Направление главного удара – Россия
Для дестабилизации нашей страны Запад готов использовать радикальный ислам
Ситуация на Украине, балансирующей на грани гражданской войны, конфликт Москвы со странами западного блока из-за вхождения в Россию Крыма, попытка США и ЕС ввести в отношении нашей страны санкции и прочие реалии полухолодной войны в Европе в последнее время отвлекают внимание обозревателей от двух основных плацдармов разворачивающейся по Хантингтону «войны цивилизаций» – Ближнего и Среднего Востока и Африки.
Между тем направлением главного удара в противостоянии современного мира и мира радикального консервативного ислама в целом и России с тем же миром радикального ислама в частности являются помимо прочего внутренние районы нашей страны. И если напрямую теракты в РФ западные спецслужбы и политики поддерживать не будут – хотя бы из соображений взаимности, то распространение антироссийских форм ислама станут поддерживать непременно – как часть гражданских прав и проявление религиозной свободы во внутренней жизни.
Организаторов и спонсоров этой деятельности в монархиях Залива, Пакистане и целом ряде «умеренных» стран арабского мира достаточно. Их мотивация в борьбе против шурави на собственно российской территории со времен войны в Афганистане никуда не делась, хотя и несколько угасла после второй чеченской войны. Не столько из-за поражения отрядов, контролируемых арабскими амирами в Чечне – хотя и этот фактор сыграл свою роль, сколько из-за переориентации деятельности на собственно исламский – в первую очередь арабский мир.
В 2000-х годах «зеленый интернационал» противостоял США и возглавляемым ими коалициям в Афганистане и Ираке – исполнители на местах в открытой, а спонсоры в скрытой форме. Поскольку организовывалось и направлялось это сопротивление союзниками Запада из числа стран Залива и (на афганском направлении) Пакистаном. В 2010-х в ходе «арабской весны» речь шла о более важных вещах: захвате и удержании власти в светских авторитарных арабских государствах Магриба и Машрика: Тунисе, Ливии, Египте и Йемене.
Сирия стала первой страной из этого ряда, свергнуть руководство которой в рамках блицкрига Саудовской Аравии и Катару не удалось, несмотря на поддержку Турции. Не помогла и агрессивная информационно-политическая кампания на Западе, не перешедшая в отличие от Ливии или Ирака из-за жесткой позиции России и Китая в Совбезе ООН в прямую интервенцию. Впрочем, авиаудар стран НАТО, в первую очередь США, по Сирии после завершения ликвидации запасов сирийского химического оружия весьма вероятен: без него совершить перелом в гражданской войне джихадисты не могут.
Во многом ситуация в Сирии такова, как она есть, вследствие помощи ей со стороны Исламской Республики Иран (ИРИ), организовавшей поставки необходимого вооружения и военной техники. Важной была поддержка Асада со стороны контртеррористических подразделений иранской республиканской гвардии «Аль-Кудс» под командованием генерала Касема Сулеймани и шиитских военизированных организаций из соседних арабских стран, деятельность которых Корпус стражей исламской революции (КСИР) страны координирует.
В первую очередь речь о ливанской «Хезболле», которая отсекла каналы поставки оружия и прохождения боевиков, поддерживающих сирийскую оппозицию, через долину Бекаа, поддержав Асада своими подразделениями. Ливанские отряды, насчитывавшие в разные периоды от 8 до 14 тысяч человек, позволили в критический момент перегруппировать верные Дамаску части и нанести его противникам ряд чувствительных ударов.
Свою роль выполнили иракские шиитские добровольцы, в том числе связанные с «Армией Махди» Муктады ас-Садра, меньшие численно (несколько тысяч бойцов) и игравшие преимущественно вспомогательную роль в боевых действиях – в качестве кордона на иракской границе. Иракские шииты, объединенные в военизированные бригады «Абуль Фадль Аббаса», вместе с «Хезболлой» заставили сирийскую оппозицию ограничиться проникновением в страну через логистические коридоры, открытые на иорданской и турецкой границах.
Использование этих коридоров оказалось возможным только при выполнении условия, поставленного и Амманом, и Анкарой, что подготовленные в Иордании и Турции джихадисты не будут задерживаться на их территории. Это с учетом наличия в обоих этих государствах значительного числа беженцев из Сирии и Ирака могло сыграть для них роль «соломинки, которая сломала спину верблюда». Особенно на фоне потенциального обострения проблем с собственными сепаратистами.
