Деньги есть – дело за оружием
В начале февраля в Государственной думе был проведен «круглый стол» на тему «Способен ли ВПК России обеспечить армию современным оружием?». Работа форума проходила под председательством депутата Госдумы, члена Комитета ГД по обороне Вячеслава Тетекина. В обсуждении рассматриваемой проблемы приняли участие ведущие специалисты в сфере оборонной промышленности и военачальники. Весьма непростое положение дел в отечественной «оборонке» стало объектом детального анализа специалистов. Выступавшие обратили внимание на обостряющуюся кадровую проблему, недостатки системы управления ВПК, проблемы с ритмичностью финансирования и другие насущные вопросы, без которых невозможно обеспечить армию и флот современным оружием в необходимых количествах. Участники «круглого стола» поделились своим видением выхода из сложившейся ситуации.
Работать пока некому
Авиационная промышленность всегда испытывала потребность в квалифицированных конструкторах, инженерах, технологах, техниках и, конечно, рабочих. Но сейчас нехватка квалифицированных специалистов ощущается особенно остро. Ведь в России за последние десятилетия произошла настоящая «деинженеризация». Сегодня мы ощущаем последствия серьезного нарушения принципа преемственности поколений, который обеспечивал и конструкторские бюро, и серийные заводы необходимыми кадрами.
Ситуация начала обостряться со второй половины 80-х годов прошлого столетия. Провозглашенный в феврале 1986-го на XXVI съезде КПСС курс на ускорение, реконструкцию научно-технического прогресса, повышение роли машиностроения и его дальнейшее развитие фактически не дал результатов. Более того, молодые специалисты, которых готовили авиационные институты и техникумы, из-за низкой зарплаты начали искать работу не по специальности.
Этот процесс еще более ускорился с распадом СССР. Ныне сказывается почти 20-летний перерыв в притоке молодых кадров. Речь идет не только об инженерах. Еще более сложным стало положение с квалифицированными рабочими, подготовкой которых сегодня вынуждены заниматься сами серийные заводы.
Особенно тяжелое положение сложилось в конструкторских бюро, занимавшихся гражданской авиацией. Был период, когда серийный завод, имевший квалифицированных специалистов, не получал заказов, не располагал деньгами. Сегодня можно наблюдать другую ситуацию. Есть заказы, есть деньги, но работать некому. Ощутимо уменьшилось число конструкторов. Пожалуй, остался последний шанс изменить сложившуюся ситуацию, пока еще продолжают работу опытные специалисты, способные при надлежащих условиях, которые должны быть созданы, передать молодой смене свой опыт.
Под надлежащими условиями подразумевается организация оплаты труда. Раньше все было просто и естественно. Размер оклада соответствовал квалификации и был приемлемым для молодого специалиста. В ОКБ ведущий конструктор, которому приходилось использовать труд молодых сотрудников, просто обязан был следить за их работой, постоянно объясняя, как наиболее рационально решить техническую задачу, завершавшуюся выпуском рабочей документации, идущей на производство. Такой метод работы обеспечивал быстрый рост квалификации и соответственно повышение заработной платы. Все это происходило достаточно быстро.
Решение вопроса подготовки кадров сегодня является основным для возрождения отечественного самолетостроения. Потеря и невосполнение кадров означают утрату бесценного практического опыта, накопленного десятилетиями, поскольку он сохраняется не на бумаге, не на кальке, не в книгах и диссертациях, не на жестком диске компьютера, а в человеческой памяти.
Конечно, компьютеризация проектирования и производства, наличие многих программ обеспечивают решение сложных задач в области аэродинамики, прочности, создания каркаса самолета, но понимание, как все это наилучшим образом использовать при создании нового самолета, приходит с опытом, который значительно быстрее накапливается при работе с теми, кто его уже имеет.
Потребуются серьезные усилия, чтобы вырастить пополнение специалистов, наверстать технологическое отставание, заново отстроить разрушенное. И этим следует заниматься немедленно, не жалея средств.
Генрих Новожилов,
авиаконструктор, дважды Герой Социалистического Труда, академик РАН
Войскам нужна обратная связь с промышленностью
Безусловно, от состояния и возможностей оборонно-промышленного комплекса страны (ОПК) в прямой зависимости находятся уровень Вооруженных Сил, их боеспособность и как следствие обороноспособность страны в целом.
Но это утверждение действительно только в том случае, если между ОПК и потребителем вооружения и боевой техники, то есть войсками, будут установлены тесная, непрерывная, взаимозависимая обратная связь и взаимодействие по вопросам выработки тактико-технических заданий (TTЗ) для разработки образцов вооружения и военной техники (ВВТ) и по техническим решениям при их реализации. При этом результаты войсковых испытаний при принятии образца на вооружение должны быть приоритетными.
Чрезмерная самостоятельность ОПК, пренебрежение к запросам войск приводили и всегда будут приводить к излишним, а порой и вредным для войск техническим решениям при разработке ВВТ, не улучшающим их эксплуатационные качества, а ведущим к банальному удорожанию продукции. В наше время это особенно актуально.
Сошлюсь на пример. Известно, что в Сухопутных войсках одним из основных образцов боевой техники является танк. Так вот, начиная с T-64 (шестидесятые годы) и по сегодняшний день все танки оснащены автоматом заряжания танковой пушки. Многие участники разработки этого механизма стали лауреатами Государственной премии. Основным достоинством этого механизма формально признавались возможность увеличения скорострельности танковой пушки более чем в два раза и сокращение одного члена экипажа (заряжающего) танка, что в конечном итоге сокращало общую численность танковых войск.
И это на самом деле так. Но давайте посмотрим, какую выгоду получили войска от этой новации, с точки зрения командиров, применявших эту технику в бою.
Так, при заряжании танковой пушки вручную максимальная техническая скорострельность может составлять четыре-пять выстрелов в минуту, при использовании автомата заряжания – до 10. Но на практике при выполнении упражнений учебных стрельб с ходу, по появляющимся и движущимся целям далеко не все обученные экипажи успевают прицельно произвести три выстрела за две минуты, отводимые на показ цели. И это естественно. При реальной стрельбе экипажу необходимо обнаружить цель, определить дальность, поправки на ветер и движение цели, внести исходные данные в прицел, прицелиться и выстрелить. После выстрела оценить результаты стрельбы, при необходимости вновь внести поправки, прицелиться и повторно выстрелить. Таким образом, в боевой обстановке экипаж, используя механизм заряжания, способен произвести не более двух прицельных выстрелов в минуту.
С учетом этого целесообразность автомата заряжания в танке чрезвычайно сомнительна. Ведь это сложное техническое устройство требует постоянного квалифицированного обслуживания, склонно к трудноустранимым отказам, под его монтаж занята значительная часть внутреннего объема танка, что ухудшает и без того недостаточную эргономику экипажа, разобщило его внутри танка. Кроме того, нахождение в танке стало опасным для экипажа из-за большого количества движущихся в открытом пространстве боевого отделения элементов механизма.
По этим и другим причинам не случайно предприятия, лидирующие в танкостроении страны, не спешат с внедрением этого технического устройства.
Что касается сокращения экипажа с четырех до трех человек, то такое решение привело к труднопоправимому ущербу живучести танковых подразделений. Как известно, боевая машина требует постоянного технического обслуживания, инженерного оборудования занимаемой позиции в бою и постоянной ее охраны. Только для охраны машины на боевой позиции члены экипажа, чередуясь между собой через каждые два часа, не имея места для отдыха, находясь внутри машины в стесненном положении, через трое-четверо суток теряют всякую работоспособность, не говоря уже о способности вести боевые действия. Не случайно во время войны танк Т-34 имел экипаж пять человек, включая стрелка-радиста.
Приведенный пример иллюстрирует, как порой не соотносятся благие намерения ОПК с практикой войск и как, наоборот, трудно решаются настоятельные запросы войск. При всем том следует учитывать некоторую закономерность, проявляемую ОПК при принятии заказов. Промышленность с большой охотой берется за заказы по выпуску средств поражения. Они проще в изготовлении, являются металлоемкими и, следовательно, более дорогими в изготовлении. Чего не скажешь об автоматизированных системах управления войсками и оружием, особенно в тактическом звене управления, связи, войсковой разведке, спутниковой навигации и наземной аппаратуры потребителей к ней, РЭБ. Требуются большие усилия, чтобы промышленность взялась за выпуск продукции указанных видов. В результате этого мы наблюдаем разбалансированность структуры вооружения в целом. При переизбытке средств поражения ощущается недостаток устройств, обеспечивающих их применение, сводя на нет боевые возможности.
Выправить издавна сложившееся и до сих пор существующее положение дел сможет только то должностное лицо и только тот орган управления, на которые будет возложена полная и единоличная ответственность за состояние войск, за строительство и развитие, за подготовку и желательно за их применение. Лишь в этом случае может быть реализован полный заинтересованный цикл от получения образца вооружения до его применения по предназначению. Такими органами управления до недавнего времени были главкоматы видов ВС РФ с главнокомандующими, наделенные соответствующими функциями и структурами.
За всю историю Сухопутных войск с момента их организационного оформления в 1946 году только однажды – в период с 1955 по 1964 год они в первый и, пожалуй, в последний раз были близки к относительной самостоятельности в вопросах проведения технической политики в ходе их строительства и развития. В этот период главнокомандующему СВ в ранге первого заместителя МО СССР были подчинены все группы войск, военные округа, отдельные армии и вузы Сухопутных войск, а также основные разработчики и заказчики ВВТ по номенклатуре Сухопутных войск.
Главнокомандующему в этот период предоставлялось право помимо других задач разрабатывать и утверждать годовые планы опытно-конструкторских и научно-исследовательских работ по тематике СВ, а также размещать заказы для промышленности по производству ВВТ, военного имущества и боеприпасов для ВС СССР.
Такая концентрация самостоятельности, подкрепленная организационно, позволила совершить за этот период научно-техническую революцию в Сухопутных войсках, резкий качественный скачок в обеспечении войск новейшими образцами ВВТ, что существенно изменило характеристику общевойскового боя и как следствие привело к совершенствованию форм и способов ведения боевых действий и операций.
