Боевое патрулирование
До конца декабря благоустраивались, осваивались на новом, теперь уже постоянном месте базирования. А с начала нового 1973 года интенсивно занялись боевой подготовкой. По результатам перехода на Камчатку мы закрыли задачу № 2 и часть элементов задачи № 3. Ближайшая цель — в кратчайший срок выйти по уровню боевой подготовки в 1-ю линию и войти в состав боевых сил постоянной готовности. Ожидалось, что первый боевой поход нам могут спланировать уже в мае—июне.
Однако жизнь поторопила. Несколько успешных выходов на доработку элементов по задаче № 3, на торпедные стрельбы и зачётную ракетную стрельбу позволили уже 1 марта доложить о готовности к выходу на боевую службу. Надо сказать, что уже где-то в середине февраля комдив завёл разговор о возможности выхода на БС (боевая служба) в более ранний срок, вроде бы штаб флота запрашивал способность дивизии выставить лодку на БС во внеплановый срок вместо какой-то лодки, выход которой срывался по техническим причинам. Наш доклад о готовности был встречен «на ура!», нас распирало от гордости — ещё ни одна лодка в столь короткий срок после вступления в строй не выходила на БС.
В первых числах марта я дней на десять улетел во Владивосток готовить и докладывать решение на выполнение поставленной задачи. Собственно, «поставленной задачи» ещё не было, так как наш выход досрочный, и оперативное управление ещё не успело подготовить план похода.
Мне повезло: предложили поучаствовать в разработке плана похода, а, по существу, я его сам и разработал. Появилась возможность, в отличие от предыдущих походов лодок, которые для патрулирования направлялись в определённый район, предложить и спланировать боевое патрулирование на протяженном маршруте, всё время находясь в пределах досягаемости ракет, назначенных для поражения целей. Маршрут проложил так, чтобы, проходя мимо и поблизости от предполагаемых мест установки гидрофонов американской стационарной гидроакустической системы «SOSUS», не быть ими обнаруженным. При этом я полагался на исключительную бесшумность нашей лодки и предусматривал специальное маневрирование на оперативном и тактическом зигзаге (возможности нового инерциального навигационного комплекса позволяли это делать, не снижая немедленной готовности ракетного комплекса). Оперативникам идея понравилась, и они помогли «пробить» оригинальный план в верхних инстанциях. Поддержал идею и начальник разведотдела штаба флота капитан 1 ранга Штыров, бывший командир подводной лодки, мой сослуживец по Улиссу. Он же снабдил дополнительной развединформацией, особенно по системе «SOSUS». Маршрут боевого патрулирования был довольно длинный, начинался на подходе к заливу Аляска от подводной горы Кин-Мей и заканчивался почти на траверзе Калифорнии. Для обеспечения скрытности выхода на маршрут патрулирования переход в исходную точку предусматривался на малошумных скоростях, значительно меньших, чем ранее оперативники планировали, и, кроме того, я предусмотрел «крюк» для скрытного обхода района развёрнутой цепочки гидрофонов «SOSUS» вблизи Камчатки и района патрулирования американской многоцелевой ПЛА. Предполагалось, что «SOSUS» обнаруживает выходящий из базы наш РПК СН, наводит на него ПЛА. та садится на «хвост», отслеживает до потери контакта или передаёт для периодического контроля по маршруту развёртывания базовой патрульной авиации. «SOSUS» мог и сразу выдать данные непосредственно противолодочному патрульному самолёту «Орион». Моя предусмотрительность привела к увеличению времени развёртывания в район досягаемости назначенных целей. Чтобы уложиться в установленные каноном сроки нахождения на позиции и общего времени похода, пришлось назначить более ранний срок выхода на БС и увеличить скорость на переходе при возвращении в базу. Оперативники возразили:
— Но ты ж нарушишь скрытность на возвращении. На таком ходу тебя сразу засекут!
— Да, но я постепенно буду разгоняться по мере удаления от «SOSUS». И, кроме того, маршрут возвращения проложу через маршруты развитого судоходства, где общий шумовой фон повышен, к Камчатке подойду с юго-юго-востока.
С доводами согласились, план отправили в генштаб на утверждение.
— Если не утвердят, пойдёшь по банальному плану. План придёт пакетом, вскроешь после отхода от пирса. До того — молчок, общая схема подготовки.
В назначенный срок, предусмотрев суточным планом обычный выход в море на боевую подготовку («домашняя заготовка» против агентурной разведки), вышли в свою первую «автономку». Пока шли по внутреннему рейду Авачинской губы вскрыли пакет. Ура! План мой.
Как правило, в первый поход с молодым командиром, а на атомоходе я таковым и был, в автономку на борту выходит кто-либо из командования дивизии, комдив или замкомдива, или НШ. Не помню почему, то ли все были в разгоне, но со мной старшим послали командира другого РПК СН, имевшего уже опыт боевой службы, капитана 1 ранга Агавелова. В мои действия он практически не вмешивался.
В вечерних сумерках, удифферентовавшись в бухте, продув только среднюю группу главного балласта, всплыли в позиционное положение и, передав на корабль-конвоир прожектором «Свободен. Дальше иду самостоятельно», тут же на выходе из бухты вновь погрузились и легли на курс выхода в исходную точку развёртывания. Это была ещё одна «домашняя заготовка» по скрытности.
Вышли на маршрут развёртывания, погрузились на 100 м, дали минимально малошумный ход. Теперь можно внимательнее изучить документы пакета, ознакомить в части, касающейся офицеров, поставить задачу экипажу, главное внимание обратить на скрытность, бесшумность поведения в лодке. А Гавелов, ознакомившись с планом похода, подивился и по сути, и потому, что самому дали разработать план.
Ты автор, ты и рули сам Я не вмешиваюсь.
Плывём. Только раз в сутки, практически не меняя обороты винта, чтобы не создавать условий кавитации, всплываем на сеанс связи для приема радиоинформации с берега: корректура координат своего места ещё реже. В заранее рассчитанных точках маршрута производим специальный манёвр проверки отсутствия «хвоста», то бишь следящей лодки супостата. Все чисто.
