Тайна двух героев
Герой Советского Союза Николай КИРТОК в годы Великой Отечественной войны на штурмовике Ил-2 совершил 210 боевых вылетов, уничтожил десятки танков, БТРов, автомашин с личным составом и грузами, семь цистерн с горючим, шесть зенитных батарей и железнодорожный эшелон с боеприпасами. В воздушных боях сбил шесть самолетов врага, в том числе истребители ФВ-190 и Ме-109. Николаю Наумовичу 93 года, а он в деталях помнит фронтовые будни.
Долгий разговор подходил к концу, когда ветеран достал фотоальбом. Рассказывая о людях на снимках, среди других он назвал Ивана Драченко.
Спросил ветерана: «Это тот самый летчик, который потерял глаз, но вернулся в авиацию и стал не только Героем Советского Союза, но и полным кавалером ордена Славы?».
Николай Наумович ответил утвердительно. Сказал так:
— Когда Иван вернулся в полк после госпиталя, он в первой же беседе открыл мне свою тайну. Я сначала не поверил, но когда увидел протез, спросил: «Как же ты будешь летать?» И тогда он рассказал о том, что пережил и передумал в плену. Иван обратился ко мне с просьбой взять к себе ведомым: «Николай, я обязательно должен воевать. У меня огромный счет к врагу. И не только за погибшего отца или свое увечье. Мне за тех, кто в лагере не выжил и убежать не смог, отомстить надо…» Я обещал хранить тайну друга и всячески помогать ему.
Книгу Драченко «На крыльях мужества» читал, но имена, упомянутые в ней, стерлись в памяти, и потому, вернувшись, взял ее с полки. О Николае Наумовиче автор писал на одной из первых страниц: «Мы с Николаем Киртоком поднялись по щербатым ступенькам лестницы рейхстага, между колонн, чем-то напоминающих хребты давно вымерших динозавров. Повсюду следы пуль и глубокие росчерки осколков. На зубах неприятно хрустела пыль от тяжелого каменного тумана, медленно оседавшего на хаотическое нагромождение развалин. Колонны в сплошной вязи надписей. Писали всем, что попадало под руки: чернилами, мелом, карандашами, углем, лезвиями ножей, штыками… Переглянувшись с Николаем, тоже оставили свои подписи на сером граните одной из колонн».
…Старший летчик 140-го гвардейского штурмового авиационного полка гвардии младший лейтенант Драченко на Курской дуге совершил 21 боевой вылет, уничтожил три танка, 20 автомобилей с боеприпасами и живой силой противника, 4 зенитки, склад боеприпасов, до роты солдат. Награжден орденом Красной Звезды.
Его сбили 14 августа 1943 года в районе Харькова. Три шестерки Илов получили задачу: нанести удар по танковой колонне. На подходе к железнодорожной станции Мерефа штурмовики попали под шквальный огонь зениток. Но вдруг он прекратился: из-за облаков выскользнули десятка два Ме-109. В тот злополучный день враг сбил 14 самолетов. Не уцелел и Драченко. Вот как об этом в книге: «Взрыв потряс машину. Бросил взгляд на приборную доску — а по ней будто молотком кто прошелся. Штурмовик с каждой секундой «тяжелел», и управлять им становилось все труднее. Высота неумолимо падала. Уже отчетливо вырисовывались подковообразные позиции зенитных установок, пулеметные гнезда, ряды окопов, оплетенных сетью проволочных заграждений. У дороги сновали немцы. Надо тянуть подальше от них, ближе к оврагу. И вдруг раздался оглушительный треск, было такое ощущение, словно машина врезалась в какую-то невидимую стену. Неимоверная сила оторвала меня от сиденья, казалось, я куда-то проваливался, как в бездонный колодец. И не было конца этому падению… Когда вернулось сознание, словно в тумане увидел серо-зеленые фигуры, услышал чужой говор.
Плен… Эта мысль поразила, связала руки, сковала волю».