Разработанные и принятые на вооружение образцы ВВТ того периода до сих пор являются базовыми моделями и лишь слегка модернизируются.
В 1964 году главкомат СВ был повторно расформирован. При последующих формированиях прежние задачи только декларировались, но их решение не подкреплялось организационно. Последнее формирование главкомата СВ численностью чуть более ста человек формально отвечает за строительство и развитие Сухопутных войск, но реально лишено каких-либо рычагов влияния на техническую политику в них. Да и сами войска ему не подчинены. В таком же положении впервые оказались ВВС и ПВО, а также ВМФ.
На сегодня дееспособных органов управления войсками, наделенных упомянутыми выше функциями, в структуре Вооруженных Сил РФ нет.
Таким образом, без пересмотра места и роли потребителя в системе разработки и заказов прогноз по скорому и качественному перевооружению войск сомнителен.
Юрий Букреев,
начальник Главного управления Сухопутных войск (1998–2001), генерал-полковник
Чтобы вырастить специалиста, требуются годы
Еще в 60-х годах прошлого века опыт, накопленный в процессе разработки зенитных управляемых ракет, их эксплуатации и использования в боевых условиях, позволил сформулировать требования и приступить к решению задач по созданию зенитных ракет и систем, обеспечивающих реальное противовоздушное прикрытие нашей страны с учетом ее геополитического положения и мировой политики.
Так появились ныне хорошо известные системы С-300 с ракетой 5В55, предназначенной для поражения самолетов и крылатых ракет на всех дальностях и высотах их боевого применения. У этой ракеты многие свойства обозначались словом «впервые», а для того времени даже «впервые в мире».
Хотелось бы отметить впервые внедренную при создании этих ракет систему гарантированной надежности, позволившую обеспечить этому технически сложному виду оружия срок беспроверочной войсковой эксплуатации до 30 лет при постоянной готовности к пуску.
Опыт создания ракетной техники показал, что требуемая надежность ракет и их бортовой аппаратуры обеспечивается не столько дублированием наиболее важных компонентов и их тщательным отбором, сколько жесткими условиями их лабораторных испытаний. Летные же испытания следует проводить лишь в тех случаях, когда требуемые параметры и нагрузки не могут быть воспроизведены в лабораторных условиях.
Отводя важную роль наземным испытаниям, мы учитываем, что в процессе наземных испытаний значительно упрощается измерение различных параметров, становится возможной визуальная и инструментальная оценка работы блоков и агрегатов.
Существенное увеличение стоимости ракетной техники и сокращение затрат на ее изготовление и испытание постоянно оказывают влияние на разработчиков, сокращая количество испытываемых образцов, а для проведения наземных испытаний требуются лишь отдельные единичные экземпляры.
Какие же проблемы сегодня сдерживают продвижение вперед? Сейчас у нас главная проблема – это финансирование, которое прямо влияет на обновление лабораторно-стендового оборудования, внедрение новых технологий и программного обеспечения, наращивание информационно-управляющих систем и привлечение кадров. Создание новой техники на разрабатывающем предприятии начинается с опытно-конструкторской разработки. Первая стадия, относящаяся к предпроектным работам и исследовательским экспериментам, выполняемая обычно в ходе научно-исследовательской работы и научно-экспериментальной работы, отсутствует. На конкурс в соответствии с 94-м федеральным законом выставляется лишь собственно этап разработки образца. Считается, что стадию предпроектной подготовки предприятие должно производить за собственный счет.
В нашей стране разработчик вооружения основным источником дохода имеет государственный оборонный заказ, в который включены ОКР, и он не может и больше того – не имеет права выделять из ОКР средства на НИР, оборудование и стенды. Это пресекается заказчиком как нецелевое использование средств.
Также всем известно, что каждое разрабатывающее предприятие имеет в своем составе проектно-конструкторскую службу, специалистов высокого класса. В нее входит достаточно многопрофильная теоретическая группа специалистов, решающих вопросы обоснования концепции и облика будущих образцов техники. Содержание этих специалистов при отсутствии постоянно проводимых НИР и НИЭР возможно лишь из накладных расходов. В этом основное различие обычных серийных предприятий от разработчиков новой техники, это не может не сказаться на конечной цене продукции.
Источником развития головных предприятий отрасли могло бы быть привлечение бюджетных средств по линии развития и содержания национальной технологической базы и модернизации производства. Целевое финансирование в данной ситуации можно было бы планировать при разработке целевой программы по созданию воздушно-космической обороны Российской Федерации.
Сегодня на предприятии существуют лабораторно-испытательные базы, позволяющие в наземных условиях проводить 19 видов уникальных испытаний. Создан творческий коллектив, способный создавать современную ракетную технику. По сути это и есть национальное достояние России. Поддерживать все, а тем более приводить в соответствие с сегодняшними требованиями – дело дорогое и не всегда нам по силам, особенно по финансовым.
До 90-х годов интересная работа, ее престижность, авторитет предприятия в мире позволяли принимать молодых специалистов из лучших вузов. Сегодня именно они являются костяком фирм. Но ныне желающих работать в ОПК стало значительно меньше и их просто не хватает. Необходимо принимать меры необычные и не следует забывать – для того, чтобы вырастить специалиста, требуются годы.
Владимир Светлов,
генеральный директор МКБ «Факел» (1991–2006)
Мы теряем энергетическую безопасность
Начиная с 1994 года объем промышленного производства в России не превышал 15–17 процентов от изготовленного в Российской Федерации в период Советского Союза. Я исключаю нефть, газ, лес, удобрения и так далее.
С 2000 года цены на продукцию многократно выросли. В 2000-м танк стоил 17,5 миллиона, сейчас – больше 140. Подорожал металл, подорожала электроэнергия, мы находимся в стесненном положении по многим вопросам.
Если говорить об основе обороноспособности, то она должна опираться на самодостаточность и автономность страны в обеспечении своей деятельности и национальной безопасности. Что я имею в виду? Прежде всего продовольствие, способность удовлетворять потребности страны во всех основных видах технической и промышленной продукции, обеспечение всеми видами товаров, включая текстильные.
Одной из самых больных проблем явилось то, что развал промышленности и переход от отраслевого принципа к функциональному полностью нарушили кооперацию. И если раньше во главе угла находился завод или предприятие, головной производитель, то сейчас стоит управляющая компания, сервисный центр или какая-то другая организация, которая ни за что не отвечает.
В связи с тем что ликвидированы отраслевая структура и нормативно-правовая база, уничтожены стандарты, которыми пользуются еще по старой памяти, но их никто не разрабатывает, за них никто не отвечает. В профильных министерствах были предприятия науки, экономики, технологии, подготовки кадров, управления, материалов.
Идет процесс деструктуризации научных организаций, причем по всем направлениям: авиация, радиоэлектроника. На пороге очередная распродажа предприятий, которая не обещает ничего хорошего.
Мы теряем энергетическую безопасность как таковую. Во всем мире главным и основным критерием безопасности является способность государства производить энергопродукты: двигатели внутреннего сгорания, газотурбинные двигатели, электрические двигатели. У нас не делают автомобили, теряется потребность двигателя к автомобилю. Мы не производим гражданские самолеты, у нас исчезает необходимость производить авиационные двигатели. Мы не производим элементную базу. Вот смотрите, в любой дом войдите – ни одного отечественного приемника, ни одного отечественного телефона. Элементная база – это квинтэссенция информационного пространства.
Обеспечение информационное, энергетическое, материальное, мобильное – мы способны создавать все сами.
В Министерстве обороны проблема не в том, что мало технических средств, важно, что разрушена вся система обеспечения боевой готовности, разрушены система поддержания технической готовности, система подготовки кадров и нормативно-правовая база.
Сейчас выстраивается между нами и развитыми странами технологический забор.
Нас постараются держать на уровне папуасов.
Надо развивать науку. Наука должна идти впереди, прежде всего наука отраслевая. Боевая готовность зависит во многом от того, в каком состоянии находится промышленность. А наш мужик, он умеет воевать и будет воевать, надо ему дать чем.
Анатолий Ситнов,
начальник вооружения Вооруженных Сил РФ (1994–2000), генерал-полковник
Необходимо министерство боеприпасов
Я твердо убежден в том, что если деньги, выделенные на развитие ВПК, не попадут под общественный контроль, половину этих денег разворуют. Нам нужно подумать, как этот контроль создать, что для этого необходимо сделать.
Когда-то мы сами составляли техпромфинплан и в декабре его утверждали. При этом были уверены в том, что в течение всего финансового года ни один естественный монополист не увеличит нам на что-то цену. Теперь такой уверенности нет.
Нам нужен закон, который бы запрещал в течение финансового года естественному монополисту манипулировать ценами на свои услуги.
У нас сейчас в высшей школе образование получают 50 на 50: 50 – это государственный бюджет, а 50 – это коммерческое образование.
Деньги, которые тратит государство, надо обязательно в течение трех лет отработать. Давайте заставим тех, кто учится, получает у нас образование за счет государства, потом идти на заводы – идите отрабатывать полученное образование.
Петр Романов,
депутат Государственной думы, Герой Социалистического Труда
Перевозки на зарубежных самолетах
В своем выступлении я коротко остановлюсь на двух вопросах: о состоянии гражданской авиационной техники и положении авиационной отраслевой науки, в каком положении она сегодня находится.
К сожалению, сегодня 85–90 процентов перевозок в России выполняется на зарубежных самолетах. То есть практически гражданская авиационная техника не участвует в перевозках в отрасли. Это громаднейшая проблема. Хотя на самом деле у нас есть прекрасные самолеты: Ил-96, Ту-204, Ту-214, Ту-334. Они вполне конкурентоспособны со своими зарубежными аналогами. Это всем известно. Но тем не менее серийного производства нет. Где она, серийная техника? Ее тоже нет, и никто не собирается делать. Что, мы так и дальше будем летать на западной технике? Вы же отлично понимаете, если закончится гражданская авиационная техника, а это касается и кадров, и науки, и всего, то через какой-то промежуток времени закончится и производство военной техники. Это все взаимосвязано.