Жизнь в лодке идет размеренно, часы во всех отсеках выставлены по московскому времени, все записи в журналах ведутся по московскому времени. Распорядок дня. жизненный ритм тоже особые, для каждой боевой смены свои, подчиненные удобству несения и смены вахт каждые четыре часа, бодрствования подвахты, приёма пиши и отдыха. Камбуз, коки, камбузные работники во главе с мичманом Дудченко работают в непрерывном режиме, подстраиваясь к каждой боевой смене. Все это под контролем замполита Задояна. помощника Белозёрова и начмеда старшего лейтенанта Шараевского. Между прочим. Георгий Юрьевич Шараевский сейчас генерал-майор медицинской службы, начальник медицинской службы ВМС России. Командирскую вахту на ГКП по восемь часов, посменно несем я, старпом Кайсин. помощник Белозёров со старшим на походе Агавеловым. Штурманскую вахту также по 8 часов тянут командир БЧ-1 капитан-лейтенант Калиш и командир электронавигационной группы старший лейтенант Германов. Вахтенные офицеры: командир БЧ-II капитан-лейтенант Чекин, командир ракетной группы старший лейтенант Волков, командир БЧ-III капитан-лейтенант Рудой. Вахтенные механики: командиры дивизионов БЧ-V капитан-лейтенанты Капитонов, Прийма и Антонов. Сам командир электромеханической боевой части (БЧ-V). кстати, самой большой БЧ, капитан 3 ранга Евсеенко Феликс Александрович — на особом положении, в связи с особой ответственностью за энергетику, средства движения и живучесть корабля, свой рабочий день регламентирует самостоятельно, сообразуясь с обстоятельствами похода. Конечно, и другие офицеры постоянно несут полную ответственность за своё заведывание, подчиненный личный сослав, за порученное дело, неважно на вахте они или нет. Вне вахт и деятельность начхима старшего лейтенанта Казарина. Важность систематического контроля за радиационной обстановкой на атомоходе сама собой разумеется. Так же, как и контроль за химическим и процентным составом воздуха, за системой очистки и регенерации воздуха, выработки и раздачи кислорода. Здесь их совместная работа с начальником медслужбы. Замполиту, конечно, тоже до всего есть дело. Он сам себе строит работу, кажется, круглосуточно ползает по отсекам, по боевым постам, общается, беседует с каждым. Ежесуточно, а то и по нескольку раз в сутки информирует меня о положении на корабле, о взаимоотношении между людьми. 90 суток в закрытом объёме. 90 суток одни и те же .лица... Может быть и стресс. Замполит Виктор Антонович Задоян на страже. Хороший был замполит. Имел всего, кажется, два недостатка. Во-первых, некоторая косноязычность и неспособность говорить достаточно короткими фразами. Длинные предложения, как комом обрастали нескончаемыми деепричастными и причастными оборотами, закончить фразу уже не хватало воздуха, звук пропадал... Оратор в изумлении..., а слушатели в ожидании, что же дальше? Во-вторых, страдал излишней подозрительностью. Тут его приходилось несколько сдерживать. Он же полагал, что он просто бдителен.
Дa. я же отвлёкся от механика! А хотел подтвердить, что у командира БЧ-V все же свой статус. Недаром на следующем уровне флотской иерархии, в соединении статус флагманского электромеханика был поднят до заместителя командира соединения по ЭМЧ. Правда, у Евсеенко на этой почве развился «пунктик» излишней значимости, и он частенько конфликтовал со старпомом на тему «Who is who», должен ли он считаться подчинённым старпому. Приходилось мне и замполиту вмешиваться, гасить страсти. Каждые четыре часа в четвертом отсеке выстраивается весь личный состав заступающей вахты, под руководством вахтенного офицера и вахтенного механика производится инструктаж, разбираются замечания предыдущей вахты. Там же со своей особой ролью и командир БЧ-V. По команде с ГКП: «Готовность № 2 подводная... ой(—ей) смене заступить!» очередная вахта заступает, получив доклад о приёме вахты. ГКП же командует: «Подвахтенным oт мест отойти!» И так 3 месяца или 90 суток, или 2160 ч. и более чем 540 раз! Почему больше? Потому, что равномерное течение жизни перемежается плановыми и неплановыми событиями, сигналами «Боевой тревоги» и т.п. Событие прошло и вахта вновь заступает. Опять тишина, размеренная жизнь.
Как-то, уже на курсе в открытый океан произошло такое неожиданное событие. Глубина 150 м. малый ход под одной турбиной. Лодка хорошо удифферентована, вертикальный и горизонтальные рули на «автомате», стрелки указателей положения рулей чуть-чуть иногда колышатся. В ЦП тишина, вернее, ровное чуть слышное гудение включённых приборов, периодические доклады вахтенного гидроакустика: «Горизонт чист». Вдруг... Дры-ды-ды-ды... Лодка затряслась, как будто сползает по гигантской стиральной доске... Под селезёнкой вакуум, как при спуске в лифте... Тут же доклад вахтенного рулевого:
— Глубина 210 м. дифферет 0!
Всё стихло. Лодка держит глубину, заданную скорость. «Явление» продолжалось всего несколько секунд.
— Что это было?
Вопрос остался без ответа. Все, кто был в ЦП. недоумённо смотрят на меня. Из отсеков поступают доклады о «явлении», но замечаний в отсеках нет, акустический горизонт чист, под килем почти 6000 м. Подхожу к карте у штурмана, размышляю... Наконец, кажется догады-ва-юсь: лодка прошла границу встречи двух течении — теплого Куросио и холодного Камчатского. Здесь они встретились, холодное нырнуло под тёплое, чуть смешались и повернули на восток. На границе образовалась «горка» переменной плотности воды - и мы с неё «съехали». Интересное явление, на всякий случай соответствующая запись в вахтенный журнал. Заодно произвели гидрологический разрез от поверхности до рабочей глубины, определили оптимальную глубину скрытного хода, проверили отсутствие «хвоста». Идём дальше. Тишина. Разъяснительная работа о соблюдении скрытности дала свои результаты. По мере движения на восток в сторону залива Аляска, температура забортной воды падает. Приглашаю комдива-1 Капитонова подумать, нельзя ли, учитывая малую мощность ЯЭУ, выключить циркуляционные насосы, перейти на охлаждение второго контура на «самопротоке». Шумность ЯЭУ должна уменьшиться. Через некото¬рое время докладывает:
— Я думаю, можно.
