами, хоть и младшими по призыву.
После чего приступил к непосредственному воспитанию «дедушек». Каждому он грозно задавал только один вопрос:
- «Ты пил, или не пил?!»
- «Не пил!» - отвечал покачивающийся воин и тут же получал оплеуху от командира.
- «Почему врёшь?!» - яростно вопрошал он при этом.
Разбор полётов продолжался довольно продолжительное время.
В конце - концов, Буратино, получив очередную оплеуху от командира, обиженно пробасил ему: «Товарищ старший лейтенант! Я уж и не знаю, что Вам и говорить. «Пил» - бьёте, «Не пил» – тоже бьёте».
Аргумент это произвел впечатление, и оставшаяся часть воспитательной беседы командиром миномётчиков была проведена в уставных рамках.
Информация