В принципе у нас сегодня есть наша промышленность. ОАК разрабатывает два самолета – один из них «Суперджет» примерно на сто человек. И вторая машина создается – МС-21, которая должна появиться и сделать первый полет в 2016 году. Раньше говорили: в 2014, в 2015-м, сейчас это все уже отодвигается на 2016-й, серийное производство – на 2017 год. А к этому времени появятся снова западные машины, А-320-НЭО, «Боинг-737», которые снова не позволят выйти с нашей новой продукцией на хороший международный рынок, потому что мы уже не будем первыми.
В машину МС-21 заложены хорошие новые вещи, особенно композиционные материалы. Но мы не готовы в сегодняшнем состоянии к производству крыла из них.
У нас для этого возможностей нет. То, что сейчас ЦАГИ испытывает два тисона, сделала австрийская фирма «Фишер». Но это вещь хорошая. Мы нарабатываем знания, что-то получаем, но это очень мало имеет отношения к реальной промышленности. В Казани и Ульяновске хотят построить два новых завода или цеха на основе старых заводов, чтобы производить эти материалы.
Европа и Америка потратили 20 лет на освоение этой технологии и огромные деньги, которых у нас просто нет. Поэтому трудно поверить, что мы в 2015-м или в 2014-м сможем сделать так называемое черное крыло из композиционных материалов. А к чему это приведет? Если это не будет сделано, то проект МС-21 уйдет еще дальше. Это что касается состояния гражданской авиационной техники. Практически наша отечественная авиационная техника исключена из процесса перевозок гражданской авиации. Конечно, происходит настоящая трагедия.
И мы все время делали новые вещи и работали на задел на пять, на десять лет, то есть доводили существующую технику и делали задел на будущее, но сегодня этого нет. И вот приходят молодые специалисты из МАИ, уровень подготовки и в МАИ, и в Физтехе, ну вообще в высшей школе, он сейчас очень, к сожалению, понизился. Это понятно. Почему? Потому что на чем можно учиться кадрам? Кадрам можно учиться на реальном деле, когда строятся реальные самолеты, а они практически не строятся. Делаются определенные модификации у «Сухого», у «Илюшина», а новых-то машин нет.
Владимир Дмитриев,
академик РАН, заместитель председателя ВПК при правительстве РФ (2006–2008)
Военная техника с импортной комплектацией
Есть отрасль науки и техники, которая тоже является определяющей в достижении высших показателей – оптика. Она присутствует везде: в промышленности (во всех отраслях), в сельском хозяйстве. В России не было своей оптики, использовалась немецкая. И вот, как ни удивительно, вождь нашей революции Владимир Ильич Ленин, технически неграмотный человек, подумал об этом. Одним из первых постановлений правительства в 1918 году было постановление о создании Государственного оптического института в Санкт-Петербурге, Ленинграде. Кто ему подсказал, не знаю.
Еще одно. Все старые ученые, академики, практические оптики – никто не эмигрировал за границу. И поскольку не было Академии наук, в стенах этого института создавалась наука.
Так сложилось, что в нашей Академии наук этого подразделения как такового не было. Существовали у нас два академика – Прохоров и Басов, лауреаты Нобелевской премии – за лазеры ее получили. Все остальное было сосредоточено в стенах Государственного оптического института.
Но для того чтобы уничтожить оборонную промышленность, надо просто одно звено выдернуть. Это и состоялось: ликвидирован институт, его больше не существует. Раз не существует института, не существует науки.
Нынешние остатки ничего нового, фундаментального создать не смогут. Единственный, кто сохранил все советские достижения, – батька Лукашенко. В Белоруссии работает «Беломо» – крупнейшее, второе по численности предприятие оптической промышленности.
Я просто приведу один пример: почему мы сейчас в свою военную технику ставим импортную комплектацию?
Вот мы говорим: почему «Булава» не летает? Потому, что допустили две крупные ошибки: ликвидировали институт военпредов – уникальный контрольный орган и убрали специалистов в самом Министерстве обороны, которые были равны нашим конструкторам. Ликвидировав это, мы потеряли все.
Если нет науки, о чем говорить?
Следует повторить – мы ликвидировали специалистов, мы ликвидировали главных конструкторов. Здесь сидит последний выдающийся конструктор, у нас больше нет. Во главу всего поставили менеджера. Но деньги только помогают развитию, они не создают науку. Во главе института не может стоять менеджер.
У нас нет рабочих кадров. И сколько бы денег ни выделяли, если нет рабочих, ничего нельзя сделать. У нас же была система ремесленных училищ. Туда набирался менее обеспеченный народ, но там росли кадры. Сейчас ничего нет. Ну как вы себе представляете, сколько нужно времени, чтобы эту систему восстановить?
Посмотрите, как любой проект раньше разрабатывался в стенах институтов. Проекты обсуждались на технических советах, на коллегии министерства. Когда министром обороны стал Дмитрий Федорович Устинов, умнейший человек, прошедший всю эту школу, основные проекты рассматривались на коллегии министерства.
У нас были специализированы все подразделения. Ну как можно было додуматься отдать нашему МИТу делать морскую ракету «Булава»? У нас есть великолепная фирма «Макеев», макеевская «Синева» летает, а наша «Булава» не будет летать.
Помимо всего прочего, там еще стоит не наша электроника. Специалисты сделали подвижные комплексы. Первая ракета была самая засекреченная, называлась «Темп-2С». Мы штук 10 сделали. Потом их рассекретили. После «Темп-2С» пошел «Пионер», «Тополь» – это все «Темп-2С». Раньше, если не делали 11 пусков положительных, ракета не принималась на вооружение.
Дай бог, чтобы вытащили «Булаву»... Это большая специфика: морская ракета и наземная ракета.
К тому же остается проблема со специалистами – молодых просто нет.
Игорь Корницкий,
президент объединения «Оптико-электронное приборостроение»
Флот оторван от производства
Мы все хорошо знаем достижения и российской судостроительной промышленности, и советского Министерства судостроения так же, как и недостатки. Некоторые цифры хотелось бы привести для того, чтобы понять, от чего мы ушли и что потеряли.
Была большая кораблестроительная программа перед Великой Отечественной войной. Заложены и линейные корабли, и тяжелые линейные крейсера, не говоря уже о других кораблях. Только в войну мы получили 211 подводных лодок, у нас же их не осталось от царских времен. А 211 получили.
Но за эти двадцать два с половиной года мы получили только три лодки.
За 1941–1945 годы флот получил два легких крейсера, 20 эсминцев, 40 тральщиков, 59 сторожевых кораблей, 15 больших охотников, 54 подводные лодки, 900 боевых катеров.
В 1957-м наш флот уже принял первую атомную подводную лодку. Вы представляете, какой это скачок! Еще был ударный отрезок – 1966–1978 годы. 122 атомные подводные лодки принял Военно-морской флот за 12 лет. За 35 лет была построена 251 атомная лодка, а за 22 с половиной года – три.
О надводных кораблях я уже не говорю, в составе флота находились и ракетные крейсера, и тяжелые атомные ракетные крейсера, вышли на атомные авианосцы. Сейчас у нас было бы на Северном и Тихоокеанском флотах как минимум по два или три атомных авианосца.
Моряки их освоили, все корабли несли боевую службу от трех месяцев до одного года. Но прошли эти 22 с половиной года, а корабли все ходят, плавают, выполняют задачу, и это все те наши корабли. Ни одного нового в океане пока не появилось. Почему?
Мы все помним: в Советском Союзе был план, были персональные ответственные. Существовали заказчик – Военно-морской флот и исполнитель – Министерство судостроительной промышленности. Кто сейчас заказчик? Не знаю...
Можно выкупить крымские заводы в Керчи и Феодосии, они строили корабли другого плана. Ну и создавать, конечно, надо.
И нужны строжайший план и персональная ответственность, кто-то должен отвечать за результат. Обязательно необходим контроль за финансами. Военно-морской флот должен быть связан с производством кораблей. Во все времена это было, только сейчас нет. Флот оторван от производства.
Валентин Селиванов,
начальник Главного штаба – первый заместитель главнокомандующего ВМФ (1992–1996), адмирал
Стареет парк станков
Думаю, что не сообщу ничего нового, если скажу, что оборона нашей страны и реализация программы ее вооружения во многом может быть выполнена только в случае модернизации в первую очередь предприятий оборонно-промышленного комплекса. Потому что сегодня без современных технологий продукция предприятий ОПК, безусловно, не может отвечать тем требованиям, которые к ней предъявляются.
Если говорить о структуре и состоянии парка металлообрабатывающего оборудования, то сегодня парк металлообрабатывающих станков в промышленном комплексе страны, в том числе и у предприятий оборонно-промышленного комплекса, исчисляется порядка 1,2–1,3 миллиона единиц станков и прессов вместе взятых. С 1991 года он сократился резко, в 1991 и 1992-м насчитывал порядка 3,7 миллиона единиц. Но самое печальное то, что этот парк мало того что количественно очень серьезно пострадал, он и качественно сегодня находится на крайне неудовлетворительном уровне, так как более 80–85 процентов эксплуатируется более 20 лет. Данные цифры говорят о том, что и морально, и физически нынешнее оборудование устарело и требует кардинального обновления. Причем 90 процентов, включая и предприятия оборонно-промышленного комплекса, хочу это особо подчеркнуть, – оборудование, которое было произведено в свое время в Советском Союзе и отчасти в России.
Сегодня менее 4,5 процента от общего количества оборудования, используемого в промышленности страны, имеет срок эксплуатации менее пяти лет. Только это оборудование можно в какой-то степени назвать современным и прогрессивным. Тот каток, который прокатился по всем сферам, прокатился и по станкостроению. За все время реформирования – с 1992–1993 годов по настоящее время в отрасли погибло 43 предприятия.