— Что, что, что? — Вмешивается Евсеенко, разговор происходит в ЦП. — Товарищ командир, зачем эти эксперименты?! Скорость хода маленькая, какой самопроток?
— Механик, не кипятись, давай попробуем.
Ещё несколько минут дебатируем, затем механики уходят «пробовать». На ходу вижу, Евсеенко вполголоса выговаривает Капитонову, чтоб «не лез поперэк батьки в пэкло». Я-то знал, что если пойду по субординации, то идея погибнет сразу. Где-то через час механик возвращается из кормовых отсеков, то ли докладывает, то ли информирует:
— Да нет, тянет... Посмотрим.
Через несколько суток, когда до г. Кин-Мей осталось миль 200, предлагаю Евсеенко (однако в присутствии всех его комдивов, чтоб не увильнул) другую идею:
— Мех, может перейдём на электромоторы?
— ...? Что это даст?
— Как же, отключим ГТЗА (турбозубчатый агрегат), он ведь самый шумный.
— А если вдруг нужен будет ход? Мало ли что.
— Ну, потренируйтесь, попробуйте. Время есть.
Потренировались, сняли норматив, продумали возможные ситуации. Приняли решение и встали на режим. Акустики замерили уровень собственных помех: есть ожидаемый результат! Однако через несколько часов обнаружилось, что греются станции управления электромоторов. Тут уж механики сами предложили и сшили из брезента рукава и подсоединили их к воздуходувкам системы водяного охлаждения, благо в хозяйстве Дудченко брезента из заводского «приданного» было достаточно. В таком малошумном режиме обошли вокруг г. Кин-Мей, где предполагалось наличие одного из приемных гидрофонов системы «SOSUS». В последующие сеансы связи, всплывая под перископ, проверяли по данным поискового радиолокационного приёмника (ПРП), есть ли поиск — слежение самолётами Р-ЗС «Орион» или нет. Радиолокационных сигналов самолётных РЛС за весь поход ни разу не обнаружили. Я даже начал беспокоиться, исправен ли ПРП? Однако, когда вышли на трассы интенсивного судоходства, дальние сигналы судовых РЛС исправно фиксировали. Значит ПРП исправен.
По мере движения на юг вдоль американского континента, температура воды постепенно повышалась. На каком-то этапе пришлось отказаться от движения под электромоторами, а затем и от «самопротока» и включить ЦН ЯЭУ. Шумность лодки повысилась, но возросла общая шумность океана из-за близости судоходных трасс. Во всяком случае, признаков слежения за собой не выявляем.
В один из сеансов связи получили с «берега» информацию, что через наш район в период... проследует одна из оперативных АУГ, следует в метрополию после смены из состава 7-го оперативного флота США. Скорректировали своё маневрирование, однако через пару суток в... дальней акустической зоне обнаружили групповую цель, и еще подправили свой маневр, чтоб разойтись с АУГ на безопасном от обнаружения расстоянии. Эпизод внёс разнообразие в устоявшийся «уклад автономки». а то кроме свиста, пения дельфинов, касаток и китов да щелчков других тварей подводного царства в динамике от акустиков давно ничего не было слышно. Некоторое разнообразие вносили, правда, подводные обитатели, попадавшие в зону обзора подводных телекамер...
Да, были, однако, и ещё довольно яркие и памятные события, даже с отметкой на теле. Точно не помню, в какие сутки похода, но уже на маршруте боевого патрулирования, я почувствовал некоторую боль в правом боку живота. Вполне терпимо, но решил лучше пожаловаться нашему врачу. Помял, пожал, терпимо. Сделали анализ крови. Через пару часов ещё анализ. Док настаивает, нужна немедленная операция, диагноз — острый аппендицит. Пообсуждали с Агавеловым — что делать? Что делать, что делать! Оперироваться! На «берег» пока решили не доносить, что зря тревожить, всё равно не помогут. Лёг на операционный стол, благо на нашем проекте есть, хоть и маленькая, но операционная, не то что на «дизелюхе» — стол в кают-компании. Георгий Юрьевич Шараевский операцию сделал прекрасно. Не шов, а шовчик. Почти каждый раз при медосмотрах в последующем врачи замечают: «Кто это Вас так аккуратно оперировал?» Уже лет пять отвечаю: «Начальник медицинской службы ВМФ генерал-майор мед-службы Г.Ю. Шараевский. — И добавляю. — На глубине 150 м, но тогда он был старшим лейтенантом». В том походе Шараевский сделал три операции по поводу аппендицита, все мастерские, успешные, причём последняя просто героическая. Оперировался старшина команды гидроакустиков. Живот у молодца от гипотонии (в длительном походе в ограниченном объёме подводной лодки подвижность недостаточна) затянуло жирком, из-за этого операция затянулась, анестезия начала отпускать, надо было сделать дополнительный обезболивающий укол. И тут, надо же, во время укола над операционной раной шприц раскололся. Острый осколок шприца, прорезав резиновую перчатку, вонзился в ладонь хирурга!
Шараевский с помощью ассистента (старшина 2 статьи химик-санитар, жаль, фамилию не помню) левой рукой сам себе наложил швы, сшив рану вместе с резиновой перчаткой, повторил укол и успешно закончил операцию. Все операции были своевременны, на грани перитонита. Заспиртованные аппендиксы по приходу в базу представлены в госпиталь как доказательство. Послеоперационный период у всех без замечаний. Я же на третий день после операции уже был в центральном посту. Придя в базу, о профессиональном геройстве начмеда сразу доложил командующему эскадрой контр-адмиралу Спиридонову и представил его к награде. Г.Ю. Шараевский — единственный из нашего экипажа, кто был удостоен награды медалью «За боевые заслуги» за тот поход.