Для Иордании речь идет об обострении палестинской проблемы, после провала палестино-израильских переговоров из-за позиции Рамаллы, обозначившей готовность расформировать Палестинскую национальную администрацию (ПНА). Для Турции – проблемы курдской, в результате прекращения вывода боевиков Рабочей партии Курдистана с турецкой территории и завершения неудачей процесса турецко-курдского примирения, инициированного премьер-министром Реджепом Эрдоганом.
Как бы то ни было, борьба исламских радикалов за доминирование как в исламском мире, так и за его пределами, включая страны со значительной мусульманской диаспорой, в настоящее время идет полным ходом. В Африке и Индии они сталкиваются со столь же агрессивными приверженцами «южного христианства» и индуистами, являющимися сторонниками идеологии «Хиндутвы». В Тунисе и Египте отпор им дает светское население – в Арабской Республике Египет (АРЕ) при поддержке коптов и во главе с армейской верхушкой, свергнувшей правительство «Братьев-мусульман» и их президента Мухаммеда Мурси, запретив эту партию как таковую. В Сирии, Ливане и Ираке речь идет о гражданской войне, в рамках которой шииты, этноконфессиональные меньшинства и умеренные сунниты борются как с суннитскими радикалами, так и между собой. В странах Запада против растущего засилья исламистов выступают правые националисты.
Отметим, что борьба внутри тандема салафитских монархий: Катара, поставившего на «Братьев-мусульман», и Саудовской Аравии, проводниками внешней политики которой являются группировки, близкие к «Аль-Каиде», осложняет формирование единого фронта радикального ислама, действующего против Сирии или России. Противостояние Дохи и Эр-Рияда из-за «раздела добычи» в Ливии, Тунисе и Египте, помимо отзыва из Катара послов КСА, ОАЭ и Бахрейна, с угрозой исключить этот эмират из состава Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива, в Сирии привело к прямому столкновению исламистских отрядов, поддерживаемых Саудовской Аравией и Катаром.
Война прокатарского «Исламского государства Ирака и Леванта» с просаудовской «Джабхат ан-Нусра» облегчила задачу Асада. С другой стороны, захват иностранными джихадистами – выходцами из пустынных районов Сахары, Сахеля и Аравийского полуострова, плодородных речных долин – в том числе Евфрата, с превращением населяющих их сирийцев де-факто в крепостных, как это произошло в «Исламском эмирате» в городе Ракка и других захватываемых ими населенных пунктах, фактически уничтожает Сирию как таковую. То же можно сказать о ставшем повсеместной практикой уничтожении христианских – любого толка и исламских, в первую очередь шиитских, святынь и населения, признанного недостаточно ортодоксальным, включая алавитов.
В то же время в рамках междоусобной борьбы КСА и Катар вступают в нехарактерные для них альянсы и заводят временных союзников – «попутчиков», совпадение интересов с которыми трудно было представить еще несколько месяцев назад. Так, в Ливии Катар подкупает салафитские группировки, а Саудовская Аравия привлекает на свою сторону территориальные бригады, идеологически близкие «Братьям-мусульманам». В Египте саудовцы вместе с Россией и Израилем стараются укрепить положение светской военной хунты во главе с фельдмаршалом ас-Сиси. Катар, до последнего времени конфликтовавший с ИРИ из-за эксплуатации общего для этих двух стран шельфового месторождения природного газа «Южный Парс», вступает в диалог с Ираном. В Ливане он договаривается с «Хезболлой» о противостоянии салафитским террористическим группировкам, фактически заключая альянс с КСИР ИРИ против Управления общей разведки КСА.
Характерно противостояние Катара и Саудовской Аравии в Африке, где эти страны, используя в качестве «тарана» партнерство с корпорациями Франции, Великобритании и США, преимущественно придерживаясь регионов и государств Черного континента со значительным мусульманским населением, «переваривают» проекты Муамара Каддафи – в чем соревнуются с Турцией. Напомним, что первенство в Африке в последние годы жизни экспрессивного ливийского лидера стало его идеей фикс: более трети правящих режимов континента напрямую содержалось Триполи.
