Война и мир: «игры» в беспросветности
Подростки в метро что-то жадно рассматривали на своих смартфонах. Думала, новая игра. Оказалось – видео, как убивали и сжигали людей в Одессе. Наш сосед – немолодой, хворый, затюканный женой и бытом, вдруг достал из шкафа голубой берет ВДВшника и подался на восток. К бывшим сослуживцам. Нашел смысл жизни и смерти. Война, которая многие годы была чем-то абстрактным, сейчас стала реальностью в самой жуткой своей форме – гражданского конфликта. Не думали наши прадеды в 1945-м, что их потомки будут называть фашистами друг друга и с такой же ненавистью к врагу, как они, уничтожать земляков...
Еще несколько месяцев назад трудно было представить, что на нашем хуторе под названием Украина, в городах, больших и маленьких, будут стоять баррикады, по улицам ездить танки, стрелять минометы и взрываться «коктейли Молотова». Уж кто-кто, а украинцы меньше всего походили на балканских братьев, с энтузиазмом взявшихся за оружие во время национальной междоусобицы 90-х годов. Какие, казалось бы, из хозяйственных украинцев бойцы? Деньги подработать, «садок вишневий коло хати» завести, огород обработать, в кафе пойти, частный магазинчик открыть, в Италию посудомойкой или в Россию грузчиком – такой была программа-минимум для основной массы простого населения последние 20 лет.
В общем-то, и на Майдан поначалу шли без интереса, неохотно, как бы отметиться. Потом втянулись. За несколько месяцев милитаризовались. К зиме окончательно сформировалась и оформилась довольно значительная часть людей, которая хотела бы повоевать. От националистов до пейнтболистов. А что: если можно стрельнуть и убить, и за это ничего не будет ввиду исключительности политического момента, то почему такой возможностью не воспользоваться?
Недавно в Интернете прошел опрос на тему: «Почему люди так стремятся воевать?». Опрашивали и русских, и украинцев, и тех, кто живет за границей. В основном – интеллектуальную публику. Ответы в большинстве своем звучали банально, но попадались и довольно интересные.
Например, писали о том, что значительная часть мужской половины нашего общества (как украинского, так и российского) утратила вкус к жизни. Это здесь, в Киеве, или тем более в Москве есть шанс круто изменить свою судьбу, достигнуть чего-то значимого, чем можно гордиться. А какие возможности в провинциальном Омске или Славянске? Живут – как во сне. Пьют, курят, сидят у телевизора или за компом. У кого есть работа – работают. У кого нет – маются от безделья и безденежья одновременно. Редко кто настолько обожает своих близких – жен, детей, родителей, чтобы погружаться в семью с головой и получать от этого прилив жизненной силы. Как правило, все надоедает – и работа, и окружающие, и сама жизнь.
И тут история преподносит уникальный шанс – помереть, так с музыкой. Подержать в руках оружие. Поиграть со смертью в лотерею. Как правильно написал один из участников опроса, все равно умрем, рано или поздно. Не на войне, так от болезни или от старости. А те, кто идут в бой, они ведь не на смерть идут. Они верят, что именно их пуля не заденет. К тому же, когда подбирается хорошая мужская компания и всех охватывает охотничий азарт, инстинкт самосохранения уходит на задний план. И люди порой творят такие чудеса, которых сами от себя не ожидали. А это поднимает дух и вселяет оптимизм. Не случайно люди, лезущие на рожон, часто выходят из боя без единой царапины. И чувствуют себя в эти минуты вполне счастливыми. Какими они не были многие годы.
Другой мотив – у идейной части населения. Всегда была актуальна тема умереть за веру, за принцип, чтобы Путин не прошел или чтобы бандеровцы не пролезли. Это перекликается с исторически заложенным в нашем подсознании «охранным геном»: защита собственной жизни и территории, защита матери и ребенка, рода в целом.
«Охранный инстинкт» заставляет действовать даже тех людей, которые в обычной жизни смерти стараются избегать – пытаются вести здоровый образ жизни, кушать полезную пищу с витаминами, ходить на профосмотры к врачам и т. д. и т. п. Такая публика тоже не редкость на войне, особенно на гражданской. Но, как правило, она быстро ретируется из зоны боевых действий, осознав, что брутальная реальность не соответствует идиллически-патриотической картинке, нарисованной в их воображении. И несостоявшиеся бойцы становятся любознательными зеваками или сочувствующими. Практически болельщиками, заражая своим азартом и любопытством окружающих.
Впрочем, все сказанное выше относится к людям от 25 лет и старше. А скорее, к тем, кому уже за 30. У молодежи свой мотиватор поиграть в войнушку, подраться до перелома черепа и налить в бутылки огненную смесь для сожжения людей. Это – виртуальная зараза.
В Украине (и в мире тоже) в последние полтора десятилетия сформировалось целое поколение людей, прежде всего, юнцов, воспитанных на агрессивных компьютерных играх. «Мы общались с некоторыми подростками 16-17 лет, которые участвовали в массовых побоищах, кидали «коктейли Молотова», забивали людей палками в подворотнях... Это те, кого нам «поставляли» родители и врачи или приводила милиция, – говорит социо-психолог Елена Воробьева. – И почти 99% этих ребят выросли за компьютерами. Они целыми днями играли в «стрелялки» с бутафорскими смертями, кровью и «запасными жизнями». Больше половины из них «приправляли» свой досуг фильмами-ужасами, триллерами и прочим, где опять-таки убийство являлось чем-то повседневным, ненастоящим и даже смешным.