Наконец, пришёл день и час, когда лодка пришла в конечную точку маршрута боевого патрулирования и по отсекам радиотрансляция донесла радостную весть: «Легли на курс в базу!» Постепенно увеличили ход, дали ход второй турбиной, ввели в действие второй реактор. В центре Тихого океана уже шли средним ходом. К нашему удивлению и на среднем ходу наша акустика умудрялась обнаруживать в ДЗАО и длительно сопровождать шумы винтов транспортов, идущих по трассам из портов Юго-Восточной Азии в Америку и обратно.
За несколько дней до подхода к Камчатке получили с ЦКП ВМФ сигнал произвести учебный условный пуск ракет. После условной «ракетной атаки»— короткое донесение о «старте ракет» — это вторая весточка о себе за весь поход, мол всё нормально, мы живы, идём домой. Первое сверхкороткое донесение о своём месте давали также по запросу с «берега» в середине похода. И больше «ни гу-гу».
И вот «подходная точка», точка рандеву со встречающим кораблём в назначенное время, он себя обозначает работой эхолота. «Запрос — Ответ» гидролокаторами по ЗПС... Можно всплывать. Перископ вспарывает волну... Вот он — СКР, бортовой №...
— Продуть среднюю!... Отдраен верхний рубочный люк.
— Сигнальщика на мостик...
Глоток свежего воздуха... Закружилась голова. Свежий ветерок нагнал слезу в глаза. Ещё бы! 90 суток! А вокруг красотища! Небо и море синие, сопки зелёные, только снежные макушки вулканов сверкают на солнце белизной...
Обменялись с СКР позывными, дал он «Следуй за мной», идём на вход в базу. Надводная часть корпуса лодки обсохла и оказалось, что она рыжая, зелёно-рыжая, а была чёрная, как рыбья спинка. Это нас морские «огурцы» разукрасили, когда шли в теплых водах Куросио, видели мы их в подводные телекамеры. Ничего, отмоемся, почистимся.
На мостике и в ограждении рубки радостный галдёж свободных от вахты. Смотрим друг на друга, лица и тела в свете яркого солнца бледные, даже синие. В лодке это не так заметно.
На входе в Авачу встречают «Три брата», три острые скалы, торчащие из вод. Ревун — «Боевая тревога! Проходим узкость!» Авачинская губа... Входим в родную бухту Крашенинникова, открываются взору пирсы, кормовые стабилизаторы лодок, базовые постройки..., дома жилого посёлка, там семьи... Дзынь-ынь-дзынь-ынь-дзынь... — забытый сигнал «Аврала»:
— По местам стоять, на швартовы становиться!
На пирсе уже встречает небольшая группа командования, офицеры штабов дивизии и эскадры, оркестр. Под бравурные марши швартуемся. Подана сходня, схожу, докладываю командиру эскадры Спиридонову, комдиву Громову. В конце короткого доклада, как всегда:
— ... материальная часть исправна, личный состав здоров, готовы к выполнению любого задания Родины.
Поздравления, рукопожатия...
— Давай, строй команду, командир бербазы поросёнка вручать будет. Отхожу, Спиридонов беседует со старшим на походе Агавеловым. Ясно, наверно, интересуется, как себя показал этот экипаж, командир. Построил на пирсе экипаж, кроме тех, кто у работающих механизмов, иду с докладом к командиру эскадры. Смотрю, изменился в лице Эмиль (так мы его за глаза звали), глаза суровые, губы плотно сжаты, сквозь зубы:
— Что ж ты о ЧП не докладываешь? Пьянка с дебошем на боевой службе, а ты молчишь?
Так, ясно, Агавелов сходу ляпнул «компроматинку», не мог дождаться конца торжественной встречи, «ложку дёгтя в бочку мёда», больно уж всё хорошо у молодого да раннего...
— Да я и не собирался скрывать. Больно уж не подходящий момент для фискального доклада. Мичман Дудченко флотской закалки не имеет, не выдержал, сорвался, стресс... Накажем. А, в общем, он баталер хороший, хозяйственный...
— Ладно, разбирайтесь... Пошли к экипажу.
Поздравил. Несколько слов о делах в стране и на флоте, в эскадре, об общефлотском учении «Океан-73» и...
— Благодарю за службу! Дружно:
— Служим Советскому Союзу!
— Ну всё, лодку второму экипажу не сдавать, готовься к ответственному выходу по учению.
Строй распустили. Флагспецы начали терзать командиров боевых частей, нач. ПО — замполита Задояна (наверно,«казнит» за Дудченко), а мы с комдивом Борисом Ивановичем Громовым отошли в сторону, перекур.
— Отчёт готов?
— Готов.
— Пока по данным флота поход скрытный. Представляй отчёт, потом на совещании с командирами поделишься опытом, проведём разбор.
Поход действительно был скрытный, может быть единственно скрытный. Много лет спустя, встречаясь с начальником разведотдела флота капитаном 1 ранга Штыровым, и потом, когда он был уже зам. начальника штаба КВФ, мы много раз заводили разговор об этом походе, и он подтверждал это, в том числе и по данным агентурной разведки. А следил он за данной информацией особо. К сожалению, я не знаю использовал кто-либо потом наш опыт или нет, планирование и осуществление походов РПК СН дело скрытное, государственное. Тем не менее, офицеры оперативных отделов не заблуждались на предмет скрытности наших походов, так как советские лодки второго поколения были ещё довольно шумны, а возможности развёрнутой американцами глобальной системы наблюдения за подводной обстановкой «SOSUS» в мировом океане были весьма сильны. Плюс к этому развитая система передового базирования оперативных флотов, десятки самолётов патрульной авиации «Орион» и многоцелевых подводных лодок создавали для скрытности действий наших подводных лодок серьёзную проблему. Понятное дело, в случае глобальной войны лодки бы не остались один па одни с системой «противолодочной войны» «вероятного противника», но в мирное время и в начальный период угрожаемого положения уклониться от обнаружения и слежении это искусство.