Очень серьезно пострадала наука. Из 22 отраслевых институтов в отрасли работают шесть, которые прикладной, исследовательской наукой практически не занимаются, они выживают. Это реалии нынешнего дня.
Говоря об объемах производства в отрасли, могу продемонстрировать графики. Мы их всегда показываем нашему высшему руководству, если это удается. Вот на графике диаграмма: 1991–1992 годы, когда мы делали 70 тысяч единиц станков и прессов вместе взятых в год, к 1997–1998-му вышли на уровень девять тысяч, видите, какая кривая падения производства. Балансировали на уровне восемь-девять тысяч до 2008 года, в 2008-м еще раз наполовину упало производство после кризиса, и ныне балансируем на уровне пять-шесть тысяч единиц в год.
Нужно сказать, что нам удалось пробить ряд постановлений и распоряжений правительства, которые в какой-то степени изменили отношение к отрасли в целом. Я считаю, что очень важно то, что о проблемах отрасли начали говорить на высшем политическом уровне, и то, что сегодня, как мы говорим, слова «станкоинструментальная промышленность» начали упоминать и президент, и премьер-министр, – тоже в какой-то степени наша победа. Я говорю немного с иронией, но вы понимаете, что без этого, наверное, не обойтись.
Так, нам удалось в прошлом году под эгидой премьер-министра провести целевое совещание по станкостроению. В 2011-м вышло постановление правительства, в соответствии с которым впервые за последние 20 с лишним лет была утверждена подпрограмма развития станкоинструментальной промышленности на период 2011–2016 годов. Первый этап ее реализовывался в течение 2011–2013-го. Впервые более чем за 20 лет мы получили пять миллиардов бюджетных ресурсов на 2011–2013 годы и предприятия отрасли приступили к изготовлению современного продукта.
В прошлом году по 101 теме сделаны современные средства измерения и металлообрабатывающее оборудование, созданы новые современные технологии, под которые создавалось оборудование.
Нам удалось в 2011-м выпустить постановление правительства № 56, в конце прошлого года в связи с тем, что ФЗ-94 отменен, оно получило новое название – 1224 постановление, которое было подписано 24 декабря. Оно называется «О внедрении, о введении запретов и ограничений на поставку продукции для предприятий, работающих на нужды обороны и безопасности страны при наличии российского аналога». В рамках этого постановления ценой неимоверных усилий нам удалось все-таки установить приоритет отечественной продукции, хотя представители ОПК и предприятия оборонно-промышленного комплекса на нас очень серьезно обижаются. Но если не будет внутреннего рынка потребления для станкостроения, в первую очередь по предприятиям ОПК, мы не получим должного развития.
Я возглавляю рабочую группу, которая готовит наличие или отсутствие аналогов, и скажу, что за 20 с лишним лет сложилась четкая система поставки для предприятий ОПК оборудования по импорту.
Мы много на эту тему говорим, много спорим с предприятиями, с руководителями предприятий. Да, мы тоже небезгрешны, за это время потеряли в какой-то степени и технический уровень многих разработок, и качество изготовления, но не бывает чудес, когда все, к сожалению, просело.
Но тем не менее в результате этих действий нам удалось все-таки убедить многих. В конце 2011 года по заявкам предприятий оборонно-промышленного комплекса мы давали разрешение на получение по импорту 93 процентов от объема продукта, который они заказывали. Сегодня мы уже вышли на уровень того, что на 33–35 процентов от всех заявок, которые направляют предприятия оборонно-промышленного комплекса, есть российский аналог. Значит, безусловно, есть определенный импульс для того, чтобы развивался внутренний рынок, для того, чтобы создавать современный продукт под требования предприятий ОПК. И очень важно, я считаю, что в результате реализации этого постановления мы стали немножко ближе с предприятиями оборонно-промышленного комплекса.
Мы все время им предлагаем: «Привлекайте нас на стадии создания технических заданий для изделий, которые собираетесь выпускать, чтобы мы под эти разрабатываемые и в перспективе производимые изделия готовили оборудование, на котором вы будете изготавливать их».
К сожалению, мы долго не могли найти общего языка, но теперь в этом направлении уже есть определенные подвижки, и это положительный момент.
Что же нужно предприятиям оборонно-промышленного комплекса с точки зрения современных технологий?
Я уверяю вас, нигде, ни в одной сфере не найдете комплексной информации, кроме нас, и только благодаря этому 56-му постановлению. Потому что мы на протяжении двух-трех последних лет обрабатываем порядка трех тысяч заявок, имеем возможность, аккумулировав все потребности предприятий ОПК, сформировать современные тенденции технологии металлообработки, учитывая которые, мы должны развиваться. Это тоже очень важно. Поэтому говоря о состоянии отрасли, скажу, что ситуация очень непростая, она критична.
Как бы ни было тяжело, но 20 триллионов рублей выделено на переоснащение Российской армии, три триллиона из этих денег предназначены для перевооружения предприятий ОПК. Думаю, что, наверное, целесообразно будет поставить вопрос о том, чтобы хотя бы 10–15 процентов из этих ресурсов выделить на создание и перевооружение, дооснащение предприятий станкостроения.
У меня есть полная статистика, показывающая, как нас ограничивают в поставке современного продукта, нам запрещают поставку современного оборудования в Россию для предприятий ОПК, которые работают в сфере двойных технологий.
Если и получают это оборудование, то разными окольными путями, через третьи-четвертые страны, но это все не то. И у нас есть масса примеров, когда идут и остановка, и отключение иностранного оборудования, особенно американского производства. Можно вспомнить конкретные факты, например в 2010, и в 2011, и в 2012-м, когда на целом ряде предприятий отключалось оборудование при передвижении его на метр-два с момента первоначальной установки.
Я считаю, что нужно использовать любую возможность, любую трибуну, чтобы доносить нашу озабоченность до высших руководителей. Например, удалось нам, станкостроителям, несколько раз подойти к Путину на разных мероприятиях – и только после этого началось решение вопроса и пять-шесть лет назад мы смогли начать формировать подпрограмму.
Георгий Самодуров,
руководитель Ассоциации производителей станкоинструментальной продукции
Нет аналога Совету обороны
Я хотел бы остановиться на двух принципиальных вопросах: об ответственности и об управляемости. Это две кардинальные проблемы, и если мы их в ближайшие годы не решим, оборонно-промышленный комплекс останется в таком же тяжелом состоянии.
Все вы прекрасно помните, что был у нас Совет обороны, возглавляемый генеральным секретарем Центрального комитета. На Совет обороны выносились главнейшие проблемы обороны в стране и приглашались туда непосредственно генеральные конструкторы и директора ведущих серийных заводов. Совет обороны был высшей инстанцией. Сейчас необходим его аналог, ведь обороноспособность страны – это главнейшая задача.
Я сошлюсь на один исторический пример. В Туле 400 лет назад был создан первый оружейный завод. Начали с частных предпринимателей. Один делал курки, другой стволы, третий... в общем, десяток предприятий. Петр Первый убедился в том, что на частном предпринимательстве обороноспособность России не укрепить, и немедленно издал указ о казенных государственных заводах. Вот что спасало Россию в последующие времена. И преемники Петра – и Екатерина, и Павел, и другие главы государства укрепляли обороноспособность за счет централизованности. А у нас что получается? У нас все наоборот, только частное предпринимательство. А разве мы решим такие крупнейшие вопросы с частными предпринимателями? Никогда не решим.
Дальше. Я несколько лет назад выступал со статьей по ВПК – «ВПК в полумраке». Он так и остается в полумраке. Я тогда, четыре года назад, говорил о том, что Военно-промышленная комиссия, если она на самом деле комиссия, должна заниматься вопросами финансирования. При нашем старом советском ВПК был специальный фонд для разработки новейших изделий всех видов: авиации, судостроения, электроники, в общем, по всем направлениям «девятки». Сейчас этого нет. Военно-промышленная комиссия не имеет возможности финансировать новейшие проблемы. У нас ВПК чисто формальный, а не действующий орган.
Далее с точки зрения управляемости. Я перед этой встречей переговорил со многими директорами заводов и еще раз убедился, что если гособоронзаказ в былые времена не формировался в начале года, то потом положение по финансированию чуть-чуть сдвинулось. Некоторыми заводами были утверждены или подписаны контракты на несколько лет. За счет этих контрактов поддерживается финансирование, то есть в первую очередь выдача заработной платы, но с оборонными заказами и сейчас дело плохо.
До сих пор цена – главная проблема в том, что у нас задерживаются контракты по оборонзаказу.
Например, в феврале еще мы не создали так называемые конкурсы. Ведь создают конкурсы два-три предприятия, а потом только выдают, скажем так, где подешевле делают. В наше советское время кто был главным ответственным? Военпред на предприятии. Военпред по существу говорил, вот такая цена, директор подтверждает – и никаких конкурсов, все было нормально, Министерство обороны согласовывало эту цену. Вот как согласовывалось, без всяких конкурсов. А сейчас конкурс… Уже февраль, и еще никаких конкурсов. После этого конкурса будут заседать. Февраль кончится, когда мы будем контракты, гособоронзаказ выполнять?
Мы в советское время на каждое предприятие получали проект плана на этот год в декабре. Согласовывали проект плана по объему, по численности, по всем параметрам. Мы знали, что в будущем году нам делать и что нам будет дано.
Сейчас ничего подобного нет. Ведь почему программа должна быть на предприятии? За счет этой программы директор должен думать о численности, обо всех делах, связанных с обустройством, с коммуникациями и т. д.
А теперь программы нет. Я не знаю, что буду делать не только в этом году, не знаю, что буду делать завтра. Четкой программы до 2020, до 2030 года, да ничего подобного у предприятий не существует. В первую очередь должно быть хоть на пять лет, чтобы каждое предприятие получило определенный объем. Но нет этого.
И третье. Теперь предприятия оборонно-промышленного комплекса распределены на так называемые концерны, ассоциации и так далее, и так далее. Они то появляются, то опять их нет. В конечном счете все говорят о чем? Необходимо единственное Министерство оборонной промышленности, которое должно отвечать за все – и за контроль за финансированием, и за контракты своевременные.
