Было ли нападение Японии на Россию внезапным?
Миф о неожиданном начале Русско-японской войны был создан еще до ее окончания, чтобы оправдать неудачи царской армии на Дальнем Востоке
В «Советской военной энциклопедии» (СВЭ) статья, посвященная началу русско-японской войны 1904–1905 гг., буквально пропитана рефреном «внезапности». Японцы «внезапно напали», «вероломно атаковали», «без предупреждения начали военные действия». Но эта «внезапность» придумана не военными экспертами СВЭ, впервые она возникает еще в 1905 году. Царская пропаганда так пытается объяснить непрерывные поражения на Дальнем Востоке. Впоследствии, уже в советскую эпоху, «внезапность японской атаки» перекочевала в военные справочники большевиков. И даже сейчас начало войны в Википедии описывается как «внезапное».
«Мысль о войне всегда отодвигалась на задний план как неприятная»
Уже в конце XIX века для всех добросовестных военных аналитиков России и зарубежья было ясно, что Японская империя очень продуманно и последовательно готовится к военному переделу сфер влияния на Тихом океане. Русская эскадра Средиземного моря, которой командовал контр-адмирал Степан Макаров, еще в 1895 году была отправлена на Тихий океана для усиления морских сил России, ввиду ожидавшегося столкновения с Японией.
С прибытием во Владивосток, по просьбе командующего Тихоокеанской эскадрой адмирала Сергея Тыртова, Макаров занялся подготовкой кораблей к ведению военных действий. В то время русские корабли находились, в основном, в портах Японского моря. В своем отчете 1896 года о пребывании кораблей эскадры в тихоокеанском регионе, Макаров указывает на неминуемость вооруженной борьбы с Японией: «Обстоятельства так сложились, что японцы в настоящее время считают Россию врагом для естественного, по их мнению, развития страны. Война с Россией будет чрезвычайно популярна в Японии и вызовет с первой же минуты полное напряжении ее сил».
Степан Макаров.
На страницах книги «Рассуждения по вопросам морской тактики», изданной в Петербурге в 1897 году, адмирал Макаров неизбежность войны с Японией обосновал уже в геополитическом контексте: «Никто не может быть пророком в политике, но было бы неосторожно думать, что великое переселение народов более не повторится, а если начнется движение желтой расы с востока на запад, то мы первые должны будем своей грудью остановить этот поток. Благоразумие требует заранее и во всеоружии готовиться к таким событиям, и эти приготовления не могут принести никакого вреда; они лишь внесут в массу русского народа необходимую духовную жесткость, т.е. как раз то, чего так много было у римлян во времена их владычества и потеря чего привела к падению этой всемирной империи».
Став членом государственной комиссии по вооружению крепостей, Макаров с лета 1896 года «бомбардировал» Морское министерство предложениями о подготовке Порт-Артура к длительной круговой обороне. Позднее он вновь, раз за разом, возвращается к этой инициативе. «Падение Порт-Артура будет страшным ударом для нашего положения на Дальнем Востоке. Чтобы этого не случилось, Порт-Артур должен быть сделан неприступным и снабжен провизией, порохом и углем в таком количестве, чтобы выдержать очень длительную осаду, пока не прибудет подкрепление», — писал он в марте 1900 года в докладной записке управляющему Морским министерством адмиралу Павлу Тыртову.
В ответ министерство упрекает Макарова в том, что он безосновательно посчитал русскую эскадру на Дальнем Востоке «за нуль». Павел Тыртов был убежден, что «доблестный русский флот» не позволит японцам подвезти тяжелые осадные орудия к порт-артурской крепости морем.
Через четыре года Порт-Артур был взят именно с суши. Осадные орудия были доставлены из Японии морем и беспрепятственно выгружены в порту Дальний.
Предупреждения Макарова остались без ответа. Уже 11 ноября 1902 года в записке о программе судостроения на 1903–1923 годы он вновь пишет о возможных действиях японцев на Дальнем Востоке, уточняя, что «разрыв последует со стороны Японии, а не с нашей. И весь японский народ, как один, поднимется, чтобы достичь успеха».
«Я хочу жить в России, но по-европейски»
Русское дворянство в начале XX века оказалось неготово к войне. «Я хочу жить в России, но по-европейски, — искренне писал молодой поручик Николай Языков в 1902 году своему приятелю, — хочу любить Родину, но без религиозной жертвы, более того, мне неприятна даже сама мысль об этом».