Однако жизнь поторопила. Несколько успешных выходов на доработку элементов по задаче № 3, на торпедные стрельбы и зачётную ракетную стрельбу позволили уже 1 марта доложить о готовности к выходу на боевую службу. Надо сказать, что уже где-то в середине февраля комдив завёл разговор о возможности выхода на БС (боевая служба) в более ранний срок, вроде бы штаб флота запрашивал способность дивизии выставить лодку на БС во внеплановый срок вместо какой-то лодки, выход которой срывался по техническим причинам. Наш доклад о готовности был встречен «на ура!», нас распирало от гордости — ещё ни одна лодка в столь короткий срок после вступления в строй не выходила на БС.
В первых числах марта я дней на десять улетел во Владивосток готовить и докладывать решение на выполнение поставленной задачи. Собственно, «поставленной задачи» ещё не было, так как наш выход досрочный, и оперативное управление ещё не успело подготовить план похода.
Мне повезло: предложили поучаствовать в разработке плана похода, а, по существу, я его сам и разработал. Появилась возможность, в отличие от предыдущих походов лодок, которые для патрулирования направлялись в определённый район, предложить и спланировать боевое патрулирование на протяженном маршруте, всё время находясь в пределах досягаемости ракет, назначенных для поражения целей. Маршрут проложил так, чтобы, проходя мимо и поблизости от предполагаемых мест установки гидрофонов американской стационарной гидроакустической системы «SOSUS», не быть ими обнаруженным. При этом я полагался на исключительную бесшумность нашей лодки и предусматривал специальное маневрирование на оперативном и тактическом зигзаге (возможности нового инерциального навигационного комплекса позволяли это делать, не снижая немедленной готовности ракетного комплекса). Оперативникам идея понравилась, и они помогли «пробить» оригинальный план в верхних инстанциях. Поддержал идею и начальник разведотдела штаба флота капитан 1 ранга Штыров, бывший командир подводной лодки, мой сослуживец по Улиссу. Он же снабдил дополнительной развединформацией, особенно по системе «SOSUS». Маршрут боевого патрулирования был довольно длинный, начинался на подходе к заливу Аляска от подводной горы Кин-Мей и заканчивался почти на траверзе Калифорнии. Для обеспечения скрытности выхода на маршрут патрулирования переход в исходную точку предусматривался на малошумных скоростях, значительно меньших, чем ранее оперативники планировали, и, кроме того, я предусмотрел «крюк» для скрытного обхода района развёрнутой цепочки гидрофонов «SOSUS» вблизи Камчатки и района патрулирования американской многоцелевой ПЛА. Предполагалось, что «SOSUS» обнаруживает выходящий из базы наш РПК СН, наводит на него ПЛА. та садится на «хвост», отслеживает до потери контакта или передаёт для периодического контроля по маршруту развёртывания базовой патрульной авиации. «SOSUS» мог и сразу выдать данные непосредственно противолодочному патрульному самолёту «Орион». Моя предусмотрительность привела к увеличению времени развёртывания в район досягаемости назначенных целей. Чтобы уложиться в установленные каноном сроки нахождения на позиции и общего времени похода, пришлось назначить более ранний срок выхода на БС и увеличить скорость на переходе при возвращении в базу. Оперативники возразили:
— Но ты ж нарушишь скрытность на возвращении. На таком ходу тебя сразу засекут!
— Да, но я постепенно буду разгоняться по мере удаления от «SOSUS». И, кроме того, маршрут возвращения проложу через маршруты развитого судоходства, где общий шумовой фон повышен, к Камчатке подойду с юго-юго-востока.
С доводами согласились, план отправили в генштаб на утверждение.
— Если не утвердят, пойдёшь по банальному плану. План придёт пакетом, вскроешь после отхода от пирса. До того — молчок, общая схема подготовки.
В назначенный срок, предусмотрев суточным планом обычный выход в море на боевую подготовку («домашняя заготовка» против агентурной разведки), вышли в свою первую «автономку». Пока шли по внутреннему рейду Авачинской губы вскрыли пакет. Ура! План мой.
Как правило, в первый поход с молодым командиром, а на атомоходе я таковым и был, в автономку на борту выходит кто-либо из командования дивизии, комдив или замкомдива, или НШ. Не помню почему, то ли все были в разгоне, но со мной старшим послали командира другого РПК СН, имевшего уже опыт боевой службы, капитана 1 ранга Агавелова. В мои действия он практически не вмешивался.
В вечерних сумерках, удифферентовавшись в бухте, продув только среднюю группу главного балласта, всплыли в позиционное положение и, передав на корабль-конвоир прожектором «Свободен. Дальше иду самостоятельно», тут же на выходе из бухты вновь погрузились и легли на курс выхода в исходную точку развёртывания. Это была ещё одна «домашняя заготовка» по скрытности.
Вышли на маршрут развёртывания, погрузились на 100 м, дали минимально малошумный ход. Теперь можно внимательнее изучить документы пакета, ознакомить в части, касающейся офицеров, поставить задачу экипажу, главное внимание обратить на скрытность, бесшумность поведения в лодке. А Гавелов, ознакомившись с планом похода, подивился и по сути, и потому, что самому дали разработать план.
Ты автор, ты и рули сам Я не вмешиваюсь.
Плывём. Только раз в сутки, практически не меняя обороты винта, чтобы не создавать условий кавитации, всплываем на сеанс связи для приема радиоинформации с берега: корректура координат своего места ещё реже. В заранее рассчитанных точках маршрута производим специальный манёвр проверки отсутствия «хвоста», то бишь следящей лодки супостата. Все чисто.
