Демонтаж либерального медиа-класса и вызовы новой журналистики
Как-то абсолютно буднично на фоне громких геополитических событий продолжается зачистка российского медиа-пространства. Переформатирование РИА «Новости», смена руководства «Ленты.ру», агония «Дождя», жёлтая карточка для «Эха Москвы» — это уже реальность, которую ещё вчера и вообразить было сложно. На наших глазах в прошлое уходит целый медиа-класс, который так беззаботно упивался своим всевластием и намеревался править вечно. С одним из его видных представителей у меня случилась задушевная беседа, которая свелась к ответу на вопрос: «Зачем вы нас так?». Полагаю, часть её стоит вынести на публику, так как открылось удивительное: они и правда не понимают, что происходит.Доминировавший до недавнего времени и задававший тон политическому дискурсу столичный медиа-класс переживает, безусловно, глубочайшую трагедию, прежде невиданную. Трагедия эта тем страшнее, что состоит из двух частей — мировоззренческой и личностной. Первая связана с крушением тех идеалов, которые этот класс пытался насаждать обществу, а вторая — с невозможностью далее выплачивать ипотечные кредиты по причине потери рабочего места. Усугубляется же это искренним непониманием того, за что и почему их наказывают. Но если уж пользоваться терминами потерпевших и говорить о «наказании», то очевидно, что наказали они себя сами и нынешний исход был неизбежен. И вот почему.
Причина первая: «Монополия растлевает»
Двадцать с лишним лет профессиональной монополии и почивания на медиа-лаврах не прошли даром и закономерно привели к профессиональному вырождению класса. В этом смысле т.н. «новая демократическая российская журналистика» наступила на те же грабли, что и её кондово-сусловская предшественница времён позднего СССР, — она расслабилась и оторвалась от реальности. Последними героями этих монополистов стали журналисты Парфёнов и Лобков, которых уже 10 лет копируют все, кому не лень, и ничего нового после них так и не родилось, если не считать клоны американских телешоу. Это ли не кризис жанра?
Но отсутствие движения вперёд всегда оборачивается движением назад. Так и наша журналистика, заняв все мыслимые командные высоты, вообще перестала выполнять какие-либо социальные функции, скатившись к пустому потаканию низким инстинктам и сиюминутным настроениям масс. Зачем работать, что-то изобретать, если такое положение устраивает и власть, и общество, и рекламодателя? Такова была преобладающая логика двух десятилетий.
Причина вторая: «Мы здесь власть»
Однако в начале нынешнего десятилетия медиа-классу стало то ли скучно гнать привычную чернуху, то ли замучила ностальгия по девяностым, но так или иначе он захотел поиграть в большую политику. А так как на тот момент уже окончательно потерял связь с реальностью, то, не имея ничего нового, просто перенёс былые методы в «Твиттер» и «Фейсбук», по лености своей не удосужившись разобраться в тех изменениях, которые произошли в обществе с той поры. На чём и погорел.
Виной тому не только лень, но и врождённый порок потерпевших медийщиков — оголтелый снобизм. Профессия превратилась в закрытую тусовку с дорогим входным билетом и идеологическим цензом, которая по своей воле отгородилась от общества как от неприятного и раздражающего, но неистребимого фактора. Тусовка эта поставила себя и выше общества, и выше власти, и даже выше олигархии. И ослепла настолько, что принялась гадить на головы и тем и другим, укрепляя тем самым веру в свою богоизбранность — видите, мы гадим, а они терпят! Мы здесь власть!
Что происходило в это время на самом деле
Главное, что прозевала тусовка, — это изменение общественных настроений. Общество, униженное и растоптанное, потерявшее веру в свои силы, долго терпело, будто добровольно наказывая себя за былые ошибки. Но вместе с тем и каждый день прозревало. Так якобы покорный раб, видя постоянное пьянство и разврат некогда могучего хозяина, начинает тайком подпиливать оковы и готовить план освобождения. Тусовка же продолжала гулять, полагая раба всё таким же слабым и безвольным, как и прежде.
— Ты знаешь, какое количество народа считает вас вредителями? — спрашиваю своего собеседника.
— Нет.
— Поверь, они хотят вас на фонарях развесить.
— За что?
— За то, что вы слишком долго его в дерьмо втаптывали. Нельзя так.
— Кого лично я втаптывал?
— Скажем так, тебе прилетает за компанию. Но ты сам с ней связался. Все эти Гозманы, Шендеровичи, бабы Леры, все эти фрики — они виноваты в ваших бедах. Народ вас не различает — все вы на одно лицо.
— А вас кто представляет? Ротенберги? Ковальчуки? Абрамович? Сечин? Они, по-твоему, не втаптывают страну в дерьмо?!!! Они главные дерьмомесители со своими западными гражданствами!
— Выходит так, что их западные гражданства гораздо меньше на деле раздражают народ, чем выпады «эхомосковских» авторов.
— Ну и дурак, значит, этот народ.
— Какой есть.
— Ну и п…ц народу.
— Нет, народ нас с тобой переживёт. И шендеровичей. И ротенбергов.
В этой истории нет места злорадству. Есть только констатация объективных процессов. Главная же беда тусовки в том, что она их не просчитала, за что и расплачивается. Это должно стать уроком.
Державно-патриотическая обязаловка как угроза
Демонтаж старой, изжившей себя журналистики сам по себе мало что значит, если на его место не придёт новая, более достойная. Худшее из возможного — это смена риторики с либеральной на патриотическую, без обновления жанра и пересмотра профессиональных критериев качества. На первых порах восторженная державная риторика, конечно, будет услаждать слух публики, но вскоре и её возненавидят не меньше, чем либеральную, — вспомните, как вышеупомянутая совковая «партийная журналистика» беспомощно слила страну в конце 80-х. Мы рискуем получить класс новых приспособленцев, в том числе и переметнувшихся из лагеря либерального, гонимых ипотечными кредитами и привычкой к сытой жизни. В итоге общество вновь окажется обманутым и деморализованным. Нельзя этого допустить.
Информация