Японские офицеры — выходцы из самурайских семей — думали иначе. Известный современный историк Анатолий Уткин приводит в своей монографии «Русско-японская война. В начале всех бед» выдержку из дневника Иосихары, капитана японского эсминца. «То, что русские называют «страхом смерти», здесь, на корабле, никому не понятно, но я знаю кое-что об этом из их книг Мне это чувство кажется обыкновенной глупостью, проистекающей из их глупой религии. К счастью, наши политики не ввели ее у нас, и их полубезумные миссионеры не сумели сделать из нас лунатиков. Японцы не испытывают страха смерти, если ведут борьбу за интересы своей страны».
Французские моряки спасают выживших с тонущего крейсера «Варяг» в Чемульпо. Изображение: Ann Ronan Pictures / Getty Images
В 1908 году в Петербурге вышла книга «Дух и дисциплина в нашем флоте». Ее написал князь Александр Ливен, председатель комиссии по описанию Русско-японской войны, командир крейсера «Диана» (однотипного со знаменитой «Авророй»), награжденный золотой саблей «За храбрость» за бой 28 июля 1904 года в Желтом море.
«Мысль о войне всегда отодвигалась у нас на задний план как неприятная, — размышлял Ливен, — а все стремления наши были направлены к ее избежанию. Пропаганда идей всеобщего мира находила особенно благосклонное ухо в России. Мы строили броненосцы и одновременно надеялись этим флотом не разбить неприятеля, а сохранить с ним дружеские отношения. Кто же не видел, что у нас смотры и маневры бутафорские, что стрельба производилась слишком уж редко, что офицерство скучало в вооруженном резерве и прочее. И всему этому одна коренная причина. Мы не осознавали себя военным народом».
«Не слушайте, прошу Вас, эту Кассандру, — ей бы только выть…»
Эти слова произнес, как свидетельствуют очевидцы, управляющий Морским министерством Российской империи, адмирал Федор Авелан, когда кто-то из штабных морских офицеров «допек» его своими вопросами о тревожных оценках Макаровым реального состояния русского флота на Дальнем Востоке. Авелан был храбрым и опытным флотоводцем, но человеком своего класса, а главное, — доверенным функционером российской бюрократической машины.
Вице-адмирал Макаров искренне стремился служить на Дальнем Востоке, чтобы предотвратить грядущее поражение русского флота.
«Меня не посылают туда, — с горечью писал адмирал осенью 1903 года своему другу, барону Фердинанду Врангелю, — пока не случится там несчастья; а наше положение там крайне невыгодно». И на этот раз Макаров оказался прав: его командировали на Дальний Восток только после наступившей катастрофы, когда уже невозможно было что-либо кардинально изменить.
Летом 1903 года военный министр генерал Алексей Куропаткин инспектировал войска Дальнего Востока и особенно тщательно ознакомился с оборонительными сооружениями Порт-Артура. Безусловно, он видел истинное положение — почти полное отсутствие боевой учебы, но по возвращении в Петербург доложил именно то, что хотели слышать царь и его окружение.
«…Ныне можно не тревожиться, если даже большая часть, например, японской армии обрушится на Порт-Артур. Мы имеем силы отстоять Порт-Артур, даже борясь один против 5–10 врагов. Дальнейшие работы дадут возможность найти безопасное убежище всей нашей Тихоокеанской эскадре. Уже ныне эта эскадра может смело мерить свои силы со всем флотом Японии с надеждой на полный успех. Таким образом, Порт-Артур, обеспеченный с моря и с суши, снабженный сильным гарнизоном и поддержанный могущественным флотом, представляет вполне самостоятельную силу», — писал Куропаткин, в дальнейшем проигравший японцам сухопутную кампанию.
Осада Порт-Артура японскими войсками.
Когда 25 декабря 1904 года о разрыве дипломатических отношений было опубликовано в петербургских газетах, адмирал Макаров не выдержал и, невзирая на взаимную неприязнь, написал управляющему Авелану личное письмо.
«Пребывание судов на открытом рейде, — с поразительной точностью предсказал катастрофу Макаров, — дает неприятелю возможность производить ночные атаки. Никакая бдительность не может воспрепятствовать энергичному неприятелю в ночное время обрушиться на флот с большим числом миноносцев и даже паровых катеров. Результат такой атаки будет для нас очень тяжел».
Макаров утверждал далее, что именно расположение русской эскадры на внешнем рейде Порт-Артура спровоцирует Японию на начало войны, ибо дает редкую возможность ослабить русский флот внезапной ночной атакой. Конец письма буквально пророческий: «Если мы не поставили теперь же во внутренний бассейн гавани Порт-Артура флот, то принуждены будем это сделать после первой ночной атаки, заплатив дорого за ошибку».
В действительности в Порт-Артуре все произошло именно так, как предвидел Макаров: в ночь с 26 на 27 января 1904 года новейшие броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич», а также крейсер «Паллада» получили в борт по японской торпеде и были на весь период Русско-японской войны выведены из строя.