В этой связи показательно, в том числе для России с периодическим оживлением в стране внутреннего лобби, ратующего за «примирение» Москвы с Дохой и Эр-Риядом за счет тех или иных уступок «заливникам» в продвижении на отечественной территории их версий исламского образования и контроля над религиозной сферой в ряде субъектов Федерации, взаимодействие Катара и Саудовской Аравии с Эфиопией. Страной православной, с большим (до 50 процентов) мусульманским населением. Это напоминает Россию, хотя православие, ислам, этническая специфика и общая культура Эфиопии, разумеется, от российской значительно отличаются.
Говоря о 2000-х годах, можно отметить цикличность отношений Аддис-Абебы с КСА и Катаром по принципу: широкомасштабные обещания в экономике – начало работы над проектами с опорой на местных мусульман в населенных ими районах. Затем следуют неизбежный взрыв радикального исламизма и сепаратизма в этих регионах – в Эфиопии (преимущественно в Огадене) и охлаждение отношений миссионеров с центральным правительством. Итог – разрыв дипломатических отношений с государством-покровителем или постепенное выдавливание миссионеров из страны. После чего инвесторы выходят из начатых ими проектов, а на их место приглашаются конкуренты с предоставлением им права на религиозное «окормление» местного населения в духе тех вариантов ислама, которые они готовы продвигать. Затем движение по замкнутому кругу повторяется снова и снова, с постепенным, но непрерывным увеличением радикальной составляющей среди местных мусульман.
Турция – единственное государство Ближнего Востока, торговля которого с Россией, составляя 32–34 миллиарда долларов в год, достаточна для ее присутствия в списке привилегированных российских партнеров, а геополитическое положение и контроль над Черноморскими проливами превращают в единственного члена НАТО, сотрудничество с которым существенно для отечественной экономики. Позиции Москвы и Анкары по Сирии прямо противоположны и вряд ли изменятся. В то же время Турция прагматично подошла к российско-украинскому конфликту и настроена против его эскалации в связи с ситуацией в Крыму.
Ожидать от нее следования в фарватере американской политики, направленной против России, не приходится хотя бы вследствие жесткого личного конфликта Эрдогана с Обамой. Турецкий премьер-министр не без оснований подозревает американского президента в том, что он сделал все возможное для осложнения положения возглавляемой Эрдоганом Партии справедливости и развития на недавно прошедших выборах в местные органы власти и сделает для торпедирования его победы на близящихся президентских выборах. Это контрастирует с его позитивно-нейтральными отношениями с президентом Путиным.
Россию напрягали и будут напрягать попытки Турции эксплуатировать пантюркизм и панисламизм в тюркских регионах страны, тем более что опыт республик Центральной Азии демонстрирует, как на основе поддерживаемых там Анкарой с начала 90-х годов нурсистских школ и колледжей сформировались не только структуры контролируемого Фетхуллахом Гюленом «Джемаата», но и куда более радикальные исламистские объединения, в том числе салафитской направленности. Однако успехи пантюркистских проектов с естественной для Анкары попыткой продвижения в них центральной роли Турции на постсоветском тюркском пространстве не имеют особого успеха – особенно с развитием его собственной экономики, во многом опирающейся на эксплуатацию углеводородных ресурсов и путей их транзита.
Что касается лоббирования «мягкого ислама» в экспортном исполнении, проводимого через турецкую систему образования (будь то в Африке, Центральной Азии или других регионах), скрытые проблемы в отношениях Эрдогана и Гюлена привели в начале 2014 года к разрыву их союза, который вряд ли может быть восстановлен. Вопрос о том, стало ли решение Эрдогана отобрать у школ Гюлена функции подготовки в турецкие университеты, существенным образом ограничив его влияние и источники дохода, причиной, в связи с которой «Джемаат» открыто выступил против премьера, или дело обстояло с точностью до наоборот, обсуждать бессмысленно в принципе. Он имеет значение только для тех, кто занимается внутренней кухней турецкой политики. Однако в отношениях турецкого руководства с турецкими же исламистами произошел раскол исторического масштаба.
Гюлен и его люди не только спровоцировали вброс в СМИ информации о масштабах коррупции в правительстве, руководстве Партии справедливости и развития (ПСР) и ближайшем окружении лидера партии, но и организовали прослушивание самого Эрдогана. Антикоррупционные мероприятия со стороны высших чинов полиции, прокуратуры и судей, входивших в состав «Джемаата», не только стали для него сюрпризом, но и были расценены как предательство. Кадровые чистки, предпринятые премьером в ответ, затронули тысячи турецких силовиков, юристов и чиновников, уличенных в принадлежности к системе, созданной Гюленом за то время, пока Эрдоган его поддерживал.