Жизнь в лодке идет размеренно, часы во всех отсеках выставлены по московскому времени, все записи в журналах ведутся по московскому времени. Распорядок дня. жизненный ритм тоже особые, для каждой боевой смены свои, подчиненные удобству несения и смены вахт каждые четыре часа, бодрствования подвахты, приёма пиши и отдыха. Камбуз, коки, камбузные работники во главе с мичманом Дудченко работают в непрерывном режиме, подстраиваясь к каждой боевой смене. Все это под контролем замполита Задояна. помощника Белозёрова и начмеда старшего лейтенанта Шараевского. Между прочим. Георгий Юрьевич Шараевский сейчас генерал-майор медицинской службы, начальник медицинской службы ВМС России. Командирскую вахту на ГКП по восемь часов, посменно несем я, старпом Кайсин. помощник Белозёров со старшим на походе Агавеловым. Штурманскую вахту также по 8 часов тянут командир БЧ-1 капитан-лейтенант Калиш и командир электронавигационной группы старший лейтенант Германов. Вахтенные офицеры: командир БЧ-II капитан-лейтенант Чекин, командир ракетной группы старший лейтенант Волков, командир БЧ-III капитан-лейтенант Рудой. Вахтенные механики: командиры дивизионов БЧ-V капитан-лейтенанты Капитонов, Прийма и Антонов. Сам командир электромеханической боевой части (БЧ-V). кстати, самой большой БЧ, капитан 3 ранга Евсеенко Феликс Александрович — на особом положении, в связи с особой ответственностью за энергетику, средства движения и живучесть корабля, свой рабочий день регламентирует самостоятельно, сообразуясь с обстоятельствами похода. Конечно, и другие офицеры постоянно несут полную ответственность за своё заведывание, подчиненный личный сослав, за порученное дело, неважно на вахте они или нет. Вне вахт и деятельность начхима старшего лейтенанта Казарина. Важность систематического контроля за радиационной обстановкой на атомоходе сама собой разумеется. Так же, как и контроль за химическим и процентным составом воздуха, за системой очистки и регенерации воздуха, выработки и раздачи кислорода. Здесь их совместная работа с начальником медслужбы. Замполиту, конечно, тоже до всего есть дело. Он сам себе строит работу, кажется, круглосуточно ползает по отсекам, по боевым постам, общается, беседует с каждым. Ежесуточно, а то и по нескольку раз в сутки информирует меня о положении на корабле, о взаимоотношении между людьми. 90 суток в закрытом объёме. 90 суток одни и те же .лица... Может быть и стресс. Замполит Виктор Антонович Задоян на страже. Хороший был замполит. Имел всего, кажется, два недостатка. Во-первых, некоторая косноязычность и неспособность говорить достаточно короткими фразами. Длинные предложения, как комом обрастали нескончаемыми деепричастными и причастными оборотами, закончить фразу уже не хватало воздуха, звук пропадал... Оратор в изумлении..., а слушатели в ожидании, что же дальше? Во-вторых, страдал излишней подозрительностью. Тут его приходилось несколько сдерживать. Он же полагал, что он просто бдителен.
Дa. я же отвлёкся от механика! А хотел подтвердить, что у командира БЧ-V все же свой статус. Недаром на следующем уровне флотской иерархии, в соединении статус флагманского электромеханика был поднят до заместителя командира соединения по ЭМЧ. Правда, у Евсеенко на этой почве развился «пунктик» излишней значимости, и он частенько конфликтовал со старпомом на тему «Who is who», должен ли он считаться подчинённым старпому. Приходилось мне и замполиту вмешиваться, гасить страсти. Каждые четыре часа в четвертом отсеке выстраивается весь личный состав заступающей вахты, под руководством вахтенного офицера и вахтенного механика производится инструктаж, разбираются замечания предыдущей вахты. Там же со своей особой ролью и командир БЧ-V. По команде с ГКП: «Готовность № 2 подводная... ой(—ей) смене заступить!» очередная вахта заступает, получив доклад о приёме вахты. ГКП же командует: «Подвахтенным oт мест отойти!» И так 3 месяца или 90 суток, или 2160 ч. и более чем 540 раз! Почему больше? Потому, что равномерное течение жизни перемежается плановыми и неплановыми событиями, сигналами «Боевой тревоги» и т.п. Событие прошло и вахта вновь заступает. Опять тишина, размеренная жизнь.
Как-то, уже на курсе в открытый океан произошло такое неожиданное событие. Глубина 150 м. малый ход под одной турбиной. Лодка хорошо удифферентована, вертикальный и горизонтальные рули на «автомате», стрелки указателей положения рулей чуть-чуть иногда колышатся. В ЦП тишина, вернее, ровное чуть слышное гудение включённых приборов, периодические доклады вахтенного гидроакустика: «Горизонт чист». Вдруг... Дры-ды-ды-ды... Лодка затряслась, как будто сползает по гигантской стиральной доске... Под селезёнкой вакуум, как при спуске в лифте... Тут же доклад вахтенного рулевого:
— Глубина 210 м. дифферет 0!
Всё стихло. Лодка держит глубину, заданную скорость. «Явление» продолжалось всего несколько секунд.
— Что это было?
Вопрос остался без ответа. Все, кто был в ЦП. недоумённо смотрят на меня. Из отсеков поступают доклады о «явлении», но замечаний в отсеках нет, акустический горизонт чист, под килем почти 6000 м. Подхожу к карте у штурмана, размышляю... Наконец, кажется догады-ва-юсь: лодка прошла границу встречи двух течении — теплого Куросио и холодного Камчатского. Здесь они встретились, холодное нырнуло под тёплое, чуть смешались и повернули на восток. На границе образовалась «горка» переменной плотности воды - и мы с неё «съехали». Интересное явление, на всякий случай соответствующая запись в вахтенный журнал. Заодно произвели гидрологический разрез от поверхности до рабочей глубины, определили оптимальную глубину скрытного хода, проверили отсутствие «хвоста». Идём дальше. Тишина. Разъяснительная работа о соблюдении скрытности дала свои результаты. По мере движения на восток в сторону залива Аляска, температура забортной воды падает. Приглашаю комдива-1 Капитонова подумать, нельзя ли, учитывая малую мощность ЯЭУ, выключить циркуляционные насосы, перейти на охлаждение второго контура на «самопротоке». Шумность ЯЭУ должна уменьшиться. Через некото¬рое время докладывает:
— Я думаю, можно.