Короче говоря, что сейчас мы имеем: часть предприятий ушла вообще в никуда, ликвидирована. Первоочередная задача – кадровая проблема. Как мы можем обеспечить в будущем 25 миллионов рабочих мест?
Николай Шахов,
ранее заместитель заведующего отделом боронной промышленности ЦК КПСС
Работать пока некому
Авиационная промышленность всегда испытывала потребность в квалифицированных конструкторах, инженерах, технологах, техниках и, конечно, рабочих. Но сейчас нехватка квалифицированных специалистов ощущается особенно остро. Ведь в России за последние десятилетия произошла настоящая «деинженеризация». Сегодня мы ощущаем последствия серьезного нарушения принципа преемственности поколений, который обеспечивал и конструкторские бюро, и серийные заводы необходимыми кадрами.
Ситуация начала обостряться со второй половины 80-х годов прошлого столетия. Провозглашенный в феврале 1986-го на XXVI съезде КПСС курс на ускорение, реконструкцию научно-технического прогресса, повышение роли машиностроения и его дальнейшее развитие фактически не дал результатов. Более того, молодые специалисты, которых готовили авиационные институты и техникумы, из-за низкой зарплаты начали искать работу не по специальности.
Этот процесс еще более ускорился с распадом СССР. Ныне сказывается почти 20-летний перерыв в притоке молодых кадров. Речь идет не только об инженерах. Еще более сложным стало положение с квалифицированными рабочими, подготовкой которых сегодня вынуждены заниматься сами серийные заводы.
Особенно тяжелое положение сложилось в конструкторских бюро, занимавшихся гражданской авиацией. Был период, когда серийный завод, имевший квалифицированных специалистов, не получал заказов, не располагал деньгами. Сегодня можно наблюдать другую ситуацию. Есть заказы, есть деньги, но работать некому. Ощутимо уменьшилось число конструкторов. Пожалуй, остался последний шанс изменить сложившуюся ситуацию, пока еще продолжают работу опытные специалисты, способные при надлежащих условиях, которые должны быть созданы, передать молодой смене свой опыт.
Под надлежащими условиями подразумевается организация оплаты труда. Раньше все было просто и естественно. Размер оклада соответствовал квалификации и был приемлемым для молодого специалиста. В ОКБ ведущий конструктор, которому приходилось использовать труд молодых сотрудников, просто обязан был следить за их работой, постоянно объясняя, как наиболее рационально решить техническую задачу, завершавшуюся выпуском рабочей документации, идущей на производство. Такой метод работы обеспечивал быстрый рост квалификации и соответственно повышение заработной платы. Все это происходило достаточно быстро.
Решение вопроса подготовки кадров сегодня является основным для возрождения отечественного самолетостроения. Потеря и невосполнение кадров означают утрату бесценного практического опыта, накопленного десятилетиями, поскольку он сохраняется не на бумаге, не на кальке, не в книгах и диссертациях, не на жестком диске компьютера, а в человеческой памяти.
Конечно, компьютеризация проектирования и производства, наличие многих программ обеспечивают решение сложных задач в области аэродинамики, прочности, создания каркаса самолета, но понимание, как все это наилучшим образом использовать при создании нового самолета, приходит с опытом, который значительно быстрее накапливается при работе с теми, кто его уже имеет.
Потребуются серьезные усилия, чтобы вырастить пополнение специалистов, наверстать технологическое отставание, заново отстроить разрушенное. И этим следует заниматься немедленно, не жалея средств.
Генрих Новожилов,
авиаконструктор, дважды Герой Социалистического Труда, академик РАН
Войскам нужна обратная связь с промышленностью
Безусловно, от состояния и возможностей оборонно-промышленного комплекса страны (ОПК) в прямой зависимости находятся уровень Вооруженных Сил, их боеспособность и как следствие обороноспособность страны в целом.
Но это утверждение действительно только в том случае, если между ОПК и потребителем вооружения и боевой техники, то есть войсками, будут установлены тесная, непрерывная, взаимозависимая обратная связь и взаимодействие по вопросам выработки тактико-технических заданий (TTЗ) для разработки образцов вооружения и военной техники (ВВТ) и по техническим решениям при их реализации. При этом результаты войсковых испытаний при принятии образца на вооружение должны быть приоритетными.
Чрезмерная самостоятельность ОПК, пренебрежение к запросам войск приводили и всегда будут приводить к излишним, а порой и вредным для войск техническим решениям при разработке ВВТ, не улучшающим их эксплуатационные качества, а ведущим к банальному удорожанию продукции. В наше время это особенно актуально.
Сошлюсь на пример. Известно, что в Сухопутных войсках одним из основных образцов боевой техники является танк. Так вот, начиная с T-64 (шестидесятые годы) и по сегодняшний день все танки оснащены автоматом заряжания танковой пушки. Многие участники разработки этого механизма стали лауреатами Государственной премии. Основным достоинством этого механизма формально признавались возможность увеличения скорострельности танковой пушки более чем в два раза и сокращение одного члена экипажа (заряжающего) танка, что в конечном итоге сокращало общую численность танковых войск.
И это на самом деле так. Но давайте посмотрим, какую выгоду получили войска от этой новации, с точки зрения командиров, применявших эту технику в бою.
Так, при заряжании танковой пушки вручную максимальная техническая скорострельность может составлять четыре-пять выстрелов в минуту, при использовании автомата заряжания – до 10. Но на практике при выполнении упражнений учебных стрельб с ходу, по появляющимся и движущимся целям далеко не все обученные экипажи успевают прицельно произвести три выстрела за две минуты, отводимые на показ цели. И это естественно. При реальной стрельбе экипажу необходимо обнаружить цель, определить дальность, поправки на ветер и движение цели, внести исходные данные в прицел, прицелиться и выстрелить. После выстрела оценить результаты стрельбы, при необходимости вновь внести поправки, прицелиться и повторно выстрелить. Таким образом, в боевой обстановке экипаж, используя механизм заряжания, способен произвести не более двух прицельных выстрелов в минуту.
С учетом этого целесообразность автомата заряжания в танке чрезвычайно сомнительна. Ведь это сложное техническое устройство требует постоянного квалифицированного обслуживания, склонно к трудноустранимым отказам, под его монтаж занята значительная часть внутреннего объема танка, что ухудшает и без того недостаточную эргономику экипажа, разобщило его внутри танка. Кроме того, нахождение в танке стало опасным для экипажа из-за большого количества движущихся в открытом пространстве боевого отделения элементов механизма.
По этим и другим причинам не случайно предприятия, лидирующие в танкостроении страны, не спешат с внедрением этого технического устройства.
Что касается сокращения экипажа с четырех до трех человек, то такое решение привело к труднопоправимому ущербу живучести танковых подразделений. Как известно, боевая машина требует постоянного технического обслуживания, инженерного оборудования занимаемой позиции в бою и постоянной ее охраны. Только для охраны машины на боевой позиции члены экипажа, чередуясь между собой через каждые два часа, не имея места для отдыха, находясь внутри машины в стесненном положении, через трое-четверо суток теряют всякую работоспособность, не говоря уже о способности вести боевые действия. Не случайно во время войны танк Т-34 имел экипаж пять человек, включая стрелка-радиста.
Приведенный пример иллюстрирует, как порой не соотносятся благие намерения ОПК с практикой войск и как, наоборот, трудно решаются настоятельные запросы войск. При всем том следует учитывать некоторую закономерность, проявляемую ОПК при принятии заказов. Промышленность с большой охотой берется за заказы по выпуску средств поражения. Они проще в изготовлении, являются металлоемкими и, следовательно, более дорогими в изготовлении. Чего не скажешь об автоматизированных системах управления войсками и оружием, особенно в тактическом звене управления, связи, войсковой разведке, спутниковой навигации и наземной аппаратуры потребителей к ней, РЭБ. Требуются большие усилия, чтобы промышленность взялась за выпуск продукции указанных видов. В результате этого мы наблюдаем разбалансированность структуры вооружения в целом. При переизбытке средств поражения ощущается недостаток устройств, обеспечивающих их применение, сводя на нет боевые возможности.
Выправить издавна сложившееся и до сих пор существующее положение дел сможет только то должностное лицо и только тот орган управления, на которые будет возложена полная и единоличная ответственность за состояние войск, за строительство и развитие, за подготовку и желательно за их применение. Лишь в этом случае может быть реализован полный заинтересованный цикл от получения образца вооружения до его применения по предназначению. Такими органами управления до недавнего времени были главкоматы видов ВС РФ с главнокомандующими, наделенные соответствующими функциями и структурами.
За всю историю Сухопутных войск с момента их организационного оформления в 1946 году только однажды – в период с 1955 по 1964 год они в первый и, пожалуй, в последний раз были близки к относительной самостоятельности в вопросах проведения технической политики в ходе их строительства и развития. В этот период главнокомандующему СВ в ранге первого заместителя МО СССР были подчинены все группы войск, военные округа, отдельные армии и вузы Сухопутных войск, а также основные разработчики и заказчики ВВТ по номенклатуре Сухопутных войск.
Главнокомандующему в этот период предоставлялось право помимо других задач разрабатывать и утверждать годовые планы опытно-конструкторских и научно-исследовательских работ по тематике СВ, а также размещать заказы для промышленности по производству ВВТ, военного имущества и боеприпасов для ВС СССР.
Такая концентрация самостоятельности, подкрепленная организационно, позволила совершить за этот период научно-техническую революцию в Сухопутных войсках, резкий качественный скачок в обеспечении войск новейшими образцами ВВТ, что существенно изменило характеристику общевойскового боя и как следствие привело к совершенствованию форм и способов ведения боевых действий и операций.
Разработанные и принятые на вооружение образцы ВВТ того периода до сих пор являются базовыми моделями и лишь слегка модернизируются.