При всем этом нанести турецкому премьер-министру существенный ущерб, судя по тем результатам, которых ПСР добилась на состоявшихся 30 марта выборах, не удалось. Причем его позиции были ослаблены экономическим коллапсом приграничных с Сирией районов и недовольством населения присутствием в Турции миллиона сирийских беженцев. Спецслужба MIT провалила ставку на Сирийскую свободную армию и не смогла наладить диалог с курдами и создать подконтрольные Турции курдские отряды, воюющие против Асада, хотя возглавляющий ее ставленник Эрдогана – Хакан Фидан вошел в прямое столкновение с жандармерией, у которой отобрал курдское досье. Остался открытым, несмотря на экстренные попытки его завершить в разгар противостояния с Гюленом, конфликт премьер-министра с турецким генералитетом. Провалился, причем одновременно по всем направлениям, внешнеполитический курс главы турецкого МИДа Ахмета Давутоглу «ноль проблем с соседями».
Несмотря на все вышесказанное, Эрдоган переиграл, по крайней мере на конец апреля, своих соперников в лице исламистов Гюлена и его группы поддержки в лице руководства США. По моему мнению, скорее директората ЦРУ, чем президента, но это уже частности, входить в которые турецкое руководство не намерено. Так, например, Эрдоган винит в компании против него не только американцев, но и израильтян, в первую очередь МОССАД, не слишком отдавая себе отчет, чем именно занимается израильская политическая разведка. Для России главным здесь является одновременное охлаждение американо-турецких и эрдогано-гюленовских отношений. Это резко снижает возможность использовать Турцию как соседа России, имеющего с ней безвизовый режим, по крайней мере с согласия турецкого руководства и при поддержке ее спецслужб.
Речь отнюдь не идет о необходимости смягчения контроля за лицами, въезжающими на территорию России, включая Крым, через Турцию. Присутствие в числе джихадистов в Сирии около 2000 выходцев из российских регионов, в том числе до 1500 этнических чеченцев, а также нескольких тысяч боевиков из республик Центральной Азии, облегчает «реверс» террористов в Россию в случае нахождения ими спонсоров, готовых использовать их против Москвы, а не Дамаска. Последние есть и в Катаре, и в Саудовской Аравии.
Об этом говорит как финансирование Управления общей разведки (УОР) КСА (во главе его до середины апреля стоял организатор гражданской войны в Сирии Бандар бин-Султан) террористического подполья в Дагестане, через которое были проведены в конце 2013 года оба теракта в Волгограде, так и роль Катара в спонсировании «Имарата Кавказ» (ИК) в последний период активности Доку Умарова. Новый лидер ИК – Алиасхаб Кебеков обучался в КСА и, несомненно, попытается опереться еще и на тамошних спонсоров, чего после гибели последнего саудовского эмиссара на Северном Кавказе Моганнеда Умаров сделать не смог.
Возвращаясь к началу статьи, отмечу, что речь сегодня идет именно об использовании для дестабилизации России радикального ислама, поскольку противники власти из числа ее либеральных оппонентов или внепарламентской оппозиции годятся для этого так же мало, как и для управления страной. Относительно прочих распространенных в РФ конфессий, то они прошли период «пассионарности» так давно, что религиозный радикализм в их рядах – радикализм слов, а не действий. Распад же страны по этнотерриториальным границам возможен только в случае катастрофического ослабления центральной власти, чего в России не наблюдается. Остаются исламисты.
Ряды отечественных радикальных имамов, по информации экспертов, пополняются «выпускниками» университета в Медине (КСА), египетского «Аль-Азхара», закрытого из-за войны Дамасского университета и йеменского университета ИМАН, где практиковалась боевая подготовка слушателей, хотя его контролировала партия «Ислах», которая во всемирном джихаде старалась не участвовать. «Дом Хадисов» в йеменской провинции Дамадж, разгромленный в феврале шиитами-хауситами, где тренировались около двух тысяч иностранцев, в том числе с Северного Кавказа, Урала и из Поволжья, напротив, с точки зрения их участия в джихаде в России был значительно опаснее, но информации о том, где сегодня его «слушатели», нет.
Как следствие всего сказанного выше: какое именно направление станет линией главного удара в противостоянии Запада с Россией, кто его организаторы и спонсоры, где и как именно будут готовиться необходимые для этого кадры – понятно. Вопрос лишь в том, как его предотвратить.