Так летчик оказался у врага. Несколько дней пролежал в душном бараке, сквозь стены которого проникали крики конвоиров, рычание овчарок, стоны избиваемых, выстрелы. Потом наряду с другими его начали гонять на работу — рыли котлован. Одни рыли, другие сразу же его забрасывали. И так с утра до темноты…
В один из дней у него состоялся разговор с немецким полковником. «Пока ты находился у нас, — безо всяких вступлений начал тот, — мы узнали все. Ты летчик-штурмовик. А штурмовики, насколько я знаю, — народ смелый. В рот им палец не клади. Да и машины у вас — сущие дьяволы. Шварце тод.
Однако наши зенитчики тоже хороши… Пиф-паф — и ты у нас в гостях…»
Неожиданно для летчика все изменилось: отдельная палата, кровать с чистыми простынями и мягким одеялом, свежая повязка на голове, а в палату зачастил сосед из другой палаты, который отрекомендовался офицером-танкистом. От него Драченко и узнал: немцы начали испытывать нехватку летных кадров и согласно приказу Гитлера пытаются собрать в специальные лагеря пленных летчиков с целью использовать их на своей стороне под флагом «русской авиации». Сосед уговаривал: «Согласишься — жить будешь с шиком». Показывал журналы, где на снимках власовцы вкушали «прелести земные». Приходил в палату и немецкий полковник: «Вот документ, подпиши — и в твоей жизни все сразу изменится. Получишь свободу и новую прекрасную машину. Будешь летать с нашими лучшими асами и так же, как они, получать рейхсмарки. Много, много марок. И женщины у тебя будут — красивые, ласковые…»
Но все попытки переманить советского аса оказались безуспешны. И когда в очередной раз он решительно сказал: «Нет!», ему сделали укол, усыпили и вырезали правый глаз. Враги надеялись, что советский пилот больше никогда не поднимется в воздух.
Наши войска стремительно наступали, и гитлеровцы торопились убраться из Полтавы. В сентябрьскую ночь пленных погрузили в крытые машины и повезли в Кременчуг. О том лагере было известно, что зимой там замерзли и стали калеками тысячи военнопленных. Там же в казарме, до предела набитой людьми, обвалились многоярусные нары, и погибло более трехсот человек.
Все понимали, что это последний путь. Драченко и еще один летчик в дороге задушили сидевшего в кузове конвоира. Пять человек успели выпрыгнуть на ходу. Голодные, изможденные, с воспаленными ранами, они брели ночами на восток, ориентируясь по туманной россыпи звезд. Их подобрали разведчики.
В госпитале Ивана Драченко подлечили и вставили протез. В зеркало он увидел, что разницы между глазами нет, только над правым чуть опущено веко.
«Но что дальше? Даже в пехоту с одним глазом не берут. Даже идти, взять в руки какой-нибудь предмет становится трудно. А как же летать, где главным контрольным «прибором» служит глазомер? Как говорится, и в обоз путь заказан. Лишь одна дорога — в тыл…»
Эти мысли не давали покоя летчику. И когда профессор Свердлов произнес: «Все, юноша. Ваша летная карьера закончилась, и с этим надо смириться…», принялся умолять: «Но я же здоров. Вижу вас во всех ракурсах, читаю таблицу от верхней до самой нижней строки. Вы просто ошибаетесь, профессор, делая такой вывод! Пожалуйста, напишите справку, в которой бы значилось, что такой-то летчик направляется в свою часть для прохождения дальнейшей службы. Обещаю вам, что кем угодно буду: механиком, укладчиком парашютов, вооруженцем. Даже воду и дрова на кухню возить согласен, только пустите в часть».
И… уговорил профессора: в справке ничего не говорилось об отсутствии глаза: «Младший лейтенант Драченко?И. Г. направляется в свою часть для дальнейшего прохождения службы». Хотя на прощание врач сказал: «Но учтите — к самолетам не подходить…»
В родной полк летчик вернулся в марте 1944 года.
Спрашиваю Николая Наумовича: «Почему Драченко обратился именно к вам?»