Эти дети вошли в реальность с совершенно определенным стереотипом, что причинять боль и смерть другому не страшно, не запрещено и даже весело. Что умирают понарошку, и почти у всех есть запасные жизни. Они начинают осознавать неправильность этой теории, только когда боль касается их самих. Если при этом травма не «легла» на анестезию в виде алкоголя или наркотиков. Тогда даже собственные увечья не вызывают поначалу у них испуга. И только когда наступает отрезвляющий эффект боли или потери сознания, они выходят из эйфорического транса и начинают с ужасом осознавать, что наделали беды. После чего включается механизм самозащиты и оправдания. Начинаются слезы, симуляция раскаяния и обещания «больше не делать» плохого», – завершает свой рассказ социо-психолог.
Как и многие другие специалисты, она уверена, что массовая гибель людей с начала этого года кардинально переформатировала психологию украинцев. Снято табу на смерть, страдания, применение оружия. В моду вошли камуфляж, насилие, ритуальные действа, связанные с войной. И это, увы, надолго. Пройдет не меньше двух лет спокойной жизни, прежде чем эпидемия воинственности пойдет на спад.
Условия для этого нужны такие же, как на Балканах после окончания войны: переключить внимание на бизнес, на собственные достижения, на общечеловеческие, а не идеологические ценности. Опять же рост благосостояния. Чего нам ожидать точно не приходится. Поэтому в Украине всегда будет достаточно скучающих разочарованных мужчин всех возрастов, которые то ли от беспросветности жизни, то ли под влиянием компьютерных игр продолжат искать себе приключения с оружием в руках. «А власть, создавая всякого рода карательные отряды «Шторм», «Днепр», Нацгвардию и прочее, только поощряет подобные инстинкты», – уверена психолог.
Подтверждение ее слов я обнаружила прямо у себя во дворе. На заборе, где обычно расклеивают объявления о супервыгодной продаже очередной партии конфиската, висел небольшой, но яркий плакат: «Запись на тренировки и семинары «Психологии уличной драки». Гарантируем наработку технических, психологических и тактических приемов, применимых в условиях уличного конфликта. Практические занятия проводятся в фитнес-клубе таком-то (и название клуба с адресом). Стоимость 100 грн./тренировка».
Ну, что тут скажешь – тренд сезона. Фитнес-драки! Представляю даже диалог: «Ты куда ходишь?» – «Я в школу танцев на пилоне («палка» для стриптиза, кто не в курсе, – автор). А ты?» – «Я – в бассейн. А вы, ребята?» – «А мы ходим на уличные драки, чтобы после занятий мутузить вражеских ультрас, колорадов, путлеров, нациков, бандер или кто под руку попадется».
Бедные наши деды-прадеды, которые четыре года голодали, холодали в окопах, попадали в ад плена, вырывались из него, шли на смерть и умирали с верой, что их дети заживут лучше, теперь в братских могилах, наверное, переворачиваются. От того кошмара, к которому мы столь стремительно пришли. Они-то верили, что защищают нас, своих не родившихся еще потомков. И платят своими жизнями за то, чтобы мы, пришедшие после них, избавились от того, что пришлось пережить им.
Нынешнее 9 мая – самый уязвимый День Победы на моей памяти. За годы, минувшие после распада СССР, он сильно нивелировался в сознании людей. Еще в конце перестройки, когда началась дискуссия о войне и увидели свет книги г-на Суворова, на аллеях славы появились пьяные подростки с бутылками пива, которые затаптывали ветеранов. Потом начались альтернативные марши УПА. Стычки между стариками с взаимными оскорблениями и «поединками» на костылях. Затем власть попыталась выправить ситуацию и в подражание России «замутила» военные парады и театрализованные шоу с типа солдатской кашей.
Наконец, сейчас мы пришли к той точке, когда праздника у нас больше нет. Есть смутное ощущение тревоги. И (не у всех, а у некоторых) явные признаки угрызения совести. Хочется как-то выразить благодарность старикам, которых остались считанные единицы. Но страшно идти к Вечному огню, особенно с ребенком: вдруг выскочит толпа молодчиков, побьет. С другой стороны, попробуй что-то критическое скажи в адрес людей с иконами, подпевающих балладам Жанны Бичевской: заклюют, заплюют, сукой обзовут. Терпимость? Какая, на фиг, терпимость!
В условиях всеобщего психоза очень трудно сохранять невозмутимость духа. Постоянно возникает замкнутый круг: от безысходности – агрессия, она порождает ответную агрессию, ситуация обостряется, и наступает новый виток безысходности. И так – по спирали. Как утверждает гештальтпсихология, возникает «синдром неоконченного действия», и пока ты его не окончишь, не добьешь своего врага палкой на асфальте, не будет тебе покоя и морального удовлетворения. Чтобы наступил мир, нужно закончить войну. Но как?..
Информация