Ситуация на Украине, балансирующей на грани гражданской войны, конфликт Москвы со странами западного блока из-за вхождения в Россию Крыма, попытка США и ЕС ввести в отношении нашей страны санкции и прочие реалии полухолодной войны в Европе в последнее время отвлекают внимание обозревателей от двух основных плацдармов разворачивающейся по Хантингтону «войны цивилизаций» – Ближнего и Среднего Востока и Африки.
Между тем направлением главного удара в противостоянии современного мира и мира радикального консервативного ислама в целом и России с тем же миром радикального ислама в частности являются помимо прочего внутренние районы нашей страны. И если напрямую теракты в РФ западные спецслужбы и политики поддерживать не будут – хотя бы из соображений взаимности, то распространение антироссийских форм ислама станут поддерживать непременно – как часть гражданских прав и проявление религиозной свободы во внутренней жизни.
Организаторов и спонсоров этой деятельности в монархиях Залива, Пакистане и целом ряде «умеренных» стран арабского мира достаточно. Их мотивация в борьбе против шурави на собственно российской территории со времен войны в Афганистане никуда не делась, хотя и несколько угасла после второй чеченской войны. Не столько из-за поражения отрядов, контролируемых арабскими амирами в Чечне – хотя и этот фактор сыграл свою роль, сколько из-за переориентации деятельности на собственно исламский – в первую очередь арабский мир.В 2000-х годах «зеленый интернационал» противостоял США и возглавляемым ими коалициям в Афганистане и Ираке – исполнители на местах в открытой, а спонсоры в скрытой форме. Поскольку организовывалось и направлялось это сопротивление союзниками Запада из числа стран Залива и (на афганском направлении) Пакистаном. В 2010-х в ходе «арабской весны» речь шла о более важных вещах: захвате и удержании власти в светских авторитарных арабских государствах Магриба и Машрика: Тунисе, Ливии, Египте и Йемене.
Сирия стала первой страной из этого ряда, свергнуть руководство которой в рамках блицкрига Саудовской Аравии и Катару не удалось, несмотря на поддержку Турции. Не помогла и агрессивная информационно-политическая кампания на Западе, не перешедшая в отличие от Ливии или Ирака из-за жесткой позиции России и Китая в Совбезе ООН в прямую интервенцию. Впрочем, авиаудар стран НАТО, в первую очередь США, по Сирии после завершения ликвидации запасов сирийского химического оружия весьма вероятен: без него совершить перелом в гражданской войне джихадисты не могут.
Во многом ситуация в Сирии такова, как она есть, вследствие помощи ей со стороны Исламской Республики Иран (ИРИ), организовавшей поставки необходимого вооружения и военной техники. Важной была поддержка Асада со стороны контртеррористических подразделений иранской республиканской гвардии «Аль-Кудс» под командованием генерала Касема Сулеймани и шиитских военизированных организаций из соседних арабских стран, деятельность которых Корпус стражей исламской революции (КСИР) страны координирует.
В первую очередь речь о ливанской «Хезболле», которая отсекла каналы поставки оружия и прохождения боевиков, поддерживающих сирийскую оппозицию, через долину Бекаа, поддержав Асада своими подразделениями. Ливанские отряды, насчитывавшие в разные периоды от 8 до 14 тысяч человек, позволили в критический момент перегруппировать верные Дамаску части и нанести его противникам ряд чувствительных ударов.
Свою роль выполнили иракские шиитские добровольцы, в том числе связанные с «Армией Махди» Муктады ас-Садра, меньшие численно (несколько тысяч бойцов) и игравшие преимущественно вспомогательную роль в боевых действиях – в качестве кордона на иракской границе. Иракские шииты, объединенные в военизированные бригады «Абуль Фадль Аббаса», вместе с «Хезболлой» заставили сирийскую оппозицию ограничиться проникновением в страну через логистические коридоры, открытые на иорданской и турецкой границах.
Использование этих коридоров оказалось возможным только при выполнении условия, поставленного и Амманом, и Анкарой, что подготовленные в Иордании и Турции джихадисты не будут задерживаться на их территории. Это с учетом наличия в обоих этих государствах значительного числа беженцев из Сирии и Ирака могло сыграть для них роль «соломинки, которая сломала спину верблюда». Особенно на фоне потенциального обострения проблем с собственными сепаратистами.