В 1964 году главкомат СВ был повторно расформирован. При последующих формированиях прежние задачи только декларировались, но их решение не подкреплялось организационно. Последнее формирование главкомата СВ численностью чуть более ста человек формально отвечает за строительство и развитие Сухопутных войск, но реально лишено каких-либо рычагов влияния на техническую политику в них. Да и сами войска ему не подчинены. В таком же положении впервые оказались ВВС и ПВО, а также ВМФ.
На сегодня дееспособных органов управления войсками, наделенных упомянутыми выше функциями, в структуре Вооруженных Сил РФ нет.
Таким образом, без пересмотра места и роли потребителя в системе разработки и заказов прогноз по скорому и качественному перевооружению войск сомнителен.
Юрий Букреев,
начальник Главного управления Сухопутных войск (1998–2001), генерал-полковник
Чтобы вырастить специалиста, требуются годы
Еще в 60-х годах прошлого века опыт, накопленный в процессе разработки зенитных управляемых ракет, их эксплуатации и использования в боевых условиях, позволил сформулировать требования и приступить к решению задач по созданию зенитных ракет и систем, обеспечивающих реальное противовоздушное прикрытие нашей страны с учетом ее геополитического положения и мировой политики.
Так появились ныне хорошо известные системы С-300 с ракетой 5В55, предназначенной для поражения самолетов и крылатых ракет на всех дальностях и высотах их боевого применения. У этой ракеты многие свойства обозначались словом «впервые», а для того времени даже «впервые в мире».
Хотелось бы отметить впервые внедренную при создании этих ракет систему гарантированной надежности, позволившую обеспечить этому технически сложному виду оружия срок беспроверочной войсковой эксплуатации до 30 лет при постоянной готовности к пуску.
Опыт создания ракетной техники показал, что требуемая надежность ракет и их бортовой аппаратуры обеспечивается не столько дублированием наиболее важных компонентов и их тщательным отбором, сколько жесткими условиями их лабораторных испытаний. Летные же испытания следует проводить лишь в тех случаях, когда требуемые параметры и нагрузки не могут быть воспроизведены в лабораторных условиях.
Отводя важную роль наземным испытаниям, мы учитываем, что в процессе наземных испытаний значительно упрощается измерение различных параметров, становится возможной визуальная и инструментальная оценка работы блоков и агрегатов.
Существенное увеличение стоимости ракетной техники и сокращение затрат на ее изготовление и испытание постоянно оказывают влияние на разработчиков, сокращая количество испытываемых образцов, а для проведения наземных испытаний требуются лишь отдельные единичные экземпляры.
Какие же проблемы сегодня сдерживают продвижение вперед? Сейчас у нас главная проблема – это финансирование, которое прямо влияет на обновление лабораторно-стендового оборудования, внедрение новых технологий и программного обеспечения, наращивание информационно-управляющих систем и привлечение кадров. Создание новой техники на разрабатывающем предприятии начинается с опытно-конструкторской разработки. Первая стадия, относящаяся к предпроектным работам и исследовательским экспериментам, выполняемая обычно в ходе научно-исследовательской работы и научно-экспериментальной работы, отсутствует. На конкурс в соответствии с 94-м федеральным законом выставляется лишь собственно этап разработки образца. Считается, что стадию предпроектной подготовки предприятие должно производить за собственный счет.
В нашей стране разработчик вооружения основным источником дохода имеет государственный оборонный заказ, в который включены ОКР, и он не может и больше того – не имеет права выделять из ОКР средства на НИР, оборудование и стенды. Это пресекается заказчиком как нецелевое использование средств.
Также всем известно, что каждое разрабатывающее предприятие имеет в своем составе проектно-конструкторскую службу, специалистов высокого класса. В нее входит достаточно многопрофильная теоретическая группа специалистов, решающих вопросы обоснования концепции и облика будущих образцов техники. Содержание этих специалистов при отсутствии постоянно проводимых НИР и НИЭР возможно лишь из накладных расходов. В этом основное различие обычных серийных предприятий от разработчиков новой техники, это не может не сказаться на конечной цене продукции.
Источником развития головных предприятий отрасли могло бы быть привлечение бюджетных средств по линии развития и содержания национальной технологической базы и модернизации производства. Целевое финансирование в данной ситуации можно было бы планировать при разработке целевой программы по созданию воздушно-космической обороны Российской Федерации.
Сегодня на предприятии существуют лабораторно-испытательные базы, позволяющие в наземных условиях проводить 19 видов уникальных испытаний. Создан творческий коллектив, способный создавать современную ракетную технику. По сути это и есть национальное достояние России. Поддерживать все, а тем более приводить в соответствие с сегодняшними требованиями – дело дорогое и не всегда нам по силам, особенно по финансовым.
До 90-х годов интересная работа, ее престижность, авторитет предприятия в мире позволяли принимать молодых специалистов из лучших вузов. Сегодня именно они являются костяком фирм. Но ныне желающих работать в ОПК стало значительно меньше и их просто не хватает. Необходимо принимать меры необычные и не следует забывать – для того, чтобы вырастить специалиста, требуются годы.
Владимир Светлов,
генеральный директор МКБ «Факел» (1991–2006)
Мы теряем энергетическую безопасность
Начиная с 1994 года объем промышленного производства в России не превышал 15–17 процентов от изготовленного в Российской Федерации в период Советского Союза. Я исключаю нефть, газ, лес, удобрения и так далее.
С 2000 года цены на продукцию многократно выросли. В 2000-м танк стоил 17,5 миллиона, сейчас – больше 140. Подорожал металл, подорожала электроэнергия, мы находимся в стесненном положении по многим вопросам.
Если говорить об основе обороноспособности, то она должна опираться на самодостаточность и автономность страны в обеспечении своей деятельности и национальной безопасности. Что я имею в виду? Прежде всего продовольствие, способность удовлетворять потребности страны во всех основных видах технической и промышленной продукции, обеспечение всеми видами товаров, включая текстильные.
Одной из самых больных проблем явилось то, что развал промышленности и переход от отраслевого принципа к функциональному полностью нарушили кооперацию. И если раньше во главе угла находился завод или предприятие, головной производитель, то сейчас стоит управляющая компания, сервисный центр или какая-то другая организация, которая ни за что не отвечает.
В связи с тем что ликвидированы отраслевая структура и нормативно-правовая база, уничтожены стандарты, которыми пользуются еще по старой памяти, но их никто не разрабатывает, за них никто не отвечает. В профильных министерствах были предприятия науки, экономики, технологии, подготовки кадров, управления, материалов.
Идет процесс деструктуризации научных организаций, причем по всем направлениям: авиация, радиоэлектроника. На пороге очередная распродажа предприятий, которая не обещает ничего хорошего.
Мы теряем энергетическую безопасность как таковую. Во всем мире главным и основным критерием безопасности является способность государства производить энергопродукты: двигатели внутреннего сгорания, газотурбинные двигатели, электрические двигатели. У нас не делают автомобили, теряется потребность двигателя к автомобилю. Мы не производим гражданские самолеты, у нас исчезает необходимость производить авиационные двигатели. Мы не производим элементную базу. Вот смотрите, в любой дом войдите – ни одного отечественного приемника, ни одного отечественного телефона. Элементная база – это квинтэссенция информационного пространства.
Обеспечение информационное, энергетическое, материальное, мобильное – мы способны создавать все сами.
В Министерстве обороны проблема не в том, что мало технических средств, важно, что разрушена вся система обеспечения боевой готовности, разрушены система поддержания технической готовности, система подготовки кадров и нормативно-правовая база.
Сейчас выстраивается между нами и развитыми странами технологический забор.
Нас постараются держать на уровне папуасов.
Надо развивать науку. Наука должна идти впереди, прежде всего наука отраслевая. Боевая готовность зависит во многом от того, в каком состоянии находится промышленность. А наш мужик, он умеет воевать и будет воевать, надо ему дать чем.
Анатолий Ситнов,
начальник вооружения Вооруженных Сил РФ (1994–2000), генерал-полковник
Необходимо министерство боеприпасов
Я твердо убежден в том, что если деньги, выделенные на развитие ВПК, не попадут под общественный контроль, половину этих денег разворуют. Нам нужно подумать, как этот контроль создать, что для этого необходимо сделать.
Когда-то мы сами составляли техпромфинплан и в декабре его утверждали. При этом были уверены в том, что в течение всего финансового года ни один естественный монополист не увеличит нам на что-то цену. Теперь такой уверенности нет.
Нам нужен закон, который бы запрещал в течение финансового года естественному монополисту манипулировать ценами на свои услуги.
У нас сейчас в высшей школе образование получают 50 на 50: 50 – это государственный бюджет, а 50 – это коммерческое образование.
Деньги, которые тратит государство, надо обязательно в течение трех лет отработать. Давайте заставим тех, кто учится, получает у нас образование за счет государства, потом идти на заводы – идите отрабатывать полученное образование.
Петр Романов,
депутат Государственной думы, Герой Социалистического Труда
Перевозки на зарубежных самолетах
В своем выступлении я коротко остановлюсь на двух вопросах: о состоянии гражданской авиационной техники и положении авиационной отраслевой науки, в каком положении она сегодня находится.
К сожалению, сегодня 85–90 процентов перевозок в России выполняется на зарубежных самолетах. То есть практически гражданская авиационная техника не участвует в перевозках в отрасли. Это громаднейшая проблема. Хотя на самом деле у нас есть прекрасные самолеты: Ил-96, Ту-204, Ту-214, Ту-334. Они вполне конкурентоспособны со своими зарубежными аналогами. Это всем известно. Но тем не менее серийного производства нет. Где она, серийная техника? Ее тоже нет, и никто не собирается делать. Что, мы так и дальше будем летать на западной технике? Вы же отлично понимаете, если закончится гражданская авиационная техника, а это касается и кадров, и науки, и всего, то через какой-то промежуток времени закончится и производство военной техники. Это все взаимосвязано.