— Мы оба окончили Тамбовскую военную школу летчиков, вместе начинали летать на «горбатых», как называли Ил-2, а после окончания обучения младшими лейтенантами попали в авиаполк, который вел бои на Курской дуге. Ко времени возвращения Ивана в полк мне довелось многих молодых летчиков ставить на крыло, так что опыт такой работы был. Но главное, пожалуй, – нас связывали добрые, искренние отношения. И я сделал все, чтобы восстановить его потерянные навыки. Правда, предупредил, что если о потерянном глазе узнают стрелки, то вряд ли кто согласится летать с ним. Работали напряженно, и я реально видел, что с каждым днем машина становится ему все послушней. Была у нас на первых порах такая, например, тактика, далеко не всем понятная. Когда Драченко садился, я выходил к посадочному «Т» и дирижировал его посадкой. Одни недоумевали, другие понимающе сочувствовали: человек, мол, только из госпиталя, подзабыл технику пилотирования. С Иваном мы устраивали жестокие «бои», чтобы доказать превосходство в пилотировании самолетов, пытаясь зайти друг другу в хвост. И это было не простое удовлетворение каких-то наших чудачеств. Польза здесь налицо: мгновенное действие, реакция не раз помогали нам в критические минуты реального боя. Позже мы с Иваном отработали такой сложный маневр, как «ножницы». Суть его заключалась вот в чем: пара штурмовиков, идущая чуть уступом по отношению друг к другу — ведущий немного выше ведомого, начинали меняться местами. Скажем, если ведомый идет справа сзади, то он переходил низом влево, а ведущий сверху вниз направо. Потом снова, но уже в обратном порядке. А поскольку маневр осуществлялся с креном, оба штурмовика все время видели хвосты друг друга и надежно прикрывали их. И все это на малой высоте.
Правда, как отметил Кирток, Драченко трудно было без глаза, и потому в полете он часто открывал фонарь. Товарищи советовали не храбриться. Но дело было не в храбрости: он лучше видел с открытым фонарем. «И со временем Иван стал у нас лучшим воздушным разведчиком. Его знал весь фронт. И штурмовиком отличным был. Командир полка посылал его на самые трудные задания».
…6 апреля 1944 года во время вылета на разведку Драченко был атакован 5 истребителями ФВ-190, однако на сильно поврежденном самолете сумел дотянуть до аэродрома и совершить посадку. За привезенные ценные разведданные награжден орденом Славы 3-й степени.
26 июня 1944 года гвардии младший лейтенант Драченко вылетел во главе пары на разведку в район Ясс. При выполнении боевого задания вступил в бой с немецкими истребителями и отбил все их атаки. Затем произвел штурмовку эшелона на железнодорожной станции Тузира и с разведданными вернулся на свой аэродром. Награжден орденом Славы 2-й степени.
7 октября 1944 года за 55 успешных боевых вылетов Драченко ошибочно награжден орденом Славы 2-й степени, а 26 ноября 1968 года перенагражден орденом Славы 1-й степени.
К августу 1944 года он совершил 100 боевых вылетов на разведку, уничтожение живой силы и техники противника. В 14 воздушных боях сбил пять самолетов противника. Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» гвардии старшему лейтенанту Драченко Ивану Григорьевичу присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года.
«Разоблачили» Драченко за несколько месяцев до Победы. В домике, где отдыхали летчики, Иван стал платком вытирать лицо… и вдруг один из сослуживцев попятился, как от нечистой силы. Оказывается, вытирая лицо, перевернул глазной протез на сто восемьдесят градусов. Под бровью отчетливо виднелось бельмо. В своей книге об этом эпизоде Иван Григорьевич пишет так: «Об этом узнал командир полка майор Нестеренко.
— Это что, давно у тебя?
— Как в полк прибыл…
— И летал?
— И летал…
— И никто не знал?
Поднялся Николай Кирток:
— Почему никто? Я знал…»
Доложили командиру корпуса. Генерал Василий Рязанов отреагировал так: «Завтра Драченко в полет не выпускайте. Утром решим…»
…На следующий день на летном поле полка собралась целая комиссия из лучших пилотов. Ждали генерала. Вскоре показался самолет Рязанова. Генерал поздоровался с летчиками и сказал: «Комиссия, кажется, вся в сборе. С чего начнем? С проверки техники пилотирования или беседы с медициной?»
Военврач твердо сказал генералу: «Мы считаем проверку бесполезной. Нельзя ему летать. Это наше твердое мнение».
Рязанов хитро прищурился: «Значит, нельзя? А как же он летал? На разведку ходил, группы водил… Ну что же, начнем проверку. Давай, Драченко».
