Как грабят мир: о главной проблеме современной экономики
Тут вот Стиглиц поделился своими опасениями в части увеличения расслоения в обществе. Трудно с ним не согласиться, хотя, в некотором смысле, это уже банальщина. Но за ней стоит один реально очень интересный вопрос, а именно — каков механизм перераспределения богатства? Это же не банальный грабёж, это не постоянное прямое снижение зарплат через штрафы, и пр., и др. Каков механизм? И каковы его глобальные следствия для экономики?Для начала вспомним об идеях совершенной конкуренции. Суть её проста — все участники рынка обладают равными правами. Понятно, что в реальности такого и близко не бывает, но сама по себе совершенная конкуренция дает один очень важный эффект. Представим себе некоторую производственную цепочку, от сырья до готового изделия, которое продаётся потребителю. Стоимость этого изделия определяется рынком — поскольку, с одной стороны, есть конкуренция с другими аналогичными изделиями, с другой — спрос ограничен. Вопрос: как распределяется прибыль от продажи этого изделия по производственной цепочке?
Ответ. Если есть совершенная конкуренция, то — равномерно. У всех участников прибыль будет примерно одинакова (не в абсолютном выражении, а в процентах). Почему? Да потому что если у кого-то возникнет преимущество, туда сразу устремятся предприниматели, именно в этом звене конкуренция вырастет, и прибыль по цепочке уравняется. Аналогичная ситуация с конкурирующими цепочками — теоретически прибыль у всех субъектов экономики должна быть на достаточно длинном интервале примерно одинакова. Это как бушующее море — в конкретный момент можно быть на гребне волны или в углублении между волнами, но в среднем, любой моряк находится на одной высоте — на уровне моря.
Мы не будем сейчас говорить о механизмах, разрушающих эту самую совершенную конкуренцию в рамках чисто производственно-торговых схем (например, о монопольных эффектах). Речь пойдёт о механизме, который принципиально меняет распределение прибыли и формально не связан с конкуренцией в рамках производственной цепочки — о механизме финансовом. В финансовой системе не просто нет, но и не может быть совершенной конкуренции уже сто лет — с момента принятия закона о федеральном резерве США (23 декабря 1913 года) и эта система принципиально влияет на перераспределение прибыли.
Во-первых, она формирует описание системы рисков (и стоимости их страхования) — и тем самым существенно влияет на себестоимость любого производственного или торгового процесса. Во-вторых, она (через контроль над предложением кредита) влияет на его стоимость и, тем самым, создает конкурентные преимущества (ср. условия кредитования производства в России и в Евросоюзе или США). Она формирует всю финансовую инфраструктуру, которая оказывает свое влияние на стоимость производства. Наконец, в-третьих, финансовая система стимулирует конечный спрос, причем совершенно по-разному в разных секторах экономики. Причем масштаб этого влияния настолько велик, что сегодня уже можно смело говорить, что себестоимость и прибыль производства практически во всех отраслях определяются именно финансовыми технологиями.
В финансовой системе, ещё раз повторю, никакой конкуренции нет и быть не может — в силу того, что она жестко регулируется в рамках единых координационных институтов. Можно спорить, являются ли эти институты больше частными или больше государственными, но суть от этого не меняется — эти институты исходят из общих корпоративных интересов финансового сектора. Только в последние пару лет ситуация стала меняться, но на уровне рядового бизнеса это отличие будет заметно еще очень и очень нескоро. А возможно, и вообще не будет заметно, поскольку появление нескольких конкурентных центров никак не скажется на отдельных производствах, расположенных в зонах контроля каждого из этих центров.
Используя механизмы координации, финансовая система начала активно перераспределять прибыль, образующуюся в экономике, в свою пользу. Так, доля этого сектора в прибыли в США выросла с величины менее чем в 10% до II Мировой войны, до более чем 50% на современном этапе. Тут уже ни о какой конкуренции между реальным сектором и финансовым и речи нет — фактически финансовый сектор отжал реальный «досуха», если рассматривать реальный, без учета кредитного стимулирования, конечный спрос.
И вот здесь начинается самое интересное. Скажем, для США частный спрос завышен относительно нормального уровня реально располагаемых доходов на 20-25% — то есть примерно на 3 триллиона долларов в год. Частично эта величина получается из-за занижения сбережений, частично — за счёт бюджетного стимулирования (разными способами, от прямых дотаций до учебных займов), частично — за счет частного кредитования. Но эти три триллиона как-то распределяются между производителями — что существенно меняет структуру нормального, естественного спроса. Грубо говоря, финансисты платят себе высокие зарплаты — и, как следствие, сами же предъявляют спрос на всякие элитарные виды развлечений. Доля которых в ВВП США сильно выше, чем она должна была бы быть при прочих равных условиях.
Мы хорошо видели, как меняется структура экономики из-за падения спроса в 90-е годы (только у нас спрос был, в основном, со стороны государства, но сути для экономики это меняет мало). Происходит её страшное упрощение, все более или менее сложные производственные цепочки с высокой долей добавленной стоимости постепенно «умирают». Значительные части экономики, которые работали на общее потребление, переходят в премиумный сегмент. И так далее. Что-то похожее должно происходить и в экономике западной — проблема только в том, что соответствующих исследований просто не существует. Понятно, что опыта тут мало (СССР/Россия 90-х, США и Западная Европа 30-х годов прошлого века, может быть, в чем-то, страны Восточной Европы, хотя они не чистый эксперимент, поскольку полного воспроизводственного контура в экономике не имели), но это не повод для отказа от работы. Причина тут, скорее всего, носит политический характер (если что-то не обсуждается, то оно и не существует), но проблема-то имеет место! И что с ней делать?
На всякий случай повторю эту проблему еще раз. Использование финансовых технологий и стимулирование частного (да и государственного) спроса привело к двум принципиальным эффектам. Во-первых, реальный сектор экономики стал практически полностью управляем со стороны финансового (в том числе в части перераспределения прибыли). Во-вторых, принципиально изменилась структура себестоимости производства, что при спаде спроса неминуемо вызовет серьезные проблемы во всех технологических цепочках.
Более того, использование финансовых технологий (то есть, фактически, очень сложная координация, невозможная при совершенной конкуренции) очень усложнило производственную цепочку, создав, фактически систему переплетенных вертикальных и горизонтальных связей с высоким уровнем разделения труда. Эта система сама по себе является серьезным источником повышения себестоимости производства, так что по мере сокращения спроса она неминуемо будет разрушаться, что создаст дополнительные факторы изменения структуры экономики. Например, в какой-то момент вполне востребованное производство «чего-то там» неожиданно может обнаружить, что вынужденно закрыть свои производство, поскольку отсутствуют какие-то из десятков тысяч комплектующих. При этом их восстановление «с нуля» и специально для одного производителя является слишком дорогим, оно будет выводить основное производство за грань рентабельности.
Российские производственники с такими проблемами встречаются регулярно, для западных же это будет откровением. Но фокус состоит в том, что для России в 90-е годы был рынок Запада, где можно было купить всё, что нужно. А кто будет играть роль такого же рынка сегодня? С учетом того, что финансовая система современной экономики едина, как и рынки.
В общем, главная проблема экономики сегодня, как мне кажется, — это необходимость найти подходы к определению равновесной структуры реального сектора после кризиса. Её решение позволит решить очень много проблем и не сделать очень много ошибок.
Информация