В принципе у нас сегодня есть наша промышленность. ОАК разрабатывает два самолета – один из них «Суперджет» примерно на сто человек. И вторая машина создается – МС-21, которая должна появиться и сделать первый полет в 2016 году. Раньше говорили: в 2014, в 2015-м, сейчас это все уже отодвигается на 2016-й, серийное производство – на 2017 год. А к этому времени появятся снова западные машины, А-320-НЭО, «Боинг-737», которые снова не позволят выйти с нашей новой продукцией на хороший международный рынок, потому что мы уже не будем первыми.
В машину МС-21 заложены хорошие новые вещи, особенно композиционные материалы. Но мы не готовы в сегодняшнем состоянии к производству крыла из них.
У нас для этого возможностей нет. То, что сейчас ЦАГИ испытывает два тисона, сделала австрийская фирма «Фишер». Но это вещь хорошая. Мы нарабатываем знания, что-то получаем, но это очень мало имеет отношения к реальной промышленности. В Казани и Ульяновске хотят построить два новых завода или цеха на основе старых заводов, чтобы производить эти материалы.
Европа и Америка потратили 20 лет на освоение этой технологии и огромные деньги, которых у нас просто нет. Поэтому трудно поверить, что мы в 2015-м или в 2014-м сможем сделать так называемое черное крыло из композиционных материалов. А к чему это приведет? Если это не будет сделано, то проект МС-21 уйдет еще дальше. Это что касается состояния гражданской авиационной техники. Практически наша отечественная авиационная техника исключена из процесса перевозок гражданской авиации. Конечно, происходит настоящая трагедия.
И мы все время делали новые вещи и работали на задел на пять, на десять лет, то есть доводили существующую технику и делали задел на будущее, но сегодня этого нет. И вот приходят молодые специалисты из МАИ, уровень подготовки и в МАИ, и в Физтехе, ну вообще в высшей школе, он сейчас очень, к сожалению, понизился. Это понятно. Почему? Потому что на чем можно учиться кадрам? Кадрам можно учиться на реальном деле, когда строятся реальные самолеты, а они практически не строятся. Делаются определенные модификации у «Сухого», у «Илюшина», а новых-то машин нет.
Владимир Дмитриев,
академик РАН, заместитель председателя ВПК при правительстве РФ (2006–2008)
Военная техника с импортной комплектацией
Есть отрасль науки и техники, которая тоже является определяющей в достижении высших показателей – оптика. Она присутствует везде: в промышленности (во всех отраслях), в сельском хозяйстве. В России не было своей оптики, использовалась немецкая. И вот, как ни удивительно, вождь нашей революции Владимир Ильич Ленин, технически неграмотный человек, подумал об этом. Одним из первых постановлений правительства в 1918 году было постановление о создании Государственного оптического института в Санкт-Петербурге, Ленинграде. Кто ему подсказал, не знаю.
Еще одно. Все старые ученые, академики, практические оптики – никто не эмигрировал за границу. И поскольку не было Академии наук, в стенах этого института создавалась наука.
Так сложилось, что в нашей Академии наук этого подразделения как такового не было. Существовали у нас два академика – Прохоров и Басов, лауреаты Нобелевской премии – за лазеры ее получили. Все остальное было сосредоточено в стенах Государственного оптического института.
Но для того чтобы уничтожить оборонную промышленность, надо просто одно звено выдернуть. Это и состоялось: ликвидирован институт, его больше не существует. Раз не существует института, не существует науки.
Нынешние остатки ничего нового, фундаментального создать не смогут. Единственный, кто сохранил все советские достижения, – батька Лукашенко. В Белоруссии работает «Беломо» – крупнейшее, второе по численности предприятие оптической промышленности.
Я просто приведу один пример: почему мы сейчас в свою военную технику ставим импортную комплектацию?
Вот мы говорим: почему «Булава» не летает? Потому, что допустили две крупные ошибки: ликвидировали институт военпредов – уникальный контрольный орган и убрали специалистов в самом Министерстве обороны, которые были равны нашим конструкторам. Ликвидировав это, мы потеряли все.
Если нет науки, о чем говорить?
Следует повторить – мы ликвидировали специалистов, мы ликвидировали главных конструкторов. Здесь сидит последний выдающийся конструктор, у нас больше нет. Во главу всего поставили менеджера. Но деньги только помогают развитию, они не создают науку. Во главе института не может стоять менеджер.
У нас нет рабочих кадров. И сколько бы денег ни выделяли, если нет рабочих, ничего нельзя сделать. У нас же была система ремесленных училищ. Туда набирался менее обеспеченный народ, но там росли кадры. Сейчас ничего нет. Ну как вы себе представляете, сколько нужно времени, чтобы эту систему восстановить?
Посмотрите, как любой проект раньше разрабатывался в стенах институтов. Проекты обсуждались на технических советах, на коллегии министерства. Когда министром обороны стал Дмитрий Федорович Устинов, умнейший человек, прошедший всю эту школу, основные проекты рассматривались на коллегии министерства.
У нас были специализированы все подразделения. Ну как можно было додуматься отдать нашему МИТу делать морскую ракету «Булава»? У нас есть великолепная фирма «Макеев», макеевская «Синева» летает, а наша «Булава» не будет летать.
Помимо всего прочего, там еще стоит не наша электроника. Специалисты сделали подвижные комплексы. Первая ракета была самая засекреченная, называлась «Темп-2С». Мы штук 10 сделали. Потом их рассекретили. После «Темп-2С» пошел «Пионер», «Тополь» – это все «Темп-2С». Раньше, если не делали 11 пусков положительных, ракета не принималась на вооружение.
Дай бог, чтобы вытащили «Булаву»... Это большая специфика: морская ракета и наземная ракета.
К тому же остается проблема со специалистами – молодых просто нет.
Игорь Корницкий,
президент объединения «Оптико-электронное приборостроение»
Флот оторван от производства
Мы все хорошо знаем достижения и российской судостроительной промышленности, и советского Министерства судостроения так же, как и недостатки. Некоторые цифры хотелось бы привести для того, чтобы понять, от чего мы ушли и что потеряли.
Была большая кораблестроительная программа перед Великой Отечественной войной. Заложены и линейные корабли, и тяжелые линейные крейсера, не говоря уже о других кораблях. Только в войну мы получили 211 подводных лодок, у нас же их не осталось от царских времен. А 211 получили.
Но за эти двадцать два с половиной года мы получили только три лодки.
За 1941–1945 годы флот получил два легких крейсера, 20 эсминцев, 40 тральщиков, 59 сторожевых кораблей, 15 больших охотников, 54 подводные лодки, 900 боевых катеров.
В 1957-м наш флот уже принял первую атомную подводную лодку. Вы представляете, какой это скачок! Еще был ударный отрезок – 1966–1978 годы. 122 атомные подводные лодки принял Военно-морской флот за 12 лет. За 35 лет была построена 251 атомная лодка, а за 22 с половиной года – три.
О надводных кораблях я уже не говорю, в составе флота находились и ракетные крейсера, и тяжелые атомные ракетные крейсера, вышли на атомные авианосцы. Сейчас у нас было бы на Северном и Тихоокеанском флотах как минимум по два или три атомных авианосца.
Моряки их освоили, все корабли несли боевую службу от трех месяцев до одного года. Но прошли эти 22 с половиной года, а корабли все ходят, плавают, выполняют задачу, и это все те наши корабли. Ни одного нового в океане пока не появилось. Почему?
Мы все помним: в Советском Союзе был план, были персональные ответственные. Существовали заказчик – Военно-морской флот и исполнитель – Министерство судостроительной промышленности. Кто сейчас заказчик? Не знаю...
Можно выкупить крымские заводы в Керчи и Феодосии, они строили корабли другого плана. Ну и создавать, конечно, надо.
И нужны строжайший план и персональная ответственность, кто-то должен отвечать за результат. Обязательно необходим контроль за финансами. Военно-морской флот должен быть связан с производством кораблей. Во все времена это было, только сейчас нет. Флот оторван от производства.
Валентин Селиванов,
начальник Главного штаба – первый заместитель главнокомандующего ВМФ (1992–1996), адмирал
Стареет парк станков
Думаю, что не сообщу ничего нового, если скажу, что оборона нашей страны и реализация программы ее вооружения во многом может быть выполнена только в случае модернизации в первую очередь предприятий оборонно-промышленного комплекса. Потому что сегодня без современных технологий продукция предприятий ОПК, безусловно, не может отвечать тем требованиям, которые к ней предъявляются.
Если говорить о структуре и состоянии парка металлообрабатывающего оборудования, то сегодня парк металлообрабатывающих станков в промышленном комплексе страны, в том числе и у предприятий оборонно-промышленного комплекса, исчисляется порядка 1,2–1,3 миллиона единиц станков и прессов вместе взятых. С 1991 года он сократился резко, в 1991 и 1992-м насчитывал порядка 3,7 миллиона единиц. Но самое печальное то, что этот парк мало того что количественно очень серьезно пострадал, он и качественно сегодня находится на крайне неудовлетворительном уровне, так как более 80–85 процентов эксплуатируется более 20 лет. Данные цифры говорят о том, что и морально, и физически нынешнее оборудование устарело и требует кардинального обновления. Причем 90 процентов, включая и предприятия оборонно-промышленного комплекса, хочу это особо подчеркнуть, – оборудование, которое было произведено в свое время в Советском Союзе и отчасти в России.
Сегодня менее 4,5 процента от общего количества оборудования, используемого в промышленности страны, имеет срок эксплуатации менее пяти лет. Только это оборудование можно в какой-то степени назвать современным и прогрессивным. Тот каток, который прокатился по всем сферам, прокатился и по станкостроению. За все время реформирования – с 1992–1993 годов по настоящее время в отрасли погибло 43 предприятия.
Очень серьезно пострадала наука. Из 22 отраслевых институтов в отрасли работают шесть, которые прикладной, исследовательской наукой практически не занимаются, они выживают. Это реалии нынешнего дня.