Помня, что внизу за полетом наблюдает авторитетная комиссия, Иван постарался показать все, что умеет. Левый вираж, правый, боевой разворот… Крутое пике и вновь набор высоты. Потом — аккуратная коробочка над аэродромом, и вот уже «ильюшин» четко притерся у посадочного знака. Последовал четкий доклад командиру корпуса: «Товарищ генерал! Старший лейтенант Драченко контрольный полет закончил. Разрешите получить замечания». Тот обнял летчика: «Какие замечания? Да если бы у меня все так летали…»
Как пишет в книге летчик, «теперь мне не надо было постоянно скрывать от товарищей свой «недуг», прятать ночью протез, заворачивая в носовой платочек, класть под подушку, отворачиваться от посторонних глаз…»
К концу войны Драченко совершил 157 боевых вылетов. Уничтожил и повредил 76 танков и бронетранспортеров, шесть железнодорожных эшелонов, большое количество автомашин с грузом и живой силой, составов с боеприпасами и продуктами, вывел из строя 18 дотов, разрушил четыре моста, сжег на аэродромах 9 самолетов врага и сбил в 24 воздушных боях пять самолетов. Войну закончил в звании капитана.
К слову, сам Николай Кирток получил Золотую Звезду Героя позже, чем его талантливый ученик — 27 июня 1945 года. Как отмечено в указе, «за образцовое выполнение боевых заданий командования по уничтожению живой силы и техники противника и проявленные при этом мужество и героизм».
Последний боевой вылет Николай Наумович сделал 10 мая: на юге Чехословакии группа немецко-фашистских войск под командованием фельдмаршала Шернера стремилась прорваться на запад, чтобы сдаться в плен нашим союзникам. В полку объявили боевую тревогу. Кирток получил приказ возглавить группу из шести Ил-2 и с задачей: нанести бомбово-штурмовой удар по войскам противника на западном берегу реки Эльбы. До этого были бои за Берлин, где нашим штурмовикам пришлось наносить удары по улицам и даже отдельным домам. Кирток водил группы Илов на уничтожение артиллерийских и минометных батарей противника на юго-западной окраине города. Удары были точными, снайперскими. «Ни разу в той сложной обстановке мы не нанесли удар по своим, — подчеркнул Николай Наумович. — На картах Берлин выглядел огромным черным спрутом, и тот спрут корчился, извивался и жалил. Умирать не хотел, но час его пробил, и он издыхал, истекая кровью. Берлин горел, и дым порой поднимался на высоту до полутора километров, что сильно ухудшало видимость. Улицы города были мертвы и пустынны. Мы в те дни переживали самые счастливые часы нашей жизни. У каждого душа ликовала: наконец-то добиваем фашистского зверя в его логове…»
Примечательно, что судьба Николая Наумовича тесно связана с семьей еще одного боевого друга — Юрия Маркушина.
— Это одна из самых больших для меня потерь. Он погиб в небе над Польшей в двадцать с небольшим. Бесстрашный ас в небе, талантливый музыкант на земле. Когда Юра в перерыве между вылетами брал в руки гитару, от слушателей не было отбоя. Сколько талантов зарыла в землю война! Еще в Тамбовской школе пилотов мы обменялись адресами. Как говорится, на всякий пожарный. И когда я приехал в Москву для участия в Параде Победы, не мог не зайти в родной дом Юры, на Ново-Басманную улицу. Там меня с нетерпением ждали его родители, сестра, друзья. Сестра Юры, студентка Московского авиационного института Роза Маркушина, в будущем стала моей женой. И вот уже много лет мы идем с ней по жизни рука об руку…
Оба фронтовика — и Драченко, и Кирток — после войны уже не летали. Дорогу в небо закрыли врачи. Иван Григорьевич поступил в Военно-воздушную академию, но в 1947 году по состоянию здоровья был уволен в запас в звании капитана. В 1953 году окончил юридический факультет Киевского государственного университета, затем аспирантуру. Работал директором школы, затем заместителем директора Дворца культуры в Киеве.
Николай Наумович, окончив Военно-воздушную академию, служил в ГКНИИ ВВС начальником отделения тактических испытаний самолетов, однако в небо взмывали другие. Позднее его перевели в Главное оперативное управление Генерального штаба, где более 20 лет ему пришлось заниматься оснащением отечественных Вооруженных сил ядерным оружием. С 1976 года — на пенсии.