Для Иордании речь идет об обострении палестинской проблемы, после провала палестино-израильских переговоров из-за позиции Рамаллы, обозначившей готовность расформировать Палестинскую национальную администрацию (ПНА). Для Турции – проблемы курдской, в результате прекращения вывода боевиков Рабочей партии Курдистана с турецкой территории и завершения неудачей процесса турецко-курдского примирения, инициированного премьер-министром Реджепом Эрдоганом.Как бы то ни было, борьба исламских радикалов за доминирование как в исламском мире, так и за его пределами, включая страны со значительной мусульманской диаспорой, в настоящее время идет полным ходом. В Африке и Индии они сталкиваются со столь же агрессивными приверженцами «южного христианства» и индуистами, являющимися сторонниками идеологии «Хиндутвы». В Тунисе и Египте отпор им дает светское население – в Арабской Республике Египет (АРЕ) при поддержке коптов и во главе с армейской верхушкой, свергнувшей правительство «Братьев-мусульман» и их президента Мухаммеда Мурси, запретив эту партию как таковую. В Сирии, Ливане и Ираке речь идет о гражданской войне, в рамках которой шииты, этноконфессиональные меньшинства и умеренные сунниты борются как с суннитскими радикалами, так и между собой. В странах Запада против растущего засилья исламистов выступают правые националисты.
Отметим, что борьба внутри тандема салафитских монархий: Катара, поставившего на «Братьев-мусульман», и Саудовской Аравии, проводниками внешней политики которой являются группировки, близкие к «Аль-Каиде», осложняет формирование единого фронта радикального ислама, действующего против Сирии или России. Противостояние Дохи и Эр-Рияда из-за «раздела добычи» в Ливии, Тунисе и Египте, помимо отзыва из Катара послов КСА, ОАЭ и Бахрейна, с угрозой исключить этот эмират из состава Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива, в Сирии привело к прямому столкновению исламистских отрядов, поддерживаемых Саудовской Аравией и Катаром.
Война прокатарского «Исламского государства Ирака и Леванта» с просаудовской «Джабхат ан-Нусра» облегчила задачу Асада. С другой стороны, захват иностранными джихадистами – выходцами из пустынных районов Сахары, Сахеля и Аравийского полуострова, плодородных речных долин – в том числе Евфрата, с превращением населяющих их сирийцев де-факто в крепостных, как это произошло в «Исламском эмирате» в городе Ракка и других захватываемых ими населенных пунктах, фактически уничтожает Сирию как таковую. То же можно сказать о ставшем повсеместной практикой уничтожении христианских – любого толка и исламских, в первую очередь шиитских, святынь и населения, признанного недостаточно ортодоксальным, включая алавитов.
В то же время в рамках междоусобной борьбы КСА и Катар вступают в нехарактерные для них альянсы и заводят временных союзников – «попутчиков», совпадение интересов с которыми трудно было представить еще несколько месяцев назад. Так, в Ливии Катар подкупает салафитские группировки, а Саудовская Аравия привлекает на свою сторону территориальные бригады, идеологически близкие «Братьям-мусульманам». В Египте саудовцы вместе с Россией и Израилем стараются укрепить положение светской военной хунты во главе с фельдмаршалом ас-Сиси. Катар, до последнего времени конфликтовавший с ИРИ из-за эксплуатации общего для этих двух стран шельфового месторождения природного газа «Южный Парс», вступает в диалог с Ираном. В Ливане он договаривается с «Хезболлой» о противостоянии салафитским террористическим группировкам, фактически заключая альянс с КСИР ИРИ против Управления общей разведки КСА.
Характерно противостояние Катара и Саудовской Аравии в Африке, где эти страны, используя в качестве «тарана» партнерство с корпорациями Франции, Великобритании и США, преимущественно придерживаясь регионов и государств Черного континента со значительным мусульманским населением, «переваривают» проекты Муамара Каддафи – в чем соревнуются с Турцией. Напомним, что первенство в Африке в последние годы жизни экспрессивного ливийского лидера стало его идеей фикс: более трети правящих режимов континента напрямую содержалось Триполи.
В этой связи показательно, в том числе для России с периодическим оживлением в стране внутреннего лобби, ратующего за «примирение» Москвы с Дохой и Эр-Риядом за счет тех или иных уступок «заливникам» в продвижении на отечественной территории их версий исламского образования и контроля над религиозной сферой в ряде субъектов Федерации, взаимодействие Катара и Саудовской Аравии с Эфиопией. Страной православной, с большим (до 50 процентов) мусульманским населением. Это напоминает Россию, хотя православие, ислам, этническая специфика и общая культура Эфиопии, разумеется, от российской значительно отличаются.