— Что, что, что? — Вмешивается Евсеенко, разговор происходит в ЦП. — Товарищ командир, зачем эти эксперименты?! Скорость хода маленькая, какой самопроток?
— Механик, не кипятись, давай попробуем.
Ещё несколько минут дебатируем, затем механики уходят «пробовать». На ходу вижу, Евсеенко вполголоса выговаривает Капитонову, чтоб «не лез поперэк батьки в пэкло». Я-то знал, что если пойду по субординации, то идея погибнет сразу. Где-то через час механик возвращается из кормовых отсеков, то ли докладывает, то ли информирует:
— Да нет, тянет... Посмотрим.
Через несколько суток, когда до г. Кин-Мей осталось миль 200, предлагаю Евсеенко (однако в присутствии всех его комдивов, чтоб не увильнул) другую идею:
— Мех, может перейдём на электромоторы?
— ...? Что это даст?
— Как же, отключим ГТЗА (турбозубчатый агрегат), он ведь самый шумный.
— А если вдруг нужен будет ход? Мало ли что.
— Ну, потренируйтесь, попробуйте. Время есть.
Потренировались, сняли норматив, продумали возможные ситуации. Приняли решение и встали на режим. Акустики замерили уровень собственных помех: есть ожидаемый результат! Однако через несколько часов обнаружилось, что греются станции управления электромоторов. Тут уж механики сами предложили и сшили из брезента рукава и подсоединили их к воздуходувкам системы водяного охлаждения, благо в хозяйстве Дудченко брезента из заводского «приданного» было достаточно. В таком малошумном режиме обошли вокруг г. Кин-Мей, где предполагалось наличие одного из приемных гидрофонов системы «SOSUS». В последующие сеансы связи, всплывая под перископ, проверяли по данным поискового радиолокационного приёмника (ПРП), есть ли поиск — слежение самолётами Р-ЗС «Орион» или нет. Радиолокационных сигналов самолётных РЛС за весь поход ни разу не обнаружили. Я даже начал беспокоиться, исправен ли ПРП? Однако, когда вышли на трассы интенсивного судоходства, дальние сигналы судовых РЛС исправно фиксировали. Значит ПРП исправен.
По мере движения на юг вдоль американского континента, температура воды постепенно повышалась. На каком-то этапе пришлось отказаться от движения под электромоторами, а затем и от «самопротока» и включить ЦН ЯЭУ. Шумность лодки повысилась, но возросла общая шумность океана из-за близости судоходных трасс. Во всяком случае, признаков слежения за собой не выявляем.
В один из сеансов связи получили с «берега» информацию, что через наш район в период... проследует одна из оперативных АУГ, следует в метрополию после смены из состава 7-го оперативного флота США. Скорректировали своё маневрирование, однако через пару суток в... дальней акустической зоне обнаружили групповую цель, и еще подправили свой маневр, чтоб разойтись с АУГ на безопасном от обнаружения расстоянии. Эпизод внёс разнообразие в устоявшийся «уклад автономки». а то кроме свиста, пения дельфинов, касаток и китов да щелчков других тварей подводного царства в динамике от акустиков давно ничего не было слышно. Некоторое разнообразие вносили, правда, подводные обитатели, попадавшие в зону обзора подводных телекамер...
Да, были, однако, и ещё довольно яркие и памятные события, даже с отметкой на теле. Точно не помню, в какие сутки похода, но уже на маршруте боевого патрулирования, я почувствовал некоторую боль в правом боку живота. Вполне терпимо, но решил лучше пожаловаться нашему врачу. Помял, пожал, терпимо. Сделали анализ крови. Через пару часов ещё анализ. Док настаивает, нужна немедленная операция, диагноз — острый аппендицит. Пообсуждали с Агавеловым — что делать? Что делать, что делать! Оперироваться! На «берег» пока решили не доносить, что зря тревожить, всё равно не помогут. Лёг на операционный стол, благо на нашем проекте есть, хоть и маленькая, но операционная, не то что на «дизелюхе» — стол в кают-компании. Георгий Юрьевич Шараевский операцию сделал прекрасно. Не шов, а шовчик. Почти каждый раз при медосмотрах в последующем врачи замечают: «Кто это Вас так аккуратно оперировал?» Уже лет пять отвечаю: «Начальник медицинской службы ВМФ генерал-майор мед-службы Г.Ю. Шараевский. — И добавляю. — На глубине 150 м, но тогда он был старшим лейтенантом». В том походе Шараевский сделал три операции по поводу аппендицита, все мастерские, успешные, причём последняя просто героическая. Оперировался старшина команды гидроакустиков. Живот у молодца от гипотонии (в длительном походе в ограниченном объёме подводной лодки подвижность недостаточна) затянуло жирком, из-за этого операция затянулась, анестезия начала отпускать, надо было сделать дополнительный обезболивающий укол. И тут, надо же, во время укола над операционной раной шприц раскололся. Острый осколок шприца, прорезав резиновую перчатку, вонзился в ладонь хирурга!
Шараевский с помощью ассистента (старшина 2 статьи химик-санитар, жаль, фамилию не помню) левой рукой сам себе наложил швы, сшив рану вместе с резиновой перчаткой, повторил укол и успешно закончил операцию. Все операции были своевременны, на грани перитонита. Заспиртованные аппендиксы по приходу в базу представлены в госпиталь как доказательство. Послеоперационный период у всех без замечаний. Я же на третий день после операции уже был в центральном посту. Придя в базу, о профессиональном геройстве начмеда сразу доложил командующему эскадрой контр-адмиралу Спиридонову и представил его к награде. Г.Ю. Шараевский — единственный из нашего экипажа, кто был удостоен награды медалью «За боевые заслуги» за тот поход.