Прославленные асы Кирток и Драченко дружили до самой смерти Ивана Григорьевича в 1994 году.
Долгий разговор подходил к концу, когда ветеран достал фотоальбом. Рассказывая о людях на снимках, среди других он назвал Ивана Драченко.
Спросил ветерана: «Это тот самый летчик, который потерял глаз, но вернулся в авиацию и стал не только Героем Советского Союза, но и полным кавалером ордена Славы?».
Николай Наумович ответил утвердительно. Сказал так:
— Когда Иван вернулся в полк после госпиталя, он в первой же беседе открыл мне свою тайну. Я сначала не поверил, но когда увидел протез, спросил: «Как же ты будешь летать?» И тогда он рассказал о том, что пережил и передумал в плену. Иван обратился ко мне с просьбой взять к себе ведомым: «Николай, я обязательно должен воевать. У меня огромный счет к врагу. И не только за погибшего отца или свое увечье. Мне за тех, кто в лагере не выжил и убежать не смог, отомстить надо…» Я обещал хранить тайну друга и всячески помогать ему.
Книгу Драченко «На крыльях мужества» читал, но имена, упомянутые в ней, стерлись в памяти, и потому, вернувшись, взял ее с полки. О Николае Наумовиче автор писал на одной из первых страниц: «Мы с Николаем Киртоком поднялись по щербатым ступенькам лестницы рейхстага, между колонн, чем-то напоминающих хребты давно вымерших динозавров. Повсюду следы пуль и глубокие росчерки осколков. На зубах неприятно хрустела пыль от тяжелого каменного тумана, медленно оседавшего на хаотическое нагромождение развалин. Колонны в сплошной вязи надписей. Писали всем, что попадало под руки: чернилами, мелом, карандашами, углем, лезвиями ножей, штыками… Переглянувшись с Николаем, тоже оставили свои подписи на сером граните одной из колонн».
…Старший летчик 140-го гвардейского штурмового авиационного полка гвардии младший лейтенант Драченко на Курской дуге совершил 21 боевой вылет, уничтожил три танка, 20 автомобилей с боеприпасами и живой силой противника, 4 зенитки, склад боеприпасов, до роты солдат. Награжден орденом Красной Звезды.
Его сбили 14 августа 1943 года в районе Харькова. Три шестерки Илов получили задачу: нанести удар по танковой колонне. На подходе к железнодорожной станции Мерефа штурмовики попали под шквальный огонь зениток. Но вдруг он прекратился: из-за облаков выскользнули десятка два Ме-109. В тот злополучный день враг сбил 14 самолетов. Не уцелел и Драченко. Вот как об этом в книге: «Взрыв потряс машину. Бросил взгляд на приборную доску — а по ней будто молотком кто прошелся. Штурмовик с каждой секундой «тяжелел», и управлять им становилось все труднее. Высота неумолимо падала. Уже отчетливо вырисовывались подковообразные позиции зенитных установок, пулеметные гнезда, ряды окопов, оплетенных сетью проволочных заграждений. У дороги сновали немцы. Надо тянуть подальше от них, ближе к оврагу. И вдруг раздался оглушительный треск, было такое ощущение, словно машина врезалась в какую-то невидимую стену. Неимоверная сила оторвала меня от сиденья, казалось, я куда-то проваливался, как в бездонный колодец. И не было конца этому падению… Когда вернулось сознание, словно в тумане увидел серо-зеленые фигуры, услышал чужой говор.
Плен… Эта мысль поразила, связала руки, сковала волю».
Так летчик оказался у врага. Несколько дней пролежал в душном бараке, сквозь стены которого проникали крики конвоиров, рычание овчарок, стоны избиваемых, выстрелы. Потом наряду с другими его начали гонять на работу — рыли котлован. Одни рыли, другие сразу же его забрасывали. И так с утра до темноты…
В один из дней у него состоялся разговор с немецким полковником. «Пока ты находился у нас, — безо всяких вступлений начал тот, — мы узнали все. Ты летчик-штурмовик. А штурмовики, насколько я знаю, — народ смелый. В рот им палец не клади. Да и машины у вас — сущие дьяволы. Шварце тод.