Говоря о 2000-х годах, можно отметить цикличность отношений Аддис-Абебы с КСА и Катаром по принципу: широкомасштабные обещания в экономике – начало работы над проектами с опорой на местных мусульман в населенных ими районах. Затем следуют неизбежный взрыв радикального исламизма и сепаратизма в этих регионах – в Эфиопии (преимущественно в Огадене) и охлаждение отношений миссионеров с центральным правительством. Итог – разрыв дипломатических отношений с государством-покровителем или постепенное выдавливание миссионеров из страны. После чего инвесторы выходят из начатых ими проектов, а на их место приглашаются конкуренты с предоставлением им права на религиозное «окормление» местного населения в духе тех вариантов ислама, которые они готовы продвигать. Затем движение по замкнутому кругу повторяется снова и снова, с постепенным, но непрерывным увеличением радикальной составляющей среди местных мусульман.
Турция – единственное государство Ближнего Востока, торговля которого с Россией, составляя 32–34 миллиарда долларов в год, достаточна для ее присутствия в списке привилегированных российских партнеров, а геополитическое положение и контроль над Черноморскими проливами превращают в единственного члена НАТО, сотрудничество с которым существенно для отечественной экономики. Позиции Москвы и Анкары по Сирии прямо противоположны и вряд ли изменятся. В то же время Турция прагматично подошла к российско-украинскому конфликту и настроена против его эскалации в связи с ситуацией в Крыму.
Ожидать от нее следования в фарватере американской политики, направленной против России, не приходится хотя бы вследствие жесткого личного конфликта Эрдогана с Обамой. Турецкий премьер-министр не без оснований подозревает американского президента в том, что он сделал все возможное для осложнения положения возглавляемой Эрдоганом Партии справедливости и развития на недавно прошедших выборах в местные органы власти и сделает для торпедирования его победы на близящихся президентских выборах. Это контрастирует с его позитивно-нейтральными отношениями с президентом Путиным.
Россию напрягали и будут напрягать попытки Турции эксплуатировать пантюркизм и панисламизм в тюркских регионах страны, тем более что опыт республик Центральной Азии демонстрирует, как на основе поддерживаемых там Анкарой с начала 90-х годов нурсистских школ и колледжей сформировались не только структуры контролируемого Фетхуллахом Гюленом «Джемаата», но и куда более радикальные исламистские объединения, в том числе салафитской направленности. Однако успехи пантюркистских проектов с естественной для Анкары попыткой продвижения в них центральной роли Турции на постсоветском тюркском пространстве не имеют особого успеха – особенно с развитием его собственной экономики, во многом опирающейся на эксплуатацию углеводородных ресурсов и путей их транзита.
Что касается лоббирования «мягкого ислама» в экспортном исполнении, проводимого через турецкую систему образования (будь то в Африке, Центральной Азии или других регионах), скрытые проблемы в отношениях Эрдогана и Гюлена привели в начале 2014 года к разрыву их союза, который вряд ли может быть восстановлен. Вопрос о том, стало ли решение Эрдогана отобрать у школ Гюлена функции подготовки в турецкие университеты, существенным образом ограничив его влияние и источники дохода, причиной, в связи с которой «Джемаат» открыто выступил против премьера, или дело обстояло с точностью до наоборот, обсуждать бессмысленно в принципе. Он имеет значение только для тех, кто занимается внутренней кухней турецкой политики. Однако в отношениях турецкого руководства с турецкими же исламистами произошел раскол исторического масштаба.
Гюлен и его люди не только спровоцировали вброс в СМИ информации о масштабах коррупции в правительстве, руководстве Партии справедливости и развития (ПСР) и ближайшем окружении лидера партии, но и организовали прослушивание самого Эрдогана. Антикоррупционные мероприятия со стороны высших чинов полиции, прокуратуры и судей, входивших в состав «Джемаата», не только стали для него сюрпризом, но и были расценены как предательство. Кадровые чистки, предпринятые премьером в ответ, затронули тысячи турецких силовиков, юристов и чиновников, уличенных в принадлежности к системе, созданной Гюленом за то время, пока Эрдоган его поддерживал.