Наконец, пришёл день и час, когда лодка пришла в конечную точку маршрута боевого патрулирования и по отсекам радиотрансляция донесла радостную весть: «Легли на курс в базу!» Постепенно увеличили ход, дали ход второй турбиной, ввели в действие второй реактор. В центре Тихого океана уже шли средним ходом. К нашему удивлению и на среднем ходу наша акустика умудрялась обнаруживать в ДЗАО и длительно сопровождать шумы винтов транспортов, идущих по трассам из портов Юго-Восточной Азии в Америку и обратно.
За несколько дней до подхода к Камчатке получили с ЦКП ВМФ сигнал произвести учебный условный пуск ракет. После условной «ракетной атаки»— короткое донесение о «старте ракет» — это вторая весточка о себе за весь поход, мол всё нормально, мы живы, идём домой. Первое сверхкороткое донесение о своём месте давали также по запросу с «берега» в середине похода. И больше «ни гу-гу».
И вот «подходная точка», точка рандеву со встречающим кораблём в назначенное время, он себя обозначает работой эхолота. «Запрос — Ответ» гидролокаторами по ЗПС... Можно всплывать. Перископ вспарывает волну... Вот он — СКР, бортовой №...
— Продуть среднюю!... Отдраен верхний рубочный люк.
— Сигнальщика на мостик...
Глоток свежего воздуха... Закружилась голова. Свежий ветерок нагнал слезу в глаза. Ещё бы! 90 суток! А вокруг красотища! Небо и море синие, сопки зелёные, только снежные макушки вулканов сверкают на солнце белизной...
Обменялись с СКР позывными, дал он «Следуй за мной», идём на вход в базу. Надводная часть корпуса лодки обсохла и оказалось, что она рыжая, зелёно-рыжая, а была чёрная, как рыбья спинка. Это нас морские «огурцы» разукрасили, когда шли в теплых водах Куросио, видели мы их в подводные телекамеры. Ничего, отмоемся, почистимся.
На мостике и в ограждении рубки радостный галдёж свободных от вахты. Смотрим друг на друга, лица и тела в свете яркого солнца бледные, даже синие. В лодке это не так заметно.
На входе в Авачу встречают «Три брата», три острые скалы, торчащие из вод. Ревун — «Боевая тревога! Проходим узкость!» Авачинская губа... Входим в родную бухту Крашенинникова, открываются взору пирсы, кормовые стабилизаторы лодок, базовые постройки..., дома жилого посёлка, там семьи... Дзынь-ынь-дзынь-ынь-дзынь... — забытый сигнал «Аврала»:
— По местам стоять, на швартовы становиться!
На пирсе уже встречает небольшая группа командования, офицеры штабов дивизии и эскадры, оркестр. Под бравурные марши швартуемся. Подана сходня, схожу, докладываю командиру эскадры Спиридонову, комдиву Громову. В конце короткого доклада, как всегда:
— ... материальная часть исправна, личный состав здоров, готовы к выполнению любого задания Родины.
Поздравления, рукопожатия...
— Давай, строй команду, командир бербазы поросёнка вручать будет. Отхожу, Спиридонов беседует со старшим на походе Агавеловым. Ясно, наверно, интересуется, как себя показал этот экипаж, командир. Построил на пирсе экипаж, кроме тех, кто у работающих механизмов, иду с докладом к командиру эскадры. Смотрю, изменился в лице Эмиль (так мы его за глаза звали), глаза суровые, губы плотно сжаты, сквозь зубы:
— Что ж ты о ЧП не докладываешь? Пьянка с дебошем на боевой службе, а ты молчишь?
Так, ясно, Агавелов сходу ляпнул «компроматинку», не мог дождаться конца торжественной встречи, «ложку дёгтя в бочку мёда», больно уж всё хорошо у молодого да раннего...
— Да я и не собирался скрывать. Больно уж не подходящий момент для фискального доклада. Мичман Дудченко флотской закалки не имеет, не выдержал, сорвался, стресс... Накажем. А, в общем, он баталер хороший, хозяйственный...
— Ладно, разбирайтесь... Пошли к экипажу.
Поздравил. Несколько слов о делах в стране и на флоте, в эскадре, об общефлотском учении «Океан-73» и...
— Благодарю за службу! Дружно:
— Служим Советскому Союзу!
— Ну всё, лодку второму экипажу не сдавать, готовься к ответственному выходу по учению.
Строй распустили. Флагспецы начали терзать командиров боевых частей, нач. ПО — замполита Задояна (наверно,«казнит» за Дудченко), а мы с комдивом Борисом Ивановичем Громовым отошли в сторону, перекур.
— Отчёт готов?
— Готов.
— Пока по данным флота поход скрытный. Представляй отчёт, потом на совещании с командирами поделишься опытом, проведём разбор.
Поход действительно был скрытный, может быть единственно скрытный. Много лет спустя, встречаясь с начальником разведотдела флота капитаном 1 ранга Штыровым, и потом, когда он был уже зам. начальника штаба КВФ, мы много раз заводили разговор об этом походе, и он подтверждал это, в том числе и по данным агентурной разведки. А следил он за данной информацией особо. К сожалению, я не знаю использовал кто-либо потом наш опыт или нет, планирование и осуществление походов РПК СН дело скрытное, государственное. Тем не менее, офицеры оперативных отделов не заблуждались на предмет скрытности наших походов, так как советские лодки второго поколения были ещё довольно шумны, а возможности развёрнутой американцами глобальной системы наблюдения за подводной обстановкой «SOSUS» в мировом океане были весьма сильны. Плюс к этому развитая система передового базирования оперативных флотов, десятки самолётов патрульной авиации «Орион» и многоцелевых подводных лодок создавали для скрытности действий наших подводных лодок серьёзную проблему. Понятное дело, в случае глобальной войны лодки бы не остались один па одни с системой «противолодочной войны» «вероятного противника», но в мирное время и в начальный период угрожаемого положения уклониться от обнаружения и слежении это искусство.
Информация