Однако наши зенитчики тоже хороши… Пиф-паф — и ты у нас в гостях…»
Неожиданно для летчика все изменилось: отдельная палата, кровать с чистыми простынями и мягким одеялом, свежая повязка на голове, а в палату зачастил сосед из другой палаты, который отрекомендовался офицером-танкистом. От него Драченко и узнал: немцы начали испытывать нехватку летных кадров и согласно приказу Гитлера пытаются собрать в специальные лагеря пленных летчиков с целью использовать их на своей стороне под флагом «русской авиации». Сосед уговаривал: «Согласишься — жить будешь с шиком». Показывал журналы, где на снимках власовцы вкушали «прелести земные». Приходил в палату и немецкий полковник: «Вот документ, подпиши — и в твоей жизни все сразу изменится. Получишь свободу и новую прекрасную машину. Будешь летать с нашими лучшими асами и так же, как они, получать рейхсмарки. Много, много марок. И женщины у тебя будут — красивые, ласковые…»
Но все попытки переманить советского аса оказались безуспешны. И когда в очередной раз он решительно сказал: «Нет!», ему сделали укол, усыпили и вырезали правый глаз. Враги надеялись, что советский пилот больше никогда не поднимется в воздух.
Наши войска стремительно наступали, и гитлеровцы торопились убраться из Полтавы. В сентябрьскую ночь пленных погрузили в крытые машины и повезли в Кременчуг. О том лагере было известно, что зимой там замерзли и стали калеками тысячи военнопленных. Там же в казарме, до предела набитой людьми, обвалились многоярусные нары, и погибло более трехсот человек.
Все понимали, что это последний путь. Драченко и еще один летчик в дороге задушили сидевшего в кузове конвоира. Пять человек успели выпрыгнуть на ходу. Голодные, изможденные, с воспаленными ранами, они брели ночами на восток, ориентируясь по туманной россыпи звезд. Их подобрали разведчики.
В госпитале Ивана Драченко подлечили и вставили протез. В зеркало он увидел, что разницы между глазами нет, только над правым чуть опущено веко.
«Но что дальше? Даже в пехоту с одним глазом не берут. Даже идти, взять в руки какой-нибудь предмет становится трудно. А как же летать, где главным контрольным «прибором» служит глазомер? Как говорится, и в обоз путь заказан. Лишь одна дорога — в тыл…»
Эти мысли не давали покоя летчику. И когда профессор Свердлов произнес: «Все, юноша. Ваша летная карьера закончилась, и с этим надо смириться…», принялся умолять: «Но я же здоров. Вижу вас во всех ракурсах, читаю таблицу от верхней до самой нижней строки. Вы просто ошибаетесь, профессор, делая такой вывод! Пожалуйста, напишите справку, в которой бы значилось, что такой-то летчик направляется в свою часть для прохождения дальнейшей службы. Обещаю вам, что кем угодно буду: механиком, укладчиком парашютов, вооруженцем. Даже воду и дрова на кухню возить согласен, только пустите в часть».
И… уговорил профессора: в справке ничего не говорилось об отсутствии глаза: «Младший лейтенант Драченко?И. Г. направляется в свою часть для дальнейшего прохождения службы». Хотя на прощание врач сказал: «Но учтите — к самолетам не подходить…»
В родной полк летчик вернулся в марте 1944 года.
Спрашиваю Николая Наумовича: «Почему Драченко обратился именно к вам?»