При всем этом нанести турецкому премьер-министру существенный ущерб, судя по тем результатам, которых ПСР добилась на состоявшихся 30 марта выборах, не удалось. Причем его позиции были ослаблены экономическим коллапсом приграничных с Сирией районов и недовольством населения присутствием в Турции миллиона сирийских беженцев. Спецслужба MIT провалила ставку на Сирийскую свободную армию и не смогла наладить диалог с курдами и создать подконтрольные Турции курдские отряды, воюющие против Асада, хотя возглавляющий ее ставленник Эрдогана – Хакан Фидан вошел в прямое столкновение с жандармерией, у которой отобрал курдское досье. Остался открытым, несмотря на экстренные попытки его завершить в разгар противостояния с Гюленом, конфликт премьер-министра с турецким генералитетом. Провалился, причем одновременно по всем направлениям, внешнеполитический курс главы турецкого МИДа Ахмета Давутоглу «ноль проблем с соседями».
Несмотря на все вышесказанное, Эрдоган переиграл, по крайней мере на конец апреля, своих соперников в лице исламистов Гюлена и его группы поддержки в лице руководства США. По моему мнению, скорее директората ЦРУ, чем президента, но это уже частности, входить в которые турецкое руководство не намерено. Так, например, Эрдоган винит в компании против него не только американцев, но и израильтян, в первую очередь МОССАД, не слишком отдавая себе отчет, чем именно занимается израильская политическая разведка. Для России главным здесь является одновременное охлаждение американо-турецких и эрдогано-гюленовских отношений. Это резко снижает возможность использовать Турцию как соседа России, имеющего с ней безвизовый режим, по крайней мере с согласия турецкого руководства и при поддержке ее спецслужб.
Речь отнюдь не идет о необходимости смягчения контроля за лицами, въезжающими на территорию России, включая Крым, через Турцию. Присутствие в числе джихадистов в Сирии около 2000 выходцев из российских регионов, в том числе до 1500 этнических чеченцев, а также нескольких тысяч боевиков из республик Центральной Азии, облегчает «реверс» террористов в Россию в случае нахождения ими спонсоров, готовых использовать их против Москвы, а не Дамаска. Последние есть и в Катаре, и в Саудовской Аравии.
Об этом говорит как финансирование Управления общей разведки (УОР) КСА (во главе его до середины апреля стоял организатор гражданской войны в Сирии Бандар бин-Султан) террористического подполья в Дагестане, через которое были проведены в конце 2013 года оба теракта в Волгограде, так и роль Катара в спонсировании «Имарата Кавказ» (ИК) в последний период активности Доку Умарова. Новый лидер ИК – Алиасхаб Кебеков обучался в КСА и, несомненно, попытается опереться еще и на тамошних спонсоров, чего после гибели последнего саудовского эмиссара на Северном Кавказе Моганнеда Умаров сделать не смог.
Возвращаясь к началу статьи, отмечу, что речь сегодня идет именно об использовании для дестабилизации России радикального ислама, поскольку противники власти из числа ее либеральных оппонентов или внепарламентской оппозиции годятся для этого так же мало, как и для управления страной. Относительно прочих распространенных в РФ конфессий, то они прошли период «пассионарности» так давно, что религиозный радикализм в их рядах – радикализм слов, а не действий. Распад же страны по этнотерриториальным границам возможен только в случае катастрофического ослабления центральной власти, чего в России не наблюдается. Остаются исламисты.
Ряды отечественных радикальных имамов, по информации экспертов, пополняются «выпускниками» университета в Медине (КСА), египетского «Аль-Азхара», закрытого из-за войны Дамасского университета и йеменского университета ИМАН, где практиковалась боевая подготовка слушателей, хотя его контролировала партия «Ислах», которая во всемирном джихаде старалась не участвовать. «Дом Хадисов» в йеменской провинции Дамадж, разгромленный в феврале шиитами-хауситами, где тренировались около двух тысяч иностранцев, в том числе с Северного Кавказа, Урала и из Поволжья, напротив, с точки зрения их участия в джихаде в России был значительно опаснее, но информации о том, где сегодня его «слушатели», нет.
Как следствие всего сказанного выше: какое именно направление станет линией главного удара в противостоянии Запада с Россией, кто его организаторы и спонсоры, где и как именно будут готовиться необходимые для этого кадры – понятно. Вопрос лишь в том, как его предотвратить.
Информация