Говоря об объемах производства в отрасли, могу продемонстрировать графики. Мы их всегда показываем нашему высшему руководству, если это удается. Вот на графике диаграмма: 1991–1992 годы, когда мы делали 70 тысяч единиц станков и прессов вместе взятых в год, к 1997–1998-му вышли на уровень девять тысяч, видите, какая кривая падения производства. Балансировали на уровне восемь-девять тысяч до 2008 года, в 2008-м еще раз наполовину упало производство после кризиса, и ныне балансируем на уровне пять-шесть тысяч единиц в год.
Нужно сказать, что нам удалось пробить ряд постановлений и распоряжений правительства, которые в какой-то степени изменили отношение к отрасли в целом. Я считаю, что очень важно то, что о проблемах отрасли начали говорить на высшем политическом уровне, и то, что сегодня, как мы говорим, слова «станкоинструментальная промышленность» начали упоминать и президент, и премьер-министр, – тоже в какой-то степени наша победа. Я говорю немного с иронией, но вы понимаете, что без этого, наверное, не обойтись.
Так, нам удалось в прошлом году под эгидой премьер-министра провести целевое совещание по станкостроению. В 2011-м вышло постановление правительства, в соответствии с которым впервые за последние 20 с лишним лет была утверждена подпрограмма развития станкоинструментальной промышленности на период 2011–2016 годов. Первый этап ее реализовывался в течение 2011–2013-го. Впервые более чем за 20 лет мы получили пять миллиардов бюджетных ресурсов на 2011–2013 годы и предприятия отрасли приступили к изготовлению современного продукта.
В прошлом году по 101 теме сделаны современные средства измерения и металлообрабатывающее оборудование, созданы новые современные технологии, под которые создавалось оборудование.
Нам удалось в 2011-м выпустить постановление правительства № 56, в конце прошлого года в связи с тем, что ФЗ-94 отменен, оно получило новое название – 1224 постановление, которое было подписано 24 декабря. Оно называется «О внедрении, о введении запретов и ограничений на поставку продукции для предприятий, работающих на нужды обороны и безопасности страны при наличии российского аналога». В рамках этого постановления ценой неимоверных усилий нам удалось все-таки установить приоритет отечественной продукции, хотя представители ОПК и предприятия оборонно-промышленного комплекса на нас очень серьезно обижаются. Но если не будет внутреннего рынка потребления для станкостроения, в первую очередь по предприятиям ОПК, мы не получим должного развития.
Я возглавляю рабочую группу, которая готовит наличие или отсутствие аналогов, и скажу, что за 20 с лишним лет сложилась четкая система поставки для предприятий ОПК оборудования по импорту.
Мы много на эту тему говорим, много спорим с предприятиями, с руководителями предприятий. Да, мы тоже небезгрешны, за это время потеряли в какой-то степени и технический уровень многих разработок, и качество изготовления, но не бывает чудес, когда все, к сожалению, просело.
Но тем не менее в результате этих действий нам удалось все-таки убедить многих. В конце 2011 года по заявкам предприятий оборонно-промышленного комплекса мы давали разрешение на получение по импорту 93 процентов от объема продукта, который они заказывали. Сегодня мы уже вышли на уровень того, что на 33–35 процентов от всех заявок, которые направляют предприятия оборонно-промышленного комплекса, есть российский аналог. Значит, безусловно, есть определенный импульс для того, чтобы развивался внутренний рынок, для того, чтобы создавать современный продукт под требования предприятий ОПК. И очень важно, я считаю, что в результате реализации этого постановления мы стали немножко ближе с предприятиями оборонно-промышленного комплекса.
Мы все время им предлагаем: «Привлекайте нас на стадии создания технических заданий для изделий, которые собираетесь выпускать, чтобы мы под эти разрабатываемые и в перспективе производимые изделия готовили оборудование, на котором вы будете изготавливать их».
К сожалению, мы долго не могли найти общего языка, но теперь в этом направлении уже есть определенные подвижки, и это положительный момент.
Что же нужно предприятиям оборонно-промышленного комплекса с точки зрения современных технологий?
Я уверяю вас, нигде, ни в одной сфере не найдете комплексной информации, кроме нас, и только благодаря этому 56-му постановлению. Потому что мы на протяжении двух-трех последних лет обрабатываем порядка трех тысяч заявок, имеем возможность, аккумулировав все потребности предприятий ОПК, сформировать современные тенденции технологии металлообработки, учитывая которые, мы должны развиваться. Это тоже очень важно. Поэтому говоря о состоянии отрасли, скажу, что ситуация очень непростая, она критична.
Как бы ни было тяжело, но 20 триллионов рублей выделено на переоснащение Российской армии, три триллиона из этих денег предназначены для перевооружения предприятий ОПК. Думаю, что, наверное, целесообразно будет поставить вопрос о том, чтобы хотя бы 10–15 процентов из этих ресурсов выделить на создание и перевооружение, дооснащение предприятий станкостроения.
У меня есть полная статистика, показывающая, как нас ограничивают в поставке современного продукта, нам запрещают поставку современного оборудования в Россию для предприятий ОПК, которые работают в сфере двойных технологий.
Если и получают это оборудование, то разными окольными путями, через третьи-четвертые страны, но это все не то. И у нас есть масса примеров, когда идут и остановка, и отключение иностранного оборудования, особенно американского производства. Можно вспомнить конкретные факты, например в 2010, и в 2011, и в 2012-м, когда на целом ряде предприятий отключалось оборудование при передвижении его на метр-два с момента первоначальной установки.
Я считаю, что нужно использовать любую возможность, любую трибуну, чтобы доносить нашу озабоченность до высших руководителей. Например, удалось нам, станкостроителям, несколько раз подойти к Путину на разных мероприятиях – и только после этого началось решение вопроса и пять-шесть лет назад мы смогли начать формировать подпрограмму.
Георгий Самодуров,
руководитель Ассоциации производителей станкоинструментальной продукции
Нет аналога Совету обороны
Я хотел бы остановиться на двух принципиальных вопросах: об ответственности и об управляемости. Это две кардинальные проблемы, и если мы их в ближайшие годы не решим, оборонно-промышленный комплекс останется в таком же тяжелом состоянии.
Все вы прекрасно помните, что был у нас Совет обороны, возглавляемый генеральным секретарем Центрального комитета. На Совет обороны выносились главнейшие проблемы обороны в стране и приглашались туда непосредственно генеральные конструкторы и директора ведущих серийных заводов. Совет обороны был высшей инстанцией. Сейчас необходим его аналог, ведь обороноспособность страны – это главнейшая задача.
Я сошлюсь на один исторический пример. В Туле 400 лет назад был создан первый оружейный завод. Начали с частных предпринимателей. Один делал курки, другой стволы, третий... в общем, десяток предприятий. Петр Первый убедился в том, что на частном предпринимательстве обороноспособность России не укрепить, и немедленно издал указ о казенных государственных заводах. Вот что спасало Россию в последующие времена. И преемники Петра – и Екатерина, и Павел, и другие главы государства укрепляли обороноспособность за счет централизованности. А у нас что получается? У нас все наоборот, только частное предпринимательство. А разве мы решим такие крупнейшие вопросы с частными предпринимателями? Никогда не решим.
Дальше. Я несколько лет назад выступал со статьей по ВПК – «ВПК в полумраке». Он так и остается в полумраке. Я тогда, четыре года назад, говорил о том, что Военно-промышленная комиссия, если она на самом деле комиссия, должна заниматься вопросами финансирования. При нашем старом советском ВПК был специальный фонд для разработки новейших изделий всех видов: авиации, судостроения, электроники, в общем, по всем направлениям «девятки». Сейчас этого нет. Военно-промышленная комиссия не имеет возможности финансировать новейшие проблемы. У нас ВПК чисто формальный, а не действующий орган.
Далее с точки зрения управляемости. Я перед этой встречей переговорил со многими директорами заводов и еще раз убедился, что если гособоронзаказ в былые времена не формировался в начале года, то потом положение по финансированию чуть-чуть сдвинулось. Некоторыми заводами были утверждены или подписаны контракты на несколько лет. За счет этих контрактов поддерживается финансирование, то есть в первую очередь выдача заработной платы, но с оборонными заказами и сейчас дело плохо.
До сих пор цена – главная проблема в том, что у нас задерживаются контракты по оборонзаказу.
Например, в феврале еще мы не создали так называемые конкурсы. Ведь создают конкурсы два-три предприятия, а потом только выдают, скажем так, где подешевле делают. В наше советское время кто был главным ответственным? Военпред на предприятии. Военпред по существу говорил, вот такая цена, директор подтверждает – и никаких конкурсов, все было нормально, Министерство обороны согласовывало эту цену. Вот как согласовывалось, без всяких конкурсов. А сейчас конкурс… Уже февраль, и еще никаких конкурсов. После этого конкурса будут заседать. Февраль кончится, когда мы будем контракты, гособоронзаказ выполнять?
Мы в советское время на каждое предприятие получали проект плана на этот год в декабре. Согласовывали проект плана по объему, по численности, по всем параметрам. Мы знали, что в будущем году нам делать и что нам будет дано.
Сейчас ничего подобного нет. Ведь почему программа должна быть на предприятии? За счет этой программы директор должен думать о численности, обо всех делах, связанных с обустройством, с коммуникациями и т. д.
А теперь программы нет. Я не знаю, что буду делать не только в этом году, не знаю, что буду делать завтра. Четкой программы до 2020, до 2030 года, да ничего подобного у предприятий не существует. В первую очередь должно быть хоть на пять лет, чтобы каждое предприятие получило определенный объем. Но нет этого.
И третье. Теперь предприятия оборонно-промышленного комплекса распределены на так называемые концерны, ассоциации и так далее, и так далее. Они то появляются, то опять их нет. В конечном счете все говорят о чем? Необходимо единственное Министерство оборонной промышленности, которое должно отвечать за все – и за контроль за финансированием, и за контракты своевременные.
Короче говоря, что сейчас мы имеем: часть предприятий ушла вообще в никуда, ликвидирована. Первоочередная задача – кадровая проблема. Как мы можем обеспечить в будущем 25 миллионов рабочих мест?
Николай Шахов,
ранее заместитель заведующего отделом боронной промышленности ЦК КПСС
Информация