— Мы оба окончили Тамбовскую военную школу летчиков, вместе начинали летать на «горбатых», как называли Ил-2, а после окончания обучения младшими лейтенантами попали в авиаполк, который вел бои на Курской дуге. Ко времени возвращения Ивана в полк мне довелось многих молодых летчиков ставить на крыло, так что опыт такой работы был. Но главное, пожалуй, – нас связывали добрые, искренние отношения. И я сделал все, чтобы восстановить его потерянные навыки. Правда, предупредил, что если о потерянном глазе узнают стрелки, то вряд ли кто согласится летать с ним. Работали напряженно, и я реально видел, что с каждым днем машина становится ему все послушней. Была у нас на первых порах такая, например, тактика, далеко не всем понятная. Когда Драченко садился, я выходил к посадочному «Т» и дирижировал его посадкой. Одни недоумевали, другие понимающе сочувствовали: человек, мол, только из госпиталя, подзабыл технику пилотирования. С Иваном мы устраивали жестокие «бои», чтобы доказать превосходство в пилотировании самолетов, пытаясь зайти друг другу в хвост. И это было не простое удовлетворение каких-то наших чудачеств. Польза здесь налицо: мгновенное действие, реакция не раз помогали нам в критические минуты реального боя. Позже мы с Иваном отработали такой сложный маневр, как «ножницы». Суть его заключалась вот в чем: пара штурмовиков, идущая чуть уступом по отношению друг к другу — ведущий немного выше ведомого, начинали меняться местами. Скажем, если ведомый идет справа сзади, то он переходил низом влево, а ведущий сверху вниз направо. Потом снова, но уже в обратном порядке. А поскольку маневр осуществлялся с креном, оба штурмовика все время видели хвосты друг друга и надежно прикрывали их. И все это на малой высоте.
Правда, как отметил Кирток, Драченко трудно было без глаза, и потому в полете он часто открывал фонарь. Товарищи советовали не храбриться. Но дело было не в храбрости: он лучше видел с открытым фонарем. «И со временем Иван стал у нас лучшим воздушным разведчиком. Его знал весь фронт. И штурмовиком отличным был. Командир полка посылал его на самые трудные задания».
…6 апреля 1944 года во время вылета на разведку Драченко был атакован 5 истребителями ФВ-190, однако на сильно поврежденном самолете сумел дотянуть до аэродрома и совершить посадку. За привезенные ценные разведданные награжден орденом Славы 3-й степени.
26 июня 1944 года гвардии младший лейтенант Драченко вылетел во главе пары на разведку в район Ясс. При выполнении боевого задания вступил в бой с немецкими истребителями и отбил все их атаки. Затем произвел штурмовку эшелона на железнодорожной станции Тузира и с разведданными вернулся на свой аэродром. Награжден орденом Славы 2-й степени.
7 октября 1944 года за 55 успешных боевых вылетов Драченко ошибочно награжден орденом Славы 2-й степени, а 26 ноября 1968 года перенагражден орденом Славы 1-й степени.
К августу 1944 года он совершил 100 боевых вылетов на разведку, уничтожение живой силы и техники противника. В 14 воздушных боях сбил пять самолетов противника. Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» гвардии старшему лейтенанту Драченко Ивану Григорьевичу присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года.
«Разоблачили» Драченко за несколько месяцев до Победы. В домике, где отдыхали летчики, Иван стал платком вытирать лицо… и вдруг один из сослуживцев попятился, как от нечистой силы. Оказывается, вытирая лицо, перевернул глазной протез на сто восемьдесят градусов. Под бровью отчетливо виднелось бельмо. В своей книге об этом эпизоде Иван Григорьевич пишет так: «Об этом узнал командир полка майор Нестеренко.
— Это что, давно у тебя?
— Как в полк прибыл…
— И летал?
— И летал…
— И никто не знал?
Поднялся Николай Кирток:
— Почему никто? Я знал…»
Доложили командиру корпуса. Генерал Василий Рязанов отреагировал так: «Завтра Драченко в полет не выпускайте. Утром решим…»
…На следующий день на летном поле полка собралась целая комиссия из лучших пилотов. Ждали генерала. Вскоре показался самолет Рязанова. Генерал поздоровался с летчиками и сказал: «Комиссия, кажется, вся в сборе. С чего начнем? С проверки техники пилотирования или беседы с медициной?»
Военврач твердо сказал генералу: «Мы считаем проверку бесполезной. Нельзя ему летать. Это наше твердое мнение».
Рязанов хитро прищурился: «Значит, нельзя? А как же он летал? На разведку ходил, группы водил… Ну что же, начнем проверку. Давай, Драченко».