«Запрещаю ставить флот в защитную позицию, чтобы не провоцировать японцев…»
В начале января 1904 года наместник Его Императорского Величества во Владивостоке адмирал Евгений Алексеев, ожидая нападения японцев, обратился к царю Николаю II с просьбой разрешить объявление мобилизации войск на Дальнем Востоке. Через несколько дней тягостного молчания последовал ответ, в котором разрешалось объявить на военном положении крепости Порт-Артур и Владивосток и подготовить отряд войск для отправки на реку Ялу, на границу между Китаем и Кореей.
На просьбу Алексеева вывести в море флот для противодействия высадке японской армии в Чемульпо Николай II после пятидневной паузы ответил телеграммой: «Желательно, чтобы японцы, а не мы открыли военные действия. Поэтому, если они начнут действия против нас, то вы не должны препятствовать их высадке в Южную Корею или на Восточный берег до Гензана включительно».
Даже на оперативном уровне Русско-японская война не наступила «внезапно». Русский морской атташе в Японии капитан второго ранга Александр Русин своевременно отправил в Петербург шифрованную депешу о приготовлении японцев к началу войны. 22 января 1904 года он вновь сообщает о выходе из Сингапура в Японию недавно купленных броненосных крейсеров «Ниссин» и «Кассуга», категорично утверждая, что война начнется в самые ближайшие дни. Действительно, в этот день (4 февраля 1904 г. по новому стилю) в Японии была объявлена всеобщая мобилизация. Через два дня Япония разорвала дипломатические отношения с Россией и японский флот в составе шести броненосцев, 14 крейсеров и свыше 36 эскадронных миноносцев вышел в море.
По утверждению историков, Николай II отлично «ладил с посредственностями», одним из них и был наместник царя во Владивостоке, участник трех кругосветных путешествий, адмирал Евгений Алексеев. Получив «ценное» указание императора вести управление русскими войсками и флотом на Дальнем Востоке таким образом, чтобы «японцы, а не мы открыли военные действия», Алексеев принялся последовательно выполнять приказ.
Командующий крепостью Порт-Артур в 1904 году Оскар Старк всю жизнь хранил написанный специальным зеленым карандашом именной приказ Алексеева, которым категорически запрещалось ставить корабли русского флота на защищенную позицию внутреннего рейда Порт-Артура, вывешивать противоторпедные сети и т.д. Старк неоднократно осаждал Алексеева с подобными предложениями и в конечном итоге добился получения именного, письменного и абсолютно самоубийственного для русского флота распоряжения: «Запрещаю ставить флот в защитную позицию, чтобы не провоцировать японцев».
Старк, хороший профессионал морского дела, но глубоко законопослушный офицер, под стать себе формировал и командный состав тихоокеанской эскадры. Одним из самых близких к нему офицеров был начальник штаба порт-артурской эскадры, контр-адмирал Вильгельм Витгефт. Позднее его так характеризовал адмирал Николай фон Эссен.
Вильгельм Витгефт. Фото: ЦГАКФФД
«Вильгельм Карлович Витгефт был честнейшим и благонамереннейшим человеком, неутомимый работник, но, к сожалению, работа его всегда была бестолковой и всегда все его распоряжения вели по всякого рода недоразумениям и даже несчастиям. Прослужив уже много лет во флоте, адмирал Витгефт не был вовсе моряком, а тем более военным человеком. В детстве, как он сам рассказывал, отец предназначал его к миссионерской деятельности В морскую службу Витгефт попал как бы по недоразумению, и все прохождение им службы было каким-то сплошным недоразумением».
Накануне начала Русско-японской войны Витгефт проводит офицерское совещание на флагманском броненосце «Петропавловск» 26 января 1904 года. По свидетельству очевидца, морские офицеры долго и беспредметно совещались, поскольку лейтмотивом всего совещания было выяснение, «как можно сделать что-то так, чтобы это что-то было совершенно незаметным». В 23.00 Витгефт закрыл совещание фразой: «Господа, войны не будет».
Ровно через полчаса внешний рейд Порт-Артура содрогнулся от пятнадцати мощнейших взрывов. Это японский адмирал Того приказал атаковать исключительно удобно расположенные русские корабли.
«Это невероятно! — отреагировал адмирал Алексеев. — Они и ночью умеют стрелять!» Чуть позже он выпустил приказ по всем вооруженным силам России на Дальнем Востоке, в котором, помимо прочего, были следующие слова: «Все должны сохранять спокойствие для того, чтобы выполнить свой долг самым эффективным возможным образом, веря в Божию помощь».
Информация