Помня, что внизу за полетом наблюдает авторитетная комиссия, Иван постарался показать все, что умеет. Левый вираж, правый, боевой разворот… Крутое пике и вновь набор высоты. Потом — аккуратная коробочка над аэродромом, и вот уже «ильюшин» четко притерся у посадочного знака. Последовал четкий доклад командиру корпуса: «Товарищ генерал! Старший лейтенант Драченко контрольный полет закончил. Разрешите получить замечания». Тот обнял летчика: «Какие замечания? Да если бы у меня все так летали…»
Как пишет в книге летчик, «теперь мне не надо было постоянно скрывать от товарищей свой «недуг», прятать ночью протез, заворачивая в носовой платочек, класть под подушку, отворачиваться от посторонних глаз…»
К концу войны Драченко совершил 157 боевых вылетов. Уничтожил и повредил 76 танков и бронетранспортеров, шесть железнодорожных эшелонов, большое количество автомашин с грузом и живой силой, составов с боеприпасами и продуктами, вывел из строя 18 дотов, разрушил четыре моста, сжег на аэродромах 9 самолетов врага и сбил в 24 воздушных боях пять самолетов. Войну закончил в звании капитана.
К слову, сам Николай Кирток получил Золотую Звезду Героя позже, чем его талантливый ученик — 27 июня 1945 года. Как отмечено в указе, «за образцовое выполнение боевых заданий командования по уничтожению живой силы и техники противника и проявленные при этом мужество и героизм».
Последний боевой вылет Николай Наумович сделал 10 мая: на юге Чехословакии группа немецко-фашистских войск под командованием фельдмаршала Шернера стремилась прорваться на запад, чтобы сдаться в плен нашим союзникам. В полку объявили боевую тревогу. Кирток получил приказ возглавить группу из шести Ил-2 и с задачей: нанести бомбово-штурмовой удар по войскам противника на западном берегу реки Эльбы. До этого были бои за Берлин, где нашим штурмовикам пришлось наносить удары по улицам и даже отдельным домам. Кирток водил группы Илов на уничтожение артиллерийских и минометных батарей противника на юго-западной окраине города. Удары были точными, снайперскими. «Ни разу в той сложной обстановке мы не нанесли удар по своим, — подчеркнул Николай Наумович. — На картах Берлин выглядел огромным черным спрутом, и тот спрут корчился, извивался и жалил. Умирать не хотел, но час его пробил, и он издыхал, истекая кровью. Берлин горел, и дым порой поднимался на высоту до полутора километров, что сильно ухудшало видимость. Улицы города были мертвы и пустынны. Мы в те дни переживали самые счастливые часы нашей жизни. У каждого душа ликовала: наконец-то добиваем фашистского зверя в его логове…»
Примечательно, что судьба Николая Наумовича тесно связана с семьей еще одного боевого друга — Юрия Маркушина.
— Это одна из самых больших для меня потерь. Он погиб в небе над Польшей в двадцать с небольшим. Бесстрашный ас в небе, талантливый музыкант на земле. Когда Юра в перерыве между вылетами брал в руки гитару, от слушателей не было отбоя. Сколько талантов зарыла в землю война! Еще в Тамбовской школе пилотов мы обменялись адресами. Как говорится, на всякий пожарный. И когда я приехал в Москву для участия в Параде Победы, не мог не зайти в родной дом Юры, на Ново-Басманную улицу. Там меня с нетерпением ждали его родители, сестра, друзья. Сестра Юры, студентка Московского авиационного института Роза Маркушина, в будущем стала моей женой. И вот уже много лет мы идем с ней по жизни рука об руку…
Оба фронтовика — и Драченко, и Кирток — после войны уже не летали. Дорогу в небо закрыли врачи. Иван Григорьевич поступил в Военно-воздушную академию, но в 1947 году по состоянию здоровья был уволен в запас в звании капитана. В 1953 году окончил юридический факультет Киевского государственного университета, затем аспирантуру. Работал директором школы, затем заместителем директора Дворца культуры в Киеве.
Николай Наумович, окончив Военно-воздушную академию, служил в ГКНИИ ВВС начальником отделения тактических испытаний самолетов, однако в небо взмывали другие. Позднее его перевели в Главное оперативное управление Генерального штаба, где более 20 лет ему пришлось заниматься оснащением отечественных Вооруженных сил ядерным оружием. С 1976 года — на пенсии.
Прославленные асы Кирток и Драченко дружили до самой смерти Ивана Григорьевича в 1